Этого она и боялась, боялась потерять его. До сегодняшнего дня она почти уже и не сомневалась в том, что так и будет. Харрисон, сколько она его помнит, всегда был слишком занят своей персоной. Основная его забота - карьера. Уж ей ли не знать. Но он любил ее… Любил? Теперь и это под вопросом. Она всхлипнула и сказала:
- Если кого-то и осуждать, то меня, я думаю. Как это я так прозевала…
- Перестань, Мэджин. Давай не будем искать виновных и упрекать друг друга и себя. Мы с тобой обсудим все это спокойно, но не сейчас. - Он взглянул на свой "роллекс". - А сейчас мне пора возвращаться. Я ведь говорил, мне еще предстоит встретиться с Томми.
Его голос теперь стал спокойным, даже бесстрастным. Мэджин это не понравилось. Уж лучше бы он сердился. Слезы наполнили ее глаза, когда он коснулся ее щеки.
Харрисон окинул всю ее взглядом. Мэджин было тридцать четыре года, осенняя, можно сказать, пора для деторождения. Зрелая, великолепная, женственная. Сколько раз в момент соития он воображал, что оплодотворяет ее. Сколько раз, лаская ее груди, он страстно желал видеть их наполненными материнским молоком… Он коснулся ее волос.
- Когда это получилось, Мэджин?
- Думаю, когда мы были у тебя, на Восточном побережье, в начале июля.
Он хорошо помнил тот уик-энд. Это было незадолго до их с Эвелин двадцатипятилетнего юбилея, который они решили отметить на Бермудах. Конечно, это нелепая авантюра, пригласить любовницу в свое родовое гнездо. Мэджин не понимала, какое удовольствие он находит в подобном нарушении этических норм. Она приняла это как подтверждение его чувств к ней, уж такой он нашел способ объяснения в любви. Но, по правде сказать, совсем иного объяснения ждала от него.
В тот уик-энд он снова, как уже и было несколько раз, решил, что не любит Эвелин. Он сказал об этом импульсивно, однако все же сказал. Он хотел, чтобы Мэджин знала, как она привлекает его к себе своей женской магией. С ней он забывал обо всем на свете.
Умом он и в те минуты понимал, что в общем и целом это с его стороны непростительная ошибка, ибо, если он утратит осторожность, карьера его полетит ко всем чертям. И что у него тогда останется? Женщина, которая способна возбудить его одним прикосновением и даже взглядом? И бывшая жена, которую он все еще любит, но в каком-то искаженном смысле…
- Знаешь, дорогая, я должен идти, - сказал сенатор, вставая. Он знал, что ему просто необходимо сейчас уйти и все хорошенько обдумать. - Я еще никогда в жизни не занимался так долго зарядкой. Эвелин сразу же что-то учует, ей одного взгляда достаточно. У нее такой нюх…
Она тоже встала. Харрисон осмотрел ее сверху донизу. Как прекрасна, великолепна, восхитительна эта женщина!
Он взял ее за руки. Она была очень грустной, а ему это не нравилось. Мэджин всегда выглядела такой счастливой, такой полной жизни. А сейчас она кажется какой-то беспомощной, легко уязвимой. Впрочем, и в этом тоже есть нечто сексуальное. Неожиданно он почувствовал возбуждение и сквозь все одежды увидел ее наготу.
Какая злая ирония, подумал он. Женщина только что сказала ему о своей беременности, вся его карьера под угрозой краха, а он-то… Будто он прыщавый, сексуально озабоченный подросток, честное слово, а не сенатор Соединенных Штатов. Боже!
- Прости, что я оставляю тебя в такую минуту, - сказал он. - Но мне действительно пора идти.
- Что мы будем делать, Харрисон? Неужели ты действительно все можешь уладить?
Он вздохнул.
- Доверься мне. Я еще не знаю, как мы выкрутимся. Мне нужно все обдумать, а на это требуется время. Но я обязательно что-нибудь придумаю.
Она заглянула ему в глаза, страстно желая поверить. Раздражение его прошло, но лицо оставалось серьезным, мертвенно бледным. Очевидно, мысленно он уже впутывал ее новость в огромную сеть своих политических перспектив. Сейчас их крохотное дитя в одиночку противостоит всем тем вещам, которые Харрисон считает жизненно важными, - этим чертовым избирателям с их вшивыми голосами, чертову сенату, его жене…
Мэджин боялась, что ее младенец и она вместе с ним не перетянут чашу этих весов. Она шла сюда в парк, имея хоть и слабую, но надежду, она думала, что он обрадуется ее новости, что их любовь возвысится надо всем остальным. Глупые мечты, теперь она это видит. Политики слишком прагматичны. Это не означает, конечно, что он о ней не позаботится. Она знала, что он любит ее. И всегда жила этой мыслью.
Она взглянула на него, и ей показалось, что Харрисон смягчился. Он смотрел ей прямо в глаза и нежно сжимал ее руки в своих. Мэджин ощутила эмоциональный подъем.
- Прости меня, - сказала она. - Я действительно виновата, что так все получилось.
Он кратко кивнул, затем приблизился к ней и поцеловал. Его губы коснулись ее губ как-то рассеянно, он поцеловал ее будто из вежливости, а не от любви.
Когда он отступил назад, она изучающе всмотрелась в его лицо, надеясь найти там хоть что-то для себя положительное, хоть какую-то основу для самой маленькой надежды. Увы! А она-то вообразила невесть что… Внезапно его глаза расширились, рот приоткрылся, лицо исказилось от боли. Он застонал.
- Харрисон, что случилось? Что такое? Тебе плохо?
Рот его открылся еще шире, и в горле что-то булькнуло. Казалось, он окаменел, как будто даже не дышал.
- Сердце… - прохрипел он.
Мэджин почувствовала, как что-то содрогнулось у нее в животе.
- Харрисон! О Боже мой! - Она сжала его руку. - Харрисон, что я могу для тебя сделать?
- Вызови "скорую"…
Отступив к скамье, он сел, все еще прижимая руку к груди и издавая хриплые стоны. Мэджин с ужасом смотрела на него, обхватив ладонями свое лицо. Ей хотелось закричать, но она понимала, что этого делать нельзя. Надо вызвать "скорую помощь"!
- Ты можешь немножко посидеть один? Я добегу до телефона.
Он кивнул. Потом Харрисон некоторое время смотрел, как она бежит по тропе к Эр-стрит. Боль пронизала его грудь и руки. Это сердечный приступ. Да нет, инфаркт! Он умирает. Он осторожно лег на скамью. Резкая боль немного ослабла и теперь стала тупой. Харрисон закрыл глаза и постарался сконцентрировать все мысли на своей груди. Прислушиваясь к биению сердца, он почувствовал некоторое облегчение, дававшее надежду, что он выживет. Да, наверное, он не умрет. Боль обрела вполне терпимый характер, и сердцебиение замедлилось. Он будет жить.
Он посмотрел на тропу. Мэджин, должно быть, пошла к домам на Эр-стрит, найдет телефон и вызовет карету "скорой помощи". Боже, думал он, надо надеяться, что у нее хватит сообразительности не проболтаться…
Можно представить, как затрубят об этом газетчики. Уже самого сердечного приступа достаточно, чтобы повредить его карьере, а если еще приправить все это фразочкой типа "найден на руках молодой симпатичной приятельницы" - это вообще катастрофа. А Эвелин! Господи! Что он скажет Эвелин?
На тропинке послышались шаги, и он, повернув голову, увидел Мэджин, бегущую к нему с ужасным выражением лица.
- Ох! - воскликнула она, задыхаясь. - Слава Богу, ты… Все хорошо. - Она присела на краешек скамьи. - Я вызвала, скоро приедут…
Он слабо улыбнулся.
- Тебе очень больно? - спросила она, тяжело дыша.
- Сначала - ужасно, а сейчас ничего. Думаю, все обойдется.
- Слава тебе, Господи, слава тебе, Господи.
Мэджин взяла его за руку. В отдалении послышался слабый звук сирены.
- Потерпи, родной. Через минуту они будут здесь.
Он кивнул.
- Может, тебе лучше уйти…
- Нет, я не могу оставить тебя.
- Мэджин, лучше, чтобы они не застали меня с тобой. Зачем давать лишний повод для разговоров…
Она покачала головой.
- Никто же не знает, кто я такая. Я могла случайно на тебя наткнуться, просто увидела, что человеку плохо. И потом, репортеров же здесь не будет.
- Зато они будут в больнице. Прошу тебя, не провожай меня до больницы. Пожалуйста.
- Ладно, не буду. - Она поглядывала в сторону улицы. Звук сирены звучал уже где-то не очень далеко. - Может, мне встретить их?
- Да, пожалуй… Ты покажи им, где я, а сама иди домой. Не говори им, кто ты. Только покажи им, где я, и сразу уходи…
Его слова больно задели ее, но прежде, чем она успела ответить, он закрыл глаза. Харрисон думает только о себе, только о себе, что, впрочем, естественно, его сердце не принадлежит ему, таковы политики. Чуть не умирает, можно сказать, и все еще думает о голосах избирателей, которых может лишиться.
- Я пойду встречу их, - пробормотала она и ушла по тропинке в сторону Эр-стрит.
Несколько минут спустя, когда Харрисона перекладывали со скамьи на каталку, Мэджин стояла в отдалении, рядом с остановившимся поглазеть бегуном. Когда его покатили в сторону ожидающей машины "скорой помощи", она последовала за ними. Расстроенная, она молча смотрела, как его погружают в машину. Потом, пока делались приготовления, чтобы дать ему кислород, она услышала, как он сказал:
- Пожалуйста, сообщите моей жене. Она сейчас наверняка беспокоится. Я хочу, чтобы она была со мной.
Эти слова пронзили Мэджин сердце. Она почувствовала себя совсем разбитой. Ну вот, подумала она, он и выкинул меня из своей жизни.
Машина отъехала и направилась в сторону Висконсин-авеню, звук сирены начал помаленьку удаляться, пока не утих совсем, когда машина, влившись в поток уличного движения, свернула за угол. Мэджин посмотрела вниз, на свой живот, положила на него ладони и, думая лишь о его последних словах, сказала себе: "Иди домой".
Бритт с портфелем крокодиловой кожи в руке вошла в лифт, нажала кнопку шестнадцатого этажа и бездумно смотрела перед собой, пока лифт не остановился и дверь не открылась. Пол коридора устлан роскошными ковровыми дорожками коричневого цвета, на стенах - панели орехового дерева, украшенные бронзовыми канделябрами и живописными полотнами с изображением охотничьих сцен. Мельком поглядывая на живопись, Бритт свернула к приемной. Над входом, выложенная золотыми рельефными буквами, сияла надпись: "Хогэн, Готлиф и Браунинг". Секретарша сидела в дальнем конце обширной приемной.
- Здравствуйте, миссис Мэтленд, - сказала она. - Пожалуйста, присаживайтесь. Я доложу мистеру Хогэну о вашем приходе.
Джон Хогэн, человек лет шестидесяти пяти, личный адвокат Энтони, в свое время много лет представлял интересы его матери. Джон был другом Мэтлендов, практически - членом семьи. Несколько раз за время своего обучения в школе правоведения Бритт приходила к нему посоветоваться, и он по-отечески опекал ее, помогая в решении вопросов, которые касались и ее будущей карьеры, и отношений с Энтони.
Минуты через три-четыре секретарша проводила ее в огромный угловой кабинет, расположенный в тыльной стороне здания. Хогэн, человек весьма солидной комплекции, с тонким венчиком седых волос вокруг обширной лысины, поднялся ей навстречу. Обходя вокруг стола, он на ходу застегнул свой темно-серый пиджак.
- Бритт, дорогая моя! - сказал он и чмокнул ее в щеку. - Вы, как всегда, восхитительны. - Он буквально лучился гордостью. - А у меня прошли только две короткие встречи, а все остальное время я бездельничал и ломал голову над кроссвордом. - Он заговорщицки подмигнул. - Думаю, кое-кто начинает подозревать, что единственная причина, по которой меня трудно отсюда выжить, это вызолоченные фамилии над входом, снять которые будет не так-то просто.
Бритт рассмеялась и уселась в уютное кожаное кресло возле его стола. Манеры Джона Хогэна имели налет подчеркнутой значимости, ему нравилось изображать из себя бизнесмена. Его внешность и привычка держать себя, казалось, выдавала в нем банкира маленького городка Юга или Среднего Запада, хотя на самом деле он принадлежал к старой нью-йоркской фамилии. Умение хорошо слушать и отсутствие всяческих предрассудков создало ему репутацию великолепного, всеми уважаемого и авторитетного адвоката высочайшей квалификации.
Он сел за стол и опять расстегнул пиджак. Лицо его продолжало сиять.
- Так скажите мне, Бритт, какие у вас трудности? Вы сдали экзамены на право адвокатской практики? Кажется, мы не виделись с тех пор, как вы собирались сдавать их…
- С экзаменами все в порядке, Джон. Осталось только дождаться получения сертификата.
- Думаю, у Энтони есть все основания гордиться вами.
- Надеюсь, что он не разочаруется во мне.
- Превосходно. Я знаю, вы учились весьма успешно. Не удивительно, что и специалистом будете отменным.
- Надеюсь, что так. Но я пришла поговорить о другом.
Хогэн вытер рот носовым платком.
- Ну, в таком случае, очевидно, о семейных делах? О чем же еще? Муж не обижает вас?
- Энтони прекрасен. Это монолит, Джон, вы и сами знаете. Но он может столкнуться с проблемой, так или иначе связанной со мной. Мы оба отдаем себе отчет в том, что наши профессиональные интересы могут совершенно разойтись.
- Вы имеете в виду возможный конфликт интересов?
- Да.
Он понимал ситуацию.
- Энтони до брака был осведомлен, какой круг интересов может привлечь вас в избранной профессии? Допустим, вы незамужняя женщина или вышли замуж за человека, с которым ваши профессиональные интересы не могли прийти в соприкосновение, чем бы вы решили заниматься?
- Сказать по правде, больше всего меня интересует женский вопрос. И я с удовольствием стала бы адвокатом именно с этим уклоном, если бы имела свободу делать то, что считаю нужным.
- Вы считаете себя не вполне свободной?
- Дело в том, Джон, что мой деверь выступает в сенате как стойкий приверженец запрещения абортов, а мой муж, вероятно, должен будет решать, узаконить или нет решение процесса "Рой против Вейда" . И как, по-вашему, это будет выглядеть, если я понесу по улицам Вашингтона плакат с противоположными требованиями, с требованиями предоставления женщинам свободы выбора, рожать им или нет. Или начну лоббировать Поправку о равных правах, проводить кампанию против сексуальных домогательств или за равную оплату труда?
- Вас это смущает, Бритт?
- И да и нет. Когда я выходила замуж за Энтони, я отдавала себе отчет в том, кто он и что он, но себя саму тогда знала еще недостаточно. Джон, не подумайте, что я стала радикалкой в колледже, просто годы шли, я узнавала все больше и наконец ощутила потребность мыслить критически. Энтони с самого начала очень добр и честен со мной. Он говорит, что я должна оставаться сама собой, придерживаясь собственных взглядов, а не взглядов мужа или кого бы то ни было. При условии, конечно, достаточной просвещенности. Ну а на уровне личных отношений у нас трудностей нет.
- Это хорошо, но не решает вашей профессиональной проблемы.
- Да. И должна вам сказать, что я чувствовала бы себя спокойнее, если бы Энтони не был столь сдержан и благороден. Я понимаю, звучит странно, но это так. Он заслуживает такую жену, которая верила бы в то же, во что верит он, и была бы ему опорой, всячески поддерживая во всем. А вместо этого он женился на мне и заполучил проблемы.
- Ну, ну, Бритт, не наговаривайте на себя, - сказал Джон Хогэн. - Энтони просто человек другой генерации, но он прекрасно понимает, что мир переменился, что взгляды на те или иные вопросы не могут оставаться неизменными. И он в достаточной мере реалист, чтобы знать, что однажды придет день, когда вы захотите на деле применить свои убеждения, знания и способности.
- Все это так. Но даже если бы я практиковала как заурядный платный адвокат, то и тогда мне пришлось бы соблюдать осторожность, - сказала она. - А ведь я как-никак собираюсь работать в Верховном суде.
- В этом случае бесспорно могут возникнуть проблемы. Но муж Сандры, Дэй О'Коннер, тоже юрист. И поверьте мне, Бритт, существует много иных возможностей реализовать защиту своих позиций, не обязательно это должен быть именно Верховный суд. Некоторые большие фирмы нанимают ассоциации, занимающиеся благотворительностью, и работают совместно с ними. Молодые юристы этих ассоциаций часто становятся адвокатами старших фирм.
Бритт вздохнула.
- Боюсь, Джон, мне хочется добиться чего-то большего, чем просто стать адвокатом. Я хочу принять огонь на себя, не по мне - отсиживаться в сторонке.
Хогэн сложил руки на внушительном животе.
- И как относится к вашим намерениям Энтони? Выражает ли он свои пожелания?
- Да, Джон. Энтони желает, чтобы я обзавелась бэби.
- А вам эта идея не по нраву, я угадал?
- Да нет, почему? Я хочу иметь детей, но не сейчас, когда я обдумываю начало своей карьеры. Энтони меня понимает. Но вы спросили, что предпочитает он, и я вам ответила.
- Боюсь, семейное планирование несколько выпадает из сферы моей деятельности, Бритт.
Она засмеялась. Но затем, помолчав, грустно вздохнула.
- Брак - дело непростое. Но мы с Энтони любим друг друга. И это самое главное. А остальное приложится, я уверена.
Хогэн сплел пальцы и спросил:
- Вы намерены искать работу?
- Вероятно. Мне понравилась ваша идея насчет союза фирм и ассоциаций. Может, на первых порах я воспользуюсь ею. Но предстоит еще как-то убить несколько месяцев, пока не получен адвокатский сертификат. Энтони и Харрисон решили подремонтировать "Роузмаунт", так что мне придется какое-то время провести на Восточном побережье, присматривая за работами.
- Энтони готовится сейчас к следующей сессии?
- Пока идут отчеты по делам прошлой недели. А потом они будут решать, утвердить ли законность разрешения абортов, вынесенного на процессе "Рой против Вейда".
- Да, я что-то слышал об этом, - сказал Хогэн, ничем не прокомментировав ее сообщение.
- Если вы спросите меня, какое решение он готовит, то честно скажу вам, что не знаю. Сам он со мной об этом не заговаривает, ну и я тоже помалкиваю, поскольку считаю, что не должна оказывать на него давление. Для нашего брака полезно, что он оставляет эти проблемы в своем кабинете. Хотя, Бог знает, сумею ли я удержать рот на замке, если Верховный суд вынесет решение не в нашу пользу.
- Но вы не единственная женщина в Вашингтоне, которая занимается этой проблемой.
- Да, не единственная. Есть и еще несколько таких, как я.
- В общем и целом я тоже на вашей стороне.
- Вообще проблема абортов не проста. Пока что я могу заниматься ею только как профессионал. Но не хотелось бы столкнуться с ней и в личной жизни.
- Энтони, должно быть, испытывает то же самое.
- В общих чертах - да, насколько я знаю. Но он твердо убежден в том, что как профессионал не должен ориентироваться на личные убеждения.
- Я ему не завидую. Потому-то мы и обзаводимся судьями, чтобы ничего не решать самим.
В это время в дверь постучали, и вошла секретарша Хогэна.
- Простите, мистер Хогэн, - сказала она, - но у меня срочный звонок, просят миссис Мэтленд.