Найджел щелкнул выключателем у двери, подошел к столу, стоящему у окна, включил лампу под зеленым абажуром и погасил верхний свет.
Бруно сразу стало легче, он расслабился, но лежал совершенно обессиленный.
– Найджел, будь добр, поставь лампу около меня. Кажется, я опрокинул стакан. Вытри, пожалуйста, воду. Надеюсь, она не залила книги?
– Вы себя плохо чувствуете?
– Нет, ничего. Просто испугался. У меня свело левую ногу. Будь добр, надави вот здесь. Сильнее. Вот так, хорошо.
Крепкие теплые руки Найджела сжали больную ногу, и судорога тут же отпустила.
– Спасибо, все прошло. Извини, что я тебя разбудил.
– Я все равно не спал.
– Найджел, приподними меня немножко, я хочу посмотреть, могу ли я двигаться.
Бруно, тяжело опираясь на руки, медленно сел в постели, в то время как Найджел поддерживал его под мышки. Потом Найджел поднял одеяло, и Бруно также очень медленно переместил ноги к краю кровати. Оказалось, получается довольно неплохо.
– Хотите пройтись?
– Нет. Мне только нужно было проверить, могу ли я двигаться. У меня сильная слабость. Мне приснился дурной сон. Ну вот и прекрасно, отпусти меня. Найджел, не мог бы ты побыть немного со мной, пока мне не станет лучше? Посиди, пожалуйста, около меня.
– Хорошо.
Найджел пододвинул кресло и сел у постели Бруно. Он взял его руки, ползавшие по покрывалу, точно пауки, и стал их гладить. Ласковое, сильное поглаживание от кисти к кончикам пальцев снимало напряжение, благоприятно действуя на больные суставы.
Они вполголоса разговаривали.
– Отчего ты так добр ко мне, Найджел? Я же знаю, что вызываю отвращение. Никто, кроме тебя, не прикоснулся бы ко мне. Ты что – умерщвляешь плоть?
– Не говорите глупостей.
– Это ведь так обременительно – возиться со мной.
– Я для того и существую.
– Странный ты парень, Найджел. Ты ведь верующий, ты веришь в НЕГО.
– В НЕГО? Да.
– Удивительно, как ОН меняется. Когда я был маленьким, – говорил Бруно, – Бог представлялся мне необъятной пустотой, как небо, да он, возможно, и был в моем представлении небом с его бесконечным дружелюбием, покровительством и любовью к детям. Мне вспоминается мама с указующим вверх перстом и чувство необыкновенной защищенности и счастья, которое я испытывал. Я не особенно много размышлял об Иисусе Христе, хотя, скорее всего, просто я, не задумываясь, в него верил. Но дарило мне счастье и защищало меня огромное пустое яйцо неба. Сам я казался себе сжавшимся комочком внутри этого яйца. Потом, когда я начал наблюдать за пауками, все изменилось. Знаешь, Найджел, есть такой паук amaurobius, он обитает в норке и обзаводится потомством в конце лета, а с наступлением морозов умирает; его потомство переживает холода, питаясь мертвым телом родительницы. Трудно поверить, что тут нет чьего-то умысла. Не знаю, представлял ли я себе дело так, что все это воля Божья, но каким-то образом ОН связывался для меня с этим amaurobius, он сам был amaurobius или теми пауками, которых я наблюдал летними ночами при свете электрического фонарика. Это было дивно, ни с чем не сравнимо, божественно – созерцать пауков, живущих своей, ни на что не похожей жизнью. Позже, в юности, Бог ассоциировался у меня с чувствами. Я думал, что Бог – это любовь, огромная любовь, которая покрывает землю большими влажными поцелуями и все устраивает к лучшему. Я виделся себе преображенным, очищенным, возвышенным. Я никогда не задумывался о непорочности, но в те времена я был непорочен. Я был лучезарно молод. Жил исключительно своими чувствами. Я любил Бога, был влюблен в него, и повсюду в мире царила любовь. Всюду был Бог. Потом он перестал представляться таким всеблагим, сделался суше, мельче походил уже на чиновника, издающего законы. Нужно было жить с оглядкой на него. Он напоминал теперь клерка, который выписывает чеки и счета. И сам я не был уже непорочен и лучезарен. Я больше не любил Бога, он стал наводить на меня уныние. И вот он совершенно отступился от меня, он повел себя как женщина, которую разлюбили, хотя иногда я и встречался с ним – большей частью в деревенских церквах, будучи один, я неожиданно обнаруживал его там. В эти встречи он приобретал иное обличье. Он уже не походил на чиновника, а был растерянным и трогательным, пожалуй, слегка сумасшедшим и каким-то маленьким. Я испытывал к нему жалость. Если бы можно было взять его за руку, я бы повел его, как ребенка. Все же он обитал где-то, в каких-то норах и щелях, и порой я испытывал удивление, натыкаясь на него там. Потом опять он скрылся и представлялся мне уже не более чем плодом художественного вымысла, древней легендой, литературным персонажем.
В комнате было тихо. Тускло светила лампа под зеленым абажуром. Найджел перестал массировать Бруно суставы и сидел, подобрав под себя ноги, впившись в него взглядом, с расширенными глазами, с затуманенным взором, оттопырив тонкие губы, покусывая кончик прямых темных волос. Этакая частичка рода человеческого. Он вздохнул – как бы в знак понимания того, о чем говорил Бруно.
– Странно, – сказал Бруно, – с одними людьми можно говорить только о сексе, а с другими – только о Боге. С тобой я частенько беседую о Боге. Другие бы этого не поняли.
Найджел снова вздохнул.
– Найджел, так что же такое Бог?
– А почему бы и не пауки? Это была очень хорошая мысль, о пауках.
– Хорошая-то хорошая, но у меня недостало выдержки и мужества сохранить верность паукам. Возможно, с этого все и началось.
– Неважно, что ОН такое.
– Может быть, Бог – это именно секс. Любая энергия имеет сексуальное начало. Как ты думаешь, Найджел?
– Может, и секс, не важно что.
– А если это так, то как же мы можем быть спасены?
– Да и это неважно.
– Что поделаешь, – сказал Бруно, – я хочу быть спасенным. Ты любишь ЕГО, Найджел?
– Да, я люблю ЕГО.
– За что?
– Он заставляет меня страдать.
– И ты любишь ЕГО за это?
– Я люблю страдания.
Помолчав, Бруно сказал:
– На мой взгляд, каждый походит на то, что любит. Или любит подобное себе. У каждого свой бог. Ты молишься, Найджел?
– Я служу. Лучшая молитва – это служение. Полный отказ от себя.
– Ты считаешь, нужно обязательно чему-нибудь служить?
– Да. Но служение подразумевает еще и терпеливое ожидание. Если ты терпеливо ждешь, ОН придет, ОН найдет тебя.
– Мне не довелось сильно страдать, – сказал Бруно. – Но сейчас я готов был бы страдать, если б полагал, что в этом есть какой-то смысл, что этим можно искупить вину; я бы, не колеблясь, предпочел смерти вечное страдание.
– Мне кажется, смерть должна быть чем-то прекрасным, чем-то таким, что можно любить.
– Ты молод, Найджел. Ты не понимаешь, что такое смерть.
– Когда я думаю о смерти, она представляется мне оргазмом тьмы.
– Ничего общего с этим смерть не имеет, ничего. – Бруно подумал, не рассказать ли Найджелу о халате, но решил, что не стоит. И добавил: – Я собираюсь встретиться с сыном. Нам надобно простить друг друга.
– Это великолепно.
Будет ли это так уж великолепно? Достижимо ли абсолютное прощение? И достижимо ли вообще все, к чему мы стремимся?
– Ты почти все понимаешь, Найджел.
– Я все люблю.
– Но ты не понимаешь, что такое смерть. Знаешь, что мне кажется? – сказал Бруно, пристально глядя на халат, едва различимый в тусклом свете. – Мне кажется, Бог – это смерть. Да. Бог – это смерть.
Глава XII
Денби вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Его сердце стучало, как паровой молот.
Диана напряженно и прямо стояла у окна. Они пристально, серьезно смотрели друг на друга.
Их притягивало друг к другу словно магнитом. Денби стал медленно приближаться к Диане, сшибая по пути круглые, обитые ситцем креслица. Диана не двигалась с места. Приблизительно в метре от нее он остановился.
Потом медленно-медленно подошел ближе, раскрыл объятия; и жест этот был не победный, а скорее молящий или, быть может, благословляющий. Словно огладив Диану на расстоянии, благословляющие руки опустились. Глубоко вздохнув, Денби спрятал их за спину. Еще шаг – и отворот его пиджака слегка коснулся ее груди. Она медленно отклонила голову, и он поцеловал ее в губы, продолжая держать руки за спиной. На какое-то время они застыли с закрытыми глазами, припав к устам друг друга.
– Метафизика поцелуев, – сказал Денби. Он обнял ее, погладил ее красивую шею и медленно-медленно провел руками по спине. Хрупкая, податливая человеческая шея. Он ощущал, как бьется сердце Дианы.
– Прямо целая церемония.
– Еще бы, я ведь целую тебя впервые. Первый поцелуй из тысячи.
– Или первый из немногих. Кто знает?
– Что я говорю? Из миллионов!
Диана стояла, по-прежнему опустив руки.
– Я истинный и изощренный любитель наслаждений, Диана.
– Но мы же не влюблены друг в друга!
– Нет, влюблены. Именно так, как подобает в нашем преклонном возрасте.
– Когда "Разгул в крови утих"?
– Вовсе нет, дорогая. Ну так как насчет романа?
– Я же сказала. Я люблю своего мужа.
– Совсем недурной поцелуй для девочки, которая любит своего мужа. Ну, будь человеком, обними меня! Или если тебе это не под силу, то хоть улыбнись мне!
– Милый, милый, Денби! Господи, как ты прелестен! – Она рассмеялась. Затем порывисто обняла его, спрятав лицо у него на плече.
Денби попытался приподнять ее голову, потянул за волосы и поцеловал ее снова.
– Поцелуй номер два. Может быть, присядем? – У стены стоял небольшой, отороченный бахромой мягкий диванчик. Это была подходящая комната для свидания. Ее освещали косые лучи холодного заходящего солнца. – Поцелуй номер три.
– Я не должна была позволять тебе входить сюда, – сказала Диана. Ей было хорошо в его объятиях, она поправила ему выбившуюся седую прядь.
– Ты позволила мне войти сюда, потому что хотела меня видеть.
– Боюсь, я очень хотела тебя видеть.
– Ну и чудесно!
– Но это же нелепо, Денби! Такие разговоры кончаются постелью…
– Ну и замечательно!
– Но это не то, к чему мы стремимся.
– Посмотрим. Это не к спеху. Я пока что три раза тебя поцеловал. Очередь за четвертым поцелуем.
Денби начал расстегивать ее платье. Ее рука затрепетала, пытаясь остановить его, и затихла. Пробравшись сквозь белые кружева, он прикоснулся к ее груди. Они замерли, пристально глядя друг на друга широко открытыми затуманенными глазами.
В то же мгновение Диана с силой высвободилась из его объятий и выпрямилась. Однако платье она не поправила, и оно так и осталось расстегнутым на груди.
– Попробуем поговорить разумно. Расскажи мне о себе. У тебя была девушка, и она уехала в Австралию, так? Когда она уехала?
– Около четырех лет назад.
– Вы долго были вместе?
– Три года.
– Как ее звали?
– Линда.
– И ты не собирался на ней жениться?
– Нет.
– Почему?
Денби подумал. Между тем рука его, отброшенная резким движением Дианы, подкралась к краешку юбки и тихонько скользнула вверх по ноге. Диана была одета сегодня в другое платье, еще более элегантное, из светло-бежевого плотного шелка, с пуговицами сверху донизу. Удобное.
– Она не хотела. И я считаю, что мне невозможно жениться снова.
– После… Гвен?
– После Гвен.
Диана вздохнула.
– Линда не ревновала тебя к Гвен?
– Ни к кому она не ревновала. Она была веселая девочка.
– Интересно, может, ты и обо мне так же думаешь? И ты с тех пор один?
– С тех пор один.
В сущности, Денби не чувствовал себя лгуном. Ну, кое в чем соврал мимоходом. Когда тот же вопрос Диана задала ему в танцевальном зале, он сбросил со счетов Аделаиду, покамест, конечно. Возможно, его побудила к этому и забота о той же Аделаиде. Диана была прелестным подарком. Там видно будет, как у них все сложится, а пока беспокоиться не о чем. Нет нужды отпугивать Диану с самого начала.
Денби играл свою роль дерзкого обольстителя как во сне. Он и сам точно не знал, чего он добивается от Дианы. То есть добивался он близости с нею, и не какой-то платонической, а самой земной, откровенной близости. Но как осуществить это, он не задумывался и даже не представлял себе. Он просто шел на поводу у своих чувств, поступал как заблагорассудится; нынче утром он почувствовал непреодолимое желание позвонить Диане, и он позвонил и попросил ее встретиться с ним.
Денби не испытывал особенных угрызений совести из-за того, что соблазняет чужую жену, хотя вообще-то предпочитал этим не заниматься. Он считал, что нельзя никому причинять боли, но, если сохранять благоразумие, никто и не пострадает, зато любовники принесут друг другу много счастья, свежего, нежданного, можно сказать, дарового. Была особая прелесть в том, чтобы провести безмозглую старуху жизнь, и Денби очень радовался, когда ему это удавалось, он чувствовал себя поистине благодетелем – благодетелем Линды, благодетелем Аделаиды. А почему бы не облагодетельствовать и Диану, если все в ней выдает скучающую женщину, которой некуда себя деть? Было очевидно, что ей очень хочется встретиться с ним снова. Что же касается Аделаиды, то почему бы не совместить их обеих? Да и рано ломать над этим голову. Вдруг у них с Дианой ничего не получится. А если получится, он может увлечься ею гораздо сильнее, чем теперь. Решать проблемы он будет по мере их возникновения. Кроме того, мысль о том, что он наставит рога Майлзу, не замедлившая прийти ему в голову, была очень заманчива. Так его ничего не связывает с Майлзом. А теперь открывалась прекрасная возможность сопричастности Майлзу, пусть без его ведома, без его на то доброй воли.
– Любовь имеет начало, середину и конец, – сказала Диана. Она удержала его нетерпеливую руку.
– Хорошо, ну так давай же хотя бы начнем.
– Женщины всего хотят навечно.
– Женщины имеют несносную привычку уходить от конкретного разговора. Так когда и где мы начнем?
Безусловно, в этом-то и заключалась вся сложность. Он бы предпочел не встречаться с Дианой в доме у Майлза. Однако в его собственном была Аделаида.
– Мне бы хотелось избежать всяких недоразумений, Денби. Ты мне очень нравишься. Я чувствую себя счастливой…
– Вот это ты замечательно говоришь!
– Я хочу продлить это счастье. Не испортить его… Ты мог бы стать моим другом… Таким романтическим другом, знаешь… Пожалуйста, давай останемся друзьями.
– Ну что ты мне заладила про дружбу, это ведь кощунственно – все равно что транжирить жизнь и совершенно не чтить богов. Признайся, ты сама себе не веришь, Диана. Мы же прекрасно ладим, правда? Это не часто бывает, согласись.
Денби и в самом деле поражала необыкновенная легкость их общения – прямо-таки безукоризненный импровизированный спектакль. Он упивался их разговором. Он уже совершенно забыл, как восхитительно флиртовать с умной, тонкой женщиной.
– Мне бы хотелось, чтобы ты был моим другом, близким человеком, без всяких неприятностей, был бы…
– С таким же успехом я могу быть близким человеком, став твоим любовником, даже еще более близким, надеюсь.
– Нет. Это приведет к неприятностям, и я тебя потеряю.
– По крайней мере меня радует, что ты перешла от сослагательного наклонения к будущему времени.
– Нет-нет, я не имела в виду…
– Во всяком случае, я не вижу особенной разницы между тем, чем мы сейчас занимаемся, и постелью.
– Мужчины всегда так говорят. Сам знаешь.
– Так что же, нам встречаться, не притрагиваясь друг к другу?
– Нет, я хочу к тебе притрагиваться, целовать тебя. И больше ничего. То есть я хочу большего, но считаю, что это будет безумие.
– В таком случае давай будем безумными. Я знаю, чего хочу. От всех этих объятий и поцелуев я на стенку полезу.
– О господи. Наверное, мне не нужно было с тобой встречаться.
– Ну-ну. Ты слишком далеко зашла, Диана. Ты ведь любишь жизнь, как и я. Ты не сможешь отобрать меня у себя теперь, когда ты заполучила меня. Правда?
Она долго вглядывалась в окно, залитое холодным солнечным светом, потом медленно повернула голову к Денби:
– Нет.
Она порывисто обняла Денби и припала к его груди. Денби смотрел на серебристо-золотые волосы, которые разметались по рукаву его пиджака. Крепко сжав Диану в объятиях, он провел подбородком по ее лицу, пытаясь поймать губы.
– Поцелуй номер…
Диана, уклоняясь от поцелуя, опустила голову, и Денби неожиданно увидел прямо перед собой темноволосую худенькую женщину, которая в полной растерянности стояла на пороге гостиной.
Он отстранился от Дианы, легонько сжал ее руку и кашлянул. Диана медленно подняла голову, оглянулась и с затуманенными глазами, в которых угадывалось отчаяние, принялась совершенно спокойно поправлять платье.
– О, простите, пожалуйста, – натянуто, чуть заикаясь, сказала стоящая в дверях женщина. Она нерешительно повернулась, собираясь уйти.
– Не уходи, – сказала Диана. Она поднялась с диванчика, Денби тоже встал. – Денби, это моя сестра, Лиза Уоткин. А это – Денби Оделл.
– А, привет… – поколебавшись, она протянула руку, и они обменялись с Денби крепким рукопожатием.
– Здравствуйте. Я и не знал, что у тебя есть сестра, – произнес Денби, стараясь вести себя как можно непринужденнее.
Лиза, которая стояла, прижав руку к груди, казалась более огорошенной и расстроенной, чем Диана. Она озабоченно смотрела на сестру. Неожиданно они улыбнулись друг другу, и улыбка обнаружила их неуловимое сходство. Только улыбка Дианы была вялой, вымученной, а улыбка Лизы – открытой и какой-то первозданно непосредственной.
– Ну ладно, я пошла наверх. – Лиза неловко взмахнула рукой, будто хотела поймать муху, и скрылась за дверью, не взглянув на Денби. Дверь захлопнулась, и шаги стихли.
– Вот черт! – сказал Денби.
– Ничего, – устало улыбнувшись, ответила Диана.
Мгновенно остыв, они оцепенело стояли друг против друга.
– Она доложит Майлзу?
– Нет. Я скажу, что ты заходил.
– Надеюсь, без подробностей?
– Без подробностей.
– Лучше придумать какой-нибудь предлог. Скажи, я забегал передать, что завтра Бруно ждет его не в одиннадцать, а в полдвенадцатого. Ты уверена, что она не расскажет Майлзу?
– Уверена. Она отнюдь не болтлива. Отнюдь.
– Она на тебя не очень похожа. У нее такой болезненный вид.
– Да, она долго болела. Сейчас все слава Богу.
– Одна сестра хорошенькая, другая дурнушка.
– На самом деле она красивая, но это нужно разглядеть.
– Она намного старше тебя?
– На четыре года моложе.
– Никогда бы не сказал. В гости пришла?
– Нет. Она здесь живет.
– О черт, Диана. Как же нам все устроить?
– А кто сказал, что нужно что-то устраивать?
– Не начинай все сначала. Знаешь, милая, пожалуй, я пойду. Что-то мне стало не по себе, сестра Лиза на меня подействовала. Но мы с тобой скоро увидимся, хорошо? Ничего не решай и не беспокойся. Там посмотрим, как быть. Только нам нужно встретиться.
– Да, Денби, может быть, ты и прав.