Во дворе Ричард включил садовый распылитель. Жара ушла, городские власти сняли ограничения на воду, и теперь из всех садов доносился запах влажной земли, от которого становилось тоскливо на душе - вспоминалось все, что ты когда-то имел и потерял. Чай был давно готов, Рей ждала, но Лайле было так холодно, что идти в столовую не хотелось. Беременным она гадала дважды. В обоих случаях на поверхности воды появлялся знак крошечного неподвижного ребенка. Затем знак опускался на дно чашки. Разумеется, Лайла лгала, но когда она начинала непроизвольно всхлипывать, клиентки принимали это за слезы радости за них. Если знак ребенка появлялся в третий раз, Лайла вновь не находила в себе сил сказать, что ребенок, которого она видела, не двигается, не дышит и не открывает глаз. И Лайла решила, что, как бы ни легли чаинки на сей раз, она скажет Рей только о ее беременности, и больше ничего. Она возьмет с нее двадцать пять долларов, свернет их и положит в карман, а когда Рей уйдет, будет стоять, прислонившись спиной к двери, и плакать. Когда собираешься кому-то сказать, что теперь его жизнь кардинально изменится, можно не торопиться. К тому же солнце светило так ярко и ласково, что Лайла тихо выскользнула за дверь и побежала через патио к мужу, чтобы обнять его, крепко-крепко прижаться.
После гадания Рей очень хотелось с кем-нибудь поговорить, но Джессап в дружбу не верил, а потому поговорить ей было не с кем.
"Знаешь, что обычно бывает? - говорил он. - Как только у тебя появляется друг, так сразу ему что-то от тебя надо. Потом тебе начинают рассказывать о своих бесконечных неприятностях. А уж после этого берегись: они понимают, что наболтали лишнего, это начинает их беспокоить и ты им больше не нужен, так как знаешь все их секреты".
Но сейчас Рей отчаянно хотелось иметь подругу, женщину, которая сказала бы ей, что Лайла ошиблась. Но по здравому размышлению Рей пришла к выводу, что любая женщина сказала бы ей, что распухшие ноги и камень внизу живота - не что иное, как признаки беременности. Теперь задержка составляла четыре недели. Рей потеряла вкус к кофе. Однако больше всего ее страшила не сама перспектива беременности, а то, что придется рассказать обо всем Джессапу, который на дух не выносил детей. Он называл детей мелюзгой и частенько говорил, что сирот следовало бы сажать на плавучие льдины и отправлять в холодное синее море.
Как-то раз Рей чуть было не сказала Джессапу, что он будет отцом. Они тогда жили в Мэриленде, в квартире с садиком. Стоял жаркий сентябрь, и вокруг не было ни души - люди находились там, где работали кондиционеры. Это была их первая квартира, и Рей хотелось, чтобы все было, как полагается. Она научилась готовить - настоящий подвиг для нее, так как от матери она практически ничему не научилась. Каждый раз, когда Кэролин отправлялась на кухню, Рей разражалась слезами: один только вид матери, нарезающей лук или тянущейся к бутылке с оливковым маслом, выводил Рей из равновесия. С каким удивлением узнала бы теперь Кэролин, что ее дочь покупает свежую голубику, чтобы сварить из нее джем, сама выращивает томаты для супа гаспаччо и плавит шоколад, чтобы взбить из него мусс. Когда Джессап приходил с работы, стол был уже накрыт, свечи горели. Но сначала Рей приходилось ждать, когда Джессап приведет себя в порядок. Он работал в строительной компании и еще в какой-то местной школе, поэтому приходил домой, весь пропитанный красной пылью. Каждый вечер, пока Джессап отмокал в ванне, Рей смотрела, как постепенно оплывают свечи, и думала о девчонках из школы, с которыми приходилось встречаться Джессапу. Рей была уверена, что если когда-нибудь она его потеряет, то навсегда запрется в комнате с кондиционером и уже не выйдет оттуда. А то, что она теряет Джессапа, Рей чувствовала постоянно, даже когда из кожи вон лезла, чтобы ему угодить.
Однажды вечером она подала на обед эскалопы с молодой фасолью. Джессап взял вилку и принялся задумчиво возить ею по тарелке, словно не знал, что делать с едой. Он сильно загорел, работая на свежем воздухе, его голубые глаза сияли ярче обычного.
- Да-а, - произнес он, пытаясь поддеть на вилку фасолину, - тебе что, нравится вся эта возня?
Рей все утро потратила на то, чтобы найти хорошие эскалопы; в духовке доходил малиновый кекс.
- Я думала, ты любишь эскалопы, - робко сказала она.
- Я? - удивленно спросил Джессап. - Дая лучше гамбургер съем.
Джессап все-таки съел эскалоп, но Рей видела, что для этого ему пришлось сделать над собой усилие. И тогда она забросила поваренную книгу - в конце концов, зачем разбиваться в лепешку для того, кто не в состоянии отличить gato au chocolat от замороженного торта фирмы "Сара Ли". Однако, перестав готовить еду, Рей вскоре обнаружила, что ей нечего делать, кроме как смотреть на часы и ждать Джессапа. Каждый день, когда он возвращался с работы, Рей так этому радовалась, что, не дожидаясь, когда он примет ванну, тянула его на пол, где они занимались любовью, после чего Рей была вся вымазана красной грязью, которую притаскивал на себе Джессап. Потом он шел в ванную комнату, а она оставалась на кухне, не в силах понять, почему ей так одиноко, а когда ванна была готова и Джессап звал Рей к себе, она закрывала глаза и делала вид, что не слышит. Через какое-то время он, должно быть, решил, что ей просто нравится бывать одной, поскольку, как бы сильно он ее ни хотел, получив удовлетворение, Джессап оставлял ее одну, словно они были незнакомы.
Именно тогда Рей начала подозревать, что забеременела. Появились некоторые признаки: месячные приходили с опозданием, к тому же она поправилась на целых пять фунтов. Но самым поразительным было то, что Рей внезапно захотелось поговорить с матерью. Однажды, когда Джессап был на работе, Рей позвонила домой. Голос матери, которая сняла трубку, пронзил Рей насквозь. Сделав над собой усилие, она небрежно бросила:
- Это я. Мы живем в Мэриленде.
- Замечательно, - отозвалась Кэролин. - А отец меня уверял, что вы в Калифорнии. Он считает, что таких людей, как твой Джессап, непременно тянет на Западное побережье.
- Мама, - сказала Рей, словно со времени их последнего спора не прошел целый год, - я звоню тебе не для того, чтобы говорить о Джессапе.
- Я все пыталась понять, почему ты с ним сбежала, но не смогла, - ответила мать.
- Вот и не пытайся, - сказала Рей. - Тебе никогда этого не понять.
- Ты не могла бы позвонить отцу и сказать, что сожалеешь о том, что сделала? Скажи ему, что совершила ужасную ошибку.
- Но я не совершала никакой ошибки! - воскликнула Рей.
- Значит, возвращаться домой ты не собираешься? - спросила Кэролин.
- Не знаю, - честно призналась Рей.
- Впрочем, это не имеет значения, - заметила Кэролин. - Отец все равно не разрешит тебе вернуться, пока ты ему не докажешь, что изменилась в лучшую сторону.
- А ты с ним согласна? - спросила Рей, почувствовав, что ее бросает в жар.
Кэролин не ответила.
- Мама! - настаивала Рей. - Ты с ним согласна?
- Да, - ответила Кэролин, - согласна.
Возле дома послышался шум подъехавшего "олдсмобиля". Рей подошла с телефоном к окну и приподняла занавеску. Джессап уже вылез из машины и теперь снимал голубую хлопчатобумажную куртку.
- Мне нужно идти, - сказала Рей.
- Я еще не закончила, - возразила мать. - Ты что, не понимаешь?
Джессап был уже возле двери; постучал, но Рей не ответила, и он принялся шарить в кармане в поисках ключа.
- Я позвонила тебе, чтобы сказать, что со мной все в порядке.
Но еще никогда в жизни Рей не было так одиноко. Сейчас войдет Джессап и, если узнает, что она говорила с Бостоном, устроит ей сцену. Скорее всего, он предложит ей сесть в автобус и катиться в свой Бостон, если уж ей так здесь надоело. Рей знала, что сделать этого она не сможет: в ее бывшей комнате наверняка сменили мебель, да и замки на дверях тоже поменяли.
- Ты мне только за этим позвонила? - тихо спросила Кэролин, словно надеялась, что сейчас Рей скажет, как скучает но ней.
- Мне правда нужно идти, - ответила Рей, повесила трубку и побежала открывать Джессапу дверь.
В ту ночь она не могла уснуть. Она сидела в столовой, не включая свет, держа телефон на коленях. Она набрала код Бостона, затем номер справочной метеосводок. В Бостоне было гораздо холоднее - всего четыре градуса, - к утру иней покроет газоны и капустные грядки в огородах позади домов. По ночам, когда Рей не спалось, она просила Джессапа обнять ее, что он и делал. Он даже мог посидеть с ней и посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору, если бывал в хорошем настроении. Однако в тот день Рей хотелось видеть только одного человека - свою мать. Закрыв глаза, она ощущала запах ее духов, чувствовала, как холодны подоконники в ее спальне на третьем этаже, когда в небе сияет полная луна, а на стекле образуется паутинка инея.
Начало светать, и Рей прошла в ванную. Заметив следы крови у себя на ноге, она села на край ванны и расплакалась. Небо стало жемчужно-серым и ночные сверчки еще не умолкли, когда Рей забралась в кровать и легла рядом с Джессапом. Тот спал, так крепко вцепившись в подушку, что даже костяшки пальцев у него побелели. Когда Рей прикрыла его простыней, Джессап проснулся.
- Мне снился сон, - пробормотал он.
- Знаю, - ответила Рей. - Я на тебя смотрела.
- Было лето, - продолжал Джессап. - В небе сиял миллион звезд, а я стоял и ждал тебя возле твоего дома, но ты меня не видела.
- Я тебя видела, - сказала Рей, обняв Джессапа, но он уже спал.
После той ночи Рей не раз пробовала заводить разговор о детях, однако реакция Джессапа каждый раз была одинаковой.
- Посмотри на меня, - говорил он. - Я что, похож на чьего-нибудь отца?
И Рей приходилось признать, что не похож. Даже в самых смелых мечтах она не могла себе представить, чтобы Джессап менял пеленки в два часа ночи или покупал в магазине детскую кроватку.
- Ребенок сразу встанет между нами, - предупреждал ее Джессап. - Ты этого хочешь? Если так, я согласен - давай пойдем в спальню и совершим самую большую ошибку в нашей жизни.
Однако на этот раз все было по-другому. На этот раз Джессапа рядом не было, и некому было сказать Рей, что они совершили ошибку. Джессап находился в пустыне, где от лунного света ночью было холоднее, чем зимой в Бостоне. Он ворочался во сне, не зная, что решила Рей, а решила она вот что: нравится это Джессапу или нет, но ему все же придется стать чьим-то отцом.
Рей села в автобус до Барстоу в такой день, когда один только взгляд на небо наводил на мысль о небесах обетованных. Через некоторое время поток автомобилей поредел, дорога стала свободнее. Каждый пассажир автобуса нес на себе частичку пустыни, а в проходе между сиденьями уже лежал тонкий слой песка. Даже сквозь запыленные окна было хорошо видно небо невероятной голубизны, обочины густо поросли туберозой, пахнущей так сладко, что к ним слетались пчелы величиной с человеческую ладонь.
В полдень небо побелело от жара, и Рей впервые в жизни увидела настоящий мираж. Вдоль горного уступа выстроилась стая койотов, но когда Рей моргнула, их уже не было. Вдали не было ничего, кроме розового песка и низких фиолетовых туч, к тому же в это время дня койоты никогда не выходят. Обычно они дожидаются, когда спадет жара, и только тогда спускаются с гор. Они бродят небольшими стаями вокруг стоящих на отшибе домов и иногда издают странные гортанные звуки, словно умирают от одиночества.
Когда Рей вышла из автобуса, на нее обрушилась волна сухого воздуха, который едва не обжег ей легкие. Отыскав ближайшую телефонную будку, Рей принялась обзванивать все гостиницы. Съемочная группа Джессапа проживала в "Холидей-инн" на шоссе номер семнадцать, однако портье сообщил ей, что все уехали на съемки. Рей взяла такси и поехала в гостиницу, надеясь, что в номере Джессапа она сможет принять душ и заказать еду, но портье отказался дать ей ключ от номера. В общем, он был прав - кто она такая? Они с Джессапом даже не были официально женаты.
К тому времени, когда ей, наконец, принесли приготовленный на гриле сэндвич с сыром, который она заказала в ближайшей кофейне, Рей была в ярости. Похоже, Джессап специально не женился нa ней, чтобы в один прекрасный день ее вышвырнули из его номера в "Холидей-инн". Ей очень хотелось, чтобы они поженились, но Джессап считал, что это глупо. Ну что может изменить клочок бумаги? В доказательство он приводил в пример своего отца, который не требовал от матери Джессапа развода до тех пор, пока не исчез. После этого Джессап переходил к родителям Рей, которых называл самой несчастной парой на земле.
- У нас все будет по-другому, - убеждала его Рей.
Кэролин выходила замуж в голубом костюме, словно к этому времени оставила все надежды. Рей решила, что на своей свадьбе она будет в длинном белом платье.
- У нас и так все по-другому, - ответил Джессап. - Мы не муж и жена.
Обдумав его слова, Рей страшно испугалась: если Джессап внезапно умрет, у нее даже не будет права устраивать его похороны. Вся в черном, она будет стоять в сторонке в аэропорту Лос-Анджелеса, куда привезут гроб с телом Джессапа, чтобы отправить его матери в Бостон.
- Об этом не беспокойся, - сказал ей Джессап. - Если что, я пошлю матери открытку, где напишу, что завещаю тебе мой "олдсмобиль" и мое тело.
Выйдя из кофейни, Рей села возле бассейна. Если бы ее пустили в его номер, как бы она там все устроила! Она заказала бы горы фруктов и холодное шампанское. Но вместо этого Рей, пошарив в сумочке, выудила несколько монет и купила в ближайшем автомате бутылку содовой. Жара все усиливалась, и люди уже не осмеливались выходить из помещений с кондиционерами, а она так и сидела на пластиковом стуле возле бассейна - и все потому, что Джессапу, видите ли, не захотелось оформить их отношения. Больше всего ее удручало то, что он уехал на съемки, - нет ничего хуже, чем, проделав долгий путь на автобусе, выяснить, что тебя даже некому встретить.
Последний раз она совершила такую длинную поездку, когда ей было восемь лет. Они с матерью поехали в домик в Веллфлите, который Кэролин сняла на лето. Они отправились пораньше, чтобы подготовиться к приезду отца Рей. Путешествие было неприятным: Кэролин укачало и водителю пришлось остановиться на шоссе номер три. На глазах у пассажиров автобуса Кэролин стояла у обочины и пыталась справиться с приступами дурноты.
- Все в порядке, ничего страшного, - сказала она Рей, вернувшись в автобус, но Рей видела, как судорожно сжимали кожаное сиденье скрюченные побелевшие пальцы матери.
Когда они, наконец, добрались до Веллфлита, Рей тоже укачало. Затем выяснилось, что Кэролин забыла ключи, и им пришлось лезть в дом через окно. Рей стояла в темной гостиной, пока мать ощупью искала выключатель. По телу Рей бегали мурашки. Затем Кэролин уложила ее в кровать, но Рей не спалось. Она слышала стрекотание сверчков и шуршание жуков, застрявших между оконными рамами. Неровные стены дома поскрипывали, в трубе, где свила гнездо сова, слышалось глухое уханье. Кэролин тоже не могла уснуть. Она пришла в комнату Рей и села на край кровати.
- Знаешь, у тебя ведь не случайно рыжие волосы, - сказала Кэролин, закуривая сигарету. К потолку поплыли колечки дыма. - Когда я тебя носила, у меня была пара красных туфель из Италии. Носить я их не могла, потому что они были на шпильках, а у меня распухли ноги, но иногда, оставшись одна, я доставала эти туфли, чтобы просто походить в них по дому. Вот почему ты родилась с рыжими волосами.
- А вот и нет, - возразила Рей.
Шуршание светлячков стало тише, хотя из окна еще были видны крохотные огоньки.
- Спорю на что угодно, что это так, - упорствовала Кэролин.
- А если бы у тебя были темно-фиолетовые туфли? - бросила вызов Рей.
- Тогда у тебя были бы такие черные волосы, что в темноте они казались бы фиолетовыми.
- А если бы зеленые? - спросила Рей.
- Твои волосы были бы совсем светлыми, а в воде становились бы зелеными.
Засыпая, Рей забыла о происшествии в автобусе, а уханье совы теперь звучало успокаивающе, как биение сердца. Но когда к ним приехал отец, Рей начала понимать, что между родителями что-то происходит. Обычно они спорили по любому поводу - теперь же почти не разговаривали. В доме стояла удушливая тишина, но однажды в воскресенье Рей обнаружила на крыльце нечто такое, после чего решила, что август - не такой уж плохой месяц. На крыльце лежала обувная коробка, внутри которой находилась пара чудесных ярко-красных пляжных сандалий. Рей их примерила - сандалии оказались точно по ноге, словно были сделаны специально для нее.
Сначала она хотела войти в дом, чтобы поблагодарить мать за подарок, но, решив, что сандалии существуют для того, чтобы их носить, отправилась на пляж. Она вбежала в воду прямо в сандалиях, а потом прошла в них не менее двух миль. В общем, домой она вернулась лишь к обеду. На заднем дворе, у колонки с водой, Рей сполоснула сандалии. Она остановилась возле пышного апельсинового дерева, покрытого белыми цветами. Кэролин сидела на крыльце и тяжело дышала, совсем как тогда, во время поездки на автобусе, когда она попросила водителя остановиться. Отец стоял на кухне и смотрел на нее через окно:
- Если ты так несчастна, то почему бы тебе не уехать?
Небо было синим, как чернила. Рей облизнула губы и почувствовала во рту вкус соли. Налетел ветерок, и юбка Кэролин поднялась, как хвост воздушного змея. В тот миг Рей больше всего на свете хотелось, чтобы у матери хватило мужества забрать ее, сесть в автобус и уехать.
- А если ты решила остаться, - сказал отец, - то будь добра, прекрати свои вечные жалобы. Я больше не хочу их слышать. Лучше помолчи.
Прячась в тени дома, Рей сжалась в комок, стараясь не дышать. Она ждала, что вот сейчас Кэролин ее окликнет, и она встанет, подойдет к матери, та возьмет ее за руку, и они вместе побегут прочь отсюда через белые дюны. И будут бежать до тех пор, пока не окажутся в центре города.
Но Кэролин ее не окликнула. Она постояла на крыльце, затем повернулась и вошла в дом, захлопнув за собой дверь. Рей уже знала, как это бывает, когда человек сдается. Она стояла в саду, чувствуя, что ее предали. Немного погодя, когда Рей вошла в дом, Кэролин как ни в чем не бывало сидела за столом, а отец разводил огонь в камине, чтобы в доме стало хоть немного теплее. Пока они ели консервированный суп и сэндвичи с тунцом, Рей слышала, как по дюнам ползают песчаные крабы. Когда в камине громко затрещало одно из поленьев, Рей заметила, что Кэролин вздрогнула. Именно тогда Рей решила, что больше никогда не станет доверять матери: она никогда не сможет любить женщину, которая даже боится сказать мужу, что топить камин нельзя, потому что на трубе находится совиное гнездо, сложенное из морской травы и соломы.
Все лето Рей сторонилась родителей, даже когда отца не было дома. Красные сандалии она спрятала подальше в шкаф. Когда в конце августа они покидали Веллфлит, сандалии так и остались в шкафу. Рей было радостно сознавать, что, если на следующий год они снимут тот же дом, сандалии будут ей уже малы.
Сидя возле бассейна в ожидании Джессапа, Рей уснула. Ей снился дом в Веллфлите и Кэролин на крыльце. Стояла ночь, и небо было совсем черным. Мать начала медленно растворяться в соленом воздухе, пока от нее не осталось ничего, кроме белого порошка. Когда Рей проснулась, было уже пять часов и на ее щеке четко отпечатался след от спинки стула. Полную тишину нарушали только легкие порывы ветра и звон металлических колокольчиков на соседнем балконе.