Прошло уже два года с тех пор, как принцесса Атарьяна Коварэн исчезла, сбежав из-под венца. Страсти утихли, и даже заядлым сплетникам надоело пересказывать эту скабрезную историю. Окъеллу Гергос, блистательный аристократ и глава богатейшего рода, встречает на улице мальчишку-оборванца по имени Ри и решает сделать его своим слугой. Есть ли между этими событиями связь? Как знать, как знать…
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПАЖ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЛЕМЯННИЦА 14
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОСПИТАННИЦА 27
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЮБОВНИЦА 47
Лидия Захарова
Дикая принцесса
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПАЖ
ГЛАВА 1. УЛИЧНЫЙ ВОР
В переулке Лилий послышались шаги: негромкие, но твердые – и чуть более звонкий отстук трости. Ри приготовился бежать: смахнул со лба темно-медную челку, проверил, вывернут ли воротник с эмблемой Интерната.
– Ну, мелкий, твоя очередь, – мясистая ладонь Ковыля шлепнула Ри чуть пониже лопаток.
От удара Ри поморщился и повел плечами под тонкой курточкой – кожа на спине до сих пор зудела и чесалась после розог. Директор Интерната, конечно, знал, чем промышляют его воспитанники, но не встревал. Только беленился, если кого-нибудь ловили и о ночных безобразиях "бедных сироток" узнавали другие. А если директору что-то не нравилось, лучше было этого не делать.
– Смотри, как сшит камзол, – наставительно проворчал Ковыль, – и следи за руками. Сильно не задирай.
Ри кивнул. У него будет лишь доля мгновения, чтобы как следует рассмотреть в свете газового фонаря свою будущую жертву. Шаги все ближе, громче.
– Не облажайся, – снова пихнул его Ковыль.
На этот раз Ри чуть не поскользнулся на грязной брусчатке, нога в дешевом башмаке на деревянной подошве поехала, и пришлось взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие. Ковыль довольно хмыкнул. Он взялся натаскивать "мелкого", только потому что рядом с ним сам Ковыль выглядел настоящим гигантом. Он этого не скрывал и при случае не забывал напомнить.
– Зато вчера я подбросил тебе в суп клопа, а ты не заметил, – пробормотал Ри вполголоса.
– Что ты сказал?
– Ничего, только попросил Тавоха о помощи.
– А! – хмыкнул Ковыль. – Но это бесполезно. Бог воров слышит только воров, а ты пока не вор. Ты – мелкий.
Стылый ветер, гулявший по аллее, пробирал до костей. Обычно к середине весны в Каргабане уже было тепло, но не после дождя и не тогда, когда ветер дует с гор. Их заснеженные шапки до самого лета белеют на горизонте, напоминая о холодах.
Сосредоточиться! В ушах стучала кровь, глаза видели лишь узкую полоску света, в которой вот-вот должен был показаться человек…
– Не дрейфь! – пробасил Ковыль и тут же добавил, сам себе противореча: – В первый раз всегда поджилки трясутся. Потом привыкнешь.
Ри облизнул пересохшие губы. А хотел ли он привыкать? Наверное, нет, но другие варианты были еще хуже.
Пора!
Впереди мелькнул изумрудного цвета камзол, блеснула золотая вышивка, и Ри побежал. Ему повезло. Мужчина явно был аристократом, и не каким-нибудь провинциальным гейром, у которого дырок на шляпе больше, чем серебряных монет в сокровищнице, а настоящим вельможей – возможно, первой линии. Уже не молодой, но и не старик. Крепкий.
Прямо на уровне глаз Ри блеснул драгоценным камнем кружевной шейный платок – мужчина повернулся, услышав шаги, и поймал Ри прежде, чем тот успел уткнуться в платок лицом. Правая рука Ри проворным мотыльком облетела карманы мужчины и упорхнула с добычей. Что-то прямоугольное, с неровными краями, – что именно удалось стащить, Ри посмотрит потом. А пока надо бы вернуться к Ковылю.
Стальные пальцы сомкнулись на запястье Ри, не позволяя сдвинуться с места.
– Ой! – тоненько взвизгнул он, снова чуть не поскользнувшись. – Пустите, господин!
Добыча уже давно перекочевала в собственный карман Ри, и теперь можно было не опасаться, что вещичка выпадет некстати, обличая вора. Ри поднял на мужчину несчастные глаза. Ковыль говорил, что "жалостливые мордахи" удаются ему лучше всего. Ри даже мог заплакать, если потребуется. Но мужчина смотрел на него спокойно, без осуждения, и Ри решил повременить со слезами.
– Куда вы так торопитесь, дитя? – спросил аристократ.
Голос был приятный, бархатный, с ленцой. Мужчина забавно растягивал слова, а на лице его по-прежнему не было ничего, кроме сдержанного любопытства.
– Хозяин послал меня с поручением, и я очень тороплюсь, – почти не соврал Ри. – Я не хотел вас толкать. Пожалуйста, господин, пустите!
Он снова попытался выдернуть руку, но аристократ держал крепко. Даже странно. Ри еще раз быстро оглядел мужчину, на этот раз отмечая не только золотые пуговицы на камзоле, булавку с бриллиантом и бляхи на туфлях, но и широкие плечи, сильные сухопарые бедра и трость в левой руке. Черные, без седины, волосы, загорелая кожа – явно южанин, но не из местных, не тобрагонец. На правом виске протянулась тонкая светлая полоска шрама. Лицо было не жестокое, но какое-то отстраненное, словно безразличное ко всему. Сколько ему? Лет сорок? Тридцать пять? Зелено-карие глаза смотрели на Ри сверху вниз холодно и безучастно, красиво очерченные губы кривила едва заметная насмешливая улыбка. И теперь спокойствие на лице аристократа не казалось таким обнадеживающим. Оно больше пугало.
Ри понял, что его тоже внимательно рассматривают.
– Пожалуйста, господин, – снова, теперь шепотом, попросил он.
И дернулся изо всех сил, почти выворачивая руку в надежде сбежать. Не получилось.
– Право же, дитя, – лениво протянул аристократ, – будет намного лучше, если вы перестанете вырываться. И вернете мне коробочку для пастилок, которую минуту назад вытащили у меня из кармана.
У Ри во рту пересохло.
– Господин! – пискнул он не своим голосом. – Я… я не вор!
– Нет, дитя мое, – согласился мужчина, – до тех пор, пока вы не убежали, вы не вор. Поэтому я и советую вам не двигаться. Мне бы так не хотелось обращаться в полицию.
Ри замер.
– Если я отдам коробочку, вы меня отпустите? – с робкой надеждой спросил он.
– Я мог бы, но, увы, гражданская сознательность не позволяет мне оставить все как есть. Если я вас отпущу, то невольно стану соучастником всех ваших последующих краж. Вы ведь знаете, что значит "гражданская сознательность"?
– Да, господин, – очень тихо ответил Ри.
Он больше не смотрел на аристократа, стараясь ничем не выдать страха и отвращения. Ему уже доводилось видеть подобное. Богатый, хорошо одетый человек ловит кого-то из воспитанников на проступке – иногда даже выдуманном! – и за "небольшую плату" соглашается не выдавать полиции и не рассказывать ни о чем директору. И хотя сам Ри пока ни разу не попадался, он прекрасно знал, что теперь последует. И стоило ли терпеть подначки Ковыля, если конец все равно один?
– Мне очень жаль, молодой человек, но я обязан что-нибудь сделать для вашего перевоспитания, – продолжал издеваться мягкий голос.
Ри сильнее сжал зубы. И даже не пискнул, когда холеная рука, до этого удерживавшая его запястье, теперь ухватила за воротник. Другой рукой мужчина расправил лацкан, высвобождая эмблему.
– Интернат Толорозы? Кажется, мне доводилось слышать об этом достойном заведении.
– Пожалуйста, господин, – у Ри позорно задрожали губы, – не сообщайте в Интернат!
Спастись он уже не мечтал. Ковыль, конечно же, не станет молчать, но если никто из богатеев не пожалуется директору, все еще может обойтись. Если поймавший его человек останется доволен… Ри стрельнул взглядом в сторону аллеи, где прятался Ковыль. Смотрит ли еще? На помощь точно не придет. Не ради "мелкого".
– Сколько вам лет, юноша?
– Шестнадцать, – соврал Ри.
Невысокий, тонкокостный, при желании он мог бы сойти и за тринадцатилетнего. Если бы только… Но какая теперь разница? Когда Ри только попал в Интернат, он и не думал задерживаться. Тем более настолько! Поэтому соврал, убавив два года. Но теперь ложь не имела значения. Шестнадцать лет или восемнадцать – они были одинаковым приговором.
– Шестнадцать, – кивнул мужчина, – так я и думал. А ваше имя?
– Ри, господин.
– Просто Ри? Восхитительная лаконичность! Мое почтение вашим родителям. Мои считали умеренность страшным грехом и потому дали мне сразу несколько имен.
– Несколько? – против воли удивился Ри.
– Совершенно верно. Окъеллу Викенсо Гергос к вашим услугам, мой дорогой воришка, – мужчина склонил голову, не выпуская воротника Ри.
Напоминание, что он все-таки не вор, застряло в горле. Ри доводилось слышать это имя. Гергосы были знатнейшим родом Анкъера, безумно богатым и влиятельным. Если директор узнает…
– Идемте, дитя мое, – Окъеллу Гергос снисходительно улыбнулся. – И не вздумайте сбежать. Моя коробочка все еще у вас, и вы по-прежнему рискуете стать вором.
– Возьмите!
Ри порывисто выхватил из кармана изящную перламутровую коробочку с инкрустированной жемчугом крышкой. Гергос даже руки не протянул, чтобы забрать ее. Ри упал на колени.
– Господин, я прошу вас! Я сделаю все, что захотите, отдам вам все, что у меня есть, только, пожалуйста, не сообщайте в Интернат!
– Все, что у вас есть? – без особого интереса повторил анкъерец. – Это что же? Грязный платок, тощее тело и душа весьма сомнительной чистоты? Благодарю покорно, но нет. И встаньте, дитя мое. Мне уже порядком надоела эта улица.
Он двинулся дальше, не дожидаясь, пока Ри поднимется. Сбежать? Остаться? Но ведь он уже назвал свое имя, и проклятый Гергос знает, где его искать. Ри ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
– Куда мы идем? – спросил он несколько минут спустя, заподозрив неладное.
– В Интернат.
– Но… господин!
Вот теперь Ри всерьез задумался о том, чтобы сбежать. Если его поймают сыскачи, то за воровство отрубят руку. Но это только если поймают. Директор, конечно, ничего рубить не станет, но и сунуться в Интернат после того, что случилось, – глупость. За коробочку для пастилок можно выручить неплохие деньги, и раз уж его все равно считают вором…
– Ри, – не оборачиваясь, сказал Гергос, – не делайте глупостей. Я все равно вас найду.
– Не найдете.
Туда, где Ри планировал прятаться, такие как Гергос не заходят. Полицейские ищейки – да, иногда, если ищут кого-то особенно опасного. Но даже они не полезут в Лулуань ради уличного воришки.
– А как насчет Племянников Дядюшки Лу?
Окъеллу Гергос на мгновение обернулся, и у Ри появилось гаденькое ощущение, что проклятый анкъерец читает его мысли.
– Вы знаете Дядюшку?
Именно он был хозяином Лулуаня, королем самых темных переулков Каргабана. Но откуда об этом знать анкъерскому щеголю?
– Мы с ним давние друзья. Поэтому, Ри, не делайте глупостей, не искушайте судьбу.
***
Толороза, один из старейших кварталов Каргабана, не был ни самым дорогим, ни самым престижным. Скорее наоборот. По уровню жизни он мало отличался от бедняцких пригородов, но почему-то нищие Толорозы считали себя неизмеримо выше попрошаек с Западных Ворот. Ходили легенды, что именно в Толорозе рождаются самые гениальные драмы, поэмы и картины, хотя, опять же, оснований считать, будто там больше талантливых людей, чем где бы то еще, не находилось.
Интернат Толорозы имел аналогичную репутацию. Его воспитанники, в большинстве своем несчастные, забитые создания, вызывали лишь жалость, но на проявления ее смертельно обижались. Окъеллу Гергос объяснял это гнилым воздухом Толорозы. Именно расположенные неподалеку фруктовые гавани с их прелыми, сладкими испарениями порождали в людях гордыню и спесь. Те же самые качества, что выпестовывались в благоухающих садах Анкъера.
Ри не был исключением. Гергос мог наблюдать, как испуг на лице мальчишки сменяется задумчивостью, а затем и высокомерным презрением – довольно забавное выражение для того, кто еще несколько минут назад стоял на коленях, предлагая все, что у него есть. Но Гергос не собирался смеяться. Ему казалось, он знает, что творится в душе сомнительной чистоты.
Интернат Толорозы растил не только гордыню, еще он регулярно поставлял воров на улицы Каргабана и проституток обоих полов – в его бордели. Немногие – даже из числа патронов-благодетелей – знали о неписаных законах сего уважаемого заведения. Интернат принимал под свое крыло и мальчиков и девочек, любых возрастов, любого достатка, но в шестнадцать лет каждый воспитанник, не оплативший содержания и не успевший стать подмастерьем, ставился перед выбором: либо ремесло карманника, либо шлюхи. За годы, проведенные в стенах Интерната, каждый ребенок обзаводился весьма внушительным долгом и должен был выплатить его прежде, чем уйдет.
Кованая ограда, окружавшая Интернат, была своего рода шедевром символического стиля, весьма популярного в позапрошлом веке: узлы решетки в виде увитых плющом наконечников стрел символизировали благочестие, а узкие вытянутые бутоны на концах прутьев – непорочность. У ворот, традиционно открытых в любое время, дежурило несколько мальчишек постарше. Один из них, грузный детина, глянул на Ри с подозрением и, дождавшись, когда они пройдут, двинулся следом.
Гергос сначала хотел его одернуть, но передумал. Вместо этого он достал надушенный платок и приложил к носу. Ри бросил на него испуганный взгляд и совсем сник.
Двухэтажное неказистое здание было под стать решетке: воплощенная добродетель. Ни лишних украшений, ни легкомысленных завитушек на фасаде, все исключительно строго и целомудренно. Если бы здания были людьми, то Интернат стал бы чопорной старухой в траурном, давно вышедшем из моды чепце и с вечно поджатыми высохшими губами.
Еще один мальчик, на несколько лет младше Ри, распахнул при приближении Гергоса тяжелую дверь. Даже странно: несмотря на поздний час, Интернат не спал. На ступенях главной лестницы их встретил пожилой человек в дорогом, но заношенном костюме, почти полностью седой. Он близоруко щурил глаза, рассматривая посетителя, и поклонился, лишь покончив с инспекцией.
– Ваша светлость?
Едва ли он знал Гергоса в лицо, но мгновенно записал его в представители самого высшего дворянства. Когда Гергос не ответил на поклон, старик опустился еще ниже, почти уткнувшись носом в колени. Удивительная гибкость для такого возраста. Наконец "его светлость" отнял платок от лица.
– Господин директор, я полагаю? – спросил он, растягивая слова даже больше, чем обычно.
– Вы совершенно правы. Энвио Боравадо, милостью светлейшего Керпо, вот уже двадцать шесть лет директор Интерната.
– А это – ваш воспитанник?
Директор пожевал губами, оценивая ситуацию. Подошел ближе, повернул лацкан, рассматривая нашивку на курточке Ри. Тот весь сжался и, кажется, даже забыл, как дышать.
– Думаю, вы правы, ваша светлость, – признал директор.
– В таком случае у меня к вам будет несколько вопросов.
Директор снова поклонился и старческой, намеренно шаркающей походкой направился к кабинету.
– Прошу вас, ваша светлость, – проскрипел он, отворяя дверь.
Гергос снова поднял платок. На предложенный стул он сел лишь после тщательного осмотра.
– Итак, чем я могу служить?
– Я бы хотел купить мальчика.
Ри резко вдохнул, и Гергос спрятал в надушенном платке улыбку. "Что это, дитя? – хотелось спросить ему. – Радость или испуг?"
– Купить? – недоверчиво переспросил Энвио Боравадо. – Но…
Глаза старика забегали, беспокойные пальцы затеребили уголок лежащей на столе папки.
– Но зачем?
Гергос очень изысканно удивился:
– Разве это имеет значение?
– Нет, конечно нет, – еще больше засуетился директор. – Просто я… простите, ваша светлость, но мальчик уже выкуплен.
– Это неправда! – звонко выкрикнул Ри и бросился вперед, словно намереваясь ударить директора.
– Замолчи! – прошипел тот, бросая на посетителя испуганные взгляды.
Но Гергос даже глазом не моргнул.
– Деньги уже отданы?
– Нет, но… существует договоренность, – Боравадо снова выразительно посмотрел на Ри, приказывая тому молчать. – Если вам нужен мальчик… я мог бы предложить несколько неплохих вариантов.
– Мне нужен не просто мальчик, – холодно ответил Гергос. – Я хочу купить Ри.
Боравадо вздохнул и сокрушенно покачал головой.
– Простите, ваша светлость, но уже слишком поздно.
– Это неправда, неправда! – снова закричал Ри. – Меня никто не покупал! Вы не посмеете отдать меня этому толстому ублю…
– Дитя мое, – оборвал Гергос гневную тираду, – будет лучше, если вы замолчите хотя бы на минуту.
– Но он лжет! – чуть не плача воскликнул Ри.
Гергос приподнял одну бровь, и мальчик проглотил дальнейшие жалобы.
– Я заплачу двойную цену.
На щеках Энвио Боравадо появились два ярко-красных пятна. На лбу заблестела испарина.
– Ваша светлость, но вы же видите… Ребенок неуправляем. Он сквернословит и очень нечистоплотен. Он постоянно отказывается мыться. Уверен, вы не хотите…
– Я уверен, что знаю, чего хочу. Господин директор, существует причина, по которой вы не можете продать мне мальчика?
Пятен стало больше, капелька пота скатилась по щеке директора.
– Видите ли, ваша светлость, – сглотнув, проговорил он, – господин Тракас – давний и весьма уважаемый патрон Интерната, и покупка Ри была оговорена еще год назад…
– Не давний, а древний и никем не уважаемый извращенец!
– Ри, я в последний раз вас предупреждаю, – тихо сказал Гергос. – Если вы не можете молчать, то лучше выйдите.
Мальчишка бросил на него испуганный взгляд, но закрыл рот и остался на месте.
– Как вам кажется, господин директор, мы с господином Тракасом сможем договориться?
– Я… я не знаю, ваша светлость. Я могу послать кого-нибудь к нему…
– Отлично. Передайте господину Тракасу, что я смогу принять его после двенадцати часов на третий день.
– Но… – директор окончательно стушевался. – Рарго! – крикнул он и, когда в дверях появилась очередная чумазая физиономия, приказал: – Принеси документы Ри.
Мальчик вернулся с тоненькой папкой, которую, по знаку директора, передал Гергосу. Тот почти без интереса пролистал принесенные документы.
– Скажите, господин директор, сколько времени этот замечательный юноша пользуется вашим покровительством?
Седые брови снова сдвинулись к переносице.
– Почти два года, ваша светлость.
– Значит, он так много ест? – Гергос с улыбкой оглядел худенькую фигурку Ри. – Затраты на содержание поражают.
Директор откашлялся.
– Мальчишка некоторое время учился у нашего врача, и тот требовал оплаты.
– У врача? Неужели мне посчастливилось встретить будущего хирурга?
– Нет, ваша светлость, доктору пришлось уехать, не закончив обучения. А тот, что пришел на смену, отказался возиться.
Гергос вздохнул.
– К сожалению, у меня нет при себе нужной суммы.
– Тогда вы не сможете забрать мальчика.
– Вы не верите моему слову?