- Триста лет назад я не стала бы это говорить в присутствии того, кто захочет меня туда отправить, - парировала я и демонстративно впилась зубами в заячью ногу.
Прожевав, продолжила:
- И возразить нечего, правда? Чем мне нравятся простолюдины - они настоящие. Если смешно, смеются, если больно, плачут, мы же не имеем права ни рассмеяться, ни заплакать, когда хочется, хотя точно так же испытываем радость и боль. И выставляем напоказ личины, а не самих себя. И все бы ничего, но она, эта личина, прирастает к душе и пожирает настоящее - мы превращаемся в жестоких лицемерных тварей. Я так не хочу.
Эд прищурился:
- И я - личина?
- Ты - нет. Ты - настоящий, потому я и помогла тебе. Тебе ведь не нравятся все эти светские приемы со сплетнями и интригами?
- Не нравятся, - признался он, посмотрел на меня странно, с уважением, что ли.
Расправившись с мясом, я закусила сыром, заела лепешкой, хлебнула медовухи и протянула флягу Эду. Он приложился к горлышку, сделал несколько глотков, тряхнул головой.
- Вианта, ты ведешь себя, как солдат.
- Богорожденный солдат, - выдала я, немного захмелев, - Эд хохотнул, а я продолжила: - Но ты не переживай, когда приеду в орден, я снова стану высокомерной бэрри. Не хочется, а куда деваться? Даже если спрячусь от всех, мне не дадут спокойно жить. Ты вот хочешь у меня кусок земель оттяпать, потому что считаешь, что прав, на самом же деле уже не узнать, кто был прав, а кто виноват. Правда, она такая - обоюдоострая.
- Я тебе рассказал, как оно было.
- Мне рассказывали другую историю, тоже похожую на правду. Знаешь, я отдала бы тебе те земли назад, если бы кто-то доказал, что мои предки убили вашего князя и развязали войну между братьями-близнецами. Но ведь никто не докажет! Так что правильнее не вскармливать ненависть, которая в конце концов съест тебя, а понять и простить.
- Сколько, говоришь, тебе лет? - задумчиво поинтересовался Эд, растянувшись на траве.
- Восемнадцать. - Я поборола желание лечь рядом и подобрала ноги к груди.
- А кажется, что ты меня старше, и тебе больше сорока…
- Давай лучше вернемся к разговору о женщине-матери и женщине-человеку. Вот как ты считаешь, можно ли женщине заниматься лекарским делом?
- Принимать роды - да, - кивнул Эд.
- Смотри. Допустим, тебя ранили, и рана нагноилась, а лекарей толковых нет, а тут мимо проезжала я, вскрыла гнойник, обработала рану, и ты выздоровел. Женщина тоже способна спасти жизнь, а не только подарить ее ребенку…
Он сел, протянул мне флягу со словами:
- Выпей, и пойдем спать, чтобы выехать до рассвета, пока на дорогах людей поменьше.
Я сделала глоток и проговорила, мечтательно щурясь на огонь:
- Не хочется что-то. Так хорошо сидим, душевно! - Запрокинула голову, улыбнулась: - Посмотри, сколько звезд! Ты знаешь, как они называются? - Чтобы не заболела шея, я легла, сплетя пальцы на затылке.
Он долго смотрел вверх, потом опустил голову, скользнул по мне взглядом, ненадолго задержав его на груди. Я сделала вид, что не заметила, вздохнула и указала на самую яркую звезду прямо вверху:
- Например, вот эта…
- Пуп великана, - ответил Эд, я засмеялась.
- Извини. Пффф… Пуп великана! Надо ж такое придумать. А вот эти звезды, что вокруг пупа, - пузо толстого великана?
Теперь он захохотал, помотал головой.
- Нет, великан - вот он, южнее. Он поджал ноги и спит. Круговые звезды - Корона Мира.
- Похоже. А вот, на севере - будто бы коромысло с одним ведром!
- Это Звездный лучник, который бережет наш мир и караулит Незваного. Его глаз всегда указывает на север. Вон там, на востоке - Питрис. Видишь, крылья распластал?
Я сощурилась, поднялась на локтях, но разглядела только два вытянутых ромба с треугольником в середине.
- Нет.
- Иди сюда, покажу. - Я с радостью воспользовалась предложением, села, касаясь плечом его бока, он протянул руку вверх: - Вот одно его крыло, вот второе…
Глядя в небо, он говорил о мужчине, влюбленном в девушку-питриса, которая, обратившись в птицу, убила его, а когда снова стала человеком, обезумела от горя и улетела в небо. Я слушала вполуха. Между моей щекой и его - несколько сантиметров, я чувствую тепло, вижу синюю венку на виске, ее безумно хочется накрыть губами. Мы так близко, что, наверное, он слышит, как грохочет кровь у меня в висках. И снова мир меняет очертания, сворачивается вокруг нас коконом. Трещит костер, выбрасывает искры, которые загораются звездами. Щелкают сухие стебли камыша, то ли чихает, то ли вскрикивает какой-то зверек, ветер шевелит завитки волос у Эда на лбу. Закончив рассказ, он медленно поворачивается, и теперь мы лицом к лицу, он смотрит на мои приоткрытые губы, и я вижу, как раздуваются его ноздри…
Вот сейчас - самое время подсекать и пробуждать инстинкт охотника. Стиснув зубы, я отодвинулась, опустила голову и прошептала:
- Красивая легенда. А ты когда-нибудь видел питриса?
- Нет. Но в моих владениях родились трое, когда уже я правил. Они ведь у любого человека могут родиться. Живут себе дети как дети, потом, взрослея, превращаются в хищных птиц. Никто не знает, почему так.
Во мне проснулся генетик-исследователь, и я спросила:
- А у двух питрисов кто родится? Должен - только питрис.
Эд дернул плечом:
- Не знаю. Питрисов убивают, когда они еще юные. На Беззаконных землях их тоже стараются уничтожить. Может, где-нибудь в горах они и размножаются.
По идее, питрис должен родиться, если у обоих родителей есть ген оборотничества, следовательно, оборотничество - подавленный признак. Жаль, что Эд не поймет, если я ему это расскажу.
- Спать будем в тарантасе?
- Да, какая-никакая, а защита. - Эд протянул баклагу с медовухой. - Выпей еще, комары тебя любят, и ты из-за них не сможешь уснуть.
- Это не комары, а звери, - проворчала я, поболтала баклагу - там осталось немного. - Мы Арлито в повозке бросили, а они его, наверное, досуха выпили.
- Чудная ты, - сказал он ласково, я поднялась и побрела к повозке, не оборачиваясь.
Под моим весом скрипнули колеса. Не задергивая полог, я подвинула Арлито к борту, расстелила еще один матрас, сбоку сложила прилагавшуюся к нему ветошь, не удержалась, выглянула из кибитки.
Заведя руки за спину, Эд туда-сюда ходил возле костра, становился ярче, когда приближался к огню, когда удалялся, растворялся в темноте. Его губы шевелились - похоже, он молился перед сном. Хотела бы я знать, о чем. Полжизни отдала бы, чтоб узнать, есть ли в его мыслях хотя бы маленькое место для меня.
Как все-таки я люблю этого чужого человека из чуждого мира! У него запах моего Эдуарда, его привычки и чувство юмора, это не просто двойник Эда, это он, выросший в других условиях. Достаточно вот так смотреть на него, таять, томиться ожиданием, быть счастливой - и больше ничего не нужно. Мне хватило бы и крошечного места на краю его гнезда, лишь бы видеть его изредка!
С трудом отвернувшись, я легла на перину лицом вниз, накрыла голову ветошью и попыталась уснуть. Спасибо алкоголю, сон пришел быстро.
Проснулась я от предчувствия беды. Будто бы тайный доброжелатель шепнул на ухо, предупредил - именно поэтому я не вскочила, разомкнув веки, а осталась лежать, притворяясь спящей. Кто-то склонился надо мной - большой, сильный. Его тяжелый взгляд парализовывал, превращал кровь в колючий лед, и сердце замирало, пропускало удары.
Как в детстве, когда просыпаешься в абсолютной темноте и знаешь: за тобой наблюдает оно. Что за иррациональное чувство? Если кто-то и смотрит на меня, то почему я уверена, что это враг? Хотел бы, давно убил бы меня.
Глава 14
Враг - мой
Осторожно-осторожно я приподняла ресницы: надо мной нависал Эд. Он отогнул полог, и мне на лицо падал лунный свет, я видела только голову Эда. Не в силах томиться ожиданием, я распахнула глаза и зачем-то попятилась от Эда, уперлась в сиденье, замерла, посмотрела непонимающе:
- Ты что… ты напугал меня!
- Ты кричала во сне и говорила на непонятном языке, - прошептал он, глядя куда-то вниз, я отследила его взгляд и поняла, что он сосредоточил внимание на моей коленке - платье поднялось, когда я отползала, и обнажило ногу до самого бедра.
Сделалось неловко, захотелось поправить подол, но я не стала этого делать, закрыла лицо руками и пролепетала:
- Мне снилось, что я превратилась в питриса, меня поймали и ведут сжигать на костре, а тут еще ты!
Не знаю, что на него нашло - то ли и правда пожалел бедную напуганную девочку, то ли возымели действие голые ноги, - но он подошел ко мне на коленях, обнял - я напряглась, не веря в свое счастье, а потом расслабилась, обхватила его руками, прижалась щекой к обнаженной груди и замерла, ловя ощущения и стараясь замедлить время. Потому что когда он отстранится, снова нахлынет пустота, а так он мой, пусть всего лишь на минуту.
Но нет, не стал отстраняться. Осторожно провел по спутанным волосам, по спине, огладил плечи, а я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть удачу. Убрал пряди волос и прошептал, щекоча дыханием ухо:
- Если скажешь, я уйду… Скажи мне, чтобы я ушел, Вианта. Скажи, потому что…
Я отстранилась, тут же прижалась к нему и приложила палец к его губам:
- Молчи. Пожалуйста, молчи.
Не удержалась, погладила его шершавую щеку, волосы, провела пальцем по бровям. Вот оно, ощущение - я плавлюсь, он - горящий фитиль свечи, в моих венах течет кипящая лава. Эд открыл глаза, приблизился к моим губам и прошептал, едва не касаясь их:
- Я безумно хочу тебя и не смогу остановиться, если…
Наверное, мне стоило подождать, чтобы он все сделал сам, но я двинулась навстречу, и наши губы встретились. Эд дышал часто и горячо, то стискивал меня в объятиях, то отталкивал, потом снова прижимал к себе и говорил, покрывая поцелуями щеки, шею, лоб:
- Девочка моя маленькая… Радость моя. Счастье мое.
Похоже, он все еще боялся пройти точку невозврата и не спешил снимать с меня платье, а у меня не было сил терпеть, потому я легла так, чтобы сорочка поднялась до самых бедер. Рука Эда сразу же нырнула под сорочку и скользнула по моей спине вверх. Поддерживая второй рукой, он рывком поднял меня, и мы обнялись, стоя на коленях, платье с меня он так и не снял. Хотя от желания его сердце колотилось бешено, прикосновения были сдержанными, если не сказать - целомудренными.
Некоторое время мы просто стояли, обнявшись, будто перед расставанием, и мне даже показалось, что сказка закончится, едва начавшись, но Эд положил руку мне на затылок и принялся перебирать волосы, а потом чуть натянул их, вынуждая меня запрокинуть голову. Коснулся двумя пальцами приоткрытых губ, провел по щеке, лбу, векам, он смотрел не мигая, будто фотографировал меня взглядом, и его синие глаза в свете луны казались серебряными.
Чуть улыбнувшись, он, не убирая со щеки ладони, накрыл губами мои губы. Мы целовались жадно, неистово - так странники, долго блуждавшие в пустыне, пьют воду. Так насыщается влагой иссушенная почва. Так пламя в сильный ветер мечется по кострищу.
Оторвавшись от моих губ, Эд прочертил дорожку поцелуев от подбородка до выреза сорочки, не сдержавшись, чуть прикусил кожу - я всхлипнула и запрокинула голову, ослабила завязки, и Эд наконец освободил меня от верхнего платья, рывком стянул сорочку, накрыл ладонями оба холмика грудей, провел языком от ямочки между ключицами до розовой виноградины соска, накрыл ее губами, чуть прижал - именно так, как я представляла в фантазиях. Не сдержав стона, я зарылась пальцами в его волосы…
А потом все закончилось. Растрепанная, задыхающаяся, я осталась одна посреди пустоты. Распахнула глаза, отыскала Эда взглядом и улыбнулась сквозь слезы: он никуда не делся, не растаял, как мираж, просто выпрыгнул из телеги, вытащил перину и поманил пальцем. Покосившись на спящего Арлито, я на четвереньках отползла к выходу, свесила ноги, и Эд бережно подхватил меня на руки, будто что-то хрупкое и ценное, закружил, а потом встал на колени, уложил на перину. Отстранившись и не сводя с меня глаз, снял рубаху, отшвырнул в сторону. Лег сверху, опираясь на согнутые локти, припал к моим губам, он целовался жадно и на удивление целомудренно, будто бы боялся меня, но, отвечая на мою страсть, понемногу смелел.
Мне и не нужно было от него изощренных ласк, какие дарил мне принц Элио, один его взгляд заводил меня больше, чем тысяча поцелуев, одно осознание, что рядом со мной - родной, любимый человек, кружило голову и превращало тело в клокочущий вулкан, жаждущий освобождения.
Дрожа от возбуждения, я обхватила Эда ногами, царапнула спину и вскрикнула, принимая его, выгнулась, открываясь навстречу, впуская его глубже, и каждая клеточка устремилась к нему; пусть заполнит пустоту, я буду принадлежать ему безраздельно…
Хотелось, чтобы ощущение длилось бесконечно, но по телу прокатилась волна судорог - я прижалась к Эду, закусила губу, но все равно застонала от наслаждения. Эд не понял, что произошло, остановился, чуть отстранился и посмотрел виновато:
- Больно?
Я помотала головой, улыбнулась, вздрогнула, расслабляясь в его руках, и прошептала:
- Что ты… Хорошо, - плеснула бедрами, сжала его там.
Он шумно вздохнул, погладил меня по щеке, задвигался сначала осторожно, потом смелее и смелее. Я наслаждалась, закрыв глаза, и почти видела, как в низу живота трепещет красный огонек, разгораясь все сильнее. Вскоре лежать без движения стало невыносимо, и я закинула ноги ему на плечи - чтобы продлить удовольствие. Минута, и вот он сидит, опершись на руки, а я сижу сверху, и его родное лицо, посеребренное луной, - напротив.
От одного осознания, что Эд - мой, за спиной расправлялись крылья. А я - его, и буду принадлежать ему, и отдаваться безоглядно, потому что когда он во мне - мир цельный, и я целая, его глаза заменяют мне небо, волосы - лес, руки - всех остальных людей.
Он смотрел на меня не просто с вожделением - с обожанием, и его взгляд был наивысшей наградой. Я - магма, клокочущая в жерле вулкана, огненная лавина, сходящая вниз. Наслаждение настолько велико, что я выгибаюсь дугой, и только сильные руки Эда не дают мне упасть. Он движется все сильнее, но вулкан во мне не думает угасать, удовольствие накатывает волна за волной. Я уже не принадлежу себе - кричу, царапаюсь, кусаюсь. Эд прижимает меня сильно-сильно, вздрагивает, и его объятия ослабевают.
Кладет меня на перину, ложится сверху. Обессилев, я закрываю глаза, и по ту сторону сомкнутых век зажигаются цветные круги, складываются в причудливую пирамиду, которая меняет очертания, и вот передо мной - черный замок на скале. Нет, он - вершина скалы. Ночь. Луна зацепилась за остроконечную башню…
Голос Эда - далекий, слабый - заставил вернуться в реальность. Он лежал сверху, но опершись на локти.
- Моя, - шепнул он и коснулся губами кончика носа. - Моя, - языком провел от уголка рта к уху, укусил его нежно. - Моя, - поцелуй в щеку. - Моя, - еще в щеку. - Моя, моя, моя, - щеки, лоб, веки, губы, подбородок, снова губы.
- Вианта… ты подарила мне счастье.
Если бы он только знал, сколько значит для меня! Раньше после освобождения в душе было пусто и грязно, как в комнате после вечеринки, но с Эдом я ощущала наполненность вперемешку с благодарностью. Хотелось вырезать его имя на древесной коре, написать радугой на небе, рассказывать о нем каждому встречному, как верующий говорит о Боге, пытаясь донести истину.
Но вместо этого я легонько толкнула его в грудь, чтобы он лег на спину, села сверху, поцеловала в губы, лизнула шею, грудь, живот - от каждого прикосновения Эд вздрагивал, и под кожей проступали кубики пресса. Какой же он красивый, до чего же к нему приятно прикасаться!
В этот раз я не спешила, гладила его загорелую кожу, ноготками рисовала на ней узоры, а потом повторяла рисунок языком, опускаясь все ниже и ниже:
- Что ты… Ты собираешься…
Договорить он не смог, я накрыла рукой горячую каменную плоть и на миг оторопела, удивившись размерам - его нельзя было обхватить рукой! Немного отрезвев от удивления, я начала сравнивать этого Эда с его двойником из моего мира. Этот Эд более напорист и страстен, так же старается держать в узде рвущегося на свободу зверя инстинктов, в любовных ласках он так же любит быть ведущим, у него идеальное тренированное тело… А еще у него тот же самый запах - чуть терпкий, отдающий полынью и ладаном. От него закружилась голова, и я провела языком дорожку по стволу, обводя рисунок проступивших вен - Эд шумно вздохнул и двинулся мне навстречу.
Не дав ему желанного освобождения, я села сверху и приняла его. Если сначала мы будто танцевали дикий и необузданный рок-н-ролл, потом - танго, теперь все было сладостно, мучительно-медленно. Утолив первый голод, мы выплеснули всю накопившуюся нежность и растворились друг в друге без остатка.
Мы достигли пика наслаждения одновременно, я закричала, прильнула к нему и ощутила, будто падаю, падаю, падаю. Скольжу в воздушных потоках, меня качает на невидимых волнах, и лишь сильные руки Эда, придерживающие меня за спину, не дают мне исчезнуть, раствориться в чувствах.
Он бережно положил меня на спину, лег рядом на бок и принялся водить сорванной травинкой по моему телу. Будто волшебная палочка, прикосновениями она возвращала меня из мира грез, пробуждая тело по частям. Губы, ладонь, плечо, грудь, живот, бедро… Щекотно! Я засмеялась, отвела руку Эда в сторону, наши глаза встретились…
Неописуемое, какое-то щемящее счастье переполняло меня, настолько огромное, что, казалось, оно способно разорвать мою душу. Желая им поделиться, я хотела сказать, как же люблю Эда, но в горле свернулся ком, и я не проронила ни звука, зато из глаз хлынули слезы. До этого момента не понимала, как можно плакать от счастья.
- Что такое, маленькая? - Эд склонился надо мной, и его волосы закрыли меня от остального мира будто ширмой.
- Я… просто… очень хорошо. Это от радости. - Я рассмеялась, он нагнулся и принялся слизывать мои слезинки.
Понемногу отпустило, я успокоилась и притихла.
Над ухом прожужжал комар-бомбовоз, намекая, что пора бы и честь знать. Жутко не хотелось отпускать Эда, казалось, что если он сейчас отстранится, то сон закончится и все исчезнет. В голове стайкой назойливых насекомых кружили слова: "Нас с тобою никто не расколет, но когда я тебя обнимаю, обнимаю с такою тоскою, будто кто-то тебя отнимает".
Пересилив себя, я легла на бок, положила ладони ему на грудь - мне было необходимо чувствовать, что он рядом и все хорошо. Касаться его, ощущать его тепло и млеть от удовольствия.
Потом Эд взял меня на руки и отнес к озеру, где мы быстренько освежились и голиком побежали к повозке, спасаясь от комаров. Эд постелил перину в кибитку, мы оделись, легли, переплели руки, ноги, прижались друг к другу, и я уснула, зарывшись лицом в его волосы и стараясь отогнать тревогу. Не страшно умереть первой, страшно умереть второй и жить в осиротелом мире!
Разбудил меня шорох - кто-то громко сопел и копошился в нашей повозке. Я открыла глаза, вскочила и лицом к лицу столкнулась с Арлито.
- Доброе утро, - пробурчал он. - Осталась ли у нас еда?