Из камеры нас выпускали по двое и выстраивали шеренгой в коридоре. Мы с Ингрид оказались в одной паре, но тут здоровенная тетка в форме узрела мою наволочку и немедленно принялась орать, брызгая слюной и больно тыкая мне в плечо пальцем. Не понимала я ни слова, но тут и так все было ясно: надзирательница ругалась на меня за казенное имущество. Наволочку отобрали, меня обругали еще раз, и шеренга наконец-то двинулась вперед.
Позади меня оказалась Пилар. На одном из поворотов ее твердый кулачок больно ткнул меня под ребра, я едва удержалась от крика.
- Ты чуть все не погубила, идиотка! Какого дьявола ты схватила наволочку?
- С ума сошла, больно же… Откуда я знала, что это не положено? Я думала, без полотенца подозрительно…
- Да тут половина без полотенца, а некоторые еще и моются в одежде! А за наволочку тебя запросто могли упечь в карцер - и тогда все пропало.
- Ты же сказала, что пойдешь и без меня…
- Разговорчики! А ну, заткнитесь!
Дальнейший путь мы проделали в молчании.
Если кто думает, что нас привели в настоящую восточную баню - со всякими мраморными скамейками, душистым мылом и массажем, - то он очень сильно ошибается.
Тюремная баня представляла собой очередное полуподвальное помещение с низким сводчатым потолком, изъеденными грибком стенами и выщербленным каменным полом. Прямо из стен под потолком торчали ржавые трубы, на некоторые из них были надеты самодельные железные сетки - консервные банки с пробитыми по всему дну дырками. По полу тянулись выбитые в камне стоки, сходившиеся к нескольким зарешеченным водосборникам. Ни перегородок, ни занавесок, ни резиновых ковриков на полу - ничего не было и в помине. Вонь стояла отвратная - смесь застоявшейся воды, гнили, плесени и карболки.
Прямо напротив "душевой" по стене тянулись ряды крючков - сюда мы должны были вешать свою одежду. Поскольку я вошла отнюдь не в первых рядах, то часть моих сокамерниц уже разделись (впрочем, как и предсказывала Пилар, некоторые действительно мылись в одежде) и теперь оживленно намыливались под струями ржавой и пахнущей железом воды. Мутные потоки устремились по стокам, быстро вышли из берегов, я сделала шаг вперед…
От неминуемой смерти на каменном полу меня спасли Ингрид и Пилар. Мои прекрасные, шикарные, любимые туфли на каблуке от Прада поехали на скользком камне, словно коньки, и только крепкие руки моих подруг слегка смягчили мое падение. Я всего лишь шлепнулась на попу посреди мыльного озерца и ошеломленно уставилась на Пилар и Ингрид. Пилар презрительно фыркнула:
- Ты бы еще в горных лыжах сюда приперлась!
Я разозлилась. Сидение в обмылках не способствует добросердечию, знаете ли.
- К твоему сведению, в чем меня взяли, в том я и хожу. А переться сюда босиком… думаю, грибок - это самое безобидное, что водится на этом полу.
Пилар склонила голову набок и почти пропела:
- Интересно, ты всерьез думаешь, что я припасла нам сапоги для ползанья по канализации?
Вот тут мне стало окончательно худо. Какой бы змеей ни была Пилар, следовало взглянуть правде в глаза: убегать откуда-либо в туфлях Прада на шестисантиметровых каблуках - плохая идея. Значит, уже через пару минут мои бедные, нежные, ухоженные ножки погрузятся в отвратительную серую жижу, в этот компот из чужой грязи, грибков, бактерий и всего остального, о чем я не хочу даже думать!
Пилар тем временем деловито подоткнула свою широкую юбку и завязала ее узлом между ног, превратив в некое подобие шаровар. Потом она кивнула какой-то голой худощавой девице, которая с сонным и отстраненным видом сидела на корточках и курила. Девица, сохраняя свой сонный вид, поднялась и перешла к условному входу в нашу баню. Там, в импровизированном предбаннике, оставались наши надзирательницы, вернее, только одна из них, да и то не все время. Она просто распахнула настежь входную дверь и время от времени заглядывала в нее. Я ее понимала. Находиться в этой влажной духоте в одежде было просто невозможно.
Между тем для нас все складывалось весьма удачно. Баня постепенно затягивалась густым непроницаемым паром, в котором огромными бледными китами плавали женские тела. Сонная девица еле заметно кивнула Пилар и продолжала курить, Пилар же резво пробежалась вдоль стоков, дергая по очереди все сливные решетки. Самая крайняя поддалась, и Пилар с торжествующим возгласом откинула ее, а потом махнула мне рукой. Я неловко поднялась на ноги, и Ингрид, сопя от волнения и сочувствия, хлопнула меня по плечу, отчего я едва не улетела обратно в лужу, а Ли Чун сдержанно улыбнулась.
- Будь осторожна. Удачи.
- Спасибо. Спасибо вам обеим! Я обещаю…
Ли Чун быстро приложила свою узкую ладошку к моим губам.
- Никогда не клянись будущим! Оно скрыто от нас. Твоя судьба уже написана в Небесной Книге, и потому нет смысла бояться того, что случится, но и распоряжаться им ты не в силах. Иди, и берегись Пилар.
Я кинулась к открытому водостоку; мимолетно ужаснувшись тому, какой он узкий; торопливо села на край, запретив себе думать о грязи и венерических заболеваниях, проплывающих мимо меня, и протиснулась вниз. Решетка почти мгновенно лязгнула над моей головой, и я в панике шагнула в сторону от слива, пытаясь сориентироваться и найти Пилар.
К счастью, я была ей все еще нужна, этой маленькой смуглой змее, и потому она ухватила меня за плечо и потащила за собой. Я бежала, то и дело оступаясь на склизком полу, и вокруг меня низвергались вонючие водопады мыльной воды. Мой кошмарный сон продолжался, и никакой надежды на его скорое завершение не предвиделось.
Вспоминая сейчас события того дня, я думаю, что у меня был шок. Именно поэтому я не умерла на месте от омерзения, не сломала ногу на бегу и не утонула в сточных водах. Просто мой рассудок - а именно рассудок мешает нам жить нормально, я в этом убеждена! - на некоторое время отключился, не в силах переварить такое количество событий, и в дело вступили голые, простите за каламбур, инстинкты.
Тело мое хотело жить, легкие мои мечтали о чистом воздухе, желудок требовал нормальной пищи - и потому ноги работали безукоризненно. Они несли меня к свободе.
Справедливости ради надо признать и заслуги Пилар. В ее тщедушном теле жил неукротимый дух, и маленькая бандитка тащила меня за собой, подгоняла то криком, то тычками, подсаживала на какие-то выступы, вытягивала из ям, в которые я проваливалась…
Пресловутую вентиляцию я даже не заметила - так разбушевался у меня в крови адреналин. Буквально одной левой держала я ржавую железяку, которой мы застопорили на время огромные лопасти, пока Пилар пролезала на другую сторону. Так же бестрепетно - и потому точно - я ухитрилась перебросить эту самую железяку Пилар, и теперь уже она держала лопасти с той стороны, а я ползла между ними, правда, значительно менее грациозно… Едва я оказалась рядом с боевой подругой, железяка со звоном лопнула, и лопасти со скрежетом смяли оставшуюся между ними половину. Мое бурное воображение мгновенно нарисовало картину того, во что могли бы превратиться мои ноги, лопни проклятая хреновина на пару секунд раньше, - и меня немедленно затрясло.
Пилар это заметила, и потому я мгновенно получила пару звонких оплеух. Больно, да. Но в чувство приводит изумительно.
Пилар при этом даже не злилась. Удивительно, но избыточная латинская вспыльчивость сочеталась в этой девице с абсолютно скандинавской выдержанностью. В нужные минуты - а я имела с Пилар дело исключительно в такие минуты - она превращалась в холодную расчетливую машину и действовала с беспощадной точностью беспилотного бомбардировщика.
Мне так и не суждено было узнать, кем была эта девушка, совершила ли она на самом деле убийство и как удалось ей устроить побег. По-английски Пилар говорила хорошо и правильно, в ее внешности не было ничего вульгарного или особо порочного, да и лет ей было мало, не больше двадцати пяти, как я думаю. Странный и опасный цветок, неистово мечтавший о свободе…
Решетки с противовесом придумал явный извращенец. Представьте: решетка в самом конце короткого, но все же туннеля, метра в три длиной, да еще и вертикального. Открыть ее можно с помощью рычага, который находится у подножия лестницы. Потом вы поднимаетесь по этой самой лестнице к решетке - и она захлопывается у вас перед самым носом, но не потому, что вы поднимаетесь недостаточно быстро, - Пилар, например, карабкалась, как обезьянка, - а потому, что в одну из ступеней встроен противовесный рычаг. Как это работает, совершенно понятно. Вот объясните только - зачем?!
Короче говоря, я осталась внизу и держала рычаг, а Пилар полезла наверх. Оказавшись за решеткой, она честно попыталась удержать ее в открытом состоянии, но пружина была слишком тугой. Под решетку следовало подложить что-то, но вокруг не было абсолютно ничего хоть сколько-нибудь твердого.
Военный совет по обе стороны решетки длился минуту, не больше. Пилар пожертвовала свою юбку, я - юбку и жакет. Возможно, кто-то сочтет это эротичным - если этому кому-то по душе грязные до умопомрачения девки со свалявшимися волосами и расцарапанными физиономиями.
На Пилар остались трусики и черный топ, на мне - трусики и лифчик. Между прочим, вполне симпатичные, практичного лилового цвета и с минимумом кружев. Я вам передать не могу, до чего по-идиотски я выглядела в этом виде…
Из нашей верхней одежды мы скрутили тугой валик, Пилар дождалась, когда я открою решетку, и подсунула валик к самым петлям. В результате мой путь к свободе представлял собой щель шириной сантиметров в тридцать - если измерение на глаз производит косоглазый оптимист.
Я скорчилась под щелью, чувствуя, как меня охватывает отчаяние. Нет, я вовсе не толстая, но и миниатюрной куколкой меня не назовешь, и все эти книжные байки насчет того, что если пролезла голова, то пролезет и остальное…
… оказались чистой правдой. В книгах, разумеется, не упоминается, что при этом вы сдираете с себя всю кожу по ходу движения и что для достижения лучшего эффекта вас подбадривают такими словами, от которых зальются краской смущения даже докеры в порту! Как бы то ни было, окровавленная и дрожащая, в порванном лиловом бельишке, я без сил повалилась на бетонный пол рядом с Пилар и только тут поняла, что вокруг нас сухо.
Мы посидели на холодном цементе, приходя в себя, а потом Пилар сказала:
- Вон там свет. Там выход, Джесс. Мы все-таки выбрались…
В туннеле вокруг нас уже давно была практически полная темнота, я об этом не упоминаю только потому, что мне неприятно об этом вспоминать - темноты я побаиваюсь с детства. Тусклый свет пробивался к нам из вентиляционных отверстий, давая возможность хоть как-то ориентироваться, однако здесь, наверху, было значительно светлее. Я прикинула: на улице должны быть густые сумерки, ведь сейчас не меньше десяти часов вечера. Тогда откуда свет?
Я хотела остановить Пилар, но маленькая бандитка уже почуяла воздух свободы. Ее стройная фигурка метнулась в сторону светлого пятна, и мне ничего не оставалось, как бежать за ней.
Вскоре стало ясно, что перед нами действительно выход из подземелья, а светло потому, что на улице горят фонари. Пилар выругалась по-испански и велела мне сидеть и не высовываться, пока она не выберется и не найдет сообщников. Мое белое тело и светлые волосы будут видны за милю, сказала Пилар.
Я послушалась и уселась возле самого выхода, обняв руками изодранные коленки. Только сейчас мне пришло в голову: ведь Пилар намерена исчезнуть, бросить меня одну - и как я собираюсь покинуть Марокко в таком вот виде?!
Надо вернуться к решетке и выдернуть вещи. Возможно, я сумею притвориться жертвой ограбления. Или доберусь до океана и хоть немного отстираю многострадальный костюмчик в водах Атлантики…
Пилар тем временем шагнула наружу, ее чистый и звонкий голосок прозвенел на всю улицу:
- Пабло, аморе мио, я сделала это!..
И в этот момент ударил выстрел. За ним другой, третий - и пошло гулять по всей улице, перекатываясь эхом между домами. Пилар дернулась, как от удара, шагнула назад и свалилась к моим ногам. Я заглянула ей в лицо, не понимая, почему она медлит…
Огромные черные глаза смотрели спокойно и чуть изумленно. Алые губы приоткрыты, словно Пилар что-то хочет сказать. И черная струйка из угла рта, сначала тонкая, потом все шире, шире, и еще эти ноги, вывернутые при падении под очень странным углом, у живых так ноги не выворачиваются…
Я заорала и метнулась к выходу, потому что мертвая Пилар перегородила мне путь в подземелье. Разумеется, и о костюмчике, и об отсутствии документов и денег я в тот момент не вспоминала. Меня гнал животный, панический ужас перед смертью, только что случившейся прямо у меня под носом.
Я вылетела наружу и заметалась среди каких-то кустов. Колючки, вероятно, царапали меня, камни, наверное, впивались в босые ноги, но в эту минуту я могла бы запросто пересечь площадь, заваленную горящими углями, и не пикнуть. Лишь бы убраться из этого страшного места, лишь бы проснуться от своего проклятого кошмара.
А кошмар цвел пышным цветом и заканчиваться не собирался. Внезапно меня схватили чьи-то руки, я почувствовала, что меня несут куда-то, вообразила, что это мои тюремщики тащат меня на расстрел вслед за Пилар, и принялась бороться за свою жизнь. В результате руки неожиданно разжались, кто-то ойкнул, и приятный мужской голос с легкой хрипотцой укоризненно произнес:
- Солнышко, моя мама мечтает о внуках. Не будем лишать ее этой мечты, о'кей? Я за тобой, так что перестань брыкаться. Идти можешь?
- М-могу…
- Тогда ходу. Сейчас начнутся танцы.
Откуда-то сверху и сзади раздались гортанные вопли, где-то совсем рядом взревела сирена, и тут до меня дошло, что над нами по-прежнему высится все та же башня и что я оказалась всего лишь на другом краю тюрьмы, так что теперь действительно стоит прибавить скорости.
Мой спаситель повернулся и помчался сквозь кусты, я кинулась за ним. Передо мной мелькали только смуглые плечи, черная майка-борцовка да темный хвост волос, схваченный какой-то серебряной штуковиной, наподобие той, что была у Дункана Маклауда…
Я ухитрилась ахнуть на ходу, и мой спаситель обернулся, чтобы проверить, как я там. Я немедленно впаялась ему в грудь, и он принужден был подхватить меня на руки. И руки, и грудь - все в нем меня пока устраивало. Вот еще бы личико увидать…
Нет, это не может быть тот самый парень, что и на свадьбе Эбби! Сериал про шотландского бессмертного в свое время перепахал не одну подростковую душу - девочки любили Горца за красоту, мальчики - за умение драться любыми способами. К тому же я все равно не помню толком, как выглядел красавец пират, приглашенный на свадьбу Эбби и Рокко…
В этот момент мой спаситель чертыхнулся и бросил меня на землю. Я удачно приземлилась головой обо что-то твердое, и последнее, что видели мои закрывающиеся голубые глазки, было: двое мужчин яростно мутузят друг друга кулаками, а прямо над ними в черном и бархатном небе сверкает невозможная, немыслимая, нереальная африканская луна…
Я очнулась в машине. Машина ехала - это я поняла, потому что меня мотало из стороны в сторону. Я лежала на заднем сиденье - потому что прямо передо мной снова оказались смуглые плечи, майка и хвост темных волос. Я быстро скосила глаза на себя - и тихий стон, больше похожий на скрежет вилкой по тарелке, вырвался из моей многострадальной груди.
Почему, ну почему во всех приличных приключенческих романах героини даже в самом неприглядном положении остаются истинными красавицами? И почему я - натуральная блондинка из Огайо, филолог, умница и красавица - лежу здесь, грязная и исцарапанная, в обрывках лилового нижнего белья, источая дикую вонь… и даже не знаю, как выглядит мой спаситель?!
- Очнулась? Слава богам. Я тебя маленько того… уронил, ты уж извини. Времени не было. Этот придурок напрыгнул на меня, как тигр.
- Я… мне…
- Понимаю, нелегко тебе пришлось. Честно сказать, мы с Пабло едва тебя не подвели. Он ведь должен был сам приехать, но вчера немножечко того… короче, послал меня, а я, не поверишь, заблудился.
- Э-э-э…
- Само место я знал точно, сам тут сидел полгода назад, а вот с задними дворами заплутал. Ты отчаянная девка, я тебе скажу! Когда они начали палить, мне показалось, что в тебя попали.
Я вспомнила запрокинутое лицо Пилар, распахнутые черные глаза, темную струйку крови, становящуюся все шире…
В зеркале заднего обзора вдруг отразились карие глаза моего спасителя. Очень симпатичные, надо сказать глаза, слегка раскосые, теплые, участливые. Я вдруг засмеялась дурацким, визгливым смехом. Этот парень принимал меня за Пилар, спасал меня, думая, что я - Пилар! Я еду в машине, а не прячусь в канализации, потому что Пилар умерла. Вот такая ирония судьбы… Впрочем, скоро везение закончится, ибо кареглазый везет меня к неведомому Пабло, и Пабло, скорее всего, пристрелит меня, поскольку прекрасно знает, как выглядит настоящая Пилар…
- Слышь, гвапенья, ты там возьми сзади… все чистое, не бойся. Просто нехорошо, если Пабло увидит тебя в моей машине в таком… хм… легкомысленном виде.
Я судорожно обернулась - в багажном отсеке лежали парусиновые шорты и джинсовая куртка. Все было настолько чистое, что мне стало страшно прикасаться к вещам своими грязными ручонками.
- Я… как вас зовут?
- Ох, верно. Зови меня Джонни. Джон Огилви.
- Ты американец?
- Ну да. В каком-то смысле. Знаешь, я тебя представлял совсем другой. Пабло говорил, ты похожа на Кармен. Губишь мужчин, все такое…
Оскорбленное женское самолюбие совершенно неуместно встрепенулось и поперло из меня, как тесто из квашни.
- Хочешь сказать, что я страшная? Что ни один мужчина на меня и не посмотрит?
- Нет, что ты! Я вот еле сдерживаюсь, чтоб не пялиться, но…
- Н-ну?
- Но на Кармен ты не похожа! Скорее на Мерилин.
Я вдруг страшно устала. В конце концов, какая разница, если через полчасика мне предстоит умереть? А вот вымыться в последний раз перед смертью охота!
- Мистер Огилви?
- Ой, что ты, напугала как! Джонни, просто Джонни. Мистером Огилви меня в последний раз звали копы перед тем, как надеть наручники.
- Хорошо. Джонни. Я, понимаешь ли, только что проплыла по канализации…
- Это, честно говоря, заметно. Хотя выглядишь все равно потрясающе!
- Спасибо. Но чистоты хочется все равно. Ты не мог бы… завезти меня по дороге к какому-нибудь ручью? Или к крану. Или к океану. Все равно куда, лишь бы смыть с себя эту вонь.
- Пабло ждет… но я тебя понимаю. Ни одна женщина не согласится показаться любимому в таком виде. То есть… ну, короче, сейчас махнем на один пляж - там тихо, и полно кустов на берегу. Годится?
- Годится.
Вот так устроен человек! Я мечтала о море, о пляже и пальмах, я грезила о морских закатах и рассветах - а сейчас передо мной был аж целый Атлантический океан. Он серебрился в свете огромной луны, он был спокоен и ленив, и его мелкие волны вспыхивали голубыми и зелеными искрами, он был прекрасен - а я стояла, отвернувшись от него, по пояс в воде и яростно терла себя песком и пеной для бритья, которую выдал мне благородный человек Джонни Огилви. Я смывала с себя грязь последних двух суток, я все пыталась проснуться, но ничего не получалось.