– Знаешь, в тот раз я был разочарован, – сказал он, глядя на меня.
– А вот и нет, – ответила я, скрестив руки на груди.
Он смешливо фыркнул:
– Серьезно. Поехали ко мне! Или, если хочешь, я поеду с тобой, помогу поговорить с родителями?
– Спасибо, – сказала я, тронутая его предложением. – Но, думаю, будет лучше, если я приеду домой одна. Если мне повезет, они все уже ушли в церковь. Сегодня день всех святых.
– А что это такое? – спросил Кэл.
Я вспомнила, что он не католик и даже вообще не христианин.
– День всех святых, – сказала я, – это день после Хэллоуина. Это особый день у католиков. Это день, когда мы ходим на кладбище и ухаживаем за семейными могилами. Подстригаем траву, сажаем цветы.
– Здорово! – сказал Кэл. – Хорошая традиция. Забавно, что это день после Самхейна. Хотя похоже, что многие христианские праздники произошли от викканских – в незапамятные времена.
Я кивнула.
– Я знаю. Но сделай одолжение, не говори этого при моих родителях, – сказала я. – Ну, мне пора домой.
– Ладно. Можно, я позвоню тебе?
– Да, – сказала я и не смогла не улыбнуться.
– Договорились. – Его белозубая улыбка была неотразима.
Я подумала о том, как он приехал, когда я произнесла свой стишок, и не переставала удивляться, что это подействовало.
Он открыл дверцу моей Das Boot и вылез прямо на холодный, бодрящий ноябрьский воздух, подошел к своей машине, сел и уехал. Я помахала ему вслед.
Мой мир был залит солнечным светом.
Кэл любит меня.
4. Мейв
7 февраля 1978 года
Две ночи назад кто-то написал спреем на стене магазина Мораг Шихан "Ведьма проклятая". Мы перенесли встречу нашего круга к скалам, дальше от берега.
Вчера поздно ночью мы с Матхэр ходили к магазину Мораг. Нам повезло, что было новолуние – это хорошее время для заклинаний.
Обряд излечения, защиты от зла, очищения:
1. Очертите полный круг вокруг того, что хотите защитить. (Мне пришлось включить и кондитерскую лавку старого Бэрдока, поскольку оба здания примыкают друг к другу).
2. Очистите круг солью. Мы не пользовались ни свечами, ни ладаном, а только солью, водой и землей.
3. Обратитесь к Богине. Я надела свои медные браслеты и держала в руках немного серы, кусок мрамора из сада, кусок окаменевшего дерева и осколок раковины.
Потом мы вместе с ма произнесли (негромко): "Богиня, просьбе нашей внемля, ты осени защитой эту землю. Тебе здесь Мораг служит преданно и верно, спаси ее от тех, кто сеет скверну". Потом мы призвали Богиню и Бога и три раза обошли вокруг магазина.
Нас никто не видел, это я могу сказать точно. Мы с ма пошли домой, чувствуя в себе силу. Это должно защитить Мораг.
Брэдхэдэр
Я медленно ехала по нашей улице, с тревогой смотря вперед, словно ожидая, что мои родители до сих пор так и стоят на лужайке перед домом. Когда я была уже достаточно близко, то увидела, что папиной машины нет на месте. Должно быть, они отправились в церковь.
В доме стояла абсолютная тишина, но я ощущала отголоски ударной волны, оставленные событиями сегодняшнего утра. Они витали в воздухе, словно запах.
– Мама? Папа? Мэри-Кей? – окликнула я.
Никто не ответил. Я медленно прошла по дому, увидела нетронутый завтрак на кухонном столе, выключила кофеварку. Газета была аккуратно сложена: ее, по всей видимости, так никто и не читал. Все совершенно не так, как бывало обычно воскресным утром.
Я поняла, что это шанс, и поспешила в кабинет. Но порванное свидетельство о рождении исчезло, а папин ящик с бумагами оказался заперт – впервые за все время, что я себя помню.
Прислушиваясь, чтобы не пропустить их возвращения, я быстро обыскала кабинет. Ничего не нашла, присела на корточки и задумалась.
Комната родителей. Взбежав по лестнице наверх, я вошла в их захламленную комнату. Чувствуя себя воровкой, открыла верхний ящик комода. Драгоценности, запонки, авторучки, закладки, старые открытки с поздравлениями – никакого намека на то, что мне необходимо было знать.
Постукивая пальцем по губе, я огляделась. На комоде стояли фотографии в рамках – я и Мэри-Кей в младенческом возрасте. Я внимательно рассмотрела их. На одной родители гордо держат меня, толстую девятимесячную Морган, а я улыбаюсь и хлопаю в ладошки. На другой мама на больничной койке держит новорожденную Мэри-Кей, похожую на безволосую обезьянку. Мне пришло в голову, что я никогда не видела ни одной своей "новорожденной" фотографии. Ни одной сделанной в больнице, ни одной, где я была бы крошечной или училась сидеть. Мои фотографии начинались с того времени, когда мне было месяцев, наверное, восемь. Может, девять. Получается, что меня удочерили в этом возрасте?
Меня удочерили. Эта мысль все еще казалась странной, однако я каким-то непостижимым образом уже привыкла к ней. В определенном смысле она объясняла все. Но, с другой стороны, не объясняла ничего, а лишь вызывала новые вопросы.
Я перелистала свой детский альбом, сравнила его с альбомом Мэри-Кей. В моем правильно назывались мой вес при рождении и дата рождения. В разделе "Первые впечатления" мама написала: "Она просто невероятно красива. Она – все, о чем я так долго мечтала, на что надеялась".
Я закрыла альбом. Как они могли лгать мне все это время? Как они могли допустить, чтобы я считала, что я действительно их родная дочь? И вот сейчас у меня такое ощущение, словно у меня под ногами нет никакой опоры. Все, во что я верила, оказалось ложью. Никогда им этого не прощу!
Они должны дать мне кое-какие ответы. Я имею право знать. Уронив голову на руки, я чувствовала себя усталой, старой и эмоционально опустошенной.
Сейчас полдень. Пойдут ли они обедать, как обычно, после церкви? А потом на кладбище, чтобы посадить цветы на могилах Роулендсов и Донованов, из семьи которых происходит мама?
Может быть, пойдут. Скорее всего, пойдут. Я вернулась на кухню, рассуждая, что мне тоже не мешало бы пообедать. Я ничего не ела со вчерашнего дня. Но пока я слишком расстроена, чтобы думать о еде. Вместо этого я вынула из холодильника бутылку диетической колы. Потом оказалось, что я иду в кабинет, где стоит компьютер.
Я решила заняться поиском. Нахмурившись, посмотрела на экран. Как точно пишется ее имя? Мэйв? Мав? Мейв? Ее фамилия – Риордан, это я помнила.
Я набрала: Мейв Риордан. Выскочил список из двадцати семи позиций. Вздохнув, я стала их прокручивать. Коневодческая ферма на западе Массачусетса. Врач в Дублине, специализирующийся на болезнях уха. Я просмотрела все позиции, одну за другой, прочитывая несколько строк и закрывая их окна. Я не знала, когда мои вернутся и что потом будет. Я была взвинчена до предела и в то же время воспринимала все отстраненно, как будто все это происходило с кем-то другим.
Щёлк. Мейв Риордан. Автор бестселлеров представляет роман "Моя шотландская любовь".
Щёлк. "Мейв Риордан" как часть html. Нахмурившись, я щелкнула по этой ссылке. Это оказался генеалогический сайт со ссылками на другие генеалогические сайты. Круто! Получалось, что имя Мейв Риордан встречалось на трех сайтах.
Я щелкнула по первому. Выскочило хиленькое фамильное деревце, и через несколько минут я нашла имя Мейв Риордан. К сожалению, эта Мейв Риордан умерла в 1874 году.
Я вернулась назад, и следующая ссылка на Мейв вывела меня на сайт, где вообще не было никаких указаний на даты, словно его все еще заполняли. От разочарования я заскрипела зубами.
На третий раз должно повезти, подумала я и щелкнула по последнему сайту. В верхней части экрана появились слова "Белвикет" и "Бэллинайджэл", написанные вычурным шрифтом в ирландском стиле. Я увидела еще одно фамильное дерево, только с большим количеством отдельных ветвей, словно это был скорее фамильный лес или же люди не нашли связующего звена между этими семьями.
Я стала искать Мейв Риордан. Там было множество Риорданов. Потом я увидела ее. Мейв Риордан. Родилась в день Имболк 1962 года. Место рождения: Бэллинайджэл, Ирландия. Умерла в день Лита 1986 года в Мешома-Фолз, Нью-Йорк, Соединенные Штаты.
Я смотрела на экран с отвалившейся челюстью. Имболк. Лита. Это же викканские праздники. Эта Мейв Риордан была ведьмой.
Кровь ударила мне в голову, так что защипало щеки. Я тряхнула головой и попыталась сосредоточиться. 1986 год. Она умерла через год после моего рождения. А родилась она в 1962 году. Значит, ее возраст совпадает с возрастом той женщины, имя которой было вписано в мое свидетельство о рождении.
Это она, думала я. Иного не может быть.
Я стала щелкать по всему экрану в поисках ссылок. Чувствовала, что схожу с ума. Мне нужно было собрать как можно больше информации. Больше. Но вместо этого выскочило сообщение: "Время соединения истекло. URL не отвечает".
Раздосадованная, я выключила компьютер. Потом сидела, постукивая по нижней губе авторучкой. В голове, обгоняя друг друга, проносились мысли. Мешома-Фолз, Нью-Йорк. Название было мне знакомо. Это маленький городок не очень далеко отсюда, часах в двух езды. Надо изучить их городской архив. Надо посмотреть их… газеты.
Через две минуты, схватив на бегу свою куртку, я уже сидела в машине и ехала в библиотеку. Из трех библиотечных филиалов Видоуз-Вэйла по воскресеньям был открыт только самый большой, в центре города. Пройдя через стеклянную дверь, я сразу направилась вниз, в подвал.
Подвал был пуст, если не считать стеллажей с книгами и старыми журналами да четырех уродливого вида машин для чтения микрофишей.
Ну, давай же, давай, думала я, перебирая папки с микрофишами. Двадцать минут ушло на то, чтобы найти ящик со старыми номерами газеты "Мешома-Фолз Геральд". Еще пятнадцать утомительных минут прошли в попытках вычислить даты, считая от моего дня рождения до примерно восьми месяцев после него. Наконец я вытащила один конверт, включила машину и села.
Я вставила маленькую карточку с пленкой под освещенный экран и стала крутить ручку.
Сорок пять минут спустя я потерла затылок. Теперь я знала о Мешома-Фолз, Нью-Йорк, больше, чем кто-либо вообще мог захотеть узнать. Сельскохозяйственная община, которая оказалась еще меньше и скучнее, чем Видоуз-Вэйл.
Ничего относящегося к Мейв Риордан я не нашла. Не было даже некролога. Что ж, в этом не было ничего удивительного. Придется, наверно, привыкнуть к мысли о том, что я никогда так ничего и не узнаю о своем прошлом.
Оставалось посмотреть еще две карточки. Вздохнув, я снова уселась за ставшую ненавистной машину.
На этот раз я почти тут же нашла статью. Вот она, Мейв Риордан. Замерев на стуле, я прокрутила ручку назад и стала читать. "Обгоревший почти до неузнаваемости труп был опознан как тело Мейв Риордан, ранее проживавшей в Бэллинайджэле, Ирландия…"
У меня перехватило дыхание, и я уставилась на экран. "Это она? – снова спросила я себя. – Моя родная мать?" Я никогда не бывала в Мешома-Фолз. Никогда не слышала, чтобы родители упоминали это место. Но там жила Мейв Риордан. И там, в Мешома-Фолз, Мейв Риордан по какой-то причине погибла в огне.
Я удивилась, когда почувствовала, что меня колотит неудержимая дрожь. Я тупо смотрела на экран. Взяв себя в руки, я быстро просмотрела короткую заметку.
21 июня 1986 года под обуглившимися и еще тлеющими обломками сарая на брошенной ферме в Мешома-Фолз был обнаружен труп неизвестной молодой женщины. После изучения рентгеновских снимков зубов тело было опознано как принадлежавшее Мейв Риордан, снимавшей домик в Мешома-Фолз и работавшей в местном кафе в центре города. Мейв Риордан, двадцати трех лет, из Бэллинайджэла, Ирландия, была не очень хорошо известна в городе. Еще одно обнаруженное на пожарище тело было опознано как принадлежавшее Ангусу Брэмсону, двадцати пяти лет, также из Бэллинайджэла. Неизвестно, почему они находились в сарае. Причина пожара неизвестна.
В том году на 21 июня мог приходиться день Лита – он передвигался в соответствии с тем, когда точно выпадало равноденствие. А как же ребенок? В заметке ничего не говорилось ни о каком ребенке.
Сердце гулко и болезненно стучало у меня в груди. Образы из недавно приснившегося мне сна, где я находилась в странной комнате, а какая-то женщина обнимала меня и называла своей малышкой, проносились у меня в голове. Что все это значило?
Я резко выключила машину и так быстро встала, что у меня закружилась голова. Мне пришлось ухватиться за спинку стула.
Я была почти уверена, что эта Мейв Риордан – моя родная мать. Почему она отдала меня на удочерение? Или меня удочерили только после ее смерти? Был ли моим отцом Ангус Брэмсон? Отчего загорелся тот сарай?
Двигаясь очень медленно, я положила папки с микрофишами на место. Потом, сжав руками виски, поднялась наверх и вышла из библиотеки. На улице было хмуро и облачно, лужайку перед библиотекой покрывали ярко-желтые кленовые листья. На дворе стояла осень. Приближалась зима.
С какой плавной постепенностью сменяли друг друга времена года, мягко перенося нас из одного в другое! А моя жизнь, вся моя жизнь переменилась за одно мгновение.
5. Причины
Самхейн, 31 октября 1978 года
Ма и па только что просмотрели мою "Книгу теней" и сказали, что она весьма и весьма скудная. Мне надо чаще делать записи, подробнее пояснять заклинания, описывать действие луны, солнца, приливов, звезд. "Зачем? – спросила я. – Это все знают". Ма сказала, это для моих детей, для тех ведьм, которые будут жить после меня. Это как сейчас родители показывают мне свои книги – их уже пять, этих больших, толстых, черных книг, стоящих на полке возле камина. Когда я была маленькая, то думала, что это альбомы с фотографиями. Сейчас мне смешно – фотографии ведьм.
Но ты знаешь, заклинания и все такое – у меня в голове. Еще будет время все записать. Спешить некуда. Мне больше хочется писать о своих чувствах и мыслях. Но совсем не хочется, чтобы это читали родители: когда они дошли до того места, где я целовалась с Ангусом, то буквально вышли из себя. Хотя они знают Ангуса и он им нравится. Они довольно часто видят его, знают, что я его выбрала. Ангус хороший, да и кто еще может здесь быть у меня на примете? Я ведь не могу быть с кем угодно, если хочу прожить свою жизнь, иметь детей и все такое. Мне повезло, что Ангус такой славный.
Вот хорошее заклинание, чтобы погасить любовь. Во время убывающей луны возьми четыре шерстинки черной кошки, такой, у которой нигде нет ни капли белого. Возьми белую свечу, высушенные лепестки трех красных роз и кусок бечевки. Напиши свое имя и имя того, кого хочешь оттолкнуть, на двух листках бумаги и привяжи их к разным концам бечевки.
Выйди под открытое небо. (Лучше всего получается в новолуние или ночь перед новолунием). Установи свой алтарь, очисти свой круг, обратись к Богине. Поставь белую свечу. Рассыпь розовые лепестки вокруг свечи. Возьми кошачью шерсть и расположи волоски по одному в каждой из четырех сторон света: север, юг, восток и запад. (Придави их камешками, если ночь ветреная). Зажги свечу и держи туго натянутую середину бечевки сантиметрах в пяти над пламенем. Потом скажи:
"Как луна убывает, так убывает любовь.
Уж я не голубка твоя и не стану вновь.
Но жди терпеливо, и время придет,
Другая любовь – и милее, и краше -
Путь к сердцу найдет".
Повторяй стихи до тех пор, пока пламя не пережжет бечевку и оба имени не будут разделены навсегда. Не делай этого в сердцах, потому что твоя любовь на самом деле перестанет быть твоей. Такой способ годится только тогда, когда по-настоящему хотят навсегда избавиться от кого-то.
P.S. Кошачьи шерстинки ни на что не влияют. Я их добавляю для таинственности.
Брэдхэдэр
Когда родители и Мэри-Кей вернулись домой ближе к вечеру, я сидела на кухне и ела разогретую лазанью. Они все уставились на меня так, словно, придя домой, обнаружили у себя на кухне чужака.
– Морган, – сказал папа и кашлянул.
Его веки были красными, а лицо казалось осунувшимся и постаревшим по сравнению с тем, как выглядело утром. Его редеющие черные волосы были плотно приглажены к голове. Очки с толстыми стеклами в металлической оправе делали его похожим на сову.
– Да? – сказала я, удивляясь тому, как холодно и ровно звучит мой голос.
Я отпила содовой воды.
– С тобой все в порядке?
Вопрос был просто нелепый, но задать его было как раз в папином духе.
– Что ж, давайте посмотрим, – невозмутимо сказала я, не глядя на него. – Я только что узнала, что меня удочерили. И вот я тут сижу и перевариваю тот факт, что вы оба лгали мне всю мою жизнь. – Я пожала плечами. – В остальном я в порядке.
Мэри-Кей, казалось, вот-вот расплачется. Вернее, она выглядела так, как будто проплакала все утро.
– Морган, – сказала мама. – Может быть, наше решение не говорить тебе было ошибкой. Но у нас были на то причины. Мы любим тебя, и мы все еще твои родители.
Моей невозмутимости как не бывало.
– Причины? – воскликнула я. – У вас были причины скрывать от меня самый важный факт моей жизни? Такое нельзя оправдать никакими причинами!
– Морган, прекрати! – сказала Мэри-Кей дрожащим голосом. – Мы же семья. Я просто хочу, чтобы ты была моей сестрой. – Она заплакала, а у меня к горлу подступил ком.
– Я тоже хочу, чтобы ты была моей сестрой, – сказала я, вставая. – Но я уже не понимаю, что происходит. Что настоящее, а что нет.
Мэри-Кей громко разрыдалась и уткнулась в папино плечо.
Мама попыталась подойти ко мне и обнять, но я попятилась от нее. Именно в этот момент ее прикосновение показалось мне невыносимым. Вид у нее был убитый.
– Слушай, давай не будем сейчас ничего говорить, – предложил папа. – Подождем немного. Все мы испытали шок. Пожалуйста, Морган, выслушай только вот что. У нас с мамой две дочери, которых мы любим больше всего на свете. Две дочери.
– Мэри-Кей – ваша дочь, – сказала я, с ужасом чувствуя, как срывается мой голос. – Биологически. А я – никто!
– Не говори так! – потребовала мама с подавленным видом.
– Вы обе – наши дочери, – твердил папа. – И всегда ими останетесь.
Ничего более утешительного он не мог бы сказать, и от этого я разревелась. Я была настолько измучена физически и эмоционально, что поднялась, спотыкаясь, к себе в комнату, опустилась на кровать и задремала.
Пока я находилась между сном и бодрствованием, в комнату вошла мама и села возле меня на кровать. Она стала гладить мои волосы, ее пальцы осторожно пробирались сквозь спутанные пряди. Это напомнило мне тот сон, мою другую маму. "Может, это был и не сон, – подумала я. – Может, это было воспоминание".
– Мама, – сказала я.
– Тише, дорогая, спи, – прошептала она. – Я просто хотела сказать, что люблю тебя, что я твоя мама, а ты моя дочка с первой же секунды, как я тебя увидела.
Я покачала головой, хотела возразить, что это не так, но не успела: сон уже сморил меня. Проваливаясь в глубокое, благословенное бесчувствие, я ощущала, как на подушку капают теплые слезы. Не знаю, чьи они были – ее или мои.