Профессию сына Адель считала опасной забавой, сродни ремеслу ярмарочного акробата, кочующего с места на место, "нынче здесь, завтра там". Словом, она была сыта по горло своим ненаглядным сыночком, никогда не слушавшим ее мудрых советов. Если бы это было в ее силах, она попыталась бы разорвать пуповину, которая все еще, несмотря ни на что, связывала их. Она хотела бы разлюбить его, но это было невозможно. Проходили годы, но Мистраль оставался смыслом ее жизни, светом ее очей.
Когда он был маленьким, она в своих мечтах видела его бухгалтером с постоянным местом работы в банке "Кредито Романьоло" или "Касса Рурале". Или почтовым чиновником. Мистраль, при своих блестящих способностях, мог бы далеко пойти. Она желала своему сыну обеспеченного, солидного будущего.
Он же, напротив, никогда не задумывался ни о будущем, ни о ней, своей матери, хотя она не переставала твердить, что в один прекрасный день он доведет ее до разрыва сердца.
Кровь Талемико бурлила в нем полноводным потоком, сметая на своем пути все предписания и запреты. Мистраль был таким с детства, со школьной скамьи. Учительница жаловалась Адели: "Ваш сын - настоящий Тарзан. Вроде и не глуп, но учиться его не заставишь. Я бы сказала, он умен, но не хочет приложить старание. Ему нравится бегать, играть, фантазировать".
Мистраль с необыкновенной быстротой усваивал только то, что ему нравилось. В десятилетнем возрасте он умел разбирать и собирать двигатели не хуже, а может быть, и лучше местного механика, пускавшего его поиграть в своей мастерской. В одиннадцать лет он уже собрал из старого хлама свой первый мопед, в скорости не уступавший последним фабричным моделям. На этой железке собственного производства он сломя голову носился по дорогам, ветер развевал его волосы, наполняя сердце ликованием. О его гоночных достижениях красноречиво свидетельствовали синяки и ссадины.
- Благодарение богу, у каждого ребенка есть свой ангел-хранитель, - утешала себя Адель. - Но уж ты своему ангелу ни минутки покоя не даешь. За какие грехи господь послал мне такое наказание? - любовно ворчала она, обрабатывая его порезы.
Специалистка не знала, кому из святых ставить свечку. Почему сверстники ее сына могли учиться, получать более или менее удовлетворительные оценки, играть, как все нормальные дети? Иногда они ходили на голове, устраивали шалости, и все же их родители могли спокойно спать.
Она завидовала матерям, похвалявшимся школьными успехами своих сыновей. Может, Мистраль потому такой непослушный, что у него нет отца? Адель пыталась убедить себя, что, будь ее Талемико жив, Мистраль не вырос бы таким сорвиголовой.
С грехом пополам ему удалось сдать выпускной экзамен за восьмой класс. После этого Мистраль решил не продолжать учебу.
- Не хочу я больше ходить в школу, - объявил он матери. - Я никогда не стану бухгалтером или землемером. У меня другое будущее.
В полном отчаянии Адель закатила ему такую оплеуху, что едва не разбила лицо в кровь.
Мистраль и бровью не повел.
- Хоть убей, - сказал он твердо, - а в школу я больше не пойду. Но даю тебе слово, настанет день, когда ты будешь мной гордиться.
- Что же ты собираешься делать? - Она была поражена такой решимостью.
- Пойду работать. Буду делать то, что мне нравится. Может, когда-нибудь снова начну учиться, но только если сам захочу. Не нравится мне в школе штаны протирать. Пойду работать, - решительно повторил он.
- В этих местах, кроме как рассыльным или поваренком в каком-нибудь третьеразрядном пансионе, никакой другой работы не найдешь, - заметила она с горечью.
- Я буду работать у Примо, - объявил сын.
Примо Бриганти был автомехаником. Шумный и суетливый, он был мастером на все руки и в своем жалком сарайчике, гордо именуемом "гаражом", брался за ремонт любых средств передвижения, снабженных двигателем внутреннего сгорания: от велосипеда с прикрепленным к колесу моторчиком "солекс" до тяжелых машин с большим объемом цилиндра. Чудес он не творил, звезд с неба не хватал, но автомобили, прошедшие через его руки, оправдывая свое наименование, обретали способность к самостоятельному передвижению.
Адель прекрасно его знала. Она знала даже, что у него большая родинка на левой ягодице, а у его жены - кератозное утолщение кожи на правой. Она ведь была медсестрой и могла бы написать трактат о филейных частях своих земляков.
Услышанная новость, казалось бы, должна была ее успокоить, однако Адель лишь покачала головой:
- Будь прокляты моторы и тот, кто их выдумал. Горе ты мое! - продолжала она, тяжело вздыхая. - Почему ты не хочешь учиться? Без аттестата у тебя нет будущего! - Слезы комом подступили ей к горлу.
Мистраль понимал, что заставляет ее страдать, но ощущал в себе неодолимую силу, толкавшую его прочь от благих устремлений матери. Он лишь погладил ее по щеке, давая понять, как сильно он ее любит.
С первой получки он купил ей шелковый платок и положил на кровать. Растроганная Адель обняла его и расцеловала.
- Что ты будешь делать с остальными деньгами? - спросила она.
- Я их уже потратил. Купил по случаю карт, - признался он едва слышно, понимая, что вновь причиняет ей боль.
Опять у Адели перехватило дух, а сердце болезненно сжалось.
- Делай как знаешь, - прошептала она, смирившись с судьбой.
- Я записался на гонки в воскресенье, - добавил он, решив, что если уж сознаваться, так во всем сразу.
- Делай как знаешь, - в сердцах повторила Адель. - Хоть повесься.
С тех пор, не в силах всякий раз умирать со страху, когда он отправлялся на очередные гонки, принося домой все эти растреклятые дипломы, кубки и денежные призы, Адель стала надеяться на милость судьбы. Деньги он откладывал. Она все равно не взяла бы у него, даже если бы он предложил, так как не считала эти деньги настоящим заработком, полученным в награду за серьезный, честный труд.
Но Мистраль был счастлив. Он постоянно участвовал в состязаниях и все чаще приходил первым.
Шли годы, жизнь Мистраля совершенно изменилась, но в жизни Адели не менялось ничего, и ее дом в Чезенатико остался таким же, каким был всегда. Мистраль был очень щедр, но все деньги, которые он посылал матери, она неизменно относила в сберкассу, где работал ее старый друг Санте, обещавший ей самый большой процент по вкладу. Она считала, что рано или поздно эти деньги могут понадобиться сыну.
Однажды, уже будучи чемпионом "Формулы-1", Мистраль приехал ее навестить и весело объявил:
- Я многого добился, тебе больше не нужно тревожиться о моем будущем. Смотри, о твоем сыне уже в газетах пишут, - и показал ей статью в "Коррьере делла сера".
Она взглянула ему прямо в глаза и сказала:
- Я тебе верю, но и ты меня послушай. Как увидишь облако на своем победном горизонте - уходи. Обещай мне.
Мистраль посмеялся над этим пророчеством и ответил шутливо:
- Знаешь, сколько облаков я уже видел и сколько их еще проплывет над моей головой?
- Когда ты уже не будешь так уверен в себе и начнешь сомневаться в своих силах, надо будет остановиться. Поклянись, что ты не забудешь моих слов.
Но Мистраль забыл. Адель увидела страшную аварию в Монце по телевизору, увидела, как ее сын вылетел из машины в небо, а потом упал на обочину дороги.
Через несколько минут в дверь к ней постучала соседка.
- Это ваш сын пострадал? - растерянно спросила она.
- Это мой сын, - еле выговорила Адель, не в силах подняться с дивана и заплакать. - А теперь оставьте меня одну.
Соседка не посмела приставать к ней с расспросами и ушла.
Пока Адель, потрясенная увиденным, пыталась прийти в себя, зазвонил телефон. Это был доктор Маттео Спада.
- Как Мистраль? - спросила она, собравшись с силами.
- Врачи говорят, что нельзя терять надежду, - дружески успокоил ее доктор.
- Я и не теряю, - сказала она твердо.
- За вами выслали машину, - сообщил он. - Вас доставят к сыну. Не волнуйтесь.
- Спасибо, Маттео, - прошептала Адель дрогнувшим от волнения голосом.
В скверике у дома Адели собрались друзья и соседи. Молча глядя на изъеденные временем и морской солью стены, все ждали, когда она выйдет и сообщит что-то новое, сверх того, что они уже слышали по телевизору или по радио.
Через несколько часов у дверей Адели остановился голубой лимузин, и из него вышел Сандро Мингарди, шофер, посланный в ее распоряжение компанией "Блю скай". Это был высокий, представительный мужчина лет сорока, с седеющими висками и открытой улыбкой. Он родился и вырос в Форли, то есть был в команде полноправным членом "романьольского клана".
Адель тотчас же появилась на пороге. На ней был темно-синий в цветочек шелковый костюм, с плеча свисала черная замшевая сумочка, первая попавшаяся ей под руку. Сандро подошел к ней и молча обнял.
- Поехали? - спросила она, и глаза ее наполнились слезами.
От небольшой молчаливой толпы соседей отделился настоятель монастыря капуцинов. Подойдя к Адели, он протянул ей четки:
- Молитесь. Мы тоже помолимся. Господь милостив и всемогущ.
Адель взяла четки и села в машину, заливаясь слезами.
* * *
Как только они подъехали к госпиталю, Маттео Спада проводил Адель в отделение реанимации, чтобы она могла взглянуть на сына через стекло.
- Как он? - спросила она сдавленным голосом, не отрывая глаз от неподвижного тела.
- Мы настроены оптимистично, - Маттео всеми силами старался вселить в нее уверенность.
- Будет лучше, если вы убедите ее вернуться в гостиницу, - вполголоса посоветовал дежурный врач, повернувшись к доктору Спаде.
После долгого молчания Адель, сжимая в руке четки, подаренные ей отцом-настоятелем, отошла от окна и уселась на банкетке у противоположной стены.
- Если не помешаю, я хотела бы остаться здесь до утра, - заявила она врачам и принялась перебирать четки, вознося молитвы за сына, в котором была вся ее жизнь.
В голове у нее теснились тысячи воспоминаний.
4
Адель Плувен робко сидела на краешке стула за столиком открытого кафе-кондитерской "Нуово Фьоре" на площади перед "Гранд-отелем" в Чезенатико. Ее почти не было видно за внушительной фигурой тетушки Полины, сопровождавшей ее на каникулах в Италии. Небольшой оркестрик наигрывал вальсы, мазурки и польки. Пары разных возрастов без устали отплясывали под эти бесхитростные деревенские мотивы, разливавшиеся в теплом и ясном воздухе летнего вечера.
Адели казалось, что она погружается в волшебную атмосферу, словно ее перенесли в один из тех фильмов, что она смотрела по воскресеньям, когда все семейство Плувен, оставив утонувшую в бескрайних виноградниках ферму, отправлялось на кабриолете в город. Папаша Плувен с тремя сыновьями оставался в кабачке, а мамаша с двумя дочерьми и сестрой Полиной шла в кино.
Адель никогда не выезжала за пределы родного края. Только раз в жизни она побывала в Бордо, но города толком так и не увидела и вспоминала лишь больницу, где ей долго пришлось лечить больную ногу.
Теперь, когда ей было двадцать, а ее восемнадцатилетняя сестра поспешно вышла замуж на втором месяце беременности, Адели выпал неожиданный подарок в виде недельной поездки в Италию. Она никогда раньше не бывала на море, и сейчас у нее слегка кружилась голова от запаха йодированной соли, витавшего над залитой огнями площадью.
В зеленом газовом платьице мамаши Плувен, подогнанном тетей Полиной ей по фигуре, Адель чувствовала себя немного неловко, и это ощущение возросло многократно, когда она заметила красивого молодого человека за соседним столиком, не сводившего с нее глаз. Никто никогда не смотрел на нее раньше с таким веселым интересом. Может, он решил посмеяться над ней? В поисках защиты она совсем спряталась за дородной фигурой тетушки. Молодой человек поднялся, оказавшись при этом очень стройным и хорошо сложенным. Красоту его стана подчеркивала белоснежная рубашка, раскрытая на груди, где поблескивал золотой медальон. Его друзья остались сидеть за столиком.
- Voulez vous danser avec moi, mademoiselle? - Оказалось, что он бегло говорит по-французски.
Адель зачарованно смотрела на него. Он что, подслушал ее разговор с тетей Полиной? Она решила не выяснять этого.
- Вы удивлены, что я говорю на вашем языке? - Его зубы сверкнули в задорной улыбке. - Здесь, в Романье, многие знают французский, - добавил он с гордостью.
- Просто я не умею танцевать, - пролепетала она, обеими руками цепляясь за сиденье ажурного железного стула.
- Доверьтесь мне, я вас поведу. - Его улыбка была особенно заразительной, а голос - проникновенным.
Его друзья за столиком с интересом следили за блестящим ходом атаки.
- Не бойся, - прошептала ей на ухо тетя Полина. Будь у нее шанс, она бы парила, как перышко, в объятиях этого парня.
Адель нерешительно поднялась со стула и сделала несколько нетвердых шагов к своему кавалеру.
- Как видите, я немного хромаю, - краснея, призналась она в своем физическом недостатке, впрочем, едва заметном.
- Несчастный случай? - спросил он.
- Нет, это последствия полиомиелита, я болела им в детстве.
- Нас эта досадная мелочь не должна смущать, - галантно провозгласил он, обнял ее за талию и, крепко прижимая к себе, увлек в круг танцующих.
В детстве ребята в Бонье смеялись над ней и называли "хромоножкой". Адель убедила себя, что никогда и никому не сможет понравиться. Теперь, в объятиях молодого незнакомца, она чувствовала себя счастливой и испытывала неведомое ей ранее ощущение опьянения.
- Меня зовут Талемико Вернати, - представился ее кавалер. - Летом я убираю в купальнях, а зимой рыбачу.
- Меня зовут Адель Плувен. У моих родителей есть ферма, - ответила она с важностью. Но тут же, спохватившись, пояснила: - Но мы не богаты.
Талемико рассмеялся громко и беспечно:
- Мы так бедны, что в моем доме нищету можно резать ножом. - И весело добавил: - Мы с вами просто созданы друг для друга.
Адель засмеялась в ответ на заразительный смех молодого человека и продолжала смеяться и танцевать, пока ее глаза не наполнились слезами.
Когда музыка смолкла, он немного отстранил ее от себя и взглянул на нее с недоверием:
- Однако вы, мадемуазель Адель, позволили себе довольно дорогие каникулы.
Они остановились прямо посреди площади.
- Я выиграла эту поездку, - Адель торопилась оправдаться и все объяснить. - Мне самой не верилось, пока мы не получили по почте деньги и билеты. Я выиграла конкурс, устроенный одной фирмой по производству нейлоновых чулок, - пояснила она, улыбаясь.
Глядя на эту простую, немного грустную девушку, такую кроткую и полную наивного удивления, Талемико мысленно сравнил ее с развязными, многоопытными туристками, обычно посещавшими пляжи Романьи.
- Как ты красива, - он говорил с такой неподдельной искренностью, что Адель заплакала.
Так они познакомились и полюбили друг друга. Талемико было двадцать пять лет. Ему суждено было умереть, не достигнув двадцати восьми. Их счастливый брак просуществовал меньше трех лет. Оставшись одна, Адель больше не вышла замуж, понимая, что второго такого, как Талемико, ей уже не встретить. Да, он был бабник и лгун, но он был добр и обладал особым даром придумывать чудесные истории. К своей жене он питал уважение, граничившее с обожанием. Он был первым и единственным мужчиной, который принял ее с ее хромотой и заставил позабыть о недостатке, наложившем отпечаток на всю жизнь.
Адель вспоминала период беременности как самое счастливое время своей жизни. Талемико обнимал и с бесконечной нежностью укачивал ее и ребенка, которого она носила под сердцем.
Когда родился Мистраль, он устроил праздник, ничуть не смущаясь холодностью Плувенов, которые даже по такому случаю не сочли нужным появиться, подчеркнув тем самым свое категорическое неприятие этого брака. С тех пор как Адель вышла замуж, они больше не желали ее видеть.
Попытка примирения, предпринятая ею после смерти мужа, провалилась самым жалким образом. Адель решила, что в один прекрасный день вернется в Прованс. Не то чтобы она мечтала повидать семью, просто хотела показать Мистралю землю, на которой родилась и выросла. А пока она продолжала жить в Чезенатико. Мальчик рос, мужал и с каждым днем становился все больше похож на Талемико. Адель возложила на него все свои надежды, но Мистраль предал ее, разочаровал. Быть может, имя, которое она для него выбрала, предопределило его беспокойную судьбу? Он вырос неуправляемым, как ураганный ветер. Никогда и ни в чем он не шел навстречу матери. Одержимый демоном скорости, Мистраль прислушивался лишь к его зову.
И вот куда его завела эта распроклятая страсть. Сидя на банкетке у реанимационной палаты, Адель безмолвно молилась, прося Мадонну взять ее жизнь в обмен на жизнь сына.
5
В элегантном "люксе" Джордано Сачердоте в отеле "Вилла д'Эсте" полным ходом шло бурное совещание, в котором помимо него самого, спортивного директора "Блю скай", принимали участие Рауль Ромеро и Андреа Сориа. Прошли сутки после несчастного случая с Мистралем, был понедельник, им предстояло обсудить две жгучие проблемы: состояние здоровья чемпиона и выходку молодого пилота, вызвавшую аварию. Пока Мистраль балансировал между жизнью и смертью, Рауля Ромеро осаждали спонсоры, сулившие ему золотые горы.
Джанни Штраус, владелец команды, известил их о своем прибытии из Нью-Йорка. Проведя бессонную ночь в госпитале у постели Мистраля, Джордано испытывал сильнейшее желание задушить аргентинца. Андреа едва удавалось сдерживать готовую вспыхнуть искру, грозившую вызвать неуправляемую цепную реакцию. При сложившихся обстоятельствах это никому не принесло бы пользы.
- Я все думаю, не расторгнуть ли контракт, - заявил спортивный директор.
- Если контрактом это предусмотрено, я ничего не имею против, - ответил Ромеро, прекрасно сознавая, сколь высоко котируются теперь его акции. Контракт с другой командой принес бы ему большие преимущества.
- Ты мне не нравишься, парень. Публике тоже не понравилось то, что ты вчера натворил, - не выдержал Сориа. - Пока ты на пьедестале раскупоривал шампанское, я был среди зрителей. Ни одного лестного слова на твой счет я не услышал.
- Я уже говорил, что сожалею, - ответил аргентинец. - Да, я хотел победить, это правда, но не ценой жизни Мистраля. Я шел за ним вплотную, жал на газ, а он, видно, отпустил педаль. Откуда мне знать? Ясно одно: я победил, потому что я - лучший. Я верил в себя и победил.
Слушая такие рассуждения, Джордано готов был оторвать ему голову.
- Ты типичный продукт образца девяностых годов. Сплошной цинизм и ни капли совести, - бросил он зло.