Она находилась в этом состоянии все рождественские праздники, не в силах совместить раздваивающиеся чувства: все было именно так, как мечталось с детства, но этого просто не могло быть! День двадцатилетия, Рождество, елка, подарки, Сесиль и Маргарет, мирно беседующие у камина, Патриция, надевшая памятный браслет с бриллиантовой змейкой, Эрик…
Он пил шампанское, обнимал жену, хвастался своей дочерью и шутил! Эрик рассказывал анекдоты, раздавал подарки, и явно любовался Дикси - не возможно! Дикси постоянно щипала себя за руку, прогоняя наваждение. Но мираж счастья не желал исчезать.
Пробравшись под утро в спальню дочери, Патриция зашептала:
- Девочка, послезавтра мы уезжаем! Эрик хочет повторить "медовый месяц"… Уже две ночи мы спим вместе…
Она засмущалась, как гимназистка, запахивая плотнее новый нарядный пеньюар.
- Что?! - Дикси села в кровати и замотала головой. - Я не понимаю, ма… Честное слово, ничего не понимаю! Медовый месяц?
- Он увозит меня в Альпы. Мы поедем на автомобиле, останавливаясь в маленьких отелях, как было тогда, в наше свадебное путешествие! Мы заедем в Париж, в Вену, в Зальцбург!
- Да что случилось? - Дикси уставилась на мать. - Кто-то из нас сошел с ума…
- Похоже, похоже, детка… Но какое счастливое безумие! - Пат разрыдалась на груди дочери и та по-матерински успокаивала её, ласково перебирая волосы.
Весь день перед отъездом родителей был сплошным великолепием. Казалось, под самый новый год наступила бурная весна - вмиг ожили парки и скверы, засияло сказочно - ласковое солнце. Патриция и Дикси посетили очень дорогой косметический салон, где Патриция провела почти половину дня, и не напрасно. Она помолодела лет на пятнадцать, вернув ту прическу, которую Дикси помнила с детства - мягкие, падающие на плечи волны светло-каштановых волос. Ее лицо сияло и трудно было понять, кого благодарить за это мастера-косметолога, или все же Эрика, возродившего в увядающей супруге былую, уверенную в своих женских чарах, красавицу.
Объемистый "пежо", приобретенный Эриком специально для поездки, был забит чемоданами Пат. Под руководством Дикси она обновила свой гардероб, запасаясь целой коллекцией курортной одежды - от костюмов для лыжных прогулок и бассейнов, до вечерних платьев на случай интимного ужина в ресторане.
У готового к путешествию автомобиля, Пат крепко прижала к груди дочь и шепнула:
- Я буду звонить, детка.
Эрик коротко попрощался с домочадцами и решительно направился к автомобилю. Вдруг он обернулся. Его голубые глаза устремились к дому, у подъезда которого, как на фото, стояли Маргарет, Сесиль и Дикси. На мгновение в них мелькнуло что-то похожее на призыв о помощи.
- Папа! - бросилась к нему Дикси. Она хотела сказать очень многое, но только выдавила банальность:
- Будь осторожен, береги маму!
Дикси показалось, что подбородок отца дрогнул. Он судорожно вздохнул, проглатывая сжавший горло комок:
- Ну, вот и все, Дикси… Не люблю покидать дом… Будь умницей, дочка и… Прости, если я был не тем отцом… Не таким, как тебе нужен…
Губы Эрика коснулись лба дочери и Дикси прижимаясь к его прохладной, пахнущей горьким одеколоном щеке. В одно мгновение пронеслись мысли, что делает она это впервые и что отец сказал ей сейчас самое главное. Он, всегда считавший дочку обманом злодейки-судьбы, понял, что и сам обманул её, лишив своей любви. Он догадался, что Дикси тоже могла страдать!
- С Богом, дети! - Сесиль перекрестила вслед отбывающий автомобиль и закрыла глаза. Она не хотела, чтобы растерянно моргающая, вконец обескураженная Маргарет увидела её слезы.
Шел первый день нового года. В доме царила тишина - все ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса, словно боясь спугнуть чудо. И опасались смотреть друг другу в глаза - Сесиль, Маргарет, Дикси. "Наверно, каждая из нас думает, что сбрендила", - догадалась Дикси, избегавшая, как и бабушки, обсуждать загадку перемены Эрика.
Звонок из Франции довершил безумие. Комиссар полиции округа Прованс сообщил госпоже Сесилии Аллен, что её дочь и зять найдены ночью в разбившемся автомобиле.
- Они не мучались, мадам. Смерть наступила мгновенно… Мне очень жаль… Никто не виноват. Дорога была совсем пустой. Видимо, что-то произошло с машиной.
Все дальнейшее было страшным снов, от которого нельзя избавиться. Сесиль забрала прах дочери, захоронив урну на парижском кладбище рядом с могилами предков. Маргарет увезла в свое поместье то, что осталось от Эрика.
После конфиденциальной беседы с заместителем зятя, Сесиль спешно продала дом в Женеве вместе со всем имуществом, включая драгоценности дочери. Деньги же отдала на какие-то пожертвования состарившимся художникам и музыкантам.
- Конечно, я могла не делать столь щедрого жеста. Но мне хотелось расстаться с эти этапом жизни без "хвостов". Тебе, деточка, эти деньги счастья не принесли бы, - сказала она Дикси и добавила: - Ты теперь парижанка.
Два дня утрясали адвокаты процедуру, в результате которой квартира Алленов со всей недвижимостью, включающей коллекцию картин деда, перешли во владения внучки. Сесиль отправилась в комфортабельный "Приют старости", который заранее для себя присмотрела.
- Я давно ждала этого. Ждала, когда ты вернешься в свой дом, заменив Пат… А меня в приюте встретят подруги - и Верочка и Надин уже поселились давно ждут. Когда-то мы вместе окончили пансион и славно погуляли. Повеселимся напоследок.
- А я, бабушка? Я не хочу оставаться здесь совсем, совсем никому ненужной! - Дикси почувствовала себя ребенком, брошенным в сиротском доме сбежавшими родителями.
- А ты, моя радость, и не останешься одна, - Сесиль твердо посмотрела в заплаканные глаза внучки. - И Эрика Девизо какого-нибудь к себе не подпустишь. Ты умница и знаешь, чего хочешь. Хотя, тебе будет не просто устроить свою жизнь девочка.
Сесиль оставила внучке приходящую горничную сорокапятилетнюю мулатку Лолу, служившую в доме последние годы. И ещё один телефон - "на всякий пожарный случай".
- Анатоль все может, а ему скоро девяносто, - подмигнула Сесиль. Прими от меня в наследство этого господина. Вместе с домом, Лолой и столетней пылью.
Дикси позволила Лоле разложить в шкафах свои вещи и устроилась в спальне, где стояла старинная, с высокими резными спинками кровать. Кремовые, расшитые бисером абажуры на лампах едва держались от ветхости, давно пожелтели обои, выцвели гравюры в латунных рамках, но Дикси решила ничего не менять в этом доме. Единственной настоящей ценностью здесь были лишь приобретенных дедом картин. Их осталось всего пять - остальные продала Сесиль, дабы оплатить пребывание в доме для престарелых.
Квартира Алленов, занимавшая третий этаж старого дома, дышала чинной, не слишком обеспеченной старостью. Трудно было вообразить, что когда-то здесь танцевали шимми и чарльзтон, разыгрывали спитчи, пили, пели, флиртовали, дурачились самые знаменитые люди парижской богемы. Теперь в комнатах царил полумрак (свет с трудом пробивался сквозь тяжелые бархатные шторы) и тишина, чуть пыльная, чуть душноватая, с привкусом валерианы и мускатного ореха - печальная тишина старого дома, давно пережившего пору расцвета.
До весны Дикси просидела дома, читая старые журналы, бренча на прекрасном фортепиано, а так же совершала длительные прогулки по тихим музеям, паркам и малолюдным улочкам Парижа. Тайно она ждала лишь одного зова Умберто Кьями. Расставаясь с актерами, Старик сказал, что непременно будет снимать продолжение "Берега мечты". Ради этого стоило пожить впроголодь. Произношение Дикси приобрело парижскую мягкость и скоро она сама почувствовала себя парижанкой. Но не из тех юных прелестниц, что мотыльками порхали в ярком свете ночной жизни, а доживающей век старухой.
Однажды в марте неожиданно для себя Дикси купила большой пучок прохладных влажных фиалок и, прижимая его к груди, прошлась по Монмартру. Длинное пальто из серой фланели, скрутившиеся от мелкого дождика завитки у висков, мечтательный взгляд…
Лица встречных мужчин озарялись внезапным восторгом.
"Дивная, дивная, чудесная, великолепная…" - шлейф комплиментов сопровождал отрешенно шагавшую сквозь дымку Дикси. С ней пытались заговорить, но робко - уж очень отрешенный вид был у юной красавицы. Дикси, сама не сознавая того, сыграла святую синеглазую Мадонну, увиденную некогда в её облике безумным Купом.
Вечером она позвонила девяностолетнему Анатолю.
- Я знаю про вас все, - напевно произнес бархатный баритон. - И даже то, что вы нуждаетесь в помощи.
- А мне известно, что вы все можете. И прежде всего - устраивать дела беспомощных дам. - Парировала Дикси и они рассмеялись.
По протекции Анатоля Преве - бывшего друга деда, бывшего известного художника и шоу-мэна, Дикси стала актрисой того театра, где некогда два сезона отыграла Пат. Маленький театр продолжал традиции серьезного, классического искусства, заложенные реформаторами французской сцены в самом начале ХХ века. Здесь играли Корнеля, Расина, Шекспира и старинные фарсовые комедии.
Дикси отличилась в лирических ролях. Учитывая размеры зала и немногочисленных зрителей, аплодисменты пятерых - десятерых энтузиастов классического искусства, принадлежавших к кругу старой интеллигенции, приравнивались к грандиозному успеху.
Когда Дикси узнала, что Умберто Кьями заявил о своем окончательном уходе из режиссуры, она решила, что с кино все кончено. Это случилось на второй год её парижской жизни, а вскоре в пансионе для престарелых умерла бабушка Сесиль, как бы завершив эпоху прощания с прошлым.
Дикси пыталась представить свое будущее. Она думала то о прочном замужестве, то о легкомысленных путешествиях, зная заранее, что её планы остаются, как правило, пустыми фантазиями. Через месяц после двадцати трехлетия она снялась в эпизоде серьезного исторического фильма, оставила сцену и вновь размечталась о кинокарьере. Вокруг жужжал рой новых друзей и поклонников, увлекая в скоропалительные романы. Пару раз Дикси казалось, что она готова привязаться и, возможно, даже полюбить. Один претендент на её сердце был прочно женат, другой оказался наркоманом. Изнемогая от обиды, отвращения и жалости, Дикси сделала неудачный аборт и тяжело переболев, заперлась дома.
Двадцати пятилетие Дикси отпраздновала одна, отключив телефон и не подходя к звонившему домофону. Наутро следующего дня, пришедшая убирать квартиру после шумного банкета Лола была явно разочарована.
- Ни гостей ни подарков?! Ох, не нравится мне все это. И госпоже Аллен, знай она такое дело, не понравилось бы. Пить в одиночестве, да ещё в день рождения! Это самое последнее дело. - Лола убрала полную окурков пепельницу и недовольно покрутила полупустую бутылку коньяка. Дикси сидела у окна с отсутствующим взглядом, тупо считая проходящих по улице дам в красных беретах. В этом сезоне все просто сговорились - даже здесь на бульваре за час показалось больше десяти "красных шапочек". Она боялась задуматься о серьезном. Казалось, вывод напрашивался только один и лишь один выход брезжил в конце тупика. Жизнь не удалась, а чего же трястись над плохонькой жизнью! Ее следует прожигать! А прежде всего - делать себе подарки.
Дикси пригласила человека, который давно ждал этой минуты и прибыл сразу же, отягощенный толстым бумажником. Коллекционер увез две картины из наследия деда, а Дикси велела Лоле привести в порядок светлый весенний костюм от Шанель, забытый в шкафу с прошлой осени, и занялась собой.
Свежевымытая золотистая волна вьющихся волос, легкий макияж, скрывающий бледность и прелестная юная женщина выпорхнула на апрельскую улицу.
- Я скоро вернусь с подарком, жди меня, старушка, - предупредила она Лолу. Раз в четверть столетия право на приз имеет всякий человек, даже родившийся под несчастной звездой.
Через час, привлеченная настойчивыми автомобильными гудками, Лола выглянула в окно - прямо перед домом в шикарном новеньком автомобиле сидела Дикси, призывно махая ей рукой. Накинув жакет поверх домашнего платья с кухонным фартуком, толстуха сбежала вниз и остолбенела, с широко разинутым ртом. Зубы у Лолы торчали вперед, как штакетник развалившегося забора и сейчас её глянцево-шоколадное лицо отражалось в полированных боках автомобиля рядом с золотым, вытянувшемся в прыжке ягуаром.
- Красотища какая! - она всплеснула руками, не решаясь занять место рядом с водительницей.
- Едем кутить. Только сними, пожалуйста фартук. А то ещё подумают, что ты работаешь у меня горничной. - Засмеялась Дикси, пребывавшая в отменном настроении.
Дорогая покупка бодрит. Бессмысленно - экстравагантный поступок поднимает тонус. А обладание роскошным автомобилем изменяет статус женщины.
Хозяйка "ягуара" не могла жить затворницей. Выезды, пикники, веселые путешествия по Европе - все было в её власти этим летом. А зимой, воспользовавшись новым знакомством, она снималась в Риме. Вначале в костюмной исторической ленте, потом в фильме о первой мировой войне. Деньги придавали уверенности в себе и Дикси стала думать о том, чтобы вернуть одну из проданных картин. Но вместо этого пополнила гардероб хорошими шубами, без которых преуспевающей актрисе просто не в чем появиться на людях.
Романы Дикси приобрели деловой характер. Она охотно подхватывала тон необременительной и пылкой "творческой партнерши" работавших с ней режиссеров, но упорно отклоняла предложения руки и сердца. Уж не брать же в мужья, в самом деле, какой-нибудь итальянский вариант незабываемого Курта Санси?
Увы эти мужчины, блиставшие в свете софитов, неизменно теряли пыльцу со своих крылышек, перенесенные в атмосферу житейской реальности.
Приехав на пробы в Рим, Дикси снимала номер в средней руки отеле, вместо того, что бы стать хозяйкой комфортабельной виллы. Продюссер фильма предложил Дикси свой блестяще отреставрированный дом, свое потрепанное шестидесятилетнее тело и руку с обручальным кольцом. Она предпочла сохранить независимость, затягивая отказ до той минуты, когда, подпишет контракт на роль медсестры в очень серьезном, высокохудожественном фильме об итальянском Сопротивлении. Подпишет и заявит Кармино:
- Я так занята работой, что забываю решительно обо всем. Разве я что-то обещала тебе, милый?
Чак Куин приехал в Рим из Голливуда, где безуспешно пробовал пробиться на экран. Сын фермера из Миннесоты со школьных лет бредил кино, оклеивая фотографиями актеров стены своей комнаты. Чарльзу повезло - он вымахал верзилой, имел широкую улыбку, излучающую простецкое обаяние и густую смоляную шевелюру, всегда казавшуюся небрежно всклокоченной. В армии Чак поднакачал мускулатуру и даже получил приз на конкурсе культуристов. Девушки, липнувшие к сексапильному парню, как мухи на мед, подкрепили убежденность Чака, что он готов к завоеванию экрана. Но в Голливуде таких как он оказалось полным-полно белозубые копии Шварценеггера заполонили приемные всех киностудий. Один из киношников, проникнув неожиданной симпатией к застенчиво потевшему в своей армейской амуниции парню, отправил его с рекомендательным письмом в Рим к своему приятелю, набиравшему актеров для фильма из военных лет. Но и тут ничего не вышло. Приятель голливудского коллеги заявил, что уж лучше снимать настоящее бревно, чем бревно в форме капрала.
Послав его куда подальше, багровый от обиды парень выскочил из павильона, где проходили пробы. Денег у него хватало лишь на дорогу домой и хороший обед с сосиской и пивом. Конечно, оставалась надежда подзаработать - уверяли же, что в киномире полно престарелых богатеньких дам, ищущих кому бы отдать лишние монеты и свои перезрелые прелести. Войдя в пиццерию на территории студии, Чак воинственно огляделся, выискивая необходимую миллионершу.
- Эй, иди сюда! - поманила его сидящая за столиком золотоволосая девушка. Чак повиновался, рассматривая её лицо, казавшееся знакомым. Впрочем, здесь, на территории "фабрики грез", все красотки могли оказаться звездами.
- Я тебя заметила там, в павильоне. Я пробуюсь на роль в этом фильме. - Девушка налила себе минеральную воду. Перед ней стоял начатый овощной салат и тарелка с ломтем горячей пиццы. - Закажи себе что-нибудь покрепче. Я же вижу - тебя вышибли. - Дикси. - Представилась девушка и Чак подумал, что ей не меньше двадцати пяти и что она решительно кого-то напоминает.
- Дикси Девизо. Ты, наверно, танцевал под "Берег мечты".
Чак подскочил:
- Вспомнил! Ух ты! "Берег мечты", "Королева треф" и ещё… Он недоуменно замолк, соображая, сколько же лет той, в которую он влюбился ещё низкорослым тщедушным школьником.
- Не напрягайся. Больше ничего серьезного не было. И мне ещё не семьдесят лет. Всего навсего двадцать восемь. А тебе?
- Двадцать один. Скоро исполнится, - покраснел он, отчетливо вспомнив, что не только танцевал под "Берег мечты", но и приобретал свой первый сексуальный опыт, глядя на портрет полногрудой "дикарки", едва прикрытой куском леопардовой шкуры.
Пока они жевали сосиски со спагетти в дешевом кафе, Чак смотрел в рот кинозвезде. А когда в завершении скромной трапезы та небрежно звякнула ключами своего новенького "ягуара", Чак аж поперхнулся жидким кофе. И перевернул подобно герою "Ночного ковбоя", бутылку кетчупа себе на гульфик. Захохотав, звезда быстро прилепила к аварийному месту бумажную салфетку, а парень покраснел до корней волос. Ох, какая же это была свирепая краска! Чаки не умел быть смешным и жалким, тем более, что ладонь красотки, прижатая к брюкам, обнаружила явную заинтересованность кавалера к даме.
- Придется подвезти. Боюсь, на улице тебя арестуют - здесь не принято мазать красным гульфик. Только у террористов. - Улыбнулась Дикси.
- У меня очень плохая гостиница, - соврал Чак, оставивший чемодан в камере хранения аэропорта.
- Я тоже живу далеко не шикарно. Но душ и горячая вода есть. Устроим хорошую постирушку.
Они покатили прямиком через центр Рима, любуясь вечным городом, как заезжие туристы. Дикси кое-что комментировала, а Чак вертел головой, не забыв положить ладонь на мое колено, да ещё сдвинуть повыше легкий подол.
Ладонь Чака под юбкой клеш оказалась горячей и вовсе не робкой, в отличие от её владельца. К тому же она лучше ориентировалась на местности, чем Дикси в географии итальянской столицы. Через полчаса они лежали в скрипучей кровати тесного номера. Отель звезды не поражал воображения. Зато при номере имелся душ и никто не колотил в стенку, если соседям вздумалось пошуметь. Здесь многие увлекались этим.
Чака никто не назвал бы в постели неумелым или безынициативным. Но прежде всего, он был жадным солдатиком, получившим короткую увольнительную и сумевшим подцепить на местных танцульках грудастую деваху. Они сразу оценили друг в друге достойных партнеров и смекнули, что дело не ограничится одним свиданием.
А ещё через час Дикси поняла, что вновь встретила Ала. Только они перепутали время, поменявшись возрастом и опытностью - Алану Герту тогда было двадцать восемь и он знал о сексе все, а Дикси, Дикси была просто девчонкой.
Чарли оказался очень забавен. Простоватого мальчишку, млеющего перед недосягаемой кинодивой, поминутно оттеснял уверенный в своей силе мужчина, властно стремящийся к обладанию. Конечно же, Чак родился наглецом и победителем, но пока ещё лишь догадывался об этом.