Руби захотелось забыть о необходимости быть вежливой и высказать все, что она о нем думает. Она с размаху поставила перед Дойлом чашку с чаем:
– Я считаю, что ты просто великолепен, так пойдет? Между прочим, почему ты заговорил об этом? Почему для тебя вдруг стало важно, нравишься ты мне или нет?
– Потому что ты нравишься мне, – просто ответил Дойл.
– И ты это понял только сейчас?
– Нет. Ты понравилась мне еще в тот день, когда вошла в дом, вся перепачканная краской. – Мэттью пожал плечами. – У богатства есть свои отрицательные стороны.
– Никогда бы не подумала.
"Так к чему же он клонит?"
– Богатея, ты отрываешься от своих корней, – с грустью произнес Дойл. – Ты больше не видишь людей, которые были так же бедны, как и ты. Все вокруг считают, что ты всегда жил в особняке и водил "роллс-ройс".
– Бедняжка! – насмешливо произнесла Руби.
– Я понял это слишком поздно, – продолжал Дойл, не обращая внимания на ее иронию. – Мне одиноко, и я задыхаюсь в этом окружении. Мне хочется поговорить с человеком, который жил там же, где и я, напомнить себе, кем я являюсь на самом деле.
– Вообще-то таких людей полно.
– В том числе и ты.
– С чего ты взял, что я жила там же, где и ты?
– Мы оба жили в Фостер-корт.
Изумленная Руби пробормотала:
– Я тебя не помню.
– Я жил с бабушкой в доме номер пять. – Мэттью улыбнулся, словно вспомнив что-то приятное. – Я почти никогда не выходил из дому, вот почему ты меня не помнишь. Обычно я сидел у окна и смотрел наружу. Я видел тебя каждый день – ты выходила из дома номер два с дочками в коляске. Бабушка называла тебя посыльной ломбарда.
– А почему ты никогда не выходил из дому? – спросила Руби, подумав про себя, что, наверное, Дойл был похож на Джейкоба: просто не хотел искать нормальную работу.
– Потому что у меня была чахотка, – ответил он.
– Туберкулез?!
Так вот почему он не служил в армии!
– И что, ты уже выздоровел? – осторожно произнесла Руби.
– Ну, я не буду кашлять кровью на твой милый кухонный столик, если ты об этом.
– Разумеется, я не об этом!
– Извини, если я тебя обидел, – словно сдаваясь, Дойл поднял руки.
– Так почему ты решил рассказать мне все это? – все еще раздраженно сказала Руби. – Ты никогда раньше не упоминал Фостер-корт.
– Я пытаюсь сыграть на твоем сочувствии, – усмехнулся Мэттью. – Говорю же, мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить. С человеком, который не будет поливать грязью рабочий класс и которого интересуют не только различия между винами дорогих марок.
Руби сложила руки на груди:
– Ну так говори.
– Я бы предпочел побеседовать на нейтральной территории, – с лукавым видом заявил Дойл.
– Нуты нахал! – возмутилась Руби. – У тебя же есть жена.
– Кэролайн сейчас на юге Франции, весело проводит время на отцовской яхте.
– Мне плевать, где именно она весело проводит время, хоть на луне. Я не встречаюсь с женатыми мужчинами.
– Это совсем другое. Мы будем сидеть в зале ресторана с полсотней других людей и разговаривать, вот и все.
– Нет, – твердо ответила Руби.
Дойл встал и подошел к окну.
– Я и забыл, какой здесь большой сад, – сказал он. – Должно быть, его размеры футов сто пятьдесят на восемьдесят. Я мог бы спокойно выстроить здесь две пары смежных коттеджей. – Он повернулся к ней. – Руби, ты знаешь, сколько в наши дни стоит такой коттедж? Больше двух тысяч фунтов!
Руби охватила такая злость, что ей показалось, что у нее изо рта вот-вот пойдет дым.
– Ты пытаешься меня шантажировать? – свистящим голосом спросила она.
– Да.
– Что ж, у тебя ничего не вышло. Я все равно отвечаю тебе "нет".
Руби пригласили на чай к родителям Ларри и Роба, там также должны были присутствовать какие-то еще их родственники. Она уложила волосы и купила себе новое платье с незатейливым круглым воротом и короткими рукавами – красное, в тон туфлям, от которых отказалась Хизер. Парни усадили ее на заднее сиденье машины, между Гретой и Хизер, которые обе пахли подаренной Мэттью Дойлом "Шанелью №5".
Руби изрядно нервничала, что было для нее нехарактерно: ей казалось, что без поддержки со стороны мужа или других родственников она может все испортить. Но обе семьи приняли ее неожиданно сердечно. Мамы, папы, тети, дяди, братья, сестры, бабушки, дедушки – большой викторианский дом, расположенный неподалеку от Орнелл-парка, был буквально набит людьми. Прием оказался настолько теплым, что Руби очень быстро расслабилась. Все без устали делали ей комплименты – как будто родить и воспитать двух дочерей, пусть даже таких красивых, милых и воспитанных, было какой-то невероятной заслугой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: Руби выглядела просто превосходно, по крайней мере намного моложе своих лет, и могла бы сойти за старшую сестру своих дочерей. "Как жаль, что отец девочек не дожил до этого дня: он бы безумно гордился ими, – говорили ей. – И как сложно, должно быть, вам было растить их одной. Но вы справились с этой задачей просто изумительно".
– Мы с Мойрой всегда боялись, что один из ребят найдет себе девушку, и тогда второй будет чувствовать себя преданным, – сказала Элли, мать Роба – или Ларри. Руби уже окончательно запуталась, кто кому кем приходится. – Но случилось так, что они влюбились одновременно. Вообще-то они всегда все делают одновременно.
Мойра была матерью Ларри – или Роба.
– Я очень рада знакомству с вами, – пробормотала Руби.
– Само собой, и речи быть не может о том, чтобы вы оплачивали двойную свадьбу. Нам надо будет как-нибудь встретиться и обсудить этот вопрос подробнее.
– Я и не знала, что они планируют пожениться, – тихо произнесла Руби, задетая тем, что ей никто ничего не сказал.
– О, им сейчас слишком хорошо, чтобы они еще и строили планы, но мы с Мойрой считаем, что все уже предопределено. А вы?
Руби улыбнулась, обрадованная тем, что никакого заговора молчания не было:
– Мне показалось так с первой же минуты знакомства с вашими сыновьями.
Элли взяла ее за руку:
– Пойдемте выпьем еще хереса – или, может, давайте на ты? Мне кажется, что вино тебе сейчас не помешает. Могу только предполагать, как ты чувствуешь себя после знакомства с таким количеством новых людей. О, пришел Крис. Придется представить тебе моего скандально известного младшего братца.
– А почему "скандально известного"?
– Он поступил в семинарию, стал священником, а потом бросил все это. Это произошло четырнадцать лет назад, но наша мама так и не оправилась от потрясения.
Пожалуй, Руби ожидала, что бывший священник будет эдаким романтического вида бунтарем, но брат Элли Крис Райан не оправдал ее ожиданий. На самом деле это был неопрятный, какой-то робкий мужчина примерно одного с ней возраста с приятным лицом и милой улыбкой. Руби обратила внимание, что на нем были разные носки.
– Что у тебя с галстуком? – сердито спросила брата Элли. – Ты что, прицепил его вверх ногами?
– У меня не получилось правильно завязать узел, – мягко ответил Крис, улыбаясь Руби. – Так, значит, вскоре вы станете членом нашей семьи, я бы даже сказал, семей? Наверное, это столпотворение уже сбило вас столку – я сам частенько забываю, с кем я связан родственными узами, а с кем нет, а ведь с половиной из этих людей я знаком всю свою жизнь.
– Милый, не беспокойся понапрасну, – сказала Элли, похлопав Криса по руке. – Если ты что-то забыл, спроси у меня. – Она подмигнула Руби. – Не принимай его слова всерьез, он так шутит. Под этой простецкой внешностью кроется острый, как бритва, ум. Прошу прощения, пойду принесу херес.
– И захвати мне пиво, пожалуйста.
– Ну же, спрашивайте, – сказал Крис, когда Элли ушла.
– Что спрашивать?
– Почему я ушел из священников. Я знаю, Элли уже упомянула об этом. Почему-то она рассказывает об этом всем. Думаю, она получает определенное удовольствие оттого, что у нее такой беспутный братец.
– Я хотела спросить, но не решилась, – призналась Руби.
– Даже удивительно – большинство людей первым делом задают этот вопрос.
– Ладно, так почему же вы ушли из священников?
– Боюсь, в этом поступке не было ничего скандального. У меня не было романа с монашкой, как предполагает немало людей. Я просто утратил веру, и так вышло, что по времени это совпало с началом войны. В некотором смысле мне повезло – у меня не было мук совести или чего-то подобного, я просто перестал служить Богу и пошел служить в армию.
– Вам нравилось в армии?
Лицо Криса помрачнело:
– Единственной сложностью было то, что, хотя я был отнюдь не против проливать кровь за свою страну, мне не хотелось убивать немцев. Я был очень рад тому, что за все годы войны мне так и не пришлось встретиться с немцами лицом к лицу. – Мужчина взял Руби за локоть. – Я заметил два свободных стула, давайте присядем.
– И как же вы применяете свой острый, как бритва, ум? – поинтересовалась Руби, когда они уселись.
Крис многозначительно посмотрел ей в глаза:
– Никогда не догадаетесь.
– Даже не осмеливаюсь предположить, чем занимается бывший священник.
– Я полицейский следователь, сержант по званию. Обычно я хожу в штатском, и это меня радует – я так и не смог привыкнуть к шлему полисмена.
Руби покачала головой:
– Не могу представить вас в полицейской форме.
– Говорю же, я ее и не ношу. Когда я работал в отделе автоинспекции, это было жалкое зрелище. Вместо того чтобы штрафовать нарушителей дорожного движения, я лишь благословлял их и говорил: "Ступайте с миром".
Она рассмеялась.
– Так вот почему вы получили повышение по службе? – спросила она.
– Наверное. По всей видимости, мое начальство решило, что так я принесу меньше вреда. – Крис махнул рукой. – Ладно, Руби, хватит обо мне. Давайте поговорим о вас – вы чем занимаетесь?
Руби стала рассказывать ему, как она стала менеджером меблированных комнат, начав с того дня, когда они с Бет вернулись из Саутпорта, обнаружили, что Артур Каммингс умер, и перебрались в дом на краю Принцесс-парка. Неожиданно для самой себя она рассказала очень многое: о Конни с Чарльзом, о других людях, живших в доме миссис Харт, о том, как они во время налетов прятались в подвале и пели хором, о том, как Бет вышла на работу, о детях, за которыми она присматривала, о Мэттью Дойле и своих жильцах, о дне рождения Греты на прошлой неделе, о том, какие смешанные чувства у нее вызвало знакомство ее дочерей с Ларри и Робом…
– О Боже, я болтаю уже целый час! – смущенно проговорила она, закончив свой рассказ. – Вы умеете слушать, сразу видно. Наверное, вам было ужасно скучно?
– Я не скучал ни секунды, – заверил ее Крис.
Пока Руби говорила, он смотрел на нее со странным выражением лица. Теперь, когда она разглядела его получше, его внешность показалась ей более чем просто приятной. У него было чувственное, умное, очень привлекательное лицо. И как она не обратила на это внимание сразу? У Криса были темно-серые глаза, а нос и рот были чуточку широковаты, но это ничуть его не портило. Внезапно Руби ощутила, что ее сердце громко бьется.
– Почему-то Элли так и не принесла нам херес и пиво, – с улыбкой произнес Крис. – Не вставайте со стула, пока я не принесу их. – Он посмотрел на женщину взглядом, от которого ее сердце забилось еще сильнее. – Если я, вернувшись, обнаружу, что вы ушли, то объявлю вас в розыск, и тогда по вашему следу ринутся все полицейские Ливерпуля.
Глава 10
Над землей нависало тяжелое ноябрьское небо цвета шифера, угрюмо глядевшее в окна дома миссис Харт. Руби сидела на кухне и составляла список гостей со стороны невест на предстоящую свадьбу. Из Америки должна была прилететь Бет, кроме того, были приглашены Марта и Фред Квинланы и Конни с Чарльзом. Грета и Хизер пригласили с работы кучу приятелей – иначе с их стороны в церкви присутствовало бы лишь шесть человек, включая Руби. Не то чтобы ее сильно это беспокоило – в конце концов, в том, что у нее не было оравы родственников, ее вины не было.
Двойная свадьба должна была состояться в субботу, за несколько недель до Рождества. Руби собиралась испечь торт, который Марта, как обычно, должна была покрыть глазурью. Уайты оплачивали цветы, Донованы машины, а все прочие затраты решено было разделить на троих. Свадебные платья уже были почти готовы. Хизер решила предстать перед алтарем в царственном белом бархате, а намерение Греты быть похожей на фею потребовало приобретения нескольких десятков метров органди и тюля.
Руби все никак не могла решить, костюм какого цвета она купит, и меняла мнение на этот счет чуть ли не ежедневно. Розовый цвет был бы слишком светлым, коричневый – слишком темным, красный – чересчур ярким, голубой – каким-то детским, а про белый или черный не могло быть и речи. В течение двух дней Руби собиралась купить фиолетовый костюм, но потом Крис заявил, что одежду такого цвета надевают на королевские похороны.
– Как насчет цвета персика или абрикоса? – предложил он.
– Я тебе что, фрукт?
– А зеленого?
– Цвет неудачи.
– Больше цветов не осталось – ты отвергла все цвета радуги.
– Может, пурпурный или малиновый?
– Слишком помпезно.
– А серый?
– Мрачно.
– Спасибо, ты мне так помог! О, я знаю – темно-синий!
– И будешь выглядеть, как полисмен.
– Я могу и не идти на эту свадьбу, – хмуро проговорила Руби.
– Похоже, это единственный приемлемый вариант. Предлагаю перед нашей свадьбой вступить в общество нудистов – в этом случае можно вообще ничего не надевать. Тогда тебе достаточно будет подобрать цвет губной помады.
Руби лениво потянулась и вспомнила, как несколько дней назад она швырнула в Криса подушкой. В уходящий год судьба была благосклонна к женщинам по фамилии О'Хэган: сначала нашли себе пару дочери Руби, затем и она сама.
У них с Крисом Райаном была самая настоящая любовь – практически с первого взгляда.
Вернувшись в настоящее, Руби прошептала: "Я люблю тебя" – как будто Крис был рядом и мог услышать ее и прошептать в ответ:
"И я тебя". Возможно даже, что эта важная мысль передавалась на расстоянии и Крис действительно слышал ее, сидя за своим столом в нескольких милях от нее или попивая пиво в том ужасном баре, в который он так часто заходил с сотрудниками.
Она посмотрела на часы – был уже почти полдень. В это время дня Крис мог быть буквально где угодно.
Руби подумала о будущем – о бесконечной череде наполненных счастьем дней, которые ожидали их впереди. До сих пор они с Крисом не строили определенных планов, лишь оба высказывали желание пожениться следующим летом. Все еще не было решено, где они купят дом, куда поедут в медовый месяц и, наконец, будет свадьба чисто формальной или они пригласят кучу народу.
Крис считал, что следует пригласить лишь самых близких, Руби же придерживалась противоположного мнения.
Она сказала себе, что после свадьбы бросит работу и станет праздной дамой, – хотя и знала, что очень скоро безделье ей наскучит. Зато у нее появится возможность выучиться какой-нибудь профессии и заняться собственной карьерой. Крис предложил ей стать учительницей – по его словам, один из его приятелей как раз обучался на педагогических курсах.
Сначала эта мысль пришлась Руби по душе, но потом она вспомнила, что ей не слишком-то нравилось присматривать за чужими детьми во время войны.
– Ты будешь учить их, а не присматривать за ними, – заметил Крис. – Чтобы стать педагогом, нужна кое-какая подготовка, но ты ведь можешь выучить все необходимое на дому.
Руби пообещала, что подумает. Также она задавалась вопросом, не завести ли ей еще одного – или не одного – ребенка, но Крису об этом не говорила. Сейчас, сидя за кухонным столом и составляя список гостей на свадьбе своих дочерей, она в сотый раз вернулась к этой мысли. Теперь все было бы по-другому – у нее был бы настоящий муж, достаточно денег для того, чтобы обеспечить ребенка всем необходимым, и куча родственников Криса, которые могли бы ей помочь в случае чего. Известие о том, что Руби с Крисом сошлись, привело Элли Райт и ее родных в восторг.
В дверь позвонили, но погруженная в свои мысли Руби этого не заметила. Когда звонок прозвучал опять, она от неожиданности вздрогнула.
"Может, это Крис? – с надеждой подумала Руби. Иногда он заезжал, если был где-то поблизости.
Но это был не Крис, а незнакомая женщина в дорогой шубе. Когда Руби открыла дверь, она уже собиралась звонить в третий раз.
– Я думала, что вас нет дома, – на безупречном английском сказала женщина.
– Слушаю вас, – сказала Руби. Женщина выглядела слишком хорошо, чтобы продавать что-либо.
– Вы же Руби О'Хэган, да? Можете не отвечать – я узнала вас еще несколько месяцев назад, как только увидела.
Руби порылась в памяти, но так и не вспомнила, где она могла видеть эту женщину, – и уж точно они не встречались за последний год. На вид даме было за шестьдесят, у нее было маленькое, ничем не примечательное лицо правильной формы, а волосы уже наполовину поседели.
– Я прошу прощения, но разве мы знакомы? – спросила Руби.
– Можно сказать и так. Меня зовут Оливия Эппелби. – Женщина нервно сглотнула. – Я твоя мать.
Что можно сказать матери, которую ты видишь первый раз в жизни и которая отдала тебя в сиротский приют, когда тебе не было еще и дня от роду? Руби ничего не приходило в голову. Она пригласила Оливию Эппелби в гостиную и пошла на кухню делать чай. Пока чайник закипал, Руби попыталась привести свои мысли в порядок, хоть как-то осознать происходящее. Достав лучший сервиз, она накрыла поднос кружевной салфеткой, насыпала сахар в маленькую расписную сахарницу, налила молоко в кувшинчик и протерла чашки полой юбки. Когда все было готово, Руби сделала глубокий вдох, взяла поднос и пошла в гостиную.
– Я так полагаю, ты не знаешь, что сказать, – произнесла Оливия Эппелби, когда Руби вошла. Гостья тоже явно чувствовала себя неловко: сидела на самом краю дивана, обхватив руками колени. Шуба лежала на стуле, а на Оливии был элегантный черный костюм.
– Как вы меня нашли? И давно вы знаете, где я живу? – спросила Руби.
Ее удивило то, что она не испытывала абсолютно никаких эмоций и уж подавно ничего не чувствовала по отношению к этой хорошо одетой и правильно разговаривающей женщине – ни любви, ни злости, лишь легкий привкус презрения из-за того, что после стольких лет мать осмелилась вторгнуться в ее жизнь.
– Я узнала, где ты живешь, два месяца назад и все это время набиралась храбрости, чтобы зайти к тебе. – В голосе Оливии Эппелби чувствовалась легкая дрожь. – Я искала тебя повсюду. Вообще-то это долгая история, но я попытаюсь пересказать ее в двух словах. – Оливия перевела дыхание. – Когда я была беременна тобой, то жила в Бристоле, у женщины по имени Мадж Куксон. Она была кем-то вроде повитухи. Через несколько часов после твоего рождения тебя у меня забрали. – Лицо пожилой женщины исказила гримаса боли. – Мадж клялась, что не знает, куда тебя увезли.
Немного помолчав, Оливия устало пожала плечами: