Она вышла, на прощание кивнув хозяйке заведения, стоящей за стойкой. Внешне все выглядело на редкость благопристойно. Но Венчик понял, что Александра вычеркнула его решительно и бесповоротно не только из настоящей и будущей, но и из прошлой своей жизни, где было много чего хорошего. А заодно и из жизни Тины. "Просто бич божий эти современные деловые женщины", – тяжело вздохнул он.
Уверенный в себе, самовлюбленный Вениамин Диктов ощутил, как в мгновение ока словно превратился в ничтожную букашку, не достойную ни внимания, ни уважения. А несколько дней спустя стало и того хуже.
Это было как наваждение. Куда бы Венчик ни шел, что бы ни делал, его взгляд натыкался на… детей. "Сколько же их развелось за последнее время!" – ошарашенно думал он, видя представителей подрастающего поколения всех возрастов и окрасов. Занятых своими делами или бездельничающих, гуляющих в одиночестве, в компании себе подобных или в обществе взрослых.
То раскрасневшиеся, потные подростки попросили его бросить им укатившийся футбольный мяч. И Венчик, неожиданно вспомнив детство, вдруг лихо поддал его ногой.
– Ну, вы даете! Круто! Спасибо! – проорали ему в ответ, и продюсер выпятил грудь колесом.
То он помог какой-то юной мамаше сдвинуть с места забуксовавшую на влажной после ночного дождя траве коляску. Внутри лежал младенец с тугими розовыми щечками и радостно улыбался во весь свой беззубый рот.
– Какая очаровательная у вас малышка, – невольно и совершенно искренне произнес Венчик, даже не отметив, что и мамашу Бог внешностью не обидел.
– Это мальчик. Разве не видите, на нем голубые ползунки, – ответила мамаша, прощая симпатичному незнакомцу ошибку за его откровенный восторг.
– Простите. И как же зовут вашего мальчика?
– Веничка.
– Боже, мой тезка! – воскликнул Вениамин, проникаясь к малышу еще большей симпатией.
"Оказывается, не все они похожи на драных кроликов, – удивился он. И тут другая, пришедшая следом мысль неприятно поразила его: – Что, если бы мои собственные родители воспринимали младенцев так же, как и я, выходит, меня, Венчика Диктова, не было бы на свете? Весьма и весьма печально, если вдуматься".
Но вот этого делать нельзя было ни в коем случае: заострять внимание на детях, находить их милыми и симпатичными. Вениамин понял это, когда, увидев очаровательное создание в кружевном чепчике и в платьице с оборками, пытающееся поймать неловкими пухлыми ручками неспешного сизого голубя, умиленно подумал: "А ведь и у меня может родиться такая же дочка".
Продюсер ощутил, как по спине мгновенно пробежал холодок. Никогда еще угроза его привычному существованию не была настолько реальна.
Глава 10
Все трое старательно делали вид, будто ничего не произошло. Правда, пока обе молодые женщины решили не посвящать Романа в кое-какие детали происходящего. Но, и не зная их, он ощущал тревожный, напряженный настрой, поэтому был преувеличенно бодр, весел, сыпал забавными случаями со стройплощадки и оказывал жене и ее родственнице знаки внимания. Ничего не получалось. И Тина, и Александра вдруг замолкали посреди разговора или застывали с опущенными руками посреди какого-нибудь дела и погружались в явно невеселые думы.
Однажды вечером Роман расположился перед телевизором. Шел футбольный матч между итальянцами и румынами. Раньше, год назад, ему и в голову не пришло бы его смотреть. А с появлением в его жизни Александры он словно бы возродился. Специфические мужские радости вновь стали доставлять ему удовольствие: трансляция спортивных соревнований, уютное отлаженное ворчанье мощного автомобильного мотора, возвращение домой к любимой женщине…
– Нет, Шурена, ты только посмотри, что творят! – воскликнул Роман и от избытка чувств ударил себе ладонями по коленям.
– Действительно, очень здорово, – отозвалась жена, даже не глядя в сторону телевизора.
– Что – здорово? – забавляясь, решил спросить он.
Александра, словно очнувшись, посмотрела на экран.
– То есть красиво. Ну, как иван-да-марья.
– Какие еще Иван да Марья? – обескураженно уставился на нее Роман.
– Ну, поле все такое зеленое, одни спортсмены в сине-фиолетовом, другие в ярко-желтом. Вот и получается, что сочетание цветов как у иван-да-марьи. Цветы так называются. Они еще в лесу на солнцепеке растут, – объяснила Александра.
– А-а…
"Нет, все-таки женщины, даже самые умные, когда дело касается футбола или там хоккея, превращаются в инопланетянок. Ни хрена не понимают", – с огорчением вздохнул Роман и вернулся к прерванному занятию. Тем более что румыны неожиданно пошли в атаку.
"Ну как мужики могут с таким азартом наблюдать за себе подобными, бегающими по полю? Если вдуматься: за сумасшедшие бабки здоровенные бугаи мячик друг у дружки отнимают!" – Александра покачала головой и отправилась искать Тину.
Та была в их спальне. Стояла над детской кроваткой и смотрела на спящего Петюню.
– Ну, ты как? – спросила Александра, становясь рядом с ней.
– Нормально, – отозвалась девушка, отводя взгляд.
– Чего-нибудь надумала?
Тина кивнула:
– Надумала.
– Расскажешь?
– А чего рассказывать, и так все ясно.
Наступившая пауза затянулась, а Александре во что бы то ни стало нужно было узнать, что же ясно ее родственнице. В случае чего она собиралась принять меры. Вплоть до крайних. Например: забрать ребенка себе, если мать решит от него отказаться. Просто замечательно, если у Петеньки появится братик или сестричка. Но о таком повороте событий ей не хотелось даже думать.
– Уволюсь, уеду домой и там рожу. Баба Дуня меня вырастила, поможет вырастить и…
Александра с облегчением перевела дыхание и сказала, как отрезала:
– Даже не надейся!
– Это почему же? – Тина с удивлением воззрилась на собеседницу.
– Рожать будешь здесь… – Она жестом остановила готовую возразить Тину. – У нас, в столице, условия лучше. К тому же дорожка проторена, нужные врачи, как говорится, прикормлены. А если тебе потребуется баба Дуня, пусть приезжает и живет сколько надо… А вот в отношении работы советую подумать, прежде чем что-то решать.
– Тебе хорошо так говорить. Не на тебя коситься будут. Шушукаться за спиной…
– Знаешь что, дорогуша, – неожиданно холодно ответила Александра, – раз решила оставить ребенка, то и думать должна теперь только о нем. А повод пошушукаться люди всегда найдут, так и будешь всю жизнь, что ли, жить с оглядкой на других да от неприятностей прятаться?
Тина на это ничего не ответила. "Сразу возражать не стала, и то хорошо", – удовлетворенно подумала молодая женщина и, обняв за плечи, вывела ее из комнаты. А на следующий день, когда они остались дома одни, Тина сказала, что в желании стать матерью, пусть даже матерью-одиночкой, нет ничего постыдного. Что она благодарна Александре за предложенные помощь и поддержку и что пока ничего родным сообщать о своей беременности не будет.
– И правильно, – одобрила та ее решение.
Правда, это решение далось Тине ой как нелегко. Она выдержала нешуточную борьбу с самой собой, взвешивая все за и против. И продолжалась эта борьба всю ночь, до тех пор, пока облака над темными островерхими елями не окрасились нежно-розовым.
Только тогда Тина свела сложившуюся ситуацию к одной-единственной фразе: "У меня просто нет выбора". Виноватой в случившемся она видела лишь себя. Никто ее ни к чему не принуждал, а то, что на нее нашло тогда временное помешательство, так это ее проблемы. Вениамин Диктов, как она знала, не тот человек, чтобы мучиться совестью или жениться на девушке, которая от него понесла. Да и доказывать это наверняка пришлось бы. Брр! Тина была не готова к такому.
А Максим, ее чудесный Максим, с обалденными длинными ресницами и с чуть ироничным прищуром светло-карих глаз, просто не может не затаить на нее смертельной обиды, к которой прибавится презрение, когда месяца три спустя он воочию убедится в ее измене. Он решит, если, конечно, уже не решил, что она его не стоит, и будет прав. "Пусть Максимчик встретит девушку, которая окажется его достойна, и проживет с ней в любви и согласии всю жизнь", – думала Тина, безмерно, до слез, жалея в этот момент себя.
Неужели, для того чтобы исковеркать себе судьбу, нужно было непременно ехать в Москву? Что, на родине нельзя было встретить подходящего парня и завести от него ребенка, а то и выйти за него замуж?
Тина вспомнила школьную подругу с дивным именем Вероника. Как она ей всегда завидовала! И прежде всего из-за имени. Ну разве "деревенское" Валентина идет хоть в какое-то сравнение с изысканным "городским" Вероника! Да и сама подруга была чудо как хороша. Пушистая светло-русая коса, большие серые глаза, негромкий голос и бесконечная доброжелательность. Рядом с ней было неловко не то что ругаться матом, но и просто повышать голос. И в результате отъявленный хулиган и, учитывая семейные традиции, потенциальный алкаш, которого Веронике поручили подтягивать по математике в выпускном классе, стал ее мужем. Родители невесты поначалу пришли в ужас – мать слегла с сердечным приступом, отец демонстративно не явился на свадьбу.
И что в итоге? Вероника ждет второго малыша, их квартира напоминает картинку из модного журнала, а видавшую виды "Оку" молодые собираются поменять на новую "ладу". Да, кстати, теща не знает, чем накормить, как ублажить обожаемого зятя. Оказывается, обрести счастье можно и за тридевять земель от столицы. Как и упустить его, даже если из окон твоей гостиной видны стены Московского Кремля.
Нет, с ее "деревенским" именем ей место только в глубинке. Недаром существует поверье: как корабль нарекут, так он и поплывет. Вот и с людьми происходит то же самое.
– Если у меня родится девочка, обязательно назову ее Вероникой. Пусть растет счастливой, не в пример своей матери, – решила Тина. – А после отпуска вернусь на фирму и, пока есть возможность, буду зарабатывать деньги. Кто ж меня в моем положении возьмет в другом месте…
Появления Тины на работе коллектив ждал с затаенным нетерпением и откровенным любопытством. Еще бы! Все уже видели, как гуляют на свадьбе двух сотрудников фирмы, даже прикидывали, что подарить. Сошлись на том, что лучше ничего не дарить, а отдать деньгами. И вдруг Тина неожиданно отправляется якобы в отпуск. Точнее, сначала пропадает, а потом уже оказывается в отпуске. При этом оформление отпуска происходит задним числом и не по просьбе самой девушки. А тот, кого считали женихом, ходит подавленный, расстроенный, словом – сам не свой. Да еще молчит будто в рот воды набрал.
Вся надежда была на секретаршу. Но и тут не выгорело. Альбина ничем не прояснила ситуацию. Более того – тем, что окружила Максима Андреевича Латышева ненавязчивой заботой, еще больше все запутала. Как ни странно, разлучницей Бину никто не считал, а в ее душевной доброте и в желании прийти на выручку коллеге никто не сомневался. Так что коллектив по-прежнему пребывал в сомнениях.
И вот настал понедельник, который должен был все расставить по местам. Как-то так получилось, что даже те, у кого вечно находились уважительные причины для опоздания – например, долго объяснял папуасу в перьях, как в половине девятого утра попасть в Большой театр, – и то явились на работе минута в минуту или чуть раньше.
Альбина была уже на рабочем месте и даже успела включить кофеварку. Отличали девушку от нее самой обычной лишь внутренняя сосредоточенность и искусственная лучезарная улыбка. Да еще, может быть, тщательность и продуманность макияжа и туалета. Никогда прежде она не выглядела настолько эффектно: белоснежная блузка оттеняла легкий золотистый загар и иссиня-черные волосы. Короткая серая юбка подчеркивала длину стройных ног, обутых в черные босоножки на высоком каблуке. Просто, строго, элегантно.
По сравнению с ней появившаяся в дверях приемной Тина выглядела странно невзрачной, со своей растерянно-виноватой улыбкой, в джинсах и майке, словно случайно оказавшихся под рукой, когда она утром одевалась на работу. Девушка не сразу решилась переступить порог. Ее словно отшатнуло назад, когда взгляд уперся в кожаный диван, будто она боялась увидеть на нем мемориальную табличку "Здесь были и не просто были, а…" ну и так далее. Однако ее замешательство длилось недолго, и якобы ненароком заглянувшие в комнату пара-тройка сотрудников ничего не заметили.
– Привет, – поздоровалась она сразу со всеми и, ни на кого не глядя, прошла к своему столу.
– Привет, – откликнулась секретарша. – Как отдохнула?
Тина не ожидала подобного великодушия. Она решила, что с ней не только не будут разговаривать, а и смотреть в ее сторону больше не станут. "Может, ей ничего еще не известно про нас с Венчиком? – подумала девушка и поняла, что это намного хуже, чем если бы о ее поступке знал каждый встречный-поперечный. – Где же найти слова и во всем повиниться?"
– Я даже не знаю, как тебе это сказать… – начала Тина, как только в приемной они остались с Альбиной наедине.
Без этого объяснения она не мыслила себе дальнейшего существования. Пусть ее отругают на чем свет стоит, смешают с грязью, она вытерпит, потому что заслужила. Но нет ничего ужаснее неопределенности. "А если у Бины с Венчиком по-прежнему все распрекрасно? И ты своим признанием сведешь на нет все мечты подруги о семейном счастье?" – тихо прозвучал голосок в подсознании, внося смятение в душу Тины и заставляя ее прерваться на полуслове.
– Раз не знаешь, то лучше и не говори, – жестко ответила Альбина и смерила ее тяжелым мрачным взглядом.
– Прости, – только и смогла выдавить из себя Тина.
Ну и как теперь жить на свете, спрашивается? "А вот как: начисто забыв о себе", – возник в голове спасительный ответ, который она до одурения зазубривала в Выглядовке. Раз уж она ответственна за искорку жизни, что теплится в ней, значит, ни о чем другом не имеет права думать. Ей понадобятся все деньги, что она сможет здесь заработать. Следовательно, надо завязать в узел эмоции, завязать в узел самое себя, чтобы продержаться до появления на свет малыша. А там, а там будет видно…
Но одним "прости" в этот день ей было не обойтись. И она не знала, перед кем ее вина больше: перед лучшей подругой или перед женихом. Теперь уже бывшим женихом, потому что обманутым. Обманутым ею. Как ни старалась уверить ее Александра, что чудеса на свете еще случаются, Тина в это не верила. Во всяком случае, даже если Максим вдруг решил бы ее простить, она себя простить все равно не смогла бы. А тут еще малыш, о котором через пару месяцев станет известно всем.
Даже будь Тина прожженной авантюристкой, она и то не смогла бы уверить Максима, что ребенок от него. Столько времени они провели вместе, смотрели друг на друга влюбленными глазами, строили планы на будущее, а "это" оставляли на потом. И вдруг на ее пути, как черт из коробочки, возник другой мужчина и получил то, что не ему предназначалось. А заодно, походя, сломал жизнь ей и, возможно, Максиму.
Максим… Он появился на работе ближе к обеду. К этому времени посетителей в приемной поубавилось. Ни выяснения отношений, ни обмена испепеляющими взглядами или, напротив, проникновенных, берущих за душу признаний. Для чего тогда поминутно спрашивать, не пришел ли Латышев, не найдется ли сахарку, можно ли угоститься кофе? Словом, коллектив затаился в ожидании, очень надеясь, что с появлением еще одного действующего лица всеобщее любопытство будет удовлетворено.
Увидев Максима, Тина медленно поднялась со стула и кивнула, как марионетка:
– Здравствуй.
Она не чуяла под собой ног. Дрожащими руками машинально перебирала на столе бумажки.
– Здравствуй. Как прошел отпуск? – спросил Максим. Спросил так, как если бы ничего не произошло. Как если бы они никогда не собирались жить вместе долго и счастливо.
Но Тина успела его хорошо изучить, чтобы по едва уловимым признакам понять: подобная сдержанность дается Максиму с огромным трудом.
"Бедненький мой, что же я наделала?" – мысленно ужаснулась она и, пока силы и решимость ее не оставили, спросила еле слышно:
– Можно зайти к тебе?
– Конечно, можно. Что за вопрос? – ответил Максим и распахнул перед ней дверь кабинета.
Секретарша проводила их взглядом орлицы, готовой разорвать на мелкие кусочки недруга, собирающегося обидеть ее птенца. Кто-то заходил в приемную и что-то спрашивал, непрерывно звонил телефон. Альбина исправно отвечала, находила нужные бумаги, советовала, посылала куда надо, но при этом всеми помыслами была за закрытой дверью кабинета. Если бы в сейфе у нее хранились документы государственной важности, вполне возможно, она выдала бы их по первому требованию и даже не вспомнила бы потом об этом. К счастью, агенты вражеских разведок и конкурирующих фирм не шастали тем днем по этажам фирмы.
Она надеялась… неизвестно на что. Но только не на чудо. Чудо всегда связывают с чем-то приятным. Все складывается из рук вон плохо – и вот оно, дивное волшебное нечто, от которого все вокруг преображается и становится похожим на сказку наяву. У Тины же все было как раз наоборот. Хорошо, очень хорошо, лучше некуда – и вдруг катастрофа. Волшебное нечто растаяло как дым, осталась лишь реальность, о которой хочется забыть, да не получится…
Словно давая Тине время успокоиться и собраться с мыслями, Максим не спеша доставал какие-то документы из кейса и аккуратно раскладывал их на столе. А она не знала, с чего начать, потому что не имела ни малейшего представления о том, что известно Максиму.
– Знаешь… – произнесли оба одновременно, и их взгляды встретились.
Наступила пауза, которой, казалось, не будет конца. Наконец Максим сказал:
– Прости, я тебя перебил.
– Нет, это ты меня прости. Это я тебя перебила! – воскликнула Тина и поняла, что перед смертью не надышишься. Она вздохнула и продолжила, не глядя на него: – Знаешь, по-моему, нам не стоит больше встречаться.
– Тебе виднее, – спокойно произнес Максим.
Она невольно подняла на него взгляд. Неужели он с такой легкостью готов с ней распрощаться? Обидно, что ни говори. Где-то в глубине души Тина все-таки ждала, что за нее будут бороться. И самое обидное – Максим это понял.
– Прости, – снова произнес он, но уже с оттенком иронии. – Как выяснилось, я не герой твоего романа.
Максиму удалось всего одной фразой дать ей понять, что ему известно если не абсолютно все, то вполне достаточно, чтобы сделать невозможным продолжение их отношений. Конечно, в любой другой ситуации Тина могла бы кинуться ему на грудь, умолять простить, обещать, что ни на кого больше даже не посмотрит. А сейчас ей оставалось только повернуться и, понурившись, побрести к двери.
Но у самого порога она вдруг обернулась и сказала:
– Ты самый хороший человек из всех, кого я знала. Не думаю, что когда-нибудь в жизни мне еще посчастливится встретить…
Тина не договорила и поспешно вышла.
Максим не без облегчения откинулся на спинку кресла. Он боялся предстоящего выяснения отношений, боялся слез, истерических уверений, что больше такого не повторится. Все это было бы тягостно для них обоих, поскольку для себя он уже все решил. И решение было не в пользу бывшей невесты.
Однако не было ни слез, ни покаяния. И от этого Максим проникся к Тине чуть ли не уважением. Если у него от напряжения дрожали пальцы, то каково пришлось ей, бедняжке? "Что бы там ни случилось, Тина вела себя весьма достойно", – подумал Максим. Но, странное дело, он не испытывал того горького чувства утраты, которого так опасался.