– Конечно, я всегда предупреждаю! – заверяет Умукх. – Но люди думают, что так будет лучше, думают, что здоровье другого человека важнее их жизни, понимаете? Что это, как это называется… оправданная жертва. Но только лучше не бывает! Просителю-то что, умер – и никаких проблем. А вот спасенные… Они потом всю жизнь маются, со всеми ссорятся, винят себя и других, а другие их обвиняют… Я не могу на это смотреть! – Он совсем закорючивается и утыкается подбородком в стол.
– И так было во все времена? – тоже ошарашенно спрашивает Азамат.
Умукх кивает.
– Но раньше было лучше, – добавляет он. – Потому что я не понимал. Мне было все равно. Попросили – сделал. Меня только интересовало, чтобы обряд провели по всем правилам. А потом Ирлик дал мне разум. И теперь я каждый раз страдаю. – Его голос от напряжения срывается на писк. – Я не хочу убивать людей. И ничем хорошим это никогда не кончается. Но они все равно просят!
– А вы не можете вместо жизни что-то другое брать? – осторожно интересуюсь я. – Ну или хотя бы животных, а не людей…
– Я ничего не могу, – вздыхает Умукх и вытягивает из-за пояса свою легендарную флейту. – У меня есть только вот это. Если я на ней сыграю, она выдует жизнь из просителя, но излечит кого заказано. Я пытался что-нибудь с ней сделать, чтобы она работала по-другому, но ничего не выходит. А больше я ничего не умею. Я пытался помогать людям без флейты, но я только хуже делаю.
Он уныло постукивает флейтой по столу. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что она сделана из кости, скорее всего птичьей, при этом довольно большая и украшена резными узорами.
– А откуда она у вас? – интересуется Азамат.
Умукх пожимает плечами.
– Укун-Тингир говорит, что я ее сам сделал. Но я этого не помню, Ирлик тоже. Она уверяет, что сама видела, но она может легко все перепутать.
Он окидывает злополучный предмет печальным взглядом и снова убирает его за пояс. Потом немного приободряется и даже улыбается, прежде чем снова заговорить.
– Ирлик сказал, что земляне хотят изучить, как мы, боги, делаем всякое. Вот я и подумал, может быть, если я пойму, как все это работает и как устроены люди, может, тогда я смогу лечить без флейты?
– Резонно, – соглашаюсь я. – Но на это уйдет много времени.
– Я бы с радостью отдал пару веков, чтобы только больше никогда не играть на ней, – серьезно говорит Умукх.
Мы с Азаматом понимающе киваем. Азамат немного колеблется, но все же решается высказать свои соображения:
– Умукх-хон… Не поймите меня неправильно, я очень уважаю землян и вполне уверен, что исследователи, которые будут с Вами работать, – честные и добросовестные люди, но все же… Возможно, не стоит рассказывать им о флейте и об этой проблеме. По крайней мере, первое время.
– Ты думаешь, они захотят, чтобы я на ней сыграл? – напрягается Умукх.
– Не знаю насчет этого, но, боюсь, как бы Вас не втянули в чужие игры. Понимаете, наука наукой, но за любой наукой стоит представитель власти, который может соблазниться использовать Вас в своих целях. В этом смысле, конечно, любое исследование с Вашим участием – это соблазн, но флейта меня особенно беспокоит. Возможно, было бы лучше им ее даже не показывать. Во всяком случае, пока не убедитесь, что никто не захочет превратить ее в оружие.
Умукх широко раскрывает глаза.
– Но я ведь только хочу помочь! Я не хочу, чтобы меня использовали во вред другим! Может, тогда лучше мне к ним и вовсе не ходить?
– Умукх-хон, – мягко говорит Азамат, пристально глядя ему в лицо. – Вы очень добры к людям, и я совсем не хотел бы менять Ваше отношение. Я уверен, что в конечном итоге от исследований, в которых Вы собираетесь принять участие, выйдет польза и Вам, и нам, и землянам. Я просто прошу Вас быть осмотрительнее. Я постараюсь держать все под контролем и присматривать за людьми, которые будут Вами заниматься, на случай если вдруг их цели – не просто стремление к знанию. Но я не могу быть там с Вами каждый день и указывать, на какие вопросы отвечать, а на какие нет. Поэтому прошу Вас, для всеобщего блага, будьте осторожны. Вы же знаете, людям не все и не всегда можно говорить.
Умукх, до сих пор слушавший немного растерянно, оживляется и понимающе кивает.
– Да, это я знаю. Ирлик тоже все время говорит, что надо сначала понять, что человек сделает, если ему скажешь, а потом уже решать, говорить или нет. О-ой, как сложно. Но надо умнеть, правда же? Иначе так совсем онасекомиться можно, – улыбается он.
– Онасекомиться? – приподнимает бровь Азамат, из чего я делаю вывод, что это не просто редкое выражение.
– Ирлик так говорит, – пожимает плечами Умукх. – Он говорит, если я не буду думать, то совсем онасекомлюсь. Я не знаю, что это, но, наверное, что-то неприятное.
– Похоже, что так, – соглашается Азамат.
– Слушай! – внезапно оживляется Умукх. – У тебя ведь тут есть на корабле специальный человек, который безопасностью занимается?
– Да, Ирнчин, – кивает Азамат.
– Вот, я ему тогда флейту отдам на хранение. Как ты думаешь, он проследит, чтобы на ней никто не играл?
Азамат на пару секунд задумывается, потом отвечает:
– Полагаю, да. Пожалуй, из всех, кого я знаю, он наиболее надежный в этом отношении человек.
– Отлично! – радуется Умукх. – Тогда я прямо сейчас пойду с ним поговорю, пока не забыл!
И, не позволяя слову разойтись с делом, он быстренько сворачивается, сжимается, уменьшается и с тонким жужжанием улетает из кухни.
Азамат провожает его задумчивым взглядом.
– М-да, – резюмирует он. – Придется Унгуцу отзывать тираж биографий богов и править. Не в комара он превращается, как во всех легендах написано, а в ктыря.
Вскорости к нам присоединяются Кир и Ажги-хян, ведущие осторожный разговор об успехах Айши. После эпизода со спасением Сурлуга эти двое гарцуют друг вокруг друга, как в средневековом танце, даже Кир со всей его топорностью и ненавистью к духовникам как-то ухитряется быть тактичным и вежливым. Если это все ради Айши, то, может, Азамат и прав и там действительно не просто дружба.
Ажгдийдимидин в приподнятом настроении и непривычно болтлив – рассказывает такие подробности тренировки духовников, от которых Алтонгирел уже давно бы зашикал и повставлял всем кляпы и беруши.
– С предсказаниями у нее пока что так себе, – излагает духовник. – Активные умения ей лучше даются. Как она повелевает, ты и сам видел, но и гуйхалахи у нее очень могущественные. А вот будущее… Мне кажется, дело больше в том, что она стесняется в чужую жизнь заглядывать. Возможно, ты бы мог на нее повлиять в этом отношении, а то мы с Алтонгирелом в ее представлении слишком значительные люди, чтобы она могла брать с нас пример.
– Хотите сказать, вы не против, если она от меня наглости поднаберется? – ухмыляется Кир.
– Ну, вроде того, – неловко улыбается Ажги-хян.
– Хм. – Кир многообещающе шевелит бровями.
Ажгдийдимидин негромко смеется и вздыхает. Он гораздо симпатичнее, когда улыбается.
– Жаль, Сурлуг не с нами, – комментирует возникший в проеме Унгуц.
Ажгдийдимидин улыбается шире.
– Я ему звонил сегодня с утра, – сообщает он с легкой гордостью – он крайне редко именно звонит, по понятным причинам писать сообщения ему гораздо проще. – Проговорили три часа, как будто не вчера расстались.
Его лицо становится задумчивым и отстраненным, так что мы тактично перестаем на него таращиться и отвлекаемся на какой-то свой разговор. У Азамата пиликает телефон – первые такты одной из модных нынче на Муданге танцевальных мелодий. Он берет трубку, но мотив не обрывается – его продолжает напевать Старейшина, слегка пританцовывая на месте. Кир бросает на меня заговорщицкий взгляд и тайком запускает видеозапись на телефоне.
Умукх возвращается в гостиную очень довольный и с Янкой на локте. Она внимательнейшим образом рассматривает его пальцы, одежду, волосы и даже обнюхивает под мышками. Я немного внутренне морщусь, все-таки и в моем расслабленном понимании с богами следует держать некоторую дистанцию, но Умукха, кажется, все полностью устраивает, так что я не выражаю свои сомнения вслух. Однако при виде этих двоих я начинаю задумываться, что, возможно, у Ирнчина были и другие причины не подпускать Янку к богу – элементарная ревность, например.
– А, Ажгдийдимидин! – радуется Умукх. – Ну как, все нормально?
Духовник слегка кланяется.
– Премного благодарен. Вы сняли с моего сердца огромный груз, и теперь я чувствую себя снова молодым.
– Да ты и есть молодой, – удивляется Умукх. – Но ты сегодня намного лучше выглядишь. Вот бы тебе все время такую штуку носить!
Ажгдийдимидин опускает взгляд.
– Соблазн велик. Но на мне лежит ответственность за всю планету. Я не могу просто так взять и выйти из игры.
Умукх делает печальную рожицу.
– Я спрошу у Ирлика, как тебе самому ее снимать и надевать, – обещает он и добавляет: – Если не забуду, конечно.
– Мы напомним! – радостно сообщает Унгуц. – А вот бы вы еще для Айши такую штучку сделали. Ей-то можно и не снимать, даже лучше было бы.
– Еще чего! – внезапно возмущается Кир. – Нет, на время я могу понять, но чтобы она тоже могла снимать!
– Но, Кир, – вздыхает Ажгдийдимидин, – быть духовником совсем не просто, тем более для девочки. Ты только подумай, ее же не будут воспринимать всерьез. Это очень тяжелая судьба. И если есть возможность ее избежать, то…
– То пусть кто-нибудь другой избегает. – Кир упрямо складывает руки на груди. – Она уже все решила. Она будет первой в мире духовницей, она так хочет. И я уверен, что она справится.
Ажгдийдимидин просительно смотрит на Азамата, мол, урезонь ребенка. Но Азамат качает головой.
– Старейшина, боюсь, я присоединяюсь к Айшиному решению. Да, ей будет трудно, но подумайте вот о чем: она не единственная и не последняя на Муданге девочка с духовными способностями. Раз уж так вышло, что она попала в учение, этим надо пользоваться, чтобы продвигать идею женщины-духовника и сократить количество вынужденных знающих в пользу хорошо обученных духовников. Простите, что говорю, как политик, но вы же понимаете, что следующий раз такой прецедент может произойти еще через сотни лет, а вы не понаслышке знаете, как тяжело женщине отказаться от использования своей силы.
Духовник вскидывает на него шокированный взгляд и быстро оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто лишний намек на его сестру.
– А… кто такая Айша? – вкрадчиво интересуется Умукх в повисшей тишине.
Кир принимается объяснять, пока Азамат с Ажгдийдимидином ведут немой спор взглядами, бровями и наклоном головы. Азамат побеждает, заставив духовника смиренно вздохнуть.
– Прошу меня простить, – откланивается муж. – Мне нужно обсудить одно дело с министром безопасности.
Министр безопасности – это у нас Ирнчин. Я бросаю косой взгляд на Янку, которая немного отлипла от бога и пытается вникнуть в суть разговора про Айшу.
– Лиз, что эти шовинисты опять выдумали? – спрашивает она меня на родном. – И почему этот мужик должен не понаслышке что-то знать про женские чувства?
– У него сестра подхалтуривает колдовством, – поясняю я. – Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей ее семье.
Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.
– Этот Муданг! Куда ни плюнь, все жизнь кому-нибудь испортишь!
– Да, социальное положение у нас – хрупкая вещь. Чихнул – и нету.
– У нас? – усмехается Янка. – Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошел с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как-нибудь…
Ее прерывает жужжание моего телефона – сообщение от Азамата: "Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой".
– Можем, – ухмыляюсь я.
Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идет разговор.
– А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? – несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.
– Было дело поначалу, – соглашается Азамат. – Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.
– Это игра с огнем! – кипятится Ирнчин. – Имеют, не имеют… Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить ее потерять. Она все для меня, понимаешь, она свет в жизни!
Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежавю.
– Я очень хорошо тебя понимаю, – размеренно отвечает Азамат. – Но ты должен осознать две вещи. Во-первых, если ты будешь ограничивать ее свободу, то потеряешь ее обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во-вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них, вроде Учок-хона, воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик-хон – во всех отношениях самый могущественный из богов – глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх-хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчет флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наемник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять ее, потому что ты ведешь себя как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.
– Ну, Азама-ат, – практически стонет Ирнчин. – Она на него так смотрит…
Янка рядом со мной закатывает глаза так, что они чуть там не остаются.
Азамат фыркает.
– Так ты определись, друг, ты боишься за ее жизнь или верность?
– Я за все боюсь, – вздыхает Ирнчин. – Я что ни сделаю, все оказывается не так и неправильно. Я каждую свободную минуту только сижу и думаю, как мне с ней себя при следующей встрече вести, чтобы она меня тут же не бросила.
Янка беззвучно ахает.
– Ты вообще знаешь, почему она хочет по земному обряду жениться? – продолжает распаляться Ирнчин.
– Потому что у них браки не навсегда, – откликается Азамат.
– Вот именно! – снова повышает голос Ирнчин. – Она просто собирается меня бросить, когда я ей окончательно надоем.
Янка стучит кулаком себе по лбу и всячески гримасничает в том смысле, что нельзя быть таким мнительным.
– А тебе не приходит в голову, что она тоже боится? – осторожно интересуется Азамат.
– Ей-то чего бояться? – не понимает Ирнчин. – Что я не обеспечу ей безбедную жизнь? Или, наоборот, накоплю на десятерых детей?
– Н-нет, – усмехается Азамат. – Я вполне уверен, что ни того, ни другого. Зато она, например, может бояться, что ты не дашь ей работать. Что ты будешь контролировать ее жизнь, ее круг общения. И ты только что дал ей весьма серьезный повод для опасений.
– Ну хорошо, допустим, ты прав и боги действительно не так опасны, и пусть у меня губы дрожат при мысли, что она вот сейчас с ним разговаривает и может что-то ляпнуть такое, что он ее сразу сотрет в порошок, ничего, свой страх я перетерплю, я и правда привычный. Но что, если она ввяжется во что-то действительно опасное? Я и тогда должен позволять ей делать, как она хочет? И если она интересуется другим мужчиной, я должен сидеть сложа руки и надеяться, что это пройдет?
– А ты не пытался с ней самой об этом разговаривать? – осведомляется Азамат.
– О чем "об этом"?
– Скажем, я полагаю, ей было бы интересно узнать, что ты столько времени думаешь о ней, что тебе так трудно дается это ухаживание, что ты не понимаешь, как ей угодить… Да и насчет опасности, я уверен, если бы ты связно объяснил, чего именно ты опасаешься, не пришлось бы двери запирать. Уж с ее-то профессией оценка рисков – ежедневное дело.
– Азамат, – несколько обескураженно произносит Ирнчин, – но я же не могу ей сказать, что я ничего не понимаю и боюсь. Какой я буду после этого мужик? Я ей совсем разонравлюсь.
Янка складывает бровки домиком и прикусывает кулак, но все же не удерживается от умиленно-мяукающего звука, и в каюте повисает напряженная тишина. Однако провал Янку совершенно не выбивает из колеи – вместо того чтобы драпать, она врывается в каюту и угрожающе-размашистой походкой приближается к Ирнчину, на которого несколько жалко смотреть.
– Ты идиот! – громогласно заявляет она, после чего крепко обнимает его посередке и так же решительно добавляет: – Но я тебя очень люблю, так что тебе придется резко поумнеть!
Ирнчин беспомощно переводит взгляд с Янки на Азамата, на меня и обратно на Янку, не зная, куда девать руки, в итоге решает, что логично попробовать ее тоже обнять.
Она выворачивает голову, чтобы глянуть на меня, не отпуская его.
– Лиз, вот че мне делать с этим подарком судьбы?
– Холить и лелеять, – с трудом сдерживая смех, предлагаю я.
– Ты говоришь, как моя совесть, – вздыхает Янка. – А хочется-то воспитывать и укрощать.
– Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение. А ты дрессировкой пренебрегаешь и вон до чего мужика довела, что он тебя в комнате запирает.
– Я довела?!
– А кто же?
– При дрессировке, – внезапно встревает Азамат в наш базар, – важно быть последовательным и четко формулировать, какое именно поведение поощряется, при этом ставить выполнимые задачи. Это и в обратную сторону тоже работает. Ну, Лиз, как думаешь, безопасно их оставлять наедине?
– Да думаю, не передерутся.
– Ну тогда пошли Тирбиша подменим. – Он кладет мне руки на плечи и подталкивает к выходу.
– Азамат! – окликает Ирнчин. – Ты это что, подстроил все, что ли?
Азамат слегка оборачивается.
– Ну, я полагал, что проблема у вас в непонимании. Я повидал домашних тиранов, и ты – не один из них, так что не пытайся им стать, и все будет хорошо.
На этом он подмигивает и закрывает за нами дверь.
Азамат долго и тщательно морально готовился к своему первому полномасштабному контакту с метрополией и все же оказался совершенно не готов к суровой действительности. Девочка-пограничник, подняв глаза, чтобы сверить картинку на удостоверении с лицом предъявителя, слегка задохнулась и не смогла справиться с ошеломленным восхищением во взгляде, хотя погранцов вроде бы на такой случай тренируют. Дальше – хуже. Азамат, понятное дело, возвышается над толпой землян, как утес над морем, и привлекает гораздо больше внимания, чем ему бы хотелось. За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.
Когда мы наконец втиснулись в поданную к выходу авиетку, Азамат сполз на сиденье так, чтобы сбоку не видно было, и, похоже, рад был бы закопаться под коврик.
– Что это было?! – выдыхает он, когда мы разгоняемся на узенькой взлетной – а я и забыла уже, что на Земле такого рода транспорту разбег нужен.
– Это была миниатюра "адекватная реакция", – хмыкаю я, перемигиваясь с Янкой, которая своего благоверного на всякий случай вела под локоток, чтобы не украли.