Все-таки что ни говори, а воевавший мужчина в глазах слабого пола получает фору перед невоевавшим. Как медом намазаны им участники боевых действий, так и слетаются всякие бабочки – хоть какая-то компенсация за пограничное состояние психики…
Слетаются, а дальше по сценарию: "А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг-прыг. Он ее, голубушку…"
Так вот, все дамы были выставлены за порог. Вежливо, твердо и без сожаления.
Некоторые рыдали, но Квасова не трогали женские слезы.
– А все-таки, – снова активизировался Сашка, – сколько тебе одному эту жизнь коротать? Ее и так немного.
– Тебе домой пора, – грубо намекнул Квасов и поднялся, пресекая дальнейшие попытки вызвать его на откровенность.
Сашка со вздохом вылез из кресла и направился к выходу, по пути допивая остатки пива. В прихожей всучил Антону пустой стакан и напомнил:
– Ресторан "Рояль", малый зал, девятнадцать ноль-ноль.
– "Рояль"? – поразился Антон. – Ему что, делать нечего?
– Таково желание полковника, – осклабился Саня, – не парься, все оплачено спонсором.
"Рояль" считался самым крутым закрытым клубом в городе, значит, камуфляжный комплект с тельняшкой, кроссовки, а также спортивный костюм отменяются.
– Епэрэсэтэ, – тихо выругался Антон, закрыл за Сашкой дверь и направился в комнату, где дислоцировался двустворчатый шкаф с парадными доспехами.
Симка провожала тетку на север, как провожают разведчика в тыл врага.
Никаких просьб и напутствий сказано не было, да и не надо было – все просьбы и напутствия были написаны жирными буквами на лбу племянницы.
Валентина допилась до такого состояния, что требовалось серьезное лечение.
Какое-то время Юлий пытался воздействовать на бывшую тещу, уговаривал лечиться, но дела вынуждали бизнесмена покидать городок, и в последний приезд Юн понял, что начались необратимые процессы – Валентина деградировала окончательно.
Вот тогда он и позвонил Валиной сестре.
Наина обсудила с племянницей ситуацию и решила сестру забрать к себе.
Если до отъезда Наины Симе хотелось зарыться в норку и тихо рассматривать свое горе, то после отъезда Наины Симке стало так тошно, что она боялась оставаться наедине с собой.
От Руслана по-прежнему не было вестей.
Инстинкт самосохранения шептал: надо вспомнить, что ты еще молодая женщина, и встряхнуться. Развеяться. Оттянуться.
Неужели существуют такие слова?
Впечатлительная Симка отдалась этой мысли целиком, и у нее, несчастной домохозяйки, тупой коровы, доильного аппарата, появилась почти маниакальная цель, не связанная с кормлением, стиркой, уборкой и походами по магазинам за продуктами.
Весь арсенал обольщения, оставшийся в наследство от нее самой – иной, молодой и полной жизни, был вывернут из ящика подзеркальной тумбы на постель.
Поначалу пальцы равнодушно перебирали коробочки, футляры, флаконы и пакетики. Она уже забыла, какое это удовольствие – пользоваться всей этой роскошью. Подводки, тени, тушь, румяна, тональный крем, лаки, помады – все то, что способно превратить любую Золушку в Королеву. Стыдно, но ведь она уже забыла, что и в какой последовательности наносится!
Симка выдавила на ладонь тональный крем и неуверенными движениями нанесла на скулы. Растушевала. Теперь можно наносить черты лица.
Накрасила глаза и обследовала себя тусклым взглядом.
Ой, Божечки, ой, миленький! В кого она превратилась? А это что?!! Симка в панике переместилась с зеркалом к окну. Так и есть: морщинка между бровей. Это от одиночества.
Вздохнув, Серафима добавила на внешний угол глаза коричневого тона, на скулы – бронзы. Третий сорт еще не брак.
Просто ей нужно на несколько часов забыть, кто она, свое прошлое и настоящее, сбросить шкурку лягушки, обернуться змеей и пустить яд под кожу какому-нибудь зазевавшемуся сатиру. Отравить, ослепить, оглушить. Залюбить до смерти.
Или пусть живет? Там видно будет.
С той минуты, как Симка открыла глаза и поняла, что не выживет, если не устроит себе праздник, в ней проснулась какая-то дьявольская предусмотрительность.
С особой тщательностью она сцеживала молоко, стерилизовала и ставила бутылочки в холодильник.
Послеобеденный сон Мадины Сима сократила до минимума, оставшуюся часть дня заставила девочек будить, тетешкать и не давать спать Мадине, в результате чего младшая дочь успешно была доведена до истерики и к восьми вечера заснула мертвым сном.
Сжигаемая адским пламенем, Серафима встала под душ и совершила все ритуальные действия с каким-то особым значением. Умастила гелем горящую кожу, растерла щеткой, вымыла и высушила под феном волосы.
Точным движением с первой попытки обвела лисьи глаза черным карандашом, наложила несколько слоев туши на ресницы, надела приготовленные брюки и черный блузон с вырезом, в котором была видна полная грудь в обрамлении черного гипюрового бюстгальтера.
Постояла перед зеркалом, пытаясь понять, чего не хватает. Вспомнила и пришла от себя в ужас: туалетная вода! Как можно забыть о туалетной воде?! В кого она превратилась?
Брызнула на шею из флакона, принюхалась – вот так, теперь от нее не несет парным молоком. Теперь можно вызывать такси.
Еще один, контрольный взгляд в зеркало. Меховая курточка, шпильки – никакая она не мать троих детей, а молодая красивая женщина с будущим.
А вот и такси.
С инфернальным блеском в глазах Симка умостилась позади водителя – худого дядьки с куперозным носом – и севшим от страсти голосом велела:
– Самый крутой ресторан в городе, шеф!
"Рояль", – прочитала Симка неоновую вывеску и расплатилась с таксистом.
Готовность укротить судьбу была написана на лице многодетной матери, и она шагнула в ярко освещенный холл, как бестиарий на арену.
– У вас заказан столик? – Сколько раз она слышала этот вопрос далеко отсюда, в другой жизни, где еще присутствовал Руслан.
Охранник – препятствие на пути к цели, которое умеют обходить опытные лоцманы. Симка была опытным лоцманом.
– Отдельный столик для Юн-Ворожко заказан на восемь тридцать. Если эта дура опять все перепутала – уволю, – не моргнув глазом пожаловалась Симка.
Главное – не дрогнуть под пронзительным взглядом качка охранника.
Симка не дрогнула.
Охранник оказался чутким парнем, и Серафима, грациозно ступая, просочилась в зал с приглушенным светом.
Навстречу выдвинулся метрдотель – приятный мужчина лет под сорок, с бабочкой под воротничком белой накрахмаленной рубашки:
– Добрый вечер?
Факт, что свободных столиков нет, не смутил Симку – в этот вечер ей покровительствовали нездешние силы. Она взяла мужчину под руку и, не дав опомниться, зашептала сочными губами:
– Молодой человек, видите ли, меня муж бросил, а у нас трое детей. Мне очень нужно развеяться. Вы меня понимаете? – Глубокий мерцающий взгляд проникал в самое сердце.
– Понимаю, – кивнул метрдотель, наслаждаясь созерцанием глаз, блестящих, влажных губ и молочной груди дивы.
– Сделайте столик. Я вас отблагодарю, – заговорщицки прошептала дива.
Интересно, красотка имеет в виду финансовый эквивалент или какой другой? На проститутку не похожа, но способна на многое, судя по горящему взору и лихорадочному румянцу.
Распорядитель выбросил белый флаг и сложил оружие к ногам шикарной блондинки:
– Попробую что-нибудь придумать для такой очаровательной особы.
Вторая линия обороны была прорвана.
В небольшом зале, куда проводил Симку метрдотель, играл оркестр: скрипка, виолончель и фоно. Исполняли что-то жалостливое, и у Симки сразу возникло подспудное подозрение, что она попала не по адресу, но отступать было поздно.
Пока сбежавшая пленница "Агуши", почасового кормления и памперсов делала заказ, пока картинный красавец, похожий больше на конферансье, чем на официанта, нес выпивку – коньяк в пузатом графине, успела позвонить Танечка.
– Мамочка, – голос дочери дрожал от напряжения, – ты во сколько вернешься?
Симка не для того весь день пилила оковы рабства, чтобы вот так, без боя сдаться и вернуться из-за столика в шикарном ресторане домой, где упорным молчанием сводил с ума телефон, а в каждой комнате, как в засаде, ожидало по ребенку.
– Доча, я только что уехала из дома, – напомнила она Татьяне, – ничего не произойдет, если вы побудете без меня пару часов.
– Дина проснулась, – все с теми же вибрациями в голосе пожаловалась Танечка.
Отчаянный крик малышки отлично был слышен в трубке, но Симка отключила все рецепторы и не дрогнула:
– Пить хочет или соску.
– Давала – не берет.
– Танюш, мы же с тобой договорились: ты дашь маме отдохнуть.
– Хорошо, я еще попробую, – сникла Танюшка и отключилась.
С получением удовольствия следовало поторопиться, потому что в любой момент своенравная Фортуна могла передумать и отвернуться от нее, блудной дочери.
Кощунствуя, Симка по-быстрому влила в себя коньяк и уже через несколько минут попала в ту точку алкогольного опьянения, когда психологические барьеры уже сметены, но на ногах еще держишься.
Просто поужинать и вернуться домой Симке было скучно – не для того она вырвалась на волю. Как застоявшаяся в стойле кобыла, она жаждала свободы, действий и событий: танцев, сумасшедшего веселья, смеха и поклонников. Хотя бы одного, но крутого.
Обследовав зал наметанным глазом, Симка убедилась, что над ее Днем взятия Бастилии нависла нешуточная угроза: свободных мужчин в зале не оказалось.
Мужчин нет. Времени нет. Музыки – тоже нет, потому что это – все, что угодно, только не музыка. Это жалоба на судьбу, а у нее и своих жалоб – девать некуда. Вдобавок снова позвонила дочь и, чуть не плача, сообщила:
– Мам, Динка орет, ничего не помогает, ни соска, ни вода.
Симка едва не прослезилась от умиления: вот какая у нее старшая дочь!
– Перепеленала?
– Перепеленала, – был ответ.
– Танюшка, – язык уже самую малость заплетался, – ты у меня такой мо-ло-дец, ты все умеешь. Покорми мелкую. Давай, доча, действуй-з-злодействуй.
– А ты скоро?
– Дай мне еще часик, а?
– Ма! Она орет!
– Есть, наверное, хочет, покорми, – выдала указание мать семейства и нажала на отбой.
Этот звонок подтолкнул Симку к действию, и она не совсем твердой походкой направилась к исполнителям изысканно-печальной музыки, перекочевавшим в дорогой кабак прямо с хоров католического собора.
– Слушайте, парни, – Симка попыталась пощелкать пальцами, но пальцы соскальзывали, щелчок не получался, – что за тоску вы тут разводите?
– Бах, симфония ре минор для виолончели, – подмигнул тот, что сидел ближе к Симке, – пианист.
– Кому она нужна? – поразилась Симка.
Пианист даже не успел растеряться. Рядом с подвыпившей блондинкой возник метрдотель и потеснил от сцены:
– Девушка, пожалуйста, пройдемте со мной. – Похоже, чутье подвело его: великолепная блондинка оказалась банальной, да еще скандальной шлюхой и теперь от нее предстояло технично отделаться.
– О-о-о, – поплыла Симка, – ты отличный парень, тебя как звать?
Парень с беспокойством оглянулся на компанию за банкетным столом, приглушив голос, представился:
– Михаил.
– О-о-о! – продолжала умиляться Симка. – Какое имя замечательное! Миша, скажи ты им, пусть сыграют что-нибудь человеческое. Я заплачу! Ребята, вы лезгинку умеете? – Она раскрыла черную вечернюю сумочку, украшенную стеклярусом и стразами, вынула несколько долларовых купюр и помахала сотенной перед пианистом.
Почему-то хотелось именно лезгинку. Нет, конечно, они с Русланом танцевали много чего еще, но к лезгинке Сима питала особую нежность.
Когда Серафима плыла по кругу, а Русик со сдержанной страстью наскакивал и пленял, Симке казалось, что никаких преград между ними нет и быть не может. Наверное, это и была ассимиляция в чистом виде.
Интересно, что делает сейчас Руслан? Спит? У них там сейчас ночь. А если не спит, думает о ней? Или…
– Лезгинку! – снова потребовала Симка и, обманув бдительность Михаила, оказалась на возвышении для музыкантов.
– Куда?! – Михаил устремился за воительницей и резче, чем хотел, сдернул со сцены.
Неудачно спрыгнув, Сима подвернула ногу и мешком повалилась на гладкий пол, увлекая за собой метрдотеля.
Михаил, падая, успел перевернуться и накрыл взбалмошную бабенку собой.
– Миша, ты что делаешь? – мяукнула Симка. После коньяка тяжесть мужского тела показалась волнующей.
– Сейчас, сейчас, – бормотал Михаил, испытывая вину за превышение полномочий.
– Пусть сыграют, – позволив поднять себя, возобновила требования Симка, – это ресторан, в конце-то концов, а не похоронное бюро!
– Это не ресторан, – шепнул Михаил, – это закрытый клуб.
Кожей чувствуя на себе взгляды (ничего удивительного, безобразная сцена с падением привлекла внимание, конечно, на них пялились), Сима обернулась.
За банкетным столом произошли изменения, мужчин стало больше, но они как-то слишком быстро потеряли к Симке интерес и продолжили праздник, будто ничего не произошло. Совсем.
Это было странно вдвойне, потому что сборище состояло исключительно из селекционных экземпляров, и как-то слабо верилось, что эти экземпляры привыкли придерживаться нейтралитета в таких святых вещах, как ресторанные заварушки. Симка знала: таким мужчинам всегда и до всего бывает дело.
Неужели никто не поинтересуется, как дела у дамы, не нужна ли помощь?
Пока Симка раскидывала мозгами, один из музыкантов коснулся смычком большой скрипки, стоящей вертикально на ножке (вероятно, это и была виолончель), инструмент низким, почти человеческим голосом запел нечто зажигательное.
Танцевальный ритм мелодии что-то напоминал, но до Симки с задержкой дошло: играли лезгинку. Исполнение было непривычным, но это была лезгинка! Не ансамбль "Ловзар", диск с записью концертов которого таскал с собой Руслан, но тоже ничего, сойдет для сельской местности.
Симка улыбнулась виолончелисту, расправила плечи, шагнула на середину танцпола и, взмахнув рукой в золотых браслетах (Серафима не признавала никаких металлов, кроме благородного), как крылом, поплыла по гладкой поверхности.
Для драйва нужен был партнер. Сима подняла глаза и испытала прилив удовольствия:
банкетные прервали беседу и теперь дружно повернулись в ее сторону.
Исполнительница народных танцев с призывной улыбкой заскользила навстречу взглядам, пока не наткнулась на устремленные на нее холодные, блеклые глаза субъекта, сидящего во главе стола.
Выше среднего роста, косая сажень в плечах и героическое лицо – субъект был недурен собой. Серафима моментально представила, как они будут смотреться в танце, но опытный глаз засек по правую руку от кандидата роковую красавицу брюнетку с небрежными локонами.
Одним неуловимым взглядом, как умеют только женщины, Серафима сфотографировала платье и украшения брюнетки и испытала укол мимолетной зависти к наряду и – главное! – умению его носить.
Судя по скептически поджатым губам, брюнетка была подругой брутального субъекта и не одобряла Симкино поведение. Ну и плевать.
Субъект поднялся со своего места, и движения Серафимы приобрели особый магнетизм и сексуальную притягательность, но тут незадачливую приму постигло первое разочарование.
Вместо того чтобы составить ей пару, мужчина вразвалочку прошел мимо, приблизился к оркестру, поднялся на возвышение, неожиданным и точным движением ухватив виолончелиста за галстук, притянул к себе и произнес прямо в ухо короткую, но, видимо, энергичную фразу.
Музыкант, не обрывая игру, виртуозно перестроился и запиликал тоскливый минор.
Симка почувствовала, как в ее жилах разгоняется кровь. Вот чего ей не хватало для снятия стресса – качественного, полноценного скандала.
– В чем дело? Ты кто такой, чтобы здесь командовать? Ты, я с тобой говорю! – подлетела к наглецу Серафима.
С невозмутимым видом наглец повернулся к кудахтающей Симке спиной и тем же маршрутом направился обратно к столу.
– Я заплатила за танец! Эй, ты! Куда пошел? – Взбешенная Серафима дернула хама за рукав пиджака.
– Ты заткнешься или тебя заткнуть? – Медленно обернувшись, субъект остановил на Симе тяжелый взгляд.
Раньше всех среагировала спутница субъекта.
– Витя, не связывайся! – взвизгнула, подлетев, красавица и обняла Виктора за плечи.
– Я? – напирала Симка, не расслышав угрозы в голосе противника. – Может, это ты заткнешься? Нет, что вообще происходит? Что ты о себе воображаешь? Кто-нибудь может заткнуть этого ненормального?
Симка завертела головой в поисках метрдотеля. А все этот лапотник таксист! Откуда ему знать, что "Рояль" – не ресторан в привычном понимании, а элитный закрытый клуб. Может, здесь бои без правил устраивают. Или собираются гомосексуалисты…
Метрдотель уже был рядом, но и он обманул – перекинулся на сторону обидчика.
– Виктор Палыч, вы уж простите, не углядел, – заюлил вероломный распорядитель бала, – никак не ожидал от нее такого.
– Да, Миш, отправь домой эту дешевку и проследи, чтобы доехала. А то всякое бывает.
– Вы хотите песен, у меня их есть, – честно предупредила Серафима. Черт возьми, не она это начала.
– Пошла отсюда. Быстро, пока я тебе ноги не повыдергивал. – Угроза из скрытой перешла в открытую. Ноздри у вошедшего в раж субъекта раздувались, глаз налился кровью. Барышня-брюнетка была символической преградой для такого быка.
С шумом отодвинув тяжелые стулья, от банкетного стола отделились сразу трое, но Симка этого не видела.
– Он еще грозится! – легко перекрыв скрипку, виолончель и фоно, взвизгнула она. – Нет, вы слышали? Припадочный! Да таких, как ты, в клетках держать надо!
Мешая русскую речь с малороссийским окающим говором, разъяренная Юн-Ворожко продолжала наступать на обидчика:
– Рожу отъел и на баб кидается! Хочу и танцую! Хоть лезгинку, хоть гопак, а хоть румбу! Будет мне еще кто-то указывать, что мне делать! Я виддыхать прийшла, и мне плевать, нравится тебе это или нет! Дома сидеть надо, если нервы не в порядке!
– Витя! – Брюнетка притягивала к себе Виктора за шею. – Я тебя прошу, не связывайся!
– Все суки! – хрипел Виктор, пытаясь сбросить с себя девушку.
– От дрянь! – всплеснула руками Симка. – Нет, вы видали?
В следующий момент Симка обнаружила себя в кольце друзей припадочного типа.
Ни разу в жизни она не вызывала такую реакцию у мужчин. Просто не верится: ни единой улыбки!
Мужчины разных возрастов, конфессий и национальностей ополчились против нее, несчастной, покинутой матери-одиночки. Неужели она так сдала? А ведь была уверена, что отлично выглядит. Это потому, что без Русика (ох, зачем только вспомнила?) ходила по дому как чума болотная. Халат, тапки, спортивные штаны – дискредитировала высокое звание женщины. А тут надела первую приличную тряпку и показалась себе красавицей. Оптический обман.
Чем, интересно, им помешала лезгинка? Одно из двух: либо ты, Серафима, сильно отстала от жизни, сидя с детьми, либо по этим господам плачет психушка.