* * *
Шанталь провела несколько дней в клинике. За ней преданно ухаживала Сюзанна Боннар, златокудрая богиня французского экрана, на которую Мистраль натыкался всякий раз, когда ему случалось провести пару дней дома с женой в Париже. Казалось, именно это воздушное существо заправляет всем в его доме. Мистралю не нравились отношения, установившиеся между двумя женщинами, но, когда он пытался выразить Шанталь свое неудовольствие по поводу навязчивого присутствия в доме ее подруги, она тут же начинала его третировать как пошлого обывателя, недостойного того золотого мира, в который он попал благодаря ей.
Мистраль уехал на рассвете. Он чувствовал себя наконец-то свободным и даже счастливым, но - хотя он давно уже понял, что с такой женой, как Шанталь, ни за что и никогда не сумеет создать даже подобия семьи, - ему никак не удавалось отделаться от мысли об этом нерожденном ребенке, о том, какое будущее могло бы его ожидать, если бы Шанталь отважилась завести ребенка.
Мистраль отправился в Южную Африку, где начал тренироваться для первых соревнований сезона, намеченных на март. Он сам себе установил строгое и жесткое расписание: мастерская, трасса, гимнастический зал.
Джонни Грэй присоединился к нему в Кейптауне в середине февраля.
- Я вижу, ты в отличной форме, - поздравил его менеджер команды. - Я хочу выиграть чемпионат, - сказал Мистраль.
Он работал с "О'Доннелл" два года подряд, завоевав сначала третье, а затем и второе место в мировой турнирной таблице. Всякий раз, всходя на пьедестал почета, он ощущал, с каким горячим энтузиазмом приветствуют его поклонники. Фирма и спонсоры были им вполне довольны. Но все эти превосходные результаты оставляли у Мистраля привкус горечи и разочарования. Ни третье, ни второе место его не устраивало. Он должен был быть первым. Он выстрадал для себя это право, он его заслужил, он рисковал ради него жизнью и теперь во что бы то ни стало хотел стать первым. Мистраль частенько вспоминал слова Энцо Феррари, брошенные ему в лицо в Маранелло: "О'Доннелл" никогда не даст вам такого удовлетворения, какое вы могли бы получить от езды на "Феррари".
Мистраль с вызовом взглянул на менеджера команды:
- Ты должен дать мне настоящий скоростной "болид".
- Я делаю все, что могу. Поверь, я прекрасно понимаю, что у меня есть пилот высшей категории, но, к сожалению, машина еще не обладает такими характеристиками, которые позволили бы ей вырваться вперед.
- Тогда я не возобновлю контракт, - открыто заявил Мистраль.
Он ожидал выражений возмущения и протеста, но вместо этого Джонни улыбнулся ему и дружески хлопнул по плечу:
- Ты прав. Ты не можешь быть вечно вторым, поэтому я все тебе скажу откровенно, как друг. Но только учти: не ссылайся потом на меня, потому что я буду все отрицать. "О'Доннелл" не может дать тебе конкурентоспособную машину. Мы дышим на ладан. Из-за бесхозяйственности в управлении фирма оказалась на грани банкротства. Мы продержимся этот сезон на деньги спонсоров, но ни цента не можем вложить в усовершенствование модели.
Еще в прошлом году, во время розыгрыша "Гран-при" Монте-Карло, некоторые фирмы установили на своих машинах турбокомпрессоры, многократно усиливающие мощность двигателя.
- А почему бы нам этого не сделать? - спросил тогда Мистраль у инженеров.
Единственной "новацией", которую внесла "О'Доннелл", была фальшивая емкость с двадцатью пятью литрами воды, установленная для достижения нормативного веса и выдаваемая за дополнительную систему охлаждения. После проверки воду сливали, и вес машины соответственно уменьшался.
- Раз уж мы дошли до дружеских признаний, скажи мне, Джон, что, по-твоему, произойдет, если я вообще откажусь от работы с вами прямо сейчас?
- Тебе придется заплатить неустойку.
Мистраль выдержал удар, не моргнув глазом.
- Другими словами, вы сдерете с меня три шкуры, - сухо констатировал он.
- Что-то в этом роде, - подтвердил англичанин.
- Раз уж ты мой друг, мог бы предупредить меня о положении дел еще осенью. Тогда я не стал бы возобновлять контракт.
- Тогда я еще не знал, что ситуация настолько серьезна.
- Понятно. Ну что ж, в конце концов, деньги - это всего лишь деньги, а всех денег, как известно, не заработаешь. По крайней мере, я к этому никогда не стремился. Я заплачу неустойку, даже если придется остаться без гроша. Но я должен победить, остальное меня не волнует.
* * *
В тот же день Мистраль позвонил в Париж Флоретте Руссель:
- Нам надо увидеться. В этом сезоне я не буду участвовать в гонках, но мне необходимо иметь товарный вид, потому что я решил выставить себя на продажу.
Для Флоретты эти слова прозвучали свадебным гимном.
- Считай, что я над этим уже работаю. Но ты должен мне все рассказать. Где встретимся? - деловито, как всегда, спросила она.
- В моем доме в Париже. Я приеду через два дня, - объявил он.
Год начался скверно, а дальше дела пошли еще хуже. В его парижской квартире на авеню Маршала Нея остались одни только голые стены: Шанталь вывезла всю дорогую обстановку, за которую Мистраль заплатил миллионы франков, милостиво оставив ему лишь матрац на полу в спальне да его спортивные трофеи.
Он продал парижскую квартиру, дом с конюшней на баскском побережье и яхту, пришвартованную в Каннах. Флоретта помогла ему реализовать все его имущество по максимально высокой цене, ни на минуту не прекращая создавать ему рекламу. Через несколько месяцев Мистраль стал самым вожделенным безработным пилотом на бирже труда. Он заручился поддержкой нескольких солидных спонсоров, готовых вкладывать миллиарды. Директора самых прославленных "конюшен", таких, как "Брэбэм", "Уильямс", "МакЛарен", "Эрроуз", бомбардировали его телефонными звонками, приглашениями на интервью, заманчивыми обещаниями, но Мистраль все не решался подписать контракт.
- Чего ты, собственно говоря, ждешь? - однажды спросила Флоретта.
- Энцо Феррари так и не дал о себе знать, - вздохнул он.
- Ах, вот чего ты хочешь! Ну, если тебя так привлекает Маранелло, я организую для тебя встречу, - заверила его Флоретта.
- Не надо. Пусть он сам меня пригласит, - заупрямился Мистраль.
- Как-то раз он уже тебя приглашал, и ты ответил отказом.
- Я тогда был связан моральным обязательством и объяснил ему все как есть. Сейчас я свободен. И ему это известно.
- Хочешь знать мое мнение? - спросила Флоретта. - Ты в Маранелло не продержался бы и месяца. Ты с норовом, и он тоже, а два петуха в одном курятнике не уживаются.
- Ты считаешь, что я должен вообще выбросить Феррари из головы?
- Ты же пилот, а не я, - ответила она уклончиво.
Мистраль понимал, что Флоретта права, и все же никак не мог решиться.
В один прекрасный день она сказала ему:
- Тут объявился один итальянец, специалист по рекламе, он хочет встретиться с тобой.
- Кто такой? - спросил он.
- Я мало о нем знаю. Его зовут Джордано Сачердоте. Он занимается рекламой "Блю скай". По-моему, неплохо соображает. Я заказала ужин в "Серебряной башне" на сегодняшний вечер. Он придет со своей женой Сарой, - объяснила она.
- И все эти торжественные приготовления ради какого-то типа, о котором ты почти ничего не знаешь? - удивился Мистраль.
- Я знаю о нем достаточно, чтобы тебе сообщить, что у него есть план купить "О'Доннелл" и что за ним стоит человек, который может дать любые гарантии: Петер Штраус, - выложила свои тузы Флоретта.
Петер Штраус. Это имя Мистраль однажды уже слышал. Он тут же вспомнил где и когда: в Маранелло, летним утром, когда Энцо Феррари пригласил его к себе. Ему припомнился человек огромного роста в обществе молодой и необыкновенно красивой женщины. Такая пара просто не могла остаться незамеченной.
- А этот Штраус и вправду так богат? - спросил он.
- У него столько денег, что он может купить себе все, что пожелает, - решительно заявила Флоретта.
- Ладно, пойдем познакомимся с его приспешником, - согласился Мистраль.
Когда они встретились в "Серебряной башне", гонщик сразу же понял, что Джордано Сачердоте не является ничьим приспешником. Он держался вполне самостоятельно и независимо, по всему было видно, что он знает, чего хочет. Кроме того, Мистраль вспомнил, что уже видел его однажды, когда работал механиком и отправился в Милан, в рекламное агентство, чтобы получить сведения о Марии.
Год начался скверно, но обещал завершиться наилучшим образом.
17
Все надежды и мечты рухнули разом: Мария поняла, что надо начинать с нуля. Ее воздушный шарик улетел. Одно дуновение ветра - и она опять оказалась в состоянии полной неопределенности. Сидя за рулем, она механически фиксировала километры, которые пожирала ее "Феррари", понимая, что перед ней стоит всего лишь одна действительно важная задача: как можно больше увеличить расстояние между собой и Петером, не пожелавшим пошевелить и пальцем, чтобы защитить ее от нападок своего дерзкого сына. Она не держала зла на этого испорченного, вздорного и, похоже, глубоко несчастного юнца. Она злилась только на великого Петера Штрауса, позволившего Джанни издеваться над ней.
Прошло столько лет с тех пор, как она оставила родные места, но ей так и не удалось где-то обосноваться, пустить корни, обрести надежную почву под ногами. Грубого вторжения Джанни хватило, чтобы открыть ей глаза на то, как она отчаянно одинока.
Заметив дорожный указатель, она поняла, что едет по направлению к Римини. Инстинкт направил ее по дороге к дому. Поворот на Чезенатико был недалеко. Она затормозила и остановилась на разъездной площадке. Заглушив мотор, Мария опустила голову на руль и разрыдалась. Плач на мгновение прервался, только когда дверца распахнулась, и она увидела огромную тень, склонившуюся над ней.
- Пойдем. Я отвезу тебя домой, - произнес знакомый голос.
- Уходи, Петер. У меня нет дома, - ответила она, давясь рыданиями.
- Я твой дом, - перебил ее Петер, силой поднимая ее с сиденья и неся на руках к своей машине.
- Оставь меня, - отбивалась она со слезами.
Петер крепко прижал ее к себе и поцеловал.
- У меня нет никого на свете дороже тебя, - прошептал он ей на ухо, - я не могу тебя потерять.
Мария перестала плакать. Человек, которого она любила, бросился за ней следом, и ей больше ничего не было нужно, как только укрыться у него на груди, ощущая спокойную силу его объятий.
* * *
Лето подходило к концу. Над озером в рассветные и закатные часы стали сгущаться первые туманы, в воздухе заметно чувствовалась свежесть. На вилле готовились к приему гостей, и экономка накрыла стол в обеденном зале, украсив его по-осеннему букетами георгинов, пышно расцветших в эту пору на клумбах в саду вокруг виллы.
- Любой пир должен быть в первую очередь пиром для глаз, - любил повторять Петер.
Поэтому званый обед был тщательно продуман и спланирован во всех деталях. В это сентябрьское воскресенье стол был застелен плотной скатертью из органди. На матовой поверхности ткани переливались шелковистым блеском вышитые гладью крупные георгины. Тот же цветочный мотив повторялся на расписанных вручную фарфоровых тарелках. Небольшие букеты георгинов в хрустальных вазах обозначали место каждого из гостей за столом. Мария и Петер расположились на открытой террасе и наслаждались полуденным солнцем, растянувшись на плетеных диванчиках. Из портативного радиоприемника доносились романьольские мелодии в исполнении фольклорного ансамбля.
Петер сделал все, от него зависящее, чтобы привить Марии тонкий музыкальный вкус, но симфонические концерты, на которые он ее водил, всякий раз вызывали у нее ностальгию по группе Казадеи, куда больше говорившей ее сердцу, чем все оркестры под управлением Риккардо Мути, Зубина Меты, Карло Марии Джулини и Адриано Марии Барбьери, вместе взятые. Великие дирижеры так и не сумели затронуть чувствительных струн в ее крестьянской душе. Она принималась объяснять Петеру, что простенькие вальсы, полечки, мазурки, весь этот "трендель-брендель", так много говоривший ее сердцу, ассоциируется у нее с залитыми солнцем полями, веселым смехом женщин, замысловатой божбой, которой пересыпали свою речь мужчины, с велосипедными звоночками и развевающимися юбочками девушек, крутящих педали, с летними ночами, полными светлячков, с голосами ее родных.
Петер улыбался, обнимал ее и говорил:
- Оставайся такой всегда, Мария. Ты самая правдивая женщина, какую я когда-либо встречал.
В это воскресное утро в конце лета, пока они ждали гостей, Мария закрыла книгу, которую читала, и целиком сосредоточилась на музыке. Ей вспомнилось другое, уже очень далекое сентябрьское воскресенье, когда она, укрывшись в густой тени страстоцвета на задней веранде старинной крестьянской усадьбы, накручивала на бигуди густые серебряные волосы своей бабушки Джанны. Из приемника, включенного на кухне, где ее родные готовили обед для посетителей ресторана, доносилась музыка, заполнявшая весь двор. Она вновь услыхала голос матери, спорившей с Антаресом, ее старшим братом, услыхала вдалеке рев автомобильного мотора и мысленным взором увидела дерзкий, цвета "вырви глаз" маленький "болид" Мистраля, резко затормозивший неподалеку от усадьбы.
Вспомнила она и смуглое лицо молодого человека, его волнующий голос, шептавший ей: "Ты мне очень нравишься".
Она никогда не рассказывала Петеру о своей первой любви. Порой у нее возникало искушение сделать это, но что-то удерживало ее. Неужели далекое воспоминание, до сих пор хранившееся в ее сердце в полной неприкосновенности, все еще настолько важно для нее? Рано или поздно она должна от него освободиться.
Мария бросила взгляд на Петера, заносившего пометки в блокнот. А что, если сказать ему прямо сейчас? Вдалеке послышался шум двигателя. Какая-то машина поднималась вверх по холму, к вилле.
- Петер, - окликнула она его.
- Да? - ответил он рассеянно, поглощенный своей работой.
- Кто-то едет сюда.
- Это друзья, - улыбнулся Петер, положив бумаги на стол.
Он подошел к ней, наклонился и поцеловал ее.
- Я их знаю? - спросила Мария.
- Его ты знаешь, это Джордано Сачердоте. С ним будет Сара, его жена, - ответил Петер.
Мария была знакома с Джордано Сачердоте, вернее, видела его пару раз, когда позировала для рекламного плаката духов "Блю скай".
Они встретили гостей и выпили аперитив на веранде, а затем прошли в обеденный зал и сели за стол.
Сара и Мария сразу же нашли общий язык и прониклись симпатией друг к другу, пока мужчины говорили о делах.
- Настал момент для возобновления массированной рекламной кампании "Блю скай" во всех странах мира, - начал Джордано.
- Я тут кое-что подсчитал. У меня выходит какая-то фантастическая сумма, - ответил Петер.
- У меня есть идея, - улыбнулся специалист по рекламе. - Она осенила меня как раз в ту минуту, когда я понял, что сыт по горло сидячей работой.
- Продолжай, Джордано, - оживился финансист.
- Я подумал о том виде спорта, который перемещается по всему миру. Он обеспечит появление марки "Блю скай" во всех газетах и на телевидении, но не за плату, не в рекламных вставках, а в качестве сенсационной новости, помещаемой на первую полосу.
- Куда ты клонишь? - Петер был явно заинтригован.
- Я имею в виду "конюшню" "Формулы-1", - Джордано наконец-то вытащил кролика из рукава. - Я уже провел исследование. Самым эффективным способом продвижения товара на рынок, обеспечивающим наибольшую отдачу при минимальных затратах, является участие в гонках "Формулы-1".
Теперь и Мария живо заинтересовалась разговором. Она отметила про себя долгое молчание Петера, размышлявшего над предложением Джордано.
- Мы уже выступали в прошлом в качестве спонсоров нескольких автогонщиков. И заметных результатов не достигли, - возразил он наконец.
- А все потому, что название нашей фирмы фигурировало в виде узенькой полоски на шлеме пилота. Если имя не написано на корпусе машины, никто его не упоминает по телевизору или в газетах. Но если "болид", участвующий в гонках, называется "Блю скай", это уже совсем другое дело, - Джордано говорил с жаром, не в силах передать словами воодушевление, светившееся в его глазах.
- И как далеко ты зашел в практическом воплощении своей идеи? - пришпорил его Петер, которого этот разговор начал забавлять.
- Я достиг немалого прогресса. Команда "О'Доннелл" к концу сезона будет объявлена банкротом. Я изучил всю процедуру. Чтобы присвоить команде имя "Блю скай", достаточно выкупить восемьдесят процентов имущества "О'Доннелл". На это уйдет восемь миллиардов. Два из них нам сразу же дает фирма "Дзета Утенсили" при условии, что мы заключаем договор с пилотом по их выбору. Мастерские находятся в Англии, в получасе езды от Лондона. Предприятие насчитывает сто двадцать человек персонала, годовой оборот можно довести до тридцати миллиардов, если, конечно, управлять с толком. В первых шести состязаниях, согласно правилам, мы имеем право выставлять только одну машину. Позднее можно будет заявить и вторую. Главный инженер у них - итальянец, зовут его Андреа Сориа. Отличный парень. Менеджер команды в настоящее время - некий Джон Грэй. Я мог бы его заменить. Я же тебе уже говорил: мне осточертела сидячая работа, - заявил Джордано.
Петер разразился столь редким для него взрывом искреннего смеха.
- Значит, ты хочешь, чтобы я выложил восемь миллиардов, чтобы ты мог поиграть в машинки?
- Что-то в этом роде. Как тебе такая мысль?
- Мысль замечательная. Но ты мне так и не сказал, кто этот пилот, ради которого "Дзета Утенсили" готова вложить в дело два миллиарда, - напомнил Петер.
- Ну, если уж на то пошло, есть еще два крупных спонсора и пара-тройка рекламодателей помельче. Так что, еще прежде, чем мы вступим в игру, нас профинансируют на четыре миллиарда, - продолжал Джордано.
- Я спросил, как зовут пилота, - повторил Петер.
- Лучший из лучших, настоящий ас. Его зовут Мистраль Вернати.
В этот момент Мария подносила к губам хрустальный бокал. Он выпал у нее из рук и со звоном разбился.