Вопила, как маленькая, безоглядно, не стесняясь, не сдерживая охватившей ее радости.
Они даже не поцеловались в тот вечер – не до того было: Марио пил воду, очищался, просил "розовой дряни" (марганцовки).
И при этом оба были счастливы невероятным, нереальным счастьем.
Ведь вот какая у Светы карма: как кого полечит, так исцеленный ей сразу предложение и делает.
Как и предполагалось, ее родители безмерно обрадовались такому повороту дела: не ждали от своей упрямой дочери столь разумного решения.
– Теперь мы будем ближе, хоть на каждый уик-энд сможем друг к другу ездить! – восторгалась мама.
Правда, бабушка почему-то не поддерживала и не одобряла. Совсем у нее характер на чужбине испортился. Ворчала настырно свои предостережения:
– Зачем идти замуж за совсем чужого? Что ты о нем знаешь?
– Да все я о нем знаю, ба! Он любит меня. И я его.
– Любит – не любит. Пшик это. Ты десять лет проживи с человеком, тогда реши, любишь или нет. Бывает, всю жизнь вместе рука об руку пройдешь, а потом глядь: так и не знала ничего. Но про своих ты хотя бы изначально все понимаешь. Смотришь: пьет или нет, ленится или без дела не сидит, деньгами сорит или прижимистый слишком… На родителей опять же взглянешь, и все уже ясно. Даже не зная частностей. А тут… Чужие они совсем. Оболочка может быть красивая, а что там внутри? Как угадать? И спросить некого, какая там семья: добрые, злые…
– Добрый он, очень добрый, ба. Ну, не волнуйся ты.
– Это ты его таким в мечтах своих видишь. А если ошибаешься? Дети – чьи будут, если что не так выйдет?
– Ну почему, почему что-то должно быть не так? Дети будут общие. Вы с дедом всю жизнь хорошо прожили, папа с мамой тоже. Почему у меня будет по-другому?
– А потому что все у нас было на родной земле. Плохо ли, хорошо ли – земля силу давала. А ты едешь в чужие края, где никому нужна не будешь. И чего ради?
Света все эти бормотания пропускала мимо ушей. Такое у бабушки теперь назначение: предостерегать и бояться за внуков. А у внуков жизнь своя, и они вправе ее строить по-своему.
К тому же Светка не собиралась покидать родину. У нее ведь в Москве имелась работа, финансовая независимость, квартира в центре, наконец. Марио сможет подолгу жить в России: тут у него полно дел, она будет к нему приезжать. И пусть не думает, что она из-за денег или из-за каких-то заграничных благ за него выходит. Он не возражал и на все соглашался – его Кьяра была самая умная, самая красивая, самая любимая. Пусть все устроится так, как захочет она.
Однако вышло не по-Светкиному.
После августовского кризиса девяносто восьмого года им поначалу ощутимо урезали зарплату. Потом начали говорить о сокращениях. В итоге из всего их отдела сократили именно ее, несмотря на то что она была единственной, кто работал с тремя языками.
Ошарашенная и раздавленная новостью о случившейся с ней вопиющей несправедливости, Света пошла было к начальству – выяснять. В приемной секретарша по-свойски посоветовала:
– Не ходи. Без толку. Все же знают, что у тебя бойфренд богатый, прокормит.
– А это-то здесь при чем? Почему меня кто-то кормить должен? Я что, работаю плохо? Специалист плохой?
Секретарша пожала плечами:
– Все равно сделают, как решили. У нас права качать бесполезно. Только зря нервы потратишь.
Так, естественно, и вышло.
Дома она ревела ревмя и кричала в трубку встревоженному всем происходящим Марио:
– Меня из-за тебя уволили! Я больше их всех работала! А они именно меня…
Он довольно терпеливо выслушал ее рев, всхлипывания и заметил:
– Они правы, Кьяра. Они абсолютно правы.
– Да ты что?
– У твоих коллег семьи, дети. И работа – единственная возможность выжить. Она им жизненно необходима. А у тебя есть я. У тебя будет работа здесь. Я гарантирую. Это справедливо, ты должна успокоиться.
Она и правда пришла в себя, взглянув на все его глазами.
– Ты мудрый, Маша. Все правильно. Я поеду к тебе.
Собрав нужные бумаги, они расписались в Москве, не устраивая никаких торжеств, даже кольцами во время церемонии не обменивались, потому что в Италии предстоял тройной праздник: регистрация брака в государственном учреждении и венчание в православной церкви.
Они расстались на три недели: Марио должен был успеть организовать все в Милане, уладить множество текущих производственных вопросов, чтобы выкроить хоть неделю для свадебного путешествия. Свете же необходимо было получить визу и собраться в дальнюю дорогу.
Собралась…
3. Самолет
Сон снился обстоятельный: цветной, уютный, неспешный, как старательно смонтированный фильм начинающего режиссера: с долей задорного абсурда и при этом – с застенчивым реализмом.
Ее духовник, отец Николай, почему-то оказался королем Норвегии. Во сне в Норвегии было тепло, солнечно и прозрачно.
Очень скромный и сдержанный, отец Николай, как обычно, в рясе, поил их чаем в своем деревянном, с золотистыми сосновыми стенами, дворце и тихо, без улыбки, спрашивал про жизнь.
Света печалилась и думала всякую дребедень, про то, что вот повезло же Норвегии, у нее такой король… что все лучшее из России всегда забирает кто-то.
Больше всего тревожила мысль: "Как мне теперь попросить его об исповеди?.."
Но все-таки явственней всего ощущалась радость, что увидела его и что он, прощаясь, обязательно скажет: "С Богом", – и эти слова еще долго будут ее хранить.
Сосновый дворец закачался, затрещал…
Самолет резко тряхнуло. Она вздрогнула и открыла глаза. Непонятно откуда шел какой-то нехороший, жуткий вой.
Ворвалась мысль, как окончательный диагноз: "Все, долеталась!"
С раннего детства, узнав про неминуемость смерти, Света мечтала, чтобы произошло это в родном доме, в тишине размеренной жизни, текущей медленно и сладко, как тугая желто-прозрачная ниточка меда, в кругу большой, любящей семьи.
Она от жизни не просила покоя, но хоть это-то могло произойти, как представлялось…
– А может, сплю, на другое после Норвегии переключилась?
Только глаза таращились не по-сонному, и суетня вокруг ощущалась панически настоящая.
Жаль, что отец Николай не благословил, хотя бы во сне.
Ладно. Суета не поможет. Надо готовиться. Обидно, что придется падать. Забрал бы Господь их души прямо сейчас, раз уж так суждено.
Нет! Каждому свой крест – и каждому по силам.
Она сжала руки и зажмурилась… Надо думать о хорошем. О самом дорогом и любимом. Так приказывала она себе всегда в трудные минуты. Не сметь бояться! Любить и верить!
"О деревья, деревья, деревья! Разве я вас больше не увижу? Терпеливые тополя, которые дворники ненавидят за пух, теплые томные сосны, одинокие дубы "среди долины ровныя", осенние выдумщики-клены – я так и не научилась рисовать ваши листья, добрые уютные платаны с неохватными пятнистыми стволами, кипарисы, устремленные к небу, вечно обещающие душистый южный зной…
Поддержите меня своими ветвями, обнимите, не дайте упасть!
О море, доброе море! Я боялась тебя только ночью. Только ночью ты говорило: "Все, теперь уходи, теперь я буду думать, и мысли мои не для тебя…" И тогда, в том городе, когда мы неожиданно вышли к тебе, тихому и спящему у самых ступеней, ты неожиданно зашевелилось, завздыхало, забормотало во сне, предупреждая.
Неужели ты сейчас заберешь меня к себе, сомкнешься над головой, не вытолкнешь из своей податливой глубины?
О запахи, запахи, запахи трав, дайте мне в вас раствориться! Дай услышать твое дыхание, теплая, сухая июльская земля, прилечь, прижаться. Уснуть. И проснуться потом от жара солнца, от того, что муравей ползет по щеке, травинки щекочут.
О комариный писк, заглуши этот железный скрежет; прорвись, донесись, медлительное гудение шмеля и назойливое зумканье вредной осенней мухи!
О синь! Воздушная небесная синь! Удержи меня! Дай за тебя ухватиться. Подари мне свою свободу и легкость. Дай мне вдохнуть тебя глубоко-глубоко, о воздух, воздух красоты…
О время, время, время! Разомкнись, расправься мощной пружиной, сгусти пространство, дай ощутить мне не падение, а вольный птичий полет, сделай меня стрижом, для которого родная стихия – воздушная струя, который любит и зачинает новую жизнь в высоте, играя в воздушных потоках.
О звездная бесконечность! Неужели к тебе устремится душа моя, и я забуду, что такое любовь, и обрету безмятежность? И с какой-то звезды, маленькой сияющей точки, буду равнодушно вглядываться в далекое копошение жизни.
О любовь! Ведь я не боялась тебя! Ты соединила меня с тем, единственным… О, не разлучай, не разлучай его со мной, не причиняй ему такой боли!
О огонь! Дай мне слиться с тобой навсегда, чтобы я стала теплым ветром, ласкающим щеки и волосы тех, кто будет чувствовать себя оставленными там, на земле…"
Внезапно тряска, толчки, вой – все прекратилось.
Возникло ощущение пустоты и страшной скорости.
Она поняла: еще миг – и ей предстояло умереть.
Кто-то тронул ее за плечо. Взглянула и – остолбенела. Ее недавний гость, убийца, со своей простецкой улыбкой склонился над ней.
– Я же сказал – найду! Ну, куда летим-то?
Она не могла произнести ни звука.
И отвернуться от него не могла…
"За что мне это, Господи!"
– Щас в Аргентину двинем, – не дожидаясь ответа, сообщил ее мучитель. – У меня там дела, а ты подождешь…
Она хотела его отпихнуть, закричать, заплакать…
– Ты чего – испугалась? Думала, падаем? Не! Это мы самолет захватывали. А теперь он наш. Летим – куда хотим.
Только сейчас она заметила в его руке огромный пистолет с глушителем. Увидела знакомое зияющее дуло.
Так вот кто в нее целился тогда. Он!
Приходил зачем-то ночью, стоял над ней, спящей, со своим профессиональным оружием. Что он искал?
До нее дошло наконец, что искал он билет, и нашел его, и тайник ее – барахольный. Увидел дату отлета и подстерег! Сволочь!
Изо рта вместо слов вырывалось лишь слабое мычание.
"Мне бы только смочь заговорить, закричать, – мучилась она, – я скажу ему, как его ненавижу".
До чего ноги затекли от этого неудобного самолетного кресла!
Опять раздались какие-то пронзительные звуки – сигнализация, что ли, какая?
Как же они, эти сигналы, напоминают их с Марио условный звонок в дверь!
"Марио, бедный мой Маша! Знал бы ты, что творится сейчас со мной!"
Звуки не прекращались, слились в один непрерывный.
Все исчезло: самолет, пистолетное дуло…
4. Реальность
Надрывался дверной звонок. Еще в полусне, едва ступая затекшими ногами, добрела она до двери, глянула в глазок.
Не может быть! Ей, наверное, кажется! Или это спасительное продолжение только что промелькнувшего сна?
– Sопо io, Сhiага, арri.
Через секунду она целовала любимое лицо.
– Как же так? Ты ведь не должен был?
– Сюрприз! Ну, как бы ты летела одна, без меня? Там, в аэропорту, будут все твои, а я так соскучился, хотел побыть с тобой, вдвоем. Чтобы только мы одни. Ты и я. Там такая суматоха, все готовятся. Мы одни, последний день в Москве побудем наедине, да?
Как же все у нее с Марио получается красиво и правильно! Как и в мечтах не бывает. Разве можно сомневаться в подаренной ей небом любви? Такая внимательная нежность, такое стремление друг к другу. Обоюдное стремление! Вот она, сказка. Они бывают в жизни. Вполне. Главное – дождаться.
– А я все вещи собрала и уснула в гостиной. Мне такое страшное снилось! – пожаловалась Светка, покоясь в надежных объятиях своего сказочно прекрасного мужа.
– Ты что-то бледная какая! И чем это тут пахнет? Ты болела? Я знаю, ты болела! У тебя все эти дни голос по телефону был такой слабый! Что с тобой было? – допытывался Марио, крепко прижимая к себе свою прекрасную половину.
– Нет, все в порядке. Я только устала, все в порядке. А у тебя есть дела в Москве?
– Завтра, завтра, несколько важных дел. Сегодня – весь вечер с тобой, всю ночь. И завтра – вечер и ночь наши. Только днем надо в некоторых делах разобраться. Ты же знаешь – проблемы из-за кризиса. Можем много-много денег потерять. А я хотел бы все здесь наладить, ради наших детей, им будет легко все понимать и здесь, и там – у них будет две родины.
Это напоминание о будущем счастье их будущей большой многодетной семьи почему-то опять вселило в Светкину душу нешуточную тревогу. Она теперь всерьез боялась, что кто-то страшный может все разрушить, всему помешать.
– Марио, я знаешь что придумала? Давай начнем сегодня же наш медовый месяц! Пусть новая жизнь пойдет с сегодняшнего дня, уже здесь… Снимем номер в гостинице на две ночи. Заберу свои чемоданы – и все. А то тут покоя не будет, звонки, звонки постоянно, днем и ночью…
– Я думал об этом, любовь моя! Боялся предложить, может быть, ты хотела последние дни дома провести, – обрадовался муж.
И тут совпадение! Удивительно, он будто мысли ее читает! Света слышала, что такое происходит с супругами, которые прожили вместе долгие годы. Но чтобы вот так, с самого начала!
Заказать номер в "Балчуге" было минутным делом.
Никогда еще Света не покидала родной дом с такой радостью, с таким облегчением. Она мечтала как можно скорее оказаться в объятиях мужа, прильнуть к нему, уснуть, чувствуя тепло и покой от того, что рядом с ней ее защитник, глава ее маленькой пока семьи и опора новой жизни.
Правда, Марио не собирался проводить вечер и ночь в уюте и покое. Едва они переступили порог гостиничного номера, муж жадно бросился к ней. Он вел себя совсем не так, как раньше. Он словно перестал прислушиваться к Светиным желаниям. Раздевал ее быстро, как бездушную куклу, сдергивая одежду, не боясь что-то порвать. У нее не было сил откликаться на его порыв. Умом она прекрасно понимала, что никакой его вины тут нет. Он же не знал и не должен был знать, что тут с ней в последние дни происходило. Он хотел любви и близости с женщиной, которая ему по праву принадлежала. В конце концов он соскучился и прилетел именно ради того, чтобы быть с ней. А ей требовалось время, она не ожидала внезапного "половодья чувств", как они с Инкой и Асей иронично называли подобные всплески мужской страсти.
Конечно, все было между ними и раньше. Правда, совсем по-другому. В первый раз Света удивлялась его нежности, терпению. Она помнила, как испугалась когда-то проявления чувственного желания Сережи. Но Марио в начале их отношений был удивительно внимателен, предупредителен. Каждое его движение казалось одухотворенным, исполненным какой-то картинной красоты. Света тогда увлеклась не только своими ощущениями, она любовалась красотой и пластичностью мужчины, которого полюбила.
Сейчас ее ласкал совершенно другой человек, не прислушивающийся к ее желаниям, стремящийся получить свое наслаждение всеми доступными ему способами. Может быть, сама мысль, что им не нужно теперь предохраняться, что они могут полностью принадлежать друг другу, кружила ему голову, ослепляла. Все-таки он был темпераментным южанином. И любил ее, и очень сильно желал.
И все-таки ей сейчас так хотелось нежности, бережных ласк.
– Марио, Марио, подожди немножко! Подожди, – умоляла она.
Но он словно не слышал ни слова из того, о чем она просила. Он трогал ее так, как хотелось ему, раскрывал ее так, как, наверное, давно мечтал, не спрашивая, приятно ли ей, нравится ли ей то, что он делает. Она даже не подозревала, на что способен обуреваемый желанием опытный мужчина. Она только сейчас и начала понимать, насколько он опытен и искушен в своей страсти. Он поворачивал ее, как игрушку, ускорял и замедлял движения, прислушиваясь к своему ритму, сажал ее на себя, ставил на коленки… Временами она испытывала боль, временами – наслаждалась вместе с ним, словно против своей воли, словно насильно, но получая неведомое до сих пор удовольствие.
Наконец, его ненасытность передалась и ей, она теперь словно распробовала их новые отношения и приняла их. Да, он будет брать, думая о себе. А она – получать свое, не меньшее удовольствие от того, что делает своего мужчину счастливым, алчным и, наконец, ужасно усталым. Совсем ненадолго усталым. Он откуда-то брал силы, чтобы этой ночью не дать ей уснуть, чтобы желание в ней просыпалось вновь и вновь.
Только под утро сморила их усталость.
– Ты совсем неопытный малыш, – прошептал, засыпая, Марио.
– Это плохо? – спросила Света, вовсе не расстроившаяся от того, как оценил ее искушенность в любовных делах муж.
– Пока нет. Ты же научишься, – пообещал он.
Светка удивилась:
– А чему тут учиться? Если есть любовь, учиться не надо. Надо друг друга чувствовать.
– Мы еще об этом будем много говорить. Я почти сплю. И ты спи. А учиться надо обязательно.
Больше она не смогла ничего добиться. Он беспробудно спал.
Что было делать? Уснула и она.
И безмятежно проспала почти весь день, пока Марио был на каких-то там важных переговорах, отстаивая свои будущие доходы.
Они ужинали вместе, и Светка очень серьезно и настойчиво расспрашивала, чему ей следует научиться для полного их семейного счастья.
– Тебе нужно научиться не стесняться и делать все, что мне приятно.
– А ты? Ты будешь всегда делать то, что мне приятно?
– Конечно, – самоуверенно отвечал Марио. – А что? Тебе ночью было неприятно? Что-то было не так?
Светка задумалась. Как объяснить? Все так. Все было в итоге замечательно. Но…
– А если я устану? Или буду больна? Ты все равно станешь делать все, что приятно тебе? – стараясь быть деликатной, задала она свой вопрос.
– Мама говорит: если женщина хочет удержать мужа, ее дело – стараться.
– Как это – удержать мужа? Разве если муж любит, его надо еще как-то удерживать? А если разлюбил, разве удержишь? – наивно возмущалась Светка.
Она не привыкла думать о женских ухищрениях, стараниях, уловках. Мысль о том, что надо как-то ломать себя, выкручиваться, подстраиваться, казалась ей дикой.
– Ты что? Изменять мне собрался? – обиделась она. – Сравнивать меня будешь с кем-то еще?
– Нет, глупыш. Изменять я не собрался. И даже не надейся. Только ты. Навсегда, – уверил Марио.
– Ты уверен?
– Конечно, да. Я же себя знаю. Я верный. В маму пошел. Она как полюбила папу, так на всю жизнь.
– А папа? Он как? Он что – изменял?
Марио насупился.
– Это их дела. А я о нас. Я всегда мечтал о такой жене, как моя мама.
"Вот это да", – подумала Светка. Ни один бы парень из тех, кого она прежде знала, из своих, не заявил бы такое молодой жене. Постеснялся бы, наверное. Ведь что тут скажешь, кроме как "маменькин сынок"? А ей теперь как? Во всем на чужую маму равняться? С другой стороны, что-то в ней есть, раз он выбрал ее.
– И что? Неужели нашел? – улыбнулась она.
– Представь себе, да. Ты такая же. Я верю тебе. Верю, что мы с тобой на всю жизнь.
– А почему же я тогда должна стараться? Если мы все равно на всю жизнь?
– Потому и должна, что раз мы с тобой навсегда вместе, нам нельзя об этом пожалеть. Нам надо стремиться дарить друг другу счастье, удовольствие.
– Тогда – давай! Учи! Я буду очень стараться.
Она только сейчас поняла, насколько прав Марио. Почему раньше она о таком не задумывалась?