– Я отвечу тебе, – жестко сказал он. – Моя мечта выходит замуж. За другого. А что касается успеха, то я не в силах менять установленные правила игры. А они таковы, что быть честным экономически невыгодно, а для меня невозможно. Честные люди покупают на рынке докторскую колбасу и тешат себя мыслью, что когда-то она была самой престижной колбасой в стране. Честные люди не могут дать своим детям достойного образования и тихо провожают близких в мир иной, осознавая, что не смогли купить лекарство, которое бы их спасло. Они даже не представляют, как заработать такую сумму на лекарства. Мне жаль их, но я не могу быть одним из них.
Он уже не мог остановиться.
– Надеюсь, когда-то честность будет востребована обществом, но честных людей к тому времени, видимо, не останется. Будем надеяться на будущие поколения. Я прекрасно тебя понимаю: те люди, которые окружают меня, не достойны уважения, но человек, обеспечивающий нам "крышу" – один из самых известных и влиятельных чиновников. Я не революционер и не собираюсь изменять общество, не питаю иллюзий на этот счет. Помнишь фильм "Уолл-стрит", где главный герой примерно так и говорит: "Мы можем провозглашать разные благородные лозунги, но никогда не должны забывать, что движущей силой общества является алчность!"?
Я с грустью подумала о себе. Была ли я честна, хотя бы сама с собой, давая согласие Антону выйти за него замуж? Но, если откровенно, перспектива кушать докторскую колбасу меня не прельщала. И все-таки что-то не позволяло согласиться с Олегом.
– Возможно, ты прав, я тоже не праведница. И тем не менее я не могу с тобой согласиться. У меня нет таких весомых аргументов, чтобы противопоставить их твоим, но чувствую, что что-то не так в твоих словах. Ты становишься страшен, когда говоришь такое. Не могу поверить, что иного пути нет.
Олегу надо отдать должное, он сумел остановиться. И, подводя итог нашему разговору, сказал:
– Спасибо, что выслушала. Я сознательно говорил так откровенно, хотел, чтобы узнала меня лучше. Жизнь научила меня быть жестким и даже жестоким с врагами. Я такой, какой есть. Но я люблю тебя и, значит, могу быть нежным и добрым. Не смею препятствовать тебе, но у нас есть несколько дней, и я продолжаю надеяться…
Я смотрела на Олега и прислушивалась к себе. Передо мной сидел искренне любящий, умный, талантливый и красивый мужчина. Не об этом ли я мечтала всю жизнь? Но этот мужчина был бандитом. Бр-р-р!
– Пойми, Олег, – тихо проговорила я. – Я не героиня из исторического романа, ожидающая мужа из многолетней ссылки. Я обычная женщина, мечтающая о простом бабьем счастье: семейный ужин, забавные и красивые детки, заботливый муж. Носить передачи в тюрьму, а когда-то может такое произойти, не по мне. Прости.
Олег не выразил огорчения, широко улыбнулся и сказал:
– А ты сегодня потрясающе выглядишь!
Наконец-то заметил! Он щедро вознаградил официанта чаевыми, галантно подал мне плащ и, больше не говоря ни слова, отвез меня домой.
ОЛЕГ. И тогда они придумали любовь
Рима записала номер моего мобильного телефона, но не позвонила. Время меняет людей. Два года назад я, вероятно, позвонил бы ей сам, уговаривал бы отказаться от свадьбы и любить только меня. Но сейчас я понимал – это должно быть ее решением.
За день до свадьбы Шеф (ранее я называл его главарем, а настоящее имя вам и не нужно) заметил мое тоскливое настроение и поинтересовался, чем оно вызвано. Я не стал ничего скрывать, между нами сложились, в некотором роде, доверительные отношения. У нас не бывают по-настоящему доверительных отношений, и тем более дружбы, но полагаться друг на друга мы просто обязаны, в противном случае судьба нашей компании (не могу говорить применительно к себе слово "банда") была бы незавидной.
– Что ни делается, все к лучшему, – сказал Шеф и пояснил: – Семья, дети – это, в конечном итоге, твоя уязвимость. Ни нам, ни тебе это не нужно. Если нужна женщина, купи. Это сейчас не проблема.
Он прав. Женщина в наше время превратилась в товар. Неприятно признавать, но это так. И как с любым товаром, с женщинами сейчас делают все, что угодно. Косметические операции, средства для похудения, салоны красоты напрочь уничтожают женскую индивидуальность. Недавно показали по телевизору отечественную поющую кинозвезду. Ее восьмидесятилетний череп обтянут кожей, в губы вколото несколько килограммов силикона, и из очаровательной приятной старушки она превратилась в оскаленный живой труп из фильма ужасов. Но больше всего удручает, что женщины сами соглашаются с этим. Любовь превращается в сделку, брачный контракт – в обязательный атрибут семейной жизни.
Один знакомый с гордостью заявляет, что его жена из бывших проституток. Он мотивирует свои рассуждения тем, что она в свое время "накувыркалась" (его терминология), получила нужный ему опыт и глядеть по сторонам не собирается. Она, видите ли, его ценит!
– А возьмешь невинную и якобы порядочную девушку, нахлебаешься, – поучал он меня. – Она ведь еще не нагулялась!
Я не из тех, кто осуждает проституток, это их работа, и бог им судья. Но не о них ведь речь. Есть другие, порядочные женщины. Настоящие! Такие, как Рима, например.
Увидев мою вытянувшуюся физиономию, Шеф глубоко вздохнул и начал делиться мудростью:
– Пойми, женщин можно условно разделить на три категории: тех, о ком мечтают, тех, на ком женятся, и шлюх. Начнем с последних. Быть шлюхами – их призвание. Оставь иллюзии, типа того, что "нужда заставила их выйти на панель". Посчитай, средняя по классу проститутка зарабатывает за ночь не менее пятидесяти баксов, работает она, скажем, двадцать дней в месяц, получается тысяча. Минимум! Заметь, они на работу ходят голодными, знают – клиент накормит, а они сэкономят. А теперь вспомни, сколько ты зарабатывал на рынке. Ни за какие твои моральные коврижки они от своего заработка не откажутся. Но есть женщины, которые будут жить впроголодь, считать каждую копейку, но на панель не пойдут никогда. Эти как раз из второй категории. Если их приодеть, умыть, причесать, то они ничем не уступят шикарным шлюхам. Эти женщины и созданы для семьи. Если проявлять о них хотя бы минимальную заботу, обеспечить материально, то получишь то, что называется классической семьей: горячий ужин, сопливые дети, податливая жена. А вот о первых разговор особый. Мы можем гоняться за ними всю жизнь, тратить огромные деньги и, может быть, в конце концов жениться, но удовлетворения и покоя не видать никогда. Их называют просто – стервы. Вот и все. Выбор невелик.
Вы знаете, в нашем кругу не принято произносить слово "любовь". Не принято, и все тут. Если вам взбредет в голову порассуждать на эту тему среди живущих "по понятиям", то можно считать, что вы "попали". Последствия не предсказуемы. Но в глубине души каждый бандит мечтает о своей любимой женщине. Даже Сироп.
Но Шеф не уголовник, он из бывших, тех, что ловили уголовников. Его биография мне неизвестна, у нас на эти темы не распространяются, но кое-что я все-таки узнал. Прошел Афган, дослужился до полковника, кому-то там не угодил, и его выкинули. Тем не менее его знания и опыт в наше время оказались весьма востребованы. Естественно, от человека с такой биографией не ждешь романтических идей, но и с таким цинизмом я столкнулся впервые.
– А как же любовь, Шеф? – спросил я его. – Думаю, и вы когда-то любили. В школе хотя бы.
Шеф смеялся долго, от всей души, всхлипывая и утирая слезы.
– Как все-таки ты молод, Олег! Любовь изобрели женщины. Мужчина по природе своей изначально ориентирован на силовое, или, скажем так, волевое решение проблем. Женщинам это не дано от природы. Возьмем, к примеру, наших предков. Возвращаясь с охоты на мамонта, он сначала наедался сам, а потом решал, кого из женщин накормить. Что оставалось женщинам в такой ситуации? Отнять добычу силой она не могла, умирать от голода не хотела, плюс к тому инстинкт сохранения потомства. И тогда женщина призадумалась, как сделать так, чтобы мужчина приносил мамонта именно ей, подчинялся только ей и умирал только за нее. Построить какие-то логические умозаключения, разработать альтернативные формы совместного сосуществования женщине не дано.
И тогда они придумали любовь! Выдающееся изобретение, сравнимое разве что с возникновением религии. Это открытие не надо было доказывать, утверждать силой, обосновывать научно. Его особенность именно в иррациональности. Многочисленные попытки осмыслить это явление, придать ему логические формы терпели крах. За многие века женщины отточили свое мастерство, заставляя нас совершать ради них немыслимые для здравого ума поступки, идти на подвиги, сочинять стихи, завоевывать страны. Знаешь, почему женщины так радуются, когда им дарят цветы? Это признание доказательства их власти. Если мужчина готов потратить деньги на цветы, по сути бесполезную в повседневной жизни вещь (заметь, при первых признаках увядания они без малейшего сожаления отправляют их в мусорную корзину), значит, по их мнению, он будет тратить деньги и на другие ее капризы. Логика чисто женская, но она имеет место быть. Ты скажешь, что, как правило, именно мужчины бросают женщин. Это верно. Но бросают тех, которые, выйдя замуж, посчитали, что дело сделано. И только выдающиеся из них, истинные профессионалы в том, что называется словом "любовь", способны до последних дней жизни не просто удерживать мужчину возле себя, а заставлять поклоняться ей, как богине. Но суть все та же, любовь есть средство подчинения мужчины женщине для удовлетворения ее повседневных потребностей. Я не склонен обвинять женщин в коварстве. Жажду власти над мужчиной и инструмент этой власти под названием "любовь" они и сами не осознают в достаточной мере. В них это заложено генетически, от их праматери Евы. Тебе выбирать, быть рабом или оставаться самим собой.
Забавная философия Шефа, имеющая под собой, согласитесь, прочный логический фундамент, произвела ошеломляющее впечатление. Но соглашаться не хотелось.
– А как же дети, Шеф. Я буду банален, но дети – наше будущее. Ведь ради них вся суета, в конце концов.
Шеф был непреклонен.
– Ты не путай понятия, Олег. Если хочешь иметь семью, то препятствий чинить не буду. Женись, заведи пару ребятишек. Отвезешь к себе на родину, обеспечишь материально. Будешь периодически навещать. С нашей работой они здесь ни к чему. Ты и сам это понимаешь. А вот от любви ты себя убереги. Ясный ум и твердая воля тебе еще пригодятся.
О чем спор? Любимая меня отвергла, выбрав более респектабельный, комфортный вариант. Выходит, что Шеф прав?
Но на свадьбу я все-таки пошел. Точнее, на регистрацию во Дворец бракосочетания.
Рима восхитила своей красотой. Белое свадебное платье украшает любую девушку, но Рима выглядела просто умопомрачительно.
Впервые увидел ее жениха. Предположения подтвердились: он производил впечатление респектабельного, знающего себе цену человека, добившегося исключительно выгодной сделки, сулящей ему хорошие прибыли. Регистрация брака проводилась по всем правилам: дорого, помпезно и фальшиво. Длиннющие лимузины, огромное количество голландских роз, так нелюбимых Римой, ленты, венки, пажи. Торжественное мероприятие пыталась оживить толпа приглашенных артистов и даже известный телешоумен.
– За десять штук любая звезда будет перед тобой выкаблучиваться! – слова Шефа.
Девочки из агентства моделей в символических шортах и с аксельбантами на голых плечиках рассыпали лепестки роз под ноги молодоженам. На лицах родственников застыла маска радостного возбуждения, а в глазах читалась мысль: "Все ли предусмотрено?! Ничего не забыли?!" Любая свадьба запоминается почему-то допущенными на ней проколами: "Ужас, кольца забыли дома!" или: "Жених наступил на подол платья невесты! Она чуть не упала!"
Я пытался быть незамеченным, но от дяди Жени укрыться не удалось. Он крепко пожал руку, долго и испытующе смотрел в глаза.
– Хорошо, что пришел. Уважил старика.
Я чувствовал себя неловко, считая, что дядя Женя обижен на меня.
– Примите поздравления со свадьбой дочери…
Но он прервал:
– Надеюсь, ты будешь сильнее.
Что он имел в виду, узнать не удалось. Дядя Женя неожиданно развернулся и направился в толпу гостей и родственников. Его жена бросила на меня неприязненный взгляд, но это уже не имело никакого значения.
Подойти к Риме не представлялось возможным. В голове звучали слова дяди Жени о том, что я должен быть сильнее. Вероятно, он подразумевал нечто другое, но мои мысли были заняты лишь одним: через несколько минут я навсегда лишусь своей мечты!
Я заметил, что Рима вошла в комнату для невесты, а ее подружка-свидетельница вспомнила о какой-то мелочи и оставила ее одну. Знаю, мужчинам не положено входить в комнату для невесты, но это был единственный шанс. В толчее и праздничной неразберихе мне удалось проникнуть к ней незамеченным.
– Наконец-то, – произнесла Рима, – думала, ты так и не решишься подойти.
Она говорила почти шепотом, взволнованно, но и без страха, что нас застанут. Я растерялся, не в силах вымолвить хоть слово. Рима откинула вуаль, притянула к себе мое лицо и поцеловала. Я попытался что-то сказать, но она закрыла мне рот рукой.
– Прости меня, Олег, я тоже тебя люблю. Но не могу быть твоей. Прости и уходи, – она отпрянула от меня и отвернулась к окну.
Я молча развернулся и вышел, надеясь, что никто меня не заметил, но затылком почувствовал чей-то колющий взгляд. Я знал, это был дядя Женя.
РИМА. Не хуже наших
Свадьба прошла в традиционном стиле, с подарками, длинными речами, бесконечными сменами блюд, дежурными, как принято на свадьбах, анекдотами, шумными музыкантами, болтливым и совсем не остроумным тамадой. Говорят, он бывший замминистра культуры, блестяще играет на фаготе, и пригласили его в качестве свадебного генерала. Однако гости смеялись его скабрезным шуточкам на тему невинности невесты и вредности тещи. Пошлость становится обычным атрибутом даже в кругу таких уважаемых людей (мама с гордостью перечисляла фамилии действующих и бывших министров, академиков и депутатов, пришедших на свадьбу).
Все они с большим почтением пожимали папе руку, что, не скрою, было очень приятно, и снисходительно похлопывали по плечу отца Антона, однако это его нисколько не задевало, он только излишне суетился, пытаясь изо всех сил угодить почетным гостям. Подруги единодушно одобрили мой выбор, обратив внимание на респектабельность и услужливость новоявленного мужа. Все прошло так, как хотелось маме. Ничто не омрачило праздник. Плавное течение торжественного мероприятия проходило, как говорят космонавты, "по траектории, близкой к расчетной". И только неожиданный приход Олега во Дворец бракосочетания повлиял на мое настроение, а еще слова папы в момент выхода жениха и невесты, сказавшего тихо, но очень твердо:
– Ты ни о чем не жалеешь, дочка?
Неужели он заметил Олега и о чем-то догадался? Но я ответила не менее твердо, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Я ни о чем не жалею, папа.
Эти мысли не выходили из головы весь праздничный вечер, мне стоило немалых усилий придать лицу беспечное и радостное выражение.
После торжества мы с друзьями Антона и моими подружками поехали на нашу квартиру "догуливать" свадьбу. Я с радостью поддержала эту идею, меня нисколько не вдохновляла перспектива оставаться сегодня с Антоном наедине. Я еще ощущала на губах вкус поцелуя Олега, чувствовала тепло и силу его рук.
Пожалуйста, не питайте иллюзий на мой счет, я современная столичная девушка, а не святая дева. Но честность не самое последнее качество, ценимое мной. И никому, а в первую очередь самой себе, я не давала повода думать обо мне как о легкомысленной и непорядочной особе. Мои отношения с Антоном будут чистыми и честными, я так решила, и так будет, можете не сомневаться. А поцелуй Олега был прощальным жестом моей романтической юности. Вот и все.
Застолья длились несколько дней, гости продолжали прибывать из разных уголков страны и даже из-за границы.
Из всей череды многодневных застолий необходимо выделить одно. Антон с утра был сам не свой и инструктировал меня до изнеможения.
– Дорогая! – Мне кажется, это слово он воспринимал буквально. – Сегодня самый важный день в нашей жизни. Будут такие люди, от которых зависит все!
В этот день мы выехали куда-то за город, я впервые видела этот живописный уголок. Это была охраняемая зона, военный патруль еще на дальних подступах тщательно проверял автомобили, сверяя фамилии пассажиров со списком. Когда мы приехали на место, я ахнула: в центре большой лужайки стоял дворец, напоминавший Лувр или Зимний дворец в миниатюре.
Уже войдя в роскошный мини-дворец, Антон прошептал, что, возможно, будет Сам.
В газетах его должность указывалась ежедневно, видимо, чтобы читатели, или, как принято сейчас говорить, электорат, не забывали об этом. Но в некоторых кругах, куда, как я поняла в дальнейшем, мечтал попасть Антон, почему-то не принято было называть его по должности, говорили: Сам, ноль первый (почему первый я поняла, но почему впереди надо добавлять цифру ноль так и осталось загадкой). Еще его называли Большой и Папа. У нас был уже отец народов, и, видимо, чтобы не путали, и применяют простое и трогательное слово "папа".
Сначала гостей оказалось не много, человек семь или восемь, но это были очень важные "шишки", я догадалась об этом по выпученным глазам свекра и бледному лицу Антона. Прибывающие гости вежливо и учтиво здоровались с папой и сухо пожимали руку отцу Антона. Чуть позже приехали какие-то старички, которые, как я поняла, давно знали моего отца. Они расселись в сторонке и обменивались репликами. Отца Антона не пригласили в этот круг, но он был этим даже удовлетворен. Большой не приедет, сообщил его помощник, какие-то важные государственные обстоятельства помешали разделить нашу семейную радость.
Мероприятие продлилось недолго, скучные и абсолютно непонятные разговоры стариков выслушивались присутствовавшими здесь "шишками" с напряженным вниманием, тосты были на первый взгляд простыми и банальными, но в них проскальзывал какой-то не понятый мною, особый смысл. В такие минуты Антон крепко сжимал мой локоть (кстати, почему у мужчин в минуты волнения потеют ладони?). И только после слов какого-то старика, что, мол, "неплохой у тебя зять, Ильич", Антон облегченно вздохнул.
Постепенно наша жизнь входила в обыденное русло, Антон старался быть заботливым мужем, корректным и покладистым. Его мысли были заняты предстоящей поездкой за рубеж, а также будущей и, как он надеялся, блестящей карьерой. Я уволилась из издательства и пребывала в состоянии созерцательного бездействия. От создания будущего ребенка мы решили единодушно воздержаться, чтобы не осложнять наше буржуазное пребывание в Европе.
Наконец, мамина мечта свершилась – мы уехали в Европу.
Нам довелось объехать чуть ли не полконтинента.