– Да, можно клятву на тех книгах, которые у вас лежат на алтаре в каждой церкви, – покладисто согласился Горм. – Но я должен быть уверен, что Отта с этих пор считает Южный Йотланд моей землей и не станет поддерживать никого другого, кто вздумает назвать себя ее хозяином.
– Дать такую клятву от имени короля Оттона он позволил мне, хотя клятвы и не одобряются Господом Богом нашим, – в свою очередь согласился Хорит, зная, что ради славы святой церкви иной раз приходится идти на уступки обычаям язычников. И, возможно, благоволение твое распространится также на епископии, учрежденные в Рипе и Архусе, – заикнулся было Хорит, но Горм махнул рукой:
– Об этом после. Я должен буду посоветоваться с моими людьми.
А Гунхильде и Асфрид оставалось лишь молча, служа украшением скамей, наблюдать, как бессовестные соседи делят власть и доходы с их собственных родовых земель. Однако обе прекрасно понимали, что говорить епископу о Кольце Фрейи бесполезно, а показывать его Горму – неразумно.
Глава 4
В этот вечер Гунхильда ушла в девичью, будучи близка к отчаянию. Кнютлинги уже почти приобрели союзника в лице германского короля, который будет если не помогать им в борьбе за земли Инглингов, то хотя бы и не мешать, и положение ее родичей становилось заметно хуже.
– Не думаю я, что Оттон станет помогать им войском, – утешала ее Асфрид. – Это обойдется ему слишком дорого, он не сможет выжать из наших христиан сразу столько денег, чтобы окупить свои расходы на войну, а что будет дальше, знают только боги. Ведь Горм всегда может снова запретить выплату этих податей, упирая на то, что борьба с Инглингами, в которой Оттон ему не помогает, обходится слишком дорого.
– Но он пообещает не помогать и нам!
– Олав после смерти Гильды, а потом герцога Бертольда, и сам не слишком рассчитывал на его помощь. А с тех пор как он прекратил церковные выплаты, рассчитывать и вовсе стало не на что.
– Но отец тоже мог бы возобновить эти выплаты. Это дешевле обойдется, чем потерять все.
– Ты разве не знаешь своего отца? Но даже если бы случилось чудо и в нем пробудился разум, это не помогло бы. У Отты хватает своих врагов: венды, венгры, да и франки, его подданные, не в ладах с саксами. Саксы поднимают мятежи, да и другие герцоги могут сделать то же, что делали твои родственники-баварцы. И со своими кровными родичами ему хватает забот, где уж заниматься нашими делами! Он хочет, чтобы даны и шведы вообще ему не напоминали о себе, и заключит только такой союз, который позволит ему ни во что не вмешиваться.
Приезд епископа Хорита имел большое влияние на судьбу не только рода Инглингов, но и самой Гунхильды. И об этом она узнала на следующий день. Вместе с Асфрид, королевой Тюрой, ее дочерью, невесткой и служанками они пряли в женском покое, как вдруг туда явились Горм с обоими сыновьями, а также Регнером и Холдором, его ближайшими советниками.
– Наши женщины и девы, славные мудростью и красотой, все здесь, в сборе! – обрадовался Горм. – Мы хотели повидать тебя, королева, чтобы воспользоваться твоим мудрым советом.
– Нам уйти, конунг? – осведомилась Ингер, оставляя пряжу и поднимаясь со столь независимым видом, будто эти дела не стоят ее участия.
– Вы с Хлодой можете уйти. А фру Асфрид и ее внучка пусть останутся, – сказал Харальд. Он остановился перед Гунхильдой, по привычке засунув руки за пояс и пристально глядя на нее. – Наше дело их тоже касается.
У Гунхильды упало сердце: его вид и тон не обещали ей ничего хорошего. Она бросила тревожный взгляд на Кнута, но тот подмигнул ей с самым радостным и довольным видом, будто его-то, наоборот, переполняли самые лучшие ожидания.
– Конечно, если ты этого желаешь, конунг, – невозмутимо кивнула Асфрид.
Ингер и Хлода вышли, причем первая – с высокомерным и гордым видом, а вторая – с явной неохотой, часто оглядываясь, будто надеясь по лицам угадать, о чем тут сейчас пойдет речь. Горм знаком выслал вслед за ними служанок, а сам вместе с сыновьями уселся на освободившиеся места возле Тюры.
– В чем же тебе нужен мой совет, конунг, если ради этого дела ты явился в женский покой? – спросила Тюра.
– А вот в чем. Сыновья твои – уже взрослые мужчины, достаточно умные и сведущие, чтобы спорить со своим отцом. Другой мог бы разгневаться, но я-то понимаю, что один из них, а может, и оба сами станут после меня конунгами и не худо им заранее учиться думать как конунги и принимать верные и справедливые решения.
– Ты мудр, сыновьям твоим очень повезло с отцом! – улыбнулась Тюра, а Кнут воскликнул:
– Я-то никогда не забуду, что счастьем иметь такого достойного отца я обязан своей матери, мудрейшей из женщин! Ты – богиня Фригг среди женщин, матушка!
– Благодарю тебя. Но о чем же у вас вышел спор?
– Я готов согласиться с тем, чтобы те из южных йотландцев, которые так глупы, что отказываются от богов своих предков и надеются, будто им поможет совсем чужой, платили подать на церковь и в конечном итоге помогали обогащаться архиепископу, конунгу саксов и папе Агапитусу в Риме. Уж как те трое будут делить свои деньги, меня не касается. Но Харальду этого мало. Он хочет, чтобы я позволил делать то же самое в Рибе и Орхусе. Он даже хочет, чтобы я позволил строить христианские церкви и в других местах, где их пока еще нет, и даже отменил подать, которую мы сейчас берем с христиан за отказ от участия в жертвоприношениях.
– Но, наверное, у Харальда есть какие-то основания для таких странных желаний? – Тюра с вопросительным видом повернулась к младшему сыну.
– Да уж конечно, они у меня есть! – живо заговорил тот. – Или вы не слышали, что нам вчера сказал этот надутый глухарь в крашеном платье? Христианские конунги получают свою власть не от предков, не от тинга, а только из рук самого бога! И только богу они дают отчет в своих решениях и действиях! Или вы не знаете, сколько конунгов лишились власти, а то и жизни, из-за несогласия с тингом, с кем-то из сильных хёвдингов, а то и просто потому, что наступил неурожай и богам понадобилась хорошая жертва? Что бы ни случилось в христианской стране, короля не принесут в жертву ради урожая и мира!
– Но ничего подобного не было уже сколько лет! – воскликнул Кнут.
– Не было, но ведь может быть! Древний обычай это позволяет, и если дела пойдут плохо, о нем могут вспомнить. Я, конечно, посмотрю на того, кто попытается принести в жертву меня, но в христианской стране никто не имеет права даже помыслить о таком деле. Конунга, каким бы он ни был, поставил над страной бог христиан, и тот, кто не повинуется конунгу, идет против самого бога. Христианские проповедники учат довольствоваться малым, принимать свою судьбу без возражений и, главное, во всем повиноваться конунгу! Христиане верят, что чем хуже человек живет здесь, в Мидгарде, то тем лучше ему будет после смерти в Асгарде… ну, или где там живет Христос. А поэтому, – в воодушевлении Харальд заговорил быстрее и громче, чтобы слушатели не потеряли нить рассуждений, – чем больше бог любит человека, тем более суровые испытания и несчастья ему посылает. Ну, вы понимаете? Чем хуже нам живется, тем, стало быть, сильнее нас любит бог и тем больше мы должны радоваться и благодарить его, ожидая после смерти гораздо лучшей жизни!
– Ты говоришь совсем как их проповедники, – с некоторым удивлением заметила Тюра.
– Потому что было бы нехудо, если бы эти речи дошли до каждого пастуха и рыбака! От этого было бы лучше всем: им – потому что они стали бы считать голод и прочие несчастья благом и сделались счастливее, нам – потому что бедным и притом счастливым народом гораздо легче управлять! И для того, кто хочет объединить страну и править всей Данией, она наиболее подходящая, вот что я вам скажу!
– Тише, Харальд! – Тюра в испуге бросила взгляд на кровлю, будто боясь, что гнев богов поразит ее слишком дерзкого сына немедленно. – Я все жду, о чем же вы хотели советоваться со мной.
– Да, с тобой мы хотели посоветоваться о семейных делах, в которых женщины понимают больше мужчин. – Горм улыбнулся жене, а Кнут просиял и бросил на Гунхильду веселый взгляд. – Мы подумали, будет не худо, если Отта, глазами нашего гостя Хорита, увидит, что мы не намерены уходить из Южного Йотланда и что у нас есть возможность его отстоять. А заодно и запастись убедительным доводом для Олава, если он все же приведет войско – из Швеции или из Рёрика, куда его там тролли унесли… Но не годится дурно говорить о будущем родиче. – Он взглянул на Гунхильду. – Нашему сыну Кнуту пришлась по нраву единственная дочь Олава, и нам думается, что лучшей невесты он не смог бы себе найти. Что вы скажете, мудрые женщины, если на День Госпожи мы объявим обручение?
Гунхильда вздрогнула, Асфрид переменилась в лице. Тюра ответила не сразу и обратила к двум своим гостьям взгляд, полный замешательства. Конечно, она думала об этом, но Асфрид избегала разговоров о возможном замужестве внучки.
– Конечно, я была бы рада приобрести такую замечательную невестку… – начала Тюра и замолчала в нерешительности.
– А я была бы рада знать, что и после замужества моя внучка будет зваться Гунхильдой дочерью Олава, – многозначительно заметила Асфрид. – Какую свадьбу ты имеешь в виду, Горм конунг? Такую, при которой за невесту платят выкуп, на которой пьют при свидетелях свадебное пиво, а потом подают "невестину кашу", при которой почтенные знатные люди отведут твоего сына к постели моей внучки, а наутро она получит от него достойный ее рода подарок? Ты имеешь в виду такой брак, дети от которого будут гордиться своей матерью, а не стыдиться ее?
– Разумеется! – охотно подтвердил Горм. Гунхильда при этом невольно бросила взгляд на Харальда и заметила, что он усмехнулся. – Я не больше тебя желаю, чтобы чести твоей внучке был нанесен урон. Мы справим свадьбу по всем правилам, принятым у знатных и достойных людей. Клянусь асами, я желаю этого всем сердцем.
Асфрид, не отрываясь, смотрела на Горма, он на нее. Оба они знали, о чем сейчас должно быть помянуто. Такой свадьбы, о которой они говорили, не бывает без приданого.
– И что же ты хочешь получить в приданое за моей внучкой? – наконец произнесла Асфрид.
– Уж у кого, а у вашего рода не возникнет сложностей с таким простым делом! Вы ведь не бедняки какие-нибудь! Род Олава Старого владеет немалым богатством: у вас есть усадьба Слиасторп, есть еще несколько усадеб, как я слышал, в других местах вашего края, есть право собирать дань с южных йотландцев и подати с Хейдабьора. Твоя внучка может принести мужу немало приданое – землей, скотом, челядью, дорогой посудой, красивыми платьями, золотом и серебром. Думаю, вы не будете жалеть добра для такого случая. Ведь она, как жена моего старшего сына и первого наследника, станет со временем королевой Дании! Всей Дании! – подчеркнул Горм. – Ты сама понимаешь, как мудрая и сведущая женщина, до чего глупо скупиться в таком деле.
– Мой род никогда еще не попрекали скупостью, – обронила Асфрид. – И невесты из нашего рода всегда приносили мужьям достойное приданое – золотыми кольцами и серебряными браслетами, нарядными франкскими одеждами, скотом, рабами, железными котлами и позолоченными чашами. Для моей внучки было приготовлено немало такого добра, и все оно хранится в усадьбе Слиасторп.
– Я и не сомневался в этом! – обрадовался Горм. – Но, чтобы не мелочиться, не стоит вывозить все это оттуда. Думаю, будет лучше, если в приданое твоей внучки пойдет вся усадьба Слиасторп – с ее пашнями и пастбищами, пастухами и коровницами, скотом, припасами, утварью и прочим, что ты перечислила. Случай того стоит – будущая королева всей Дании не может выходить замуж, будто дочка простого бонда, что получает корову, пару подушек, тюфяк и два платья.
– Рассуждения твои справедливы. – Асфрид подавила вздох. – Но не запрашиваешь ли ты больше, чем можешь получить от меня? Хозяин Слиасторпа – мой сын Олав, я не вправе распоряжаться имуществом без его ведома.
И все находящиеся в женском покое прекрасно понимали, о чем идет речь: Горм хотел получить не одну усадьбу, а весь Южный Йотланд, хозяева которого владели Слиасторпом.
– Законы позволяют взрослой женщине, тем более вдове, распоряжаться имуществом семьи, если в ней не осталось мужчин, особенно когда женщина такого высокого рода, как ты, фру. Ведь ты не знаешь, где твой сын Олав? Ты даже не можешь утверждать, что он еще жив. Или у тебя есть от него какие-то вести?
– Какие вести я могу получить от сына, находясь в твоем доме? – Асфрид снова вздохнула. – Но мы ведь не имеем и вестей о его смерти. А пока она не доказана, хозяином Слиасторпа является мой сын.
– Ты – его мать, твой муж умер, ты – старшая в роду, и это достаточное основание для тебя распоряжаться оставшимся без присмотра имуществом. К тому же… нам небезызвестно, что отец твоего покойного мужа, Олав Старый, завладел усадьбой Слиасторп благодаря военной силе, а закрепил права своего рода путем брака его сына Кнута с тобой. Ведь это твой отец, Одинкар конунг, потомок Годфреда Грозного, владел Слиасторпом и Южным Йотландом, пока туда не явились шведские Инглинги. И благодаря твоему браку властители остальных датских земель признали их владетелями этой части страны. Что было хорошо для наших предков, то хорошо и для нас. Что случилось с тобой и было признано законным, то будет законным и для твоей внучки. Нам известно, что ты носишь титул Госпожа Кольца и хранишь кольцо клятв, благодаря котрому власть Инглингов считается законной. Именно ты можешь передать это кольцо твоей внучке, а вовсе не твой сын Олав. Ты имеешь преимущественное право распоряжаться усадьбой Слиасторп и всеми прилегающими землями. Я готов признать и признаю это право за тобой. И надеюсь, ты распорядишься им с присущей твоему роду и возрасту мудростью, во благо себе, своей внучке и всей Дании.
– Я – всего лишь старая женщина, Горм конунг, – вздохнула Асфрид. – Я и моя внучка находимся в твоей воле. Ты можешь склонить меня к согласию на вещи, которых не одобрит мой сын. Но я, возможно, не смогу склонить его согласиться с подобными моими решениями. Не лучше ли мне не давать обещаний, которые, возможно, не будут выполнены?
– Об этом не беспокойся! – заверил Горм. – Мой сын всегда сумеет отстоять имущество своей жены. Думается, мы с тобой одинаково хотим, чтобы свадьба была справлена по всем обычаям знатных людей, чтобы внучка твоя и после оставалась Гунхильдой дочерью Олава и ее дети имели все права потомков законного брака. Мы даже можем включить в наш договор, что усадьба Слиасторп, случись ей умереть, сразу перейдет к ее детям.
Асфрид помолчала. Решалась судьба не только Гунхильды, но и всего рода йотландских Инглингов. А ведь у них был еще один наследник – двоюродный брат Гунхильды, Эймунд сын Сигтрюгга, тоже внук Асфрид. Если старая королева согласится на предложение Горма, и сын ее, и внук останутся ни с чем. А не согласится – ее внучка станет такой же наложницей, как Хлода, и имени своего отца она носить больше не будет, будто безродная рабыня.
Гунхильде очень хотелось закрыть лицо руками, чтобы по-детски спрятаться от этого выбора, но она сидела неподвижно, стараясь сохранять невозмутимость. О, если бы ей сейчас предстояло умереть, она, дочь и внучка конунгов, пошла бы на смерть с самым веселым видом, как и подобает достойному человеку. Но как веселиться, когда грозит бесчестье?
– Ты ведь, Горм конунг, тоже хочешь, чтобы сделка наша была законной, – наконец ответила Асфрид. – Давай подождем до лета. Если летом не придет никаких вестей о моем сыне и внуке, то я признаю себя вправе распоряжаться Слиасторпом и мы заключим договор, о котором ты сказал. Если же мы поспешим, то наше соглашение не будет иметь никакой цены.
– Ну, что ж! – немного подумав, Горм кивнул. – До лета не так уж далеко. А нам все равно следует спросить согласие тинга на эти дела.
На этом разговор о сватовстве закончился, но еще очень долго Гунхильда не могла думать ни о чем другом. Решалась судьба ее рода – и ее собственная. Но, хотя ей предстояло стать женой Кнута, перед глазами у нее почему-то стоял Харальд – его решительное лицо с прямыми чертами, его жесткая усмешка. Гунхильда только сегодня заметила, что когда он улыбался, у него правая половина рта поднималась гораздо выше левой и на щеке появлялась продолговатая ямочка, видная под светлой бородой. При ней он редко улыбается… Она чувствовала, что этот человек не очень-то к ней расположен, не доверяет ей, относится враждебно, и это приводило ее почти в отчаяние. А врагам Харальда сына Горма, как она понимала, не позавидуешь. Но кроме тревоги мысли об этом вызывали в ее душе чувство жгучей обиды.
Но даже если бы Харальда вовсе не было на свете, положение Гунхильды не стало бы легче. Если Горм и Олав не договрятся, ей грозит участь Хлоды – сделаться наложницей, взятой без приданого, согласия родни и свадебных даров. Но другой исход: настоящая свадьба, выкуп невесты, Слиасторп в приданое – вынудил бы ее ограбить собственный род, сделать отца и брата бесприютными бродягами! Морскими конунгами, чей дом – корабль, подданные – боевая дружина, подати – то, что удастся раздобыть мечом в чужих краях. Королева Асфрид, как Госпожа Кольца, вправе передать внучке Кольцо Фрейи, а с ним и благословение богов. Справят свадьбу, Кнут с женой поедет к фьорду Сле, соберет тинг, объявит о произошедшем, и местные хозяева, не говоря уж о хёвдингах вика, принесут ему обеты мира и покорности, оговорив, как водится, что он не будет посягать на их права и позволит жить по своим обычаям. И даже если Олав и Эймунд вернутся после тинга, они уже будут здесь никто. Бывшие подданные не поддержат их, и им останется только одна страна – Широкосинее море. Впрочем, для многих потомков славных родов эта держава стала не хуже всякой другой.
Если бы Гунхильде приходилось выбирать только между своим счастьем и честью рода, она не колебалась бы ни на миг. Но ведь если она станет наложницей Кнута, ее род тоже будет опозорен! Все пути, которые она могла разглядеть перед собой, вели в темные тупики. О хоть бы Фрейя еще раз подала ей мысль, как со всем этим справиться, какой путь выбрать, чтобы имя ее не поминали с негодованием и презрением! И пусть бы этот путь лежал в горящий дом – она без страха шагнула бы вперед, лишь бы уберечь честь своего рода, как Сигне дочь Вольсунга, Гудрун дочь Гьюки, Брюнхильд дочь Будли и прочие женщины древности, образцы стойкости и мужества во имя чести.
А ведь одна из подобных женщин сейчас сидит рядом с ней, бок о бок. Гунхильда подняла глаза на бабушку Асфрид. Старая королева невозмутимо пряла, но Гунхильда чувствовала, что та тоже в смятении и тревоге. Даже Горм знает… и Гунхильда, разумеется, знала, что отец Асфрид, Одинкар сын Сигфреда, был конунгом Южного Йотланда и хозяином Слиасторпа еще до того, как туда явился Олав Старый. Свадьба Асфрид и Кнута сына Олава была, разумеется, справлена по полному обряду, и уже больше сорока лет Асфрид носила на поясе ключи в знак своего положения истинной и единственной хозяйки. Но… как оно все тогда было?
– Бабушка… – прошептала Гунхильда, придвинувшись ближе и пользуясь тем, что Тюра завела с дочерью и невесткой какой-то разговор насчет хозяйства. – Ведь твой отец был конунгом… а потом стал Олав Старый. Они ведь… враждовали между собой?