– Ась, не убивайся, – Света видела, что с подругой творится неладное, лицо ее пошло яркими красными пятнами, даже белки глаз налились кровью. – Ася, успокойся. Все живы. Твой муж удержался. Мой нет. Большой мальчик. Вполне мог бы, как твой… Позвонить мне. Или без звонка… оттолкнуть. Значит – они пара. Два сапога – пара. Понимаешь? Я переживу. Я хочу только, чтоб она знала, что ничего у нее не получится. Скорее ее прихлопнут или посадят, чем ей удастся что-то со мной совершить.
– Я ей сейчас позвоню. Она примчится. Она ждет. Думает, прощу. Я ее не выгнала из клиники – жалела. Она и ходила с поджатым хвостом. Мне казалось, больна она. На всю голову. Так и есть. Но это уже опасно.
Ася задыхалась. Каждая фраза давалась ей невероятным усилием.
– Ася, прекрати! Ну ее! Давай-ка я тебе капелек накапаю, где они у тебя?
– Вон, на столике, – показала Ася. – Чего-то давление стало скакать… Одно за одним ведь! И вроде все делаешь всем хорошо, а вот, пожалуйста, все плохо! Не надо было мне ее баловать! Знаю сама. Мы с мамой в такой бедности жили. Я все ценила. Думала, хоть сестричка узнает хорошую жизнь! А ей все мало!
– Ее бы к психиатру, – сказал молчавший до того Сергей. – У нее с психикой явные проблемы. Там все признаки, Ась. Я этим занимался специально… Это важно видеть при подборе персонала.
– Это потом. Сейчас я на рожу ее посмотреть хочу. – Ася держала у уха телефон, ожидая, когда ей ответят.
– Але, Лен? Да, я. Ты зайди ко мне домой. Прямо сейчас. Да. Все в порядке. До скорого!
– Придет? – спросил Сережа.
– Прибежит, – кивнула Ася. Она уже немножко продышалась и выглядела терпимо.
Сережка встал со своего кресла, подошел к Свете и погладил ее по голове.
– Держись!
– Я-то ничего. Я уже оклемалась почти. Аська вон… Чтоб с ней чего не случилось.
Наконец в дверь позвонили.
– У нее раньше ключи были, – объяснила Ася, поднимаясь, чтоб открыть. – Теперь вот замки поменяла.
Вошла Лена с губами-сардельками и торчащими сиськами. Глаза ее округлились, когда она увидела Свету. По расчетам секс-дивы, Свете полагалось не сегодня-завтра стать трупом в Милане. А она срывает все планы. Теперь дату придется переносить! Голова кругом идет от хлопот! Однако – ничего не поделаешь. Надо немножко потерпеть.
Лена поздоровалась и даже спросила: "Как дела?"
Асино лицо снова начало покрываться красными пятнами.
– Асенька! – произнесла Света умоляюще. – Успокойся!
– Ничего! Жить буду! – отмахнулась Ася и, обратившись к сестре, велела: – Смотри, что сейчас покажем.
Лена смотрела, как каменная. Не моргая, не шевелясь, даже, казалось, не дыша.
– Ты понимаешь, что сейчас произойдет? – спросила Ася.
Плутенко молчала. Думает, сейчас покричим и разойдемся, поняла Света. А потом еще что-нибудь изобретет…
– Ты – убийца и воровка. Вот кто из тебя получился, да? И думаешь, я поору и отпущу тебя восвояси? Нет! Я тебя посажу. Доказательств – полно! Вот они! Я тогда смолчала, когда ты мою семью разрушить собралась. Сейчас отвечать придется.
Света смотрела и удивлялась, как это у нее было желание бить эту дрянь. Сейчас ей казалось противным даже дотронуться до Ленки.
"Виновница торжества" вдруг вскочила и яростно заверещала:
– Все тебе! Все вам, да? А мне – что? Одной куковать? Человек меня любит! Не знает, как освободиться от этой! Она его не удовлетворяет! А я – все ему! Все для него! Он ей так просто достался! На халяву! А я все для него! Ему все!
– Вы видите, что она больна, наконец? – жестко произнес Сергей.
– Ты больной! Ты сам больной! Ты меня изнасиловать хотел! Мне десять лет было – он меня изнасиловать хотел! – орала "роковая женщина", указывая в сторону Сережи. На губах ее показалась пена.
Она рванулась к окну и распахнула створки. Вскочила на подоконник.
Света рефлекторно вскочила – удержать.
Ася махнула рукой, усмехнулась:
– Сиди! Она уж мне такое устраивала. В тот раз. Попрыгает, поорет… В последний-то раз. Сейчас ключи от "своей" квартиры и кабинета рабочего мне возвернет, парашютистка херова, и больше я ее не увижу. Как бы мамочка ни просила.
– Я прыгну! Помогите! Меня убивают! – заорала в открытое окно гадина.
Субботний летний московский вечер ответил гулкой тишиной.
– Ори, идиотка, – сказала вполголоса Ася. – Все на дачах. Если только охранник придет и повяжет тебя, сволочину.
Ленка, как ни странно, услышала замечание сестры.
– Я прыгну! – крикнула она исступленно.
Сергей встал, направляясь к окну.
– Не хочется об такую руки марать, но…
И тут Ленка прыгнула.
– Ай! – закричала Света, хватаясь за голову.
– Свет, ну что ты, блин, в самом деле? Вы что? С ума посходили, что ли? Забыли? У меня бельэтаж! Иначе эта сука разве б прыгнула? – произнесла совершенно спокойная Ася,
– В любом случае – "Скорую психиатрическую" я вызываю, – гнул свою линию Сергей.
– А это – пожалуйста.
Ася подошла к окну, легла на подоконник.
– Ну как? Хорошо лежим? Довольная?
Ленка лежала, картинно раскинув руки и ноги. Как тряпичная кукла.
– Она… точно живая? – шепнула Света.
– Живая, живая, живее всех живых. Это ее любимый фокус с детства. Проверка на вшивость нас, грешных.
– Я умираю! – крикнула снизу Ленка.
– Сейчас "Скорая" подъедет, потерпи, не умирай, – посоветовал Сергей.
– Педофил! – крикнула ему Ленка.
Света невольно расхохоталась.
– Фригидка! – наградила ее красочным определением жертва человеческого непонимания.
– Всем сестрам по серьгам! – резюмировала Ася. – "Скорая" приедет, глупости свои не пори, а то ведь видео покажем, за организацию убийства сядешь, слышь?
– У меня нога сломана. И рука, – раздался снизу вполне членораздельный отклик.
– Вот доктора и определят, что там у тебя сломано. Оставайтесь, как говорится, с нами…
Пробок в городе не было. "Скорая" приехала в считаные минуты.
– Растрата у нее на работе. Проверка должна быть с понедельника, – объяснила Ася. – Вот она и прыгнула. А в голове-то – мурашки. Чего прыгать зазря? Не убьешься, не покалечишься… Так, людей насмешишь. Но орала. Пена изо рта… Все-таки – попытка суицида… Вот и вызвали.
– Нога у нее, похоже, и правда… того… сломана. Госпитализируем, – решил фельдшер, вытаскивая из машины носилки.
– Не-е-ет! – завопила Ленка. – Я никуда не поеду! Они меня убить хотят!
– В отделение для буйных поедешь, – пообещал доктор.
Машина увезла беснующуюся секс-бомбу в надлежащее место.
Требовался передых. Они сидели молча. А что тут скажешь?
– Свет, ты, может, простишь Марио? Это же все она… Видишь, какая… Андрейку жалко, – заговорила Ася.
– Андрейку жалко. Но тут дело даже не в "простить – не простить". Тут другое… Если бы, может, я еще это все не видела, тогда бы и осталась с ним… А тут. Мы вчера в ресторане сидели, он ел, а я смотреть на него не могла. Тошнота одолела. Чудом не блюнула. И как о нем вспомню, тошнит. Рвотный рефлекс. Физиология.
– Он ничего еще не знает?
– Не знает – узнает. Тут другой вопрос. Чтоб он не удумал Андрейку забрать… Знаешь все эти дела с иностранцами? Чуть что – крадут детей… Вот это страшно.
– У тебя все доказательства супружеской измены с его стороны. Любой суд оставит ребенка с матерью. Я помогу с адвокатом, – вступил в разговор Сергей.
– Это все так. Но хорошо бы устроить все спокойно, чтоб Андрюша горя не знал. Они с отцом редко виделись… Тот все в делах, командировках. Главное: он есть. И сын его очень любит, светится весь, как видит. Хорошо бы Марио смог спокойно поговорить… решить вместе…
– Эх, семья рушится… Из-за такой сволочуги! Из-за меня, получается, – сокрушалась Ася.
– Не Ленка, так другая. Он взрослый человек. Понимает, что делает. И я – понимаю. С меня хватит. Я собираюсь жить так, как мечтала.
– А как ты мечтала? – спросила Ася.
– Увидишь, – улыбнулась ей Света.
3. Источник
Пару дней она приходила в себя, разбирала вещи, светлыми вечерами гуляла с Андрейкой по опустевшему городу, рассказывая сыну о похождениях детства. Потом собрались и поехали в монастырь, к старцу. Поспели к вечерней перекличке. Записались.
– Сколько примерно дней ждут, пока очередь дойдет? – спросила Света.
– Дней пять, не меньше. Наберитесь терпения.
Света поехала на родительскую дачу в получасе ходьбы от монастыря. Каждое утро ходили они на литургию, после службы отмечались в очереди, потом отправлялись купаться в речке Протве. Синие стрекозы летали над их головами, солнце пекло.
Они брали у молочницы парное молоко. Света делала ряженку в печи, как когда-то бабушка. Из итальянского молока ни простокваша, ни ряженка не получались. Другие травы, другие коровы. Поначалу Света пыталась покупать молоко и ставила его на закваску. Но ничего не выходило. Молоко стояло неделями, постепенно превращаясь в сыворотку. В России Андрейка всегда просил творог и простоквашу. А в Италии – буйволиную моцареллу. Каждая земля радовала своими дарами.
Вечером снова шли в монастырь на перекличку.
Это хорошо, что было время подумать, что не сразу она пойдет к старцу. Каждый день вопросов у Светы становилось все меньше и меньше: она ведь видела, сколько страждущих, по-настоящему несчастных и обездоленных людей томится в ожидании. Значит, задерживать никого нельзя. Только самое главное, сокровенное суметь бы спросить…
Когда наконец они вошли в келью, все вопросы улетучились.
Они стояли на коленях перед маленьким худеньким изможденным старичком.
– Ну что, иностранцы пожаловали? – сказал он с полуулыбкой, положив руку на голову Андрюши.
Ты русский отрок, Андрейка? Какая твоя дорога? – спросил вдруг старец.
– Вы знаете мое имя? – поразился мальчик.
– Имя услышать нетрудно, за тобой твой ангел стоит. Иди по дороге, которую Он укажет. Помни всегда, что ты – воин Христов. Запомнил?
– Да, – кивнул отрок.
– Иди теперь. – Старец перекрестил мальчика.
– Ну что, Фотинья? Заблудилась? – обратился старик к Свете, когда они остались одни. – Пойдем сюда, к окошечку. Дай-ка тебя разглядеть…
Он усадил ее на скамеечку у окна и сам сел рядом.
– Не своей дорогой шла, вот у тебя и печаль. Выбирай свою. Сажай свой сад. Выращивай.
Свете казалось, что она все поняла. Все-все. Главное – про сад.
– А Андрейка, сын? Как с ним?
– А это – первое деревце в твоем саду. Сама знаешь. Береги его. Ты мать. Убережешь. Ты – сильная. Сама еще другим подскажешь. В грязь не лезь. От грязи подальше. Бог тебя направит.
Он положил руку на ее голову, как прежде Андрюше. Огромная сила шла от руки, передавались тепло и вера.
– Молись, – велел старец на прощание. – Молись, выходи на свою дорогу и не бойся ничего.
Андрюша ждал мать на порожке. Лицо его было совсем другим, чем прежде. Глаза сияли.
– Мама, я это никогда не забуду, – с огромным чувством произнес сын.
Потом вгляделся в лицо матери и удивился:
– Как ты изменилась!
– Ты тоже, – обняла его Света, – ты тоже, дорогой.
– Мы сильные! Мы справимся! Да, мам? Мы – воины Христовы…
"Все он понимает", – пронеслось у Светы в голове.
Печалиться было нельзя. Впереди дорога. И сад. Это она запомнила на всю оставшуюся жизнь.
– А знаешь что? Пойдем в святой источник окунемся, а? Рискнем?
Вот что пришло ей в голову! Однажды, несколько лет назад, она уже окуналась в ледяную купель, находящуюся у монастырских стен. Это были ни с чем не сравнимые ощущения: полутьма, вода, близкая по температуре к нулю, ноги, посылающие всему телу сигнал: "дальше не иди", захолонувшее сердце. Окунуться полагалось трижды. Она сделала, как полагалось, боясь, что выйти из купели уже не сумеет. Зато когда вышла, как заново родилась: столько сил откуда-то взялось! Андрейку она тогда с собой не повела, хотя другие детки, даже маленькие совсем, окунались бесстрашно. Не в первый раз, наверное.
– Рискнем, мам! – Сын ее любил рисковать.
В купальню заходили по очереди: то несколько женщин, то несколько мужчин. Вместе могла войти семья.
– Мы будем вместе, я тебе помогу. Главное не бояться, молиться, – наставляла Света.
У домика очереди не оказалось. Дневное время, повезло. Сидела только на лавочке у входа женщина лет сорока пяти с улыбающимся в пространство молодым человеком, сыном, наверное. Света их видела в очереди к старцу. Они немножко раньше у него побывали. Молодой человек плохо ходил, припадал на правую ногу, мать его поддерживала, нежно уговаривая сделать еще шажок, и еще, и потерпеть, и еще на ступенечку. Сын очень старался и радовался, когда у него получалось.
"Бедные люди, – подумала тогда Света. – Вот у кого горе! А мы еще жалуемся, чем-то недовольны. Они же – явно счастливые, глядят друг на друга, улыбаются. Вот Бог дал радость и силы все перенести!"
– Здравствуйте! – поклонилась им Света, подходя к лавочке. – Там кто-то есть?
– Никого нет, мы одни, – улыбнулась ей женщина. – Сидим и ждем. Вас ждем.
– Нас?
– Кто подойдет. Чтоб помогли сыночку в купель спуститься. Я одна не слажу. Его поддерживать надо.
– Я помогу, конечно, пойдемте.
– Спасибо, милая. Вот мы сейчас окунемся с молитовкой, выйдем. А следом вы окунетесь. Все печали уйдут. А силы появятся.
Света помогла. Молодой человек без страха, с готовностью погружался в воду. Вышел, крепко держась за руки оберегающих его женщин. Мать одела его, усадила, окунулась сама.
Наконец дошла очередь и до Светы с Андрейкой. Они остались одни. Темная вода в купели, казалось, не имеет дна. Но дно было – Света это знала. И спасение покоилось в этой воде. Великий Дар.
На этот раз погружение в воду далось ей легко: рядом был сын, он нуждался в ее уверенности и силе. Идя за матерью, он сжал губы и не показал страха.
– Ну, давай: Во имя Отца – раз, и Сына – два, и Святаго Духа! Слава Тебе, Господи.
Выходили счастливые. Женщина с сыном все еще сидели на лавочке.
– А мы вас поджидаем. Вы тоже у старца были? Я вами все любовалась, так сыночек на маму похож!
– Ваш тоже похож, – заметила Света, усаживаясь рядом.
Спешить им некуда, можно и поговорить.
– Берегите сына, – сказала женщина. – Мой-то не всегда таким был. Красивым рос, веселым. В школе только четверки-пятерки. Мы с отцом радовались. А нельзя было. Смотреть надо было, глаз не сводя. На наркотики подсадили. Во дворе прямо торговали, а я его отпускала гулять во двор. Сейчас уж дети одни не гуляют. Сейчас все всё поняли. А мы тогда были непуганые. Хочешь гулять? Уроки сделал? Беги, дыши свежим воздухом! А там такой свежий воздух… Героин!
Сын слушал, что рассказывала мать, видно, не в первый раз, хмурился и кивал. Женщина продолжала:
– Все рухнуло. А я не замечала. Ну, худой стал, плохо выглядит. Устал. Растет. Ну, двойки пошли, прогулы… Трудный возраст. Деньги из дома пропадали. Думала, сама засунула, по беспамятству своему. Работа у меня такая, внимание требуется, концентрация. А дома могу и позабыть что. Ну, потом обнаружилось. И что мы только ни делали, как ни лечили! Все, что было последнего, продали. На лечение. Одна мафия – торговцы и лекари эти. Им разве выгодно вылечить? С кого тогда деньги драть. А дети наши для них ничто. Тухлое мясо. Я в отчаянии была полном. Мир видела черным. Абсолютно черным. Одна краска у меня была. Иной раз думала: уж лучше б сын и не рождался на свет, раз такая участь у него. А мы так радовались, когда он народился! Так верили, что он для счастья пришел! А тут иной раз говорю: лучше бы ты умер! Больно было так, что и не передать. После такой боли не страшно ничего! В купель, вижу иной раз, люди войти боятся, стоят, крестятся, решаются. А мне смешно. Что ж там страшного? Не видели вы страшного! Дошли мы с мужем до самого предела. Уже не знаем, что делать. Посоветовали нам сына в монастырь везти, вот сюда. К старцу. А это уж мы несколько лет страданий прошли. Мы, конечно, уже изверились. Но поехали. Старец нас принял. По имени сына сразу назвал. Что ж ты, говорит, делаешь, чего хочешь. А этот отвечает: умереть хочу. Старец засмеялся: ну, это не в твоей, мол, власти. Это самое легкое тебе. А ты тут отработать должен. Иди, говорит, Господь управит.
А мне говорит: "Ты многим должна". Я ему: "Как так – должна? У меня долгов нет". – "Хочешь сына спасти? Проси прощения у всех, кому должна". И все. Мы ушли, я ничего не поняла. Ехали домой, все думала-думала. А приехали, парень мой упал – встать не может. Инсульт! У мальчишки, которому за двадцать немного, – инсульт, представляете! Допрыгался: жить не хочу! Парализовало полностью. Глазами смотрит – вижу: все понимает. И глазами мне на тот угол, где икона Спасителя висит, все показывает. Он, мол, меня наказал. За слова мои у старца. Тут я все поняла! Не зря ездили. На ноги-то я его поставлю! Но пока поставлю, будет он дома, никуда не убежит. За лежачим ухаживать что? Тьфу! Ты вот за ходячим угонись! И, представляете, у меня с души камень упал и рассыпался! В песок. Стала я легкая, счастливая. Ухожу на работу, у меня она посменная, ухожу – он лежит, накормленный, сухой, в памперсе. Папка с работы придет, покормит… Покой в дом вернулся! И стала я думать, что за долги такие кому должна. И ведь дошло до меня! Долги – это обиды! Я людей много обижала. Характер был тяжелый. Рубила сплеча, не думала, как другим-то будет после моих слов или действий. Жила, как медведь в лесу. Он идет, дороги не разбирает, валежник хрустит только. А ему хоть бы хны. Прется себе, куда надумал. Вот и я…
Стала вспоминать. Прошу, молюсь, Господи, подсоби, помоги вспомнить! И такие воспоминания пошли! Стыд! Душу терзали. На части рвали. Кому я какое слово когда сказала. С каким лицом человек от меня ушел. Каково ему было? Вся чужая боль, что из-за меня получилась, вернулась ко мне тогда. И начала я долги отдавать. Прощения просить. Прилюдно просила прощения у тех, кого когда-то задевала. Люди диву давались: что это со мной сталось. А я ничего! И препятствия не осталось, гордыни, что, мол, как это я себя так опущу перед другими. Легко было. Так год прошел, другой. Сынок у меня поправляться начал. Заговорил. Логопед к нам ходила – чудесная женщина, так помогла, так помогла! Заговорил мой сынок и сказал нам с папой: "Как это я мог такое делать? Не понимаю сейчас!" А я все вспоминала и вспоминала, что натворила прежде. Стал он у меня руками шевелить, потом сели мы, да, мой хороший?
Cын старательно кивнул.
– Теперь вот ходим уже! Одна ножка вообще хорошая, а вторая – ничего, выправится. Все здоровы, слава богу! Вам что старец сказал?
Женщина оставалась женщиной. Любопытство брало верх даже над драмой собственной жизни.
– Он сказал, что я – Христов воин! – похвастался Андрейка, до этого с огромным вниманием слушавший рассказ.
– Ох ты, мальчик золотой, светлый! Смотри, осторожно, бойся чужих, которые удовольствие сулят, – заворковала рассказчица.
Света догадалась, что должна и от своего имени что-то произнести.
– Сказал, чтоб я нашла правильную дорогу и по ней шла. И что я другим помогу.