– Ну чего смотришь? Думаешь, не знаю, что ты подумала? Но как выпустить его в такую погоду? Он же окоченеет! И нечего пялиться на курицу! Не про твою честь!
Стук все усиливался. Руфь подошла к окну и выглянула в сад. Стены сарая тряслись под мощным напором. Руфь решительно направилась к задней двери, сердито ворча себе под нос:
– И зачем я его только взяла? Одни хлопоты с ним!
Кто бы стал спорить, только не Клио. Она сама терпеть не может Фреда, который постоянно пытается с ней разделаться (шансов у него, ясное дело, никаких, ведь она гораздо проворнее и сметливее, а вдобавок умеет читать мысли, особенно мысли Фреда). У него ума совсем немного – хитер, но глуп. Ей даже не надо на него смотреть, чтобы понять, о чем он думает. Она стоит на более высокой ступени развития, недаром в прошлой жизни была царицей египетской и никогда об этом не забывает.
Она было хотела побежать за хозяйкой и поглядеть, что там случилось с ее врагом, да передумала. Ноздри ее затрепетали от изумительного аромата, она тихонько замурлыкала и потянулась кверху. Руфь еще не успела дойти до сарая, а Клио, сидя на столе, уже уплетала тонко нарезанные ломтики фаршированной курицы, отчищая их от несъедобного салата.
И как хозяйка может есть эту зеленую гадость? Иногда Клио сама с удовольствием пощипывает травку, но у нее есть на то свои, личные причины, хозяйка же поглощает эту зелень в немыслимых количествах. Странные существа эти люди, как видно, понять их до конца все равно не удастся.
От садовой калитки донесся сердитый голос Руфи:
– Негодяй! Ума нет, а пакостник, каких поискать! Погляди, что ты наделал! Как я теперь эти полки прилажу?
Клио облизнулась после сытного обеда, лениво повернула свою изящную головку и увидела в окно, как Руфь торопливо шагает к дому. Клио брезгливо скривилась и зевнула. Опять этот Фред одержал верх! И когда только хозяйку жизнь научит?
Пойти, что ли, посмотреть, что натворил в сарае этот варвар? Клио всегда бдительно следила за тем, что делается в ее владениях.
Она выскользнула в открытую дверь кухни, поежилась, взглянула вверх. Темные тяжелые тучи повисли прямо над головой. И свет из-под них какой-то мертвенный. Клио настороженно принюхалась.
Да, опять холодом веет. Сейчас посыплется с неба эта мерзость, – она помнила ее по прошлым зимам. Смотреть в окно, как падают хлопья, да же приятно, а если настроение игривое, можно встать на задние лапки и покружиться, ловя их в воздухе, или попробовать на вкус. Но ходить по ним – чистое наказанье! Лапки проваливаются – холодно, мокро! Клио терпеть не могла мочить свою мягкую шелковистую шерстку.
Руфь, кряхтя и постанывая, поднялась на крыльцо. Может, Господь наконец избавят ее от Фреда? То-то было бы облегчение! Хотя с ним, конечно, веселее.
На кухне зазвонил телефон, и Руфь, прихрамывая, поплелась туда, на ходу убирая спутанные каштановые пряди с поцарапанного в кровь лица. Потом до Клио донесся ее голос:
– А-а, Генри, здравствуй! Ну как ты там?
– Кого это волнует? – буркнул в трубку местный доктор. – Только мне до всех дело есть, а я ни от кого сочувствия не жду.
Руфь хорошо знала эти приступы брюзгливости. Бедный Генри, наверно, с ног сбился. Зимой у него в приемной всегда народу битком.
– Ну и слава богу, – примирительно отозвалась Руфь. – У меня тоже полный порядок.
– Все насмехаешься, язва! – прорычал он. – Я по делу звоню. Собрание отменяется. Люси Прескотт боится, что к ночи будет метель.
– Она права. Холодина-то какой! А если еще снег пойдет и дороги обледенеют, так ей на ее Скользкий Холм нипочем не взобраться. Недаром его так прозвали. Люси правильно делает, что боится. Кому охота застрять бог знает на сколько в деревне, да еще в сочельник… – Руфь осеклась, вдруг заметив, что из куриного салата исчезла вся курятина. – Проклятая тварь!
– Что-что? – Голос в трубке из ворчливого стал удивленным. – Ты про Люси?
Руфь засмеялась.
– Ну что ты! У Люси характер, конечно, не сахар, но чтоб называть ее тварью!.. Нет, просто я увидела, что кошка сожрала мой обед, пока я боролась с Фредом. Он опять чуть сарай не порушил.
– Твоего козла надо определить в бригаду по сносу старых домов.
– Я бы и рада: мне хлопот меньше. Представляешь, заперла его в сарае, чтоб он не замерз, а он как начал рогами в стенку пырять. И пока я пыталась его угомонить, Клио выудила всю курицу из миски, а салат по столу разбросала. Придется что-нибудь другое приготовить.
– С этими животными одна морока. Зачем ты только их держишь? Время, деньги, силы – все псу под хвост! Я так рад, что Гвен, уходя, забрала с собой своего глупого пуделя.
Руфь даже вздрогнула. Он впервые упомянул в разговоре свою бывшую жену. С тех пор как Гвен сбежала от него с двадцатишестилетним тренером по гольфу, Генри ни разу не произносил ее имени. Еще бы, каково мужчине в пятьдесят узнать, что его бросили ради юного соперника!
Гвен, правда, всего тридцать восемь, а выглядит она много моложе, хотя Руфь не сомневалась, что продление молодости стоит ей немалых трудов: тщательно закрашенная седина в ярко-рыжих волосах, тонны косметики, застывшая маска на кукольном личике во избежание морщин… Руфь очень ее недолюбливала.
Гвен всегда заботилась только о себе: о своей внешности, о своих нарядах, драгоценностях, о своей красной спортивной машине. На бедного Генри она смотрела как на пустое место, а его пациентов органически не переваривала: резко отвечала на звонки, в деревне здоровалась сквозь зубы и при каждом удобном случае старалась показать местным жителям, что она выше их унылой повседневности.
Руфь была вынуждена обращаться к Генри довольно часто, поскольку у нее долго болела мать. И Гвен сумела сделать так, что каждый звонок стал для нее пыткой, а однажды она даже в открытую обвинила Руфь, что та хочет отбить у ней мужа.
"Меня это не смущает, мисс Николс, – пропела она. – Всем известно, что старых дев хлебом не корми – дай влюбиться во врача или в викария. А вот мужу ваше поведение неприятно, хотя воспитание и душевная доброта не позволяют ему поставить вас на место".
Руфь готова была сквозь землю провалиться. Вся кровь бросилась ей в лицо, и она выпалила:
"Ваш муж нужен не мне, миссис Траффорд, а моей матери. У нее сильные боли, и нужно срочно сделать ей укол. Впрочем, если мистер Траффорд не может приехать, я позвоню другому врачу".
Она швырнула трубку и долго не могла унять дрожь. С губ срывались такие слова, каких она прежде вроде бы и не слышала, не то что употреблять. После того случая Руфь приобрела явную склонность к самоуничижению. Вот дура, надо было сдержаться, а она стала на одну доску с этой стервой!
Генри приехал тотчас же, как только жена передала ему просьбу Руфи. Он был бледен, угрюм и ни единым словом не помянул про Гвен, за что Руфь была ему очень благодарна и в глубине души понадеялась, что он понятия не имеет о том, какие мысли лезут в голову его жене. Они вдвоем поднялись наверх, к матери. Генри вколол ей обезболивающее, и через несколько минут, слава Богу, она спокойно уснула.
Уходя, Генри похлопал Руфь по плечу. "Уже недолго. Ты и сама это понимаешь, правда? Звони, Руфь, звони в любое время".
Руфь не стала ему говорить, что его жене это может не понравиться: она и так чувствовала себя неловко. Обвинения тем больней задели её, что отчасти были правдой. Генри был ей нужен, только благодаря ему она не сошла с ума в последний месяц болезни матери. Она чувствовала непроходящие усталость и горечь, а главное – собственную беспомощность. Ведь она ничем не могла помочь умирающей, разве что исполнять малейшие ее желания.
А во всем остальном Гвен совершенно не права. Руфь не такая дура, чтобы в свои годы заглядываться на мужчин. Кому она нужна, такая старая, страшная?.. Лицо худое, бледное, правда, большие светло-карие глаза немного его оживляют. И фигура такая же костлявая, угловатая. Волосы тоже доброго слова не стоят: темные, коротко стриженные, и в них уже посверкивают серебряные нити. Словом, типичная старая дева и на свой счет не обольщается.
В деревне у нее близких друзей нет, отчасти потому, что пять лет жизни она почти неотлучно провела у постели овдовевшей матери. Вскоре после смерти мужа мать разбил инсульт, и она оказалась прикована к постели вплоть до самой своей смерти год назад. Вот тогда-то Руфь и доктор Траффорд, пытаясь как-то скрасить существование бедной женщины, подружились.
Да, Генри Траффорду Руфь очень многим обязана. Она так за него переживала, когда жена сбежала от него с любовником. Бедняга крепился, не показывал своих чувств, но от Руфи не скроешься, она-то видела, как он сразу сгорбился, постарел от боли и унижения. Да еще чувствовать, как люди судачат у тебя за спиной – кто-то смеется, кто-то жалеет – каково это? Генри гордый: жалость для него даже обиднее насмешек, поэтому Руфь повела себя так, будто ничего не случилось и никогда ни единым словом не упомянула о его жене.
В довершение всего летом Генри еще пришлось пережить развод, и если теперь он может спокойно упоминать Гвен в разговоре, значит, дело на поправку пошло…
– Рыбы, – донеслось из трубки, – вот единственные домашние животные, которых можно терпеть. Не кричат, особых забот не требуют, а корм совсем не дорогой.
– Зато с ними скучно, – рассмеялась Руфь. – И Клио, я думаю, сразу же их слопает.
Она посмотрела через плечо на дверь кухни, в которую отчаянно царапалась Клио. Потом кинула взгляд в окно и увидала проносящиеся за ним белые хлопья.
– Снег пошел, Генри! Извини, там Клио скребется в дверь, она терпеть не может, когда шерстка намокает!
– Заведи рыб, – снова посоветовал он. – Пока, Руфь.
* * *
Первых снежных хлопьев Дилан даже не заметила. Глаза ей застилали слезы. Она непрестанно бормотала что-то сквозь сжатые зубы. Росс! Кажется, убила бы его! И эту женщину с ним вместе! Нет бы уделить хоть немного внимания собственному мужу – ей чужих подавай! Дилан буквально задыхалась от ненависти к ней и к Россу.
Водители, которых она то и дело обгоняла на узкой проселочной дороге, ведущей к шоссе, смотрели на нее как-то странно. Да, вид у неё, наверно, совсем безумный. Волосы всклокочены, сама с собой разговаривает, а живот на руль наползает.
Может, это и впрямь безумие – уйти от Росса? Она его ненавидит, но разлюбить не в силах. И все же Дилан не смогла бы остаться, зная, что у него любовница; гордость ей не позволила бы.
Она гнала вперед машину, а тело ее сотрясали беззвучные, отчаянные рыдания. К счастью, шоссе оказалось почти пустым, когда она вырулила на него и поехала в сторону Озерного края. Дилан едва различала дорогу сквозь слезы и поначалу решила, что белая круговерть за лобовым стеклом ей просто почудилась.
Поняв, что начался снегопад, она смахнула слезы и включила дворники. Но тут же ей стало ясно, что с метелью им не справиться: снег с каждой минутой падал все быстрей и гуще. Не просто снегопад, а настоящая пурга, подумала Дилан, одновременно отметив, что движение на дороге увеличилось.
Еще дальше к югу на шоссе образовалась настоящая пробка. Теперь Дилан медленно ползла в длинной веренице машин – грузовик впереди, грузовик сзади.
У нее разболелась спина, потом голова. Покрышки скользили по снегу. Ей стало страшно, и она изо всех сил вцепилась в руль, удерживая машину, которую неумолимо заносило вбок. Наконец она все-таки справилась с управлением, но машины сзади возмущенно гудели, действуя на нервы.
Дилан глянула в зеркало и всхлипнула. Кретины! Думают, она нарочно чуть в кювет не слетела?
Ее била дрожь, пот струился по спине. Она с облегчением заметила впереди поворот на Пенрит. Дилан не собиралась там поворачивать, но ехать дальше в такой обстановке просто невозможно!
На боковой дороге она немного успокоилась. Сестру Дилан навещала довольно часто, но только до замужества, и ездила к ней с юга, а как проехать от северных озер – не знала. Дженни живет в Уиндермире, в курортном районе, где всегда полно туристов, даже зимой. Места тут очень красивые, но под снежной пеленой все кажется странно незнакомым.
Деревья заблестели ледяными хрусталиками, будто нацепили мишуру, поля оделись в искристое серебро, а выглянувшее вдруг солнце позолотило вершины холмов и крыши деревень, примостившихся меж полей.
Дилан внимательно читала дорожные указатели и в конце концов вынуждена была себе признаться, что едет совсем не в ту сторону.
У ближайшего перекрестка она притормозила и тупо уставилась на указатели в ту и в другую сторону. Дура, надо было карту захватить! Все названия незнакомые, а спросить не у кого. Слева ее обошла машина и свернула направо, за ней другая. Значит, шоссе там?.. Дилан поехала за ними. Дорога резко пошла под гору, колеса завертелись, заскользили, словно по катку. Дилан, перепугавшись, резко вывернула руль, но ничего этим не добилась. Тормоза не слушались. Машина устремилась круто вниз и врезалась в какой-то высокий забор.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ударилась Дилан не сильно, однако несколько секунд не могла пошевелиться от страха. Сознание мутилось. Она уронила голову на руль.
Наконец, найдя в себе силы поднять голову и сесть прямо, Дилан почувствовала боль. Ремень безопасности давил на грудь и живот; одна щека и лоб горели, оттого что она при столкновении неловко ткнулась лицом в руль.
Отстегнув ремень, она открыла дверцу и стала выбираться из машины. Но едва поставила ногу на землю, как тело снова пронзила острая боль. Господи, неужели лодыжку сломала?
Она осторожно втянула ногу обратно. Да, боль просто адская. Дилан чуть приподняла ногу, что само по себе нелегко при таком животе, и спустила носок. Наклониться и пощупать лодыжку оказалось еще труднее. Как же она устала от этой беременности! Лодыжка покраснела и опухла, но, видимо, перелома все-таки нет, только растяжение.
Снова натянув носок, Дилан поставила ногу на землю, затем вытащила вторую; она совсем не болела. С трудом, держась за ручку двери, Дилан выпрямилась. Но сможет ли она идти – вот вопрос.
На капоте машины солидная вмятина; к счастью, у ограды насыпана куча земли – она смягчила столкновение, так что "цветочный фургон", возможно, еще удастся починить.
Так куда же её занесло? Дилан обвела взглядом окрестности и ничего не увидела, кроме бесконечных полей и припорошенных пургой деревьев. Снегопад и не думал прекращаться.
Она посмотрела на дорогу, по которой ехала, но подъем был слишком крутой, туда ей не добраться, тем более что придется прыгать на одной ножке.
Что же делать?
Сотовый телефон Росса! Слава богу, она захватила его с собой. Просунувшись в дверцу машины, Дилан стала искать его в сумке. По крайней мере, можно будет вызвать такси. Теперь до дома Дженни совсем немного осталось. Непослушными пальцами она набрала номер сестры. Дженни наверняка знает, как заказать местное такси. Но сигнала не было. Дилан попробовала еще раз, еще – безрезультатно! – и, закрыв глаза, тихонько застонала. Проклятье! Росс вечно жалуется на то, что пропадает сигнал – то ли места такие, то ли ветер разбивает радиоволны, кто его знает? Сотовые телефоны всегда были для Дилан загадкой.
Облокотившись на помятый капот, она прикинула свои шансы. Можно сесть в машину и дожидаться, что кто-нибудь проедет мимо. А если никто не проедет? Тут и замерзнуть недолго. Можно как-нибудь доползти до дороги – уж там-то кто-нибудь непременно встретится. Но со второго взгляда холм показался еще круче.
Неужели поблизости нет ни одной фермы, ни одного дома? Она в отчаянии осматривалась и наконец разглядела какой-то проблеск на той стороне поля. Дом! И обитаемый – вон дымок над крышей вьется.
Надо как-нибудь добраться до него – чем скорей, тем лучше. С каждой минутой её всё сильнее пробирал озноб. Она бросила телефон в сумку, заперла дверцу и отправилась в путь.
Идти было тяжело: очень болела нога, пожалуй, в таком темпе ей и к вечеру не добраться. Дилан подержалась за ограду и заметила в нескольких метрах впереди большое дерево. Что это за дерево, она понятия не имела, главное – несколько ветвей почти у самой земли надломились. Уже хорошо, сейчас она сделает себе палку, и будет легче идти.
Ухватившись за ветку, она потянула се на себя, и ветка обломилась – толстая, крепкая, почти что в рост Дилан. Опираясь на нее, она дохромала до калитки и еле-еле ее открыла – столько снегу навалило. Наконец она все-таки протиснулась в калитку и не меньше времени потратила на то, чтобы ее закрыть. Потом несколько минут постояла, привалившись к ограде и вглядываясь в белое марево.
Что это – поле или пастбище? Под снегом поди угадай. Ни коров, ни лошадей она не увидела и спокойно двинулась дальше. Но примерно на середине поля угодила в глубокий сугроб.
С трудом сдерживая слезы, Дилан крикнула:
– Помогите! Помогите, кто-нибудь!
Голос отнесло ветром, и сперва никто не отозвался. Но вдруг совсем рядом что-то шевельнулось, и Дилан испуганно вскрикнула.
Кто это? Корова? Нет, для коровы маловата. Овца? Может быть. Неясный силуэт придвинулся к ней; сквозь пелену снега полыхнули недобрым огнем глазки и прочертились рога.
Рога? Разве у овец бывают рога? Дилан замерла, пытаясь понять, насколько опасен этот пришелец: ведь в ее положении далеко не убежишь. Секунду спустя ее осенило: это козел! На шее у него она разглядела кожаный ошейник, к нему была прикреплена длинная цепь. Наверно, был где-то привязан и сумел вырваться.
С козлами Дилан еще не приходилось встречаться, и она внимательно разглядывала нового знакомого: боднет или нет?
Козел заблеял, смешно закручивая нижнюю губу. Желтые глазки поблескивали настороженно. И все-таки она решилась его погладить. Козел снова заблеял и потерся о ее ноги. Дилан облегченно вздохнула: какая-никакая, а компания, все лучше, чем одной в поле.
– Здравствуй, козел, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Тебе тоже холодно?
Козел внимательно ее оглядел: Дилан показалось, что взгляд задержался на ее животе.
– Да, у меня ребенок будет, – подтвердила она и поежилась.
Над полем быстро темнело, скоро она даже тропки не разглядит. Надо поторапливаться, пока совсем не замерзла.
Наверно, козел из того дома, подумала Дилан и уцепилась за его покрытую снегом шерсть, которая, тем не менее, оказалась теплой и мягкой на ощупь.
– Красавец, умница! – польстила она козлу. – Проводишь меня к себе домой?
Козел резво припустил по полю, и Дилан тут же пронзила боль в растянутой лодыжке.
– Постой, не беги так, я за тобой не поспеваю.
Глупая, как будто он понимает человеческий язык! Ну пусть глупая, зато не так страшно, а то еще родишь тут посреди поля, и роды принять некому, кроме козла.
Руфь уже часа два без передышки суетилась по дому; ей страшно захотелось чаю. Наливая в чайник воду, она рассеянно глянула в окно на все еще бушевавшую пургу. Завтра надо кое-что купить в деревне, ведь в Рождество все лавки на три дня закроются. Можно, конечно, доехать до туристического центра в Уиндермире, но тащиться в такую даль неохота, и потом, даже зимой там трудности с парковкой. Поэтому лучше все закупить заранее. Но, судя по всему, снегопад сильно осложнит ей жизнь. Даже если метель к ночи утихнет, наверняка сильно подморозит, и дорога превратится в каток. Руфь содрогнулась от одной мысли о поездке в деревню.