– Перестань! – воскликнула Флер. – Я просто вытащила ее, когда прибиралась в ящиках и забыла убрать. Не надо делать из мухи слона… На чем я остановилась? Ах, да, на лорде Кэлденрое. Это было в высшей степени забавно. Он давал понять, что с трудом снисходит до общения с какой-то актрисой, и едва цедил слова. Во мне взыграло самолюбие. Страшная вещь, скажу я тебе. Я решила доказать всему миру и самой себе, что могу сделать все, что угодно, с любым мужчиной, даже с таким закоренелым снобом, как Уилфрид…
Ох уж мне это глупое сердце! Буквально за два месяца я добилась желаемого. Самое смешное то, что Форчент был на удивление слеп – видимо, он не считал Кэлденроя достойным даже элементарной ревности. Тем не менее я могла гордиться собой – однажды Уилфрид весьма глупо и напыщенно объяснился мне в любви. Наверное, этим бы все и закончилось, но я больше не могла выносить грубость Форчента и подумала, почему бы мне не опереться на этого мужчину? Жизнь с Форчентом была невыносима – сцены ревности происходили по пять раз на день. Мне кажется, что он даже нанял детективов следить за мной… А однажды осмелился меня ударить…
Морис невольно сжал кулаки. Каким надо быть человеком, чтобы посметь обидеть это прекрасное хрупкое создание?
– Это решило дело. Уилфрид нечаянно увидел синяки у меня на руке, в нем взыграл джентльмен, и он предложил мне немедленно оставить мужа и стать леди Кэлденрой. И снова мое сердце сделало неправильный выбор. Я согласилась и ушла от Форчента.
– Он разозлился? – скорее сказал, чем спросил Морис.
– Не то слово, – поежилась Флер. – Но мне удалось избежать разговора наедине, рядом всегда были люди, и не только Уилфрид. Иначе… мне даже страшно подумать, что этот зверь мог сделать.
С трудом я добилась развода. После свадьбы с Уилфридом я была уверена, что пришел конец всем моим злоключениям. Даже подумывала о том, чтобы оставить сцену – ведь не годится жене шотландского лорда заниматься таким недостойным ремеслом!
Флер весело расхохоталась.
– Моя жизнь кажется мне сейчас чередой сплошных иллюзий и ошибок. Уилфрид Кэлденрой был, пожалуй, самой глупой и самой нелепой из них. Единственным его достоинством была красота, а для любого человека, особенно для мужчины, этого маловато.
Флер прищурилась.
– Я привыкла к тому, что за мной ухаживают, мне дарят подарки и меня балуют. Но с лордом Кэлденроем все было наоборот. Весь год нашей совместной жизни я была его опорой, поддержкой и, самое главное, источником финансового благополучия нашей семьи. Представляешь?
– Почему бы и нет? – улыбнулся Морис. – Из тебя, наверное, вышел изумительный глава семьи.
– Самый лучший, – вздохнула Флер. – Только все-таки это не мое амплуа. Я зарабатывала неплохие деньги, но все они растворялись в далеком шотландском поместье. К тому же у лорда Кэлденроя были вполне аристократические замашки, и средств едва хватало на то, чтобы оплачивать все его запонки, галстуки и ботинки!
– Но ты-то зачем это терпела, Флер? – засмеялся Морис. – Странное дело, ты бросала тех, кто был нежен и ласков с тобой, и терпела ревность, жестокость и расточительство. Я учту на будущее…
– Не смей! – Флер шутливо замахнулась на него кулаком. – Это сейчас все так ясно и четко, тогда многое представлялось мне иначе. Но жизнь расставила все на свои места. Через год после свадьбы с Уилфридом на сцене снова появился мистер Форчент.
Лицо Флер помрачнело.
– Я поняла гораздо позднее, что он и не думал прощать обиду и забывать про меня. Что все это время он следил за нашей семейной жизнью и вынашивал планы мести. Но шесть лет назад мадемуазель Флер Конде, она же Фрэнсис Ритц, отличалась удивительной слепотой во всем, что касалось реальной жизни. Элайджа был на удивление мил и корректен, и я ни капли не сомневалась в том, что наша короткая встреча – случайность…
– Он попытался тебя вернуть?
– Нет, ты что, – покачала головой Флер. – Не в этот раз. Ему надо было унизить меня. Ударить как можно больнее. И не могу не признать, что у него это получилось. Он избрал весьма эффективный способ мести – он уничтожил меня как актрису.
Вскоре я получила предложение от Филадельфийского Городского Театра. Сразу скажу, не без помощи Форчента, ведь он родом как раз из Филадельфии. Он пригласил главного режиссера театра, бывшего в Париже проездом, на одну из наших постановок. Тот пришел в восторг и предложил мне изумительную роль в его новой пьесе. Я должна была прожить в Америке полгода, объездить чуть ли не всю страну, мне обещали весьма приличные деньги…
Одним словом, предложение было более чем заманчиво. Я с радостью ухватилась за него. Париж мне порядком надоел, да и какой настоящий актер откажется попробовать свое искусство на новых зрителях? Уилфрид был со мной полностью согласен, и хотя ему не очень хотелось покидать привычный круг друзей, он, скрепя сердце, последовал за мной – сумма гонорара была слишком уж заманчива.
Америка мне понравилась. Большая, шумная, немного бестолковая. Но я люблю все новое… Я начала репетировать. Это было великолепно. Очень интересно. Я училась говорить по-английски как заправская американка, все были в восторге от моих успехов. Никогда я не чувствовала в себе столько сил, энергии, таланта, если хочешь. Все, присутствующие на репетиции, плакали или смеялись вместе со мной. Я предвкушала грандиозный успех…
Флер подняла глаза, на ее лице застыло мечтательное выражение. Морис еще ни разу не видел ее столь красивой и воодушевленной.
– Но пьеса с треском провалилась. И премьера, и последующие спектакли. Это было ужасно. Зрители свистели и топали, мне не давали произнести и слова. В печальные моменты они гоготали как гуси, в забавные – в зале не раздавалось ни смешка. Никто не понимал, в чем дело. Директор театра был в ярости. Мы повезли эту пьесу в другие города в надежде, что там публика окажется более восприимчива к прекрасному. Увы… Я даже не помню, какие именно города мы посетили – все они слились для меня в единую вереницу темных залов с гневными криками вместо цветов и дешевых отелей, потому что мы старались экономить на всем…
Голос Флер задрожал. Жалость душила Мориса. Но где найти нужные слова, чтобы утешить ее? Все это произошло слишком давно, и Морис мог только дать ей возможность выговориться.
– Я никому об этом не рассказывала, – призналась она со слабой улыбкой. – Странно, прошло столько времени, а вспоминать до сих пор больно…
– Но в чем же было дело? Неужели пьеса была так ужасна? – спросил он.
– О нет. Ужасной объявили меня, – горько усмехнулась она. – Неизвестно откуда поползли слухи, что француженка абсолютно бездарная актриса, что неискушенная парижская публика слишком избаловала ее своим восхищением, и она пытается накормить изысканных американцев третьесортной игрой.
– Что за бред! – вырвалось у Мориса.
– Да, поначалу я посмеялась. Актерам не привыкать к критике, даже самой безумной. Но потом на меня стали бросать косые взгляды, разговоры затихали, когда я входила в комнату, и постепенно я поняла, что все эти люди, которые рыдали и умирали от смеха со мной на репетициях, на самом деле обвиняют в провале меня!
Через три месяца после того, как я приехала в Штаты, мой контракт был разорван. Никаких гонораров мне не выплатили, естественно. У меня даже не было денег на обратный билет. Но все это можно было бы пережить, если бы не одно обстоятельство… Я действительно начала сомневаться в себе. Я так привыкла доверять зрителям. Они никогда не подводили меня. Неужели американцы настолько отличаются от французов, что в то время как последние считают меня гениальной, первые освистывают за бездарную игру? Возможно ли это? Конечно, нет. Значит, я либо стала плохо играть, либо никогда не умела делать этого профессионально, и в новой пьесе в чужой стране продемонстрировала это…
– Флер, но это же смешно. Невозможно стать в одночасье плохой актрисой. Я не читал о тебе ни одного отрицательного отзыва.
– Конечно, ни одной подробности о моих американских гастролях в газеты не попало. По крайней мере, в европейские. Но об этом я узнала гораздо позднее, тогда мне казалось, что о моем позоре знает уже весь мир…
Но самый неприятный сюрприз для меня приготовил мой драгоценный супруг. Уилфрид настолько свыкся с мыслью, что женат на прекрасной актрисе, что воспринимал каждый гневный выпад против меня на свой счет. И однажды в порыве праведного негодования заявил мне, что не может позволить, чтобы его титул и громкое имя склоняли по-всякому в великосветских гостиных. Дескать, он и так значительно опозорил себя и свой род, связавшись с женщиной моей профессии. Некоторым искуплением служила моя репутация и слава, но сейчас, когда ни от первого, ни от второго не осталось и следа… Он возмущен до глубины души и очень сожалеет о случившемся, но у него открылись глаза… Он желает развестись со мной и рассчитывает на мое понимание…
– Негодяй, – бросил Морис. – Господи, Флер, где я был все это время?
– Хорошо, что ты есть хотя бы сейчас, – благоразумно заметила она. – Я приучила себя не желать слишком многого. Это бывает слишком больно.
– Продолжай, пожалуйста, – попросил он. – Чем закончился весь этот ужас?
– Итак, что мы имеем? Брошенная, униженная женщина, бывшая актриса, боящаяся даже подумать о сцене и вынужденная продать обручальное кольцо, чтобы достать денег на обратную дорогу. Впрочем, оно мне было уже не нужно. В последнюю ночь перед отъездом я сидела в номере и размышляла о том, что же я буду делать дальше. Никаких здравых мыслей мне, естественно, в голову не приходило. Все предали меня – мое искусство, близкий человек. Я внезапно поняла, что я очень мала и слаба. И что у меня совсем не осталось сил…
И тут в мой номер вошел Элайджа Форчент. Не могу сказать, что я очень удивилась – последние события лишили меня способности удивляться чему бы то ни было. Но когда он заговорил… Я и не думала, что у человеческого существа может быть такая черная душа. Он пришел рассказать мне, что весь этот провальный прием был организован им. Что он потратил огромные деньги, нанимая людей именно для того, чтобы те освистывали мои выступления. Что ни на одном спектакле не было ни одного случайного зрителя. И что даже само приглашение в театр Филадельфии было инициировано им, когда он убедился в том, что достаточно подготовлен к моему приему.
Сейчас меня удивляет моя реакция. Видимо, я была настолько измучена, что у меня не хватило сил взять чемодан и выйти из номера. Я сидела и слушала его, и даже не могу сказать, что я разозлилась. Все это казалось логическим продолжением моих злоключений. Карьера моя разрушена, вера в себя подорвана, я сама была предана и покинута человеком, на которого я рассчитывала, несмотря ни на что. Зачем нервничать? Чего еще бояться? Оказывается, было чего.
Форчент, видимо, ожидал, что моя реакция будет иной. Почему-то я до сих пор уверена, что он рассчитывал на то, что я начну просить у него прощения. А я сидела молча и слушала. И тогда он стал говорить о том, что несмотря на мое отвратительное поведение, он по-прежнему любит меня.
Морис издал неопределенный булькающий звук.
– Он предложил мне вернуться к нему. Сказал, что готов забыть все разногласия, готов окружить меня немыслимой роскошью, выполнять любые мои прихоти, лишь бы я согласилась быть рядом с ним…
– Да, мистер Форчент избрал достойный способ снова завоевать женщину, – иронично заметил Морис, хотя его сердце сжималось от ревности и боли.
– О, Элайджа способен на многое, – уничтожающе произнесла Флер. – Естественно, я рассмеялась ему в лицо. Тогда он начал кричать, брызгая слюной, что я оставлена и покинута, и что мой подлец-муж получил кругленькую сумму взамен обещания расстаться со мной, и у меня нет другого выхода, как принять его предложение. Если я откажусь, он последует за мной на край света и везде будет причинять мне зло…
Эти бессмысленные угрозы придали мне сил. Я встала, взяла чемодан, который, слава Богу, уже был собран, и попыталась выйти из номера. Что с ним тут случилось! Он принялся осыпать меня всевозможными ругательствами, хватать за руки, тащить к себе.
Флер зажмурилась.
– Он… он ударил тебя?
Она кивнула.
– Маленьким перочинным ножиком, который он всегда носил с собой для очинки карандашей. Одна из маленьких особенностей мистера Форчента.
– Ножом? – Морис вскочил с дивана. – Флер, этот человек безумен!
– Этот шрам – напоминание о его безумстве. – Флер подняла левую руку. – Я закричала. На мое счастье по коридору в это время шел новый постоялец с мальчиком-посыльным. Они услышали крики и на свой страх и риск заглянули в номер. Это отрезвило Форчента, ему пришлось давать объяснения, а я наспех замотала руку и убежала. Не знаю, чем там все закончилось… Наверное, он как всегда откупился, и они отпустили его. Мне было все равно. Главное, что мне удалось скрыться. По пути в аэропорт я заглянула в аптеку, и там мне перевязали руку как следует. Болело ужасно, но я была почти счастлива. Я была свободна. И от ненужных мне мужчин, и от былых страхов и сомнений…
– И все-таки ты не вернулась на сцену. – Морис опустился рядом с Флер и обнял ее.
– Нет. Это осталось в прошлой жизни. Отец вернулся из очередной экспедиции, я пожила немного с ним. Потом с мамой в Брейе. История Фрэнсис насчет родителей абсолютно правдива, только отец никогда не уходил к ирландке Эйлин от француженки Женевьевы, а прожил с ней всю жизнь, – Флер улыбнулась – О, у меня был куча дел! Периодически я приезжала в Дублин. Знаешь, я занялась литературой и пописывала иногда статейки, в основном насчет папиных научных работ. Так что мы в некотором роде коллеги.
Она улыбнулась и обняла Мориса за шею.
– Погоди. – Он отстранился. – Ты рассказываешь такие ужасы про этого Форчента. Давай вначале выясним все про него. Тебе не страшно, что он вновь разыскивает тебя? Даже странно, что он не нашел тебя раньше…
– Все очень просто, Морис, милый. Неужели ты думаешь, что я все эти годы жила в неведении? Нет, один раз ему удалось разрушить мою жизнь, больше я не должна была ему позволить такого. Буквально через несколько месяцев после возвращения домой, я случайно узнала, что у Форчента был инфаркт. А потом еще один. Сейчас он прикованный к коляске инвалид, у которого едва хватает сил распоряжаться своими несметными богатствами. О каком страхе тут могла идти речь? К тому же отец заботился о моей безопасности.
– Но сейчас Форчент так или иначе выследил тебя, – задумчиво произнес Морис. – И пустил по твоему следу Роббера и меня.
– И это великолепно, – рассмеялась она, пальцами разглаживая морщинки на его лбу. – Должен же он был вознаградить меня как-то за все страдания! Вот он и подарил мне тебя…
На такое можно было ответить только нежным поцелуем, что Морис не преминул сделать.
– Но я выясню, как он тебя нашел и что ему от тебя надо, – упрямо проговорил он, оторвавшись от губ Флер. – Теперь это моя обязанность заботиться о твоей безопасности и о твоем счастье.
– Ты будь всегда рядом, – просто сказала она. – И тогда и то, и другое мне гарантировано…
ЭПИЛОГ
Прошел год. Известный дублинский журналист Морис Шеннон стал пятым мужем французской актрисы Флер Конде. Они сыграли скромную свадьбу, на которой присутствовали только близкие родственники и друзья. Никакой газетной шумихи по поводу очередной свадьбы французской знаменитости не было, так как Флер выходила замуж под своим настоящим именем. Морис, как истый католик и ирландец, настоял на венчании, и его невеста с радостью согласилась. Были небольшие трудности насчет того, что Фрэнсис уже неоднократно находилась в браке, но Морис в два счета доказал, что раз ни один из них не был благословлен святой церковью, то и законными они считаться не могут. Незыблемые католические догмы дрогнули перед силой его убеждения.
Для сотрудников Даблин Ньюсуик, поначалу донельзя изумленных его женитьбой, Морис закатил шикарную вечеринку. Гуляли до самого утра, с настоящим ирландским размахом. Кабачок "Брейзен-холидей" давненько не видывал такого бесшабашного веселья. Мисс Люси Стивенс проплакала всю ночь накануне и сидела на празднике с красными глазами и нахмуренным лбом. Мысль о том, что она упустила такого мужчину, как Морис Шеннон, не давала ей покоя. Но молодости не свойственны долгие сетования, и легкомысленная Люси быстро утешилась в объятиях Теренса Ллойда. Она до сих пор работает в Даблин Ньюсуик, злые языки поговаривают, что она имеет виды на самого Джейкоба П. Роббера, и на самом деле, в этих подозрениях гораздо больше правды, чем можно подумать на первый взгляд.
Терри Ллойд не внял голосу разума и по-прежнему занимается светскими новостями. Он изумительно целует ручки у пожилых кинозвезд и с умиленным выражением лица выслушивает их бесконечные рассказы о прошлом, но на что-то стоящее у него уже не хватает сил. Его напарница Диана Флэтли неожиданно для всех вышла замуж за вполне преуспевающего деятеля искусства, с которым познакомилась на очередной светской вечеринке, где ей было поручено собрать как можно больше сплетен.
Печальный О’Брайен уволился и уехал на север Ирландии к дальним родственникам. Надо надеяться, что там он нашел занятие, более соответствующее его способностям и темпераменту, чем газетное дело.
После свадебного путешествия Морис вернулся в Даблин Ньюсуик и еще некоторое время радовал читателей своими остроумными злободневными материалами. Но в силу определенных обстоятельств ему пришлось покинуть газету – разногласия между ним и Джейкобом П. Роббером приобрели особенно острый характер. Мориса с распростертыми объятиями встретили в Айриш Дайджест, главном конкуренте Даблин Ньюсуик, и нужно заметить, что с приходом туда Шеннона, это издание стало неумолимо опережать своего извечного соперника.