– Да… – свистящим шепотом ответил Каллипигов и встал сбоку от двери, возле стены. – Ик!..
– Это я, – доложилась Зинаида Петровна. – Слушай: ты должен выпить несколько глотков холодной воды при наглухо заткнутых ушах.
– Зинаида, ты о чем? Ик!..
– Зачитываю средство борьбы с икотой.
– Зинаида, отвяжись со своей икотой! Тут такой поворот обстоятельств… Зефирова – беременна!
– Интересно… – зловеще сказала Зинаида Петровна. – То-то ты разыкался. На воре шапка горит? Я, дура, ночь не сплю, ищу ему средства против икоты. Значит, Мурка – это она, мерзавка Зефирова? Твой ребенок? Признайся, подлец! Ты поэтому хотел от нее избавиться? Поэтому?
– Зинаида, твоим умозаключениям позавидовал бы даже генпрокурор. Нет! Это не мой ребенок!
– Поклянись!
– Клянусь!
– Слушай, Каллипигов, – несколько успокоившись, тут же задохнулась от нахлынувшей догадки Зинаида Петровна, – я все поняла: эта мерзавка беременна от него… я даже сказать боюсь…
– Зинаида, – скривился Каллипигов, – ну, ей-богу, чушь собачья. Ик!..
– Никакая не собачья! – возмутилась Зинаида Петровна. – Зефирова хотела прорваться к объекту, чтоб сообщить, что он станет отцом. А в этот момент тот псих выстрелил. И Зефирова совершенно случайно закрыла отца своего ребенка от пули. Боже мой, какая история! Каллипигов, ты должен сейчас же бежать к Зефировой и предложить себя в крестные отцы младенца. Представляешь, я – кума Путина. А ты – кум! Ты понимаешь всю перспективу? Кум королю!..
– Даже и не знаю, – засомневался Каллипигов. – Но где они могли… Когда? Объект всегда под нашей охраной.
– Во время поездки по стране! – безапелляционно заявила Зинаида Петровна и пожала плечами. – Ясно как божий день. Сам знаешь, какие сейчас девки молодые бесстыжие, с голыми пупами ходят, на мужиков кидаются.
– Изменяет жене? Маловероятно…
– Каллипигов, не смеши меня! Ты посмотри на него: глаза, улыбка, походка, мускулы. Боже, какой мужчина… – Зинаида Петровна застонала. – Ой, не могу, аж в горле пересохло… И чтоб такой мужчина – и не гулял? Вспомни Кеннеди. Про Ельцина я уж не говорю, прямо в Кремле баб за бока щипал, при телекамерах. Клинтона вспомни. Тоже, между прочим, не холостяк был. Чем наш хуже американского?! Все вы, мужики, хороши…
– Может, ты и права, Зинаида, – покрутил носом Каллипигов.
– "Может", – передразнила Зинаида Петровна. – Пулей лети в палату к этой потаскухе, договаривайся о крестинах! И держи меня на связи!
Каллипигов нажал кнопку отбоя, резво пошагал и через минуту стоял перед дверью палаты с номером 66.
– Можно? – Он осторожно постучал в дверь.
– Да, – ответил тоненький голос.
Каллипигов вошел в палату. Если бы не специальная медицинская кровать с поднимающейся половиной лежака, вращающейся раковиной для мытья головы и пультом в изголовье, комнату можно было принять за гостиничный номер. Шкаф-купе, розовые жалюзи, ваза с искусственными цветами, телевизор. Две двери вели в ванную и туалет, и еще одна – в комнату, предназначенную, судя по дивану, для дежурящих родственников.
– Ну, здравствуй, героиня! – бодро произнес Каллипигов.
– Здравствуйте! – ответила с подушки Люба.
– Вижу, не узнаешь?
– Нет, – смутилась Люба.
– Загорди-илась! – еще более бодро и как бы с обидой сказал Каллипигов. – Земляков не узнаешь?
– Ой, – вскрикнула Люба. – Вы из Белозерска?
– Ну, наконец-то! Оттуда!
– Как там мама, папа?
– Привет передают. Скоро приедут. Земляки просят передать, что счастливы жить и трудиться с тобой на одной земле, дышать, так сказать, одним воздухом!
– Что вы, – засмущалась Люба. – Мне даже неловко.
– Не скромничай! Путина, – Каллипигов понимающе подмигнул, – спасла. Любишь Путина-то?
– Люблю, – согласилась Люба.
– Ну-ну, дело молодое. Я вот поэтому, собственно, и зашел. Детей крестить надо с земляками! Верно?
– Верно, – согласилась Люба.
– Вот и отлично! – обрадовался Каллипигов. – Можно я прямо сейчас жене позвоню, Зинаиде Петровне, обрадую супругу?
– Конечно, звоните, – согласилась Люба.
– Зинаида? Это я, – веселым голосом сказал Каллипигов. – Отгадай, кто тебе привет передает? Землячка наша, ик!.. Любовь Зефирова. Вот тебе и "ой"! Мы тут с ней переговорили и пришли к совместному выводу: детей крестить не чужие люди должны, а земляки! Так что, кума, готовься! Как себя чувствует Любовь? Отлично! Привет передам, а как же… ик!.. Ну все, пока!
В палату вошла медсестра с огромной керамической вазой в руках, украшенной надписью "С 50-летием!".
Каллипигов показал медсестре сверкающее голограммами служебное удостоверение. Та кивнула:
– Доброе утро, Любочка! Разбудили вас? А к вам гости.
– Кто? – заволновалась Люба и разгладила на груди больничную рубашку со штампом "Минздравсоцразвития РФ". – Коля? Дайте мне расческу, пожалуйста!
– Делегация. – Медсестра показала глазами на потолок. – С телевидением.
– Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, – бодрым тоном говорили входившие и вставали ровным полукругом. Когда все вошли, один из делегатов, который держал в руках букет, прочистил горло и заговорил:
– Уважаемая Любовь Геннадьевна, разрешите вручить вам эти цветы по поручению Людмилы Путиной и зачитать вам ее послание. – Из папки была извлечена большая глянцевая открытка с видом Кремля и храма Христа Спасителя, в которой оказалась белоснежная, украшенная вензелями картонка. – "Уважаемая Любовь Геннадьевна! Примите мою искреннюю благодарность и восхищение вашим подвигом! Желаю вам скорейшего выздоровления! Людмила Путина".
Букет протянули Любе. Все зааплодировали.
– Ну а Владимир Владимирович просил передать, что навестит вас лично.
Все с жаром пожелали Любе дальнейшего выздоровления на благо величия России и дружно покинули палату, улыбнувшись по очереди в телевизионную камеру. Каллипигов ловко задержался в дверях и вновь вернулся в палату. В это время принесли поднос с завтраком.
– Ну-ка, – взяв шутливый тон, приказал Каллипигов. – Чтоб всю кашу съела!
– Не хочется, – поморщилась Люба.
– Ты, Любовь Геннадьевна, теперь за двоих должна есть. Кого ждешь-то?
– Николая, – зажмурив глаза, доверительно сказала Люба. – Колю…
– Парня, значит? Мужика?
– Ага, – подтвердила Люба.
– Мужик, это хорошо! Николай Владимировича, стало быть, по отчеству?
– Про отчество я пока не знаю, – смутившись, призналась Люба.
– Чего тут знать? Раз батька – Владимир, значит, Николай Владимирович. Верно?
– Верно, – согласилась Люба.
– Вот и хорошо! – обрадовался Каллипигов. – Ик!.. Надо Зинаиде еще раз позвонить!
Зинаида? Это я. Зачитай-ка что-нибудь насчет икоты. Замучила, проклятая!
– Слушай: наставить острие ножа на переносицу икающего человека, и пусть он пристально, не мигая, смотрит на это острие, – зачитывала Зинаида Петровна.
– Как хочешь, землячка, выручай, – бодро икнул Любе Каллипигов. – Нож у тебя есть?
– Может быть, в тумбочке? Посмотрите сами.
Бросив взгляд на царственный букет, Люба вновь взяла в руки глянцевую открытку.
"Людмила Путина", – ошалело размышляла она.
– А к вам гости, – заглянула в палату медсестра.
– Опять? – обрадовалась Люба. – Кто?
– Муж, – игриво качнув головой, доложила медсестра.
"Муж… Неужели Владимир Владимирович?" – ойкнула Люба, взглянув на глянцевую открытку с подписью "Людмила Путина".
– Давно уж в холле скандалит, – призналась медсестра. – Какое, говорит, вы имеете право не пускать, я, говорит, муж! Но у нас главврач принципиальный: а хоть, говорит, муж, хоть жена, хоть деверь со сватом, у нас порядок для всех один: пока утренние назначения больному не проведены – никаких посещений! Так что: звать?
– Конечно! – заволновалась Люба.
– Вот, в баре нашел, ик!.. – Из смежной комнаты вышел Каллипигов с ножом в руке. – Ну-ка, землячка дорогая, окажи услугу по старой памяти. Икота замучила. Что там Зинаида моя талдычила? Наставить на переносицу икающему человеку…
– Да, конечно, идите сюда. – Люба со вздохом взяла нож и навела его на мясистый нос Каллипигова. – И долго нужно так держать?
– А хрен его знает! В смысле – Зинаида знает. Ты, землячка дорогая, кумушка моя милая, нож держи, а я Зинаиде перезвоню.
Дверь в палату открылась, и вошел Николай. Люба посмотрела на него широко раскрытыми глазами, ее нижняя губа задрожала. По щекам потекли сладкие слезы. Руки, сжимающие нож, судорожно сжались и мелко задрожали.
– Ах ты, сука! – закричал Николай и сбил с ног Каллипигова.
Каллипигов, завалившись на Любу, растерялся буквально на долю секунды. Через мгновение он извернулся и подмял Николая под себя.
– Что вы делаете?! – завопила Люба. – Отпустите!
Николай и Каллипигов попыхтели друг другу в лицо и разжали хватку.
– Это Коля, – сообщила Люба. – А это – мой земляк…
– Каллипигов, – бросил Каллипигов и заметил, что перестал икать.
– Коля, откуда ты? – чуть не плача, спросила Люба, пропустив мимо ушей фамилию земляка. – Как ты меня нашел?
– Да уж нашел, – сурово сообщил Николай.
– Ой, Коленька, – залепетала Люба и вдруг встрепенулась, – а ты там Владимира Владимировича не видел? Медсестра сказала: вот-вот подойдет.
– Да ты что? – обрадовался Николай и взял Любу за руку. – Болит?
– Нет, – беззаботно ответила Люба. – Ничегошеньки не болит.
– Ягодицу освобождаем, – ласково приказала вошедшая в палату процедурная сестра. – Мужчины, покиньте помещение на пару минут.
Каллипигов и Николай послушно вышли в смежную комнату и прикрыли дверь.
– Родственница? – кивнул в сторону палаты Каллипигов.
– Партнер по бизнесу, – пояснил Николай. – Соврал внизу, что муж я ей, вот и пропустили.
– Девчонка – будь здоров! Не гляди, что без ног да косо повязана. Это ж надо – от самого забеременеть! – не удержался и выдал государственную тайну Каллипигов.
– Что? – Брови Николая пришли в движение. – Люба… от Путина?! Где? Когда? – не поверил Николай и схватил Каллипигова за рукав.
– В поездке по стране, – пояснил Каллипигов, высвобождаясь.
Так вот откуда Любина загадочная связь с Путиным! Любовница!
– Нет, не может быть, – неуверенно сказал Николай Каллипигову. – Я у нее первый был…
Каллипигов хлопнул Николая по плечу и заржал.
– Баб не знаешь? Семерых родила и все девочкой была. Им ведь мужика вокруг пальца обвести – раз плюнуть.
И Каллипигов театрально сплюнул.
Сердце Николая залила обида.
– Чего раскис? – по-отечески поддержал Каллипигов Николая. – Плюнь ты, тебе с ней детей не крестить! Ты на это дело с другой стороны посмотри. За такую девку нужно держаться, такая девка далеко пойдет! Мне, может, тоже неприятно было после всех-то делов, что она мне устроила, на поклон идти. Но пошел! Обо всем договорился. Перед тобой, между прочим, кум Владимира Владимировича стоит.
– В смысле? – уставился Николай на Каллипигова.
– А я с Любовью переговорил, и она согласилась, чтобы мы с моей Зинаидой Петровной ее мальчонке крестными отцом с матерью стали.
– Значит, пацан будет? – задумался Николай. – Сын Путина?
– Вот именно.
– Сын, значит, – опять пробормотал Николай. – Слушай, кум, а ведь я того и гляди Путину-младшему отцом родным стану, папкой! Любовьто меня любит. А грех покрыть ей тоже надо. Так что приглашаю тебя, кум, на нашу свадьбу. Женюсь я на Зефировой!
– Так мы чего – родня?
– Родня!
Они с чувством обнялись.
Каллипигов и Николай хором спросили: "Можно уже?" – и вошли в палату.
– Ну что, землячка дорогая, поправляйся! – бодро произнес Каллипигов. – А надо что, не стесняйся, говори: мы теперь не чужие друг другу.
– Мне бы коляску, – вспомнила Люба.
– О чем разговор! – бодро сказал Каллипигов. – И коляску для крестника подберем, и кроватку, и памперсы.
– Нет, не детскую коляску, а мою, инвалидную. Старую, я к ней привыкла, новой не хочу.
– Изладим! Нет вопросов, – заверил Каллипигов.
Затем изобразил над головой крепкое рукопожатие, подмигнул Николаю и шальной походкой вышел прочь.
Николай поплотнее закрыл дверь и, сделав взволнованное лицо, подошел к кровати. Он присел, встал на пол на одно колено и взял Любину руку.
Люба заерзала и смущенно вытянула пальцы из Колиной ладони.
– Что ты, Коля? Встань, – бормотала она, опасаясь, что Николай приблизит лицо и увидит прыщик, который она утром нащупала у себя на лбу. – Коля, кто это был? Сейчас вышел кто? – быстро заговорила Люба и взяла с тумбочки пульт, делая вид, что именно для этого ей и понадобилось высвободить руку.
– Так твой же земляк, – проникновенно сказал Николай и, вновь перехватив держащую пульт руку, сжал Любино запястье.
– Я его не узнала, – призналась Люба. – Он приветы от мамы, от папы передает, а я не могу вспомнить, кто такой? А спросить неудобно. Как его фамилия, ты не знаешь?
– Каллипигов вроде.
– Товарищ Каллипигов?! – поразилась Люба. – Точно, он! Как я могла забыть? Слушай, он же меня ненавидел, в райкоме песочил. Правда, это давно очень было. А теперь – другой человек. Честный, порядочный, помощь предлагает. Хорошо, что он другим человеком стал, правда, Коля?
– Хорошо, – воркующим голосом произнес Николай и поднес Любино запястье к губам.
Он медленно, так что почувствовал волоски на Любиной коже, провел губами по руке, к локтю.
Люба сжалась, делано засмеялась, сославшись на щекотку, и щелкнула пультом.
Включился телевизор.
– Ой, – вскрикнула Люба.
С экрана на нее растерянно смотрели Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. Они сидели на диване и держали на коленях альбомы с семейными фотографиями.
"Что сказать? – лепетала Надежда Клавдиевна. – Я и не знаю… Девочка она хорошая, добрая, уважительная".
Люба на мгновение закрыла глаза ладонью. Затем снова уставилась в телевизор, ойкая и всхлипывая.
– Родители? – догадался Николай.
– Да.
– Их-то мне и надо, – праздничным голосом произнес Николай и покрепче обхватил Любу через подушку. – Руку дочери просить.
Люба забыла про прыщик на лбу и повернула лицо к Николаю.
Брови ее подергивались, уши пылали.
Она смотрела на Колю.
Она хотела переспросить.
И боялась услышать ответ. Боялась, что не так Колю поняла. А он, заслышав вопрос, вытащит руку из-под подушки, поднимется с колен и холодно ответит, что она, Люба, его неправильно поняла. И тогда ей придется быть гордой и разорвать с Колей всяческие отношения!
Поэтому Люба молчала.
– Ты против? – тревожно спросил Николай.
– Против чего? – испуганно уточнила Люба.
– Выйти за меня замуж? – исподлобья поглядел Николай.
– Нет, я не против, – ответила Люба.
И удивилась, как все просто. Словно он предложил кофе, а она согласилась.
Сердце Любы почему-то не колотилось. И не задохнулась она. И не побежали от счастья ноги по полю. "Ищешь ты, Любушка, с этим Николаем приключений на свою задницу", – вспомнила она бормотанье коляски и тихо засмеялась.
– Уже нашла, – прошептала Люба.
– Кого? – заволновался Николай.
– Тебя, – сказала Люба. – И больше мне никто не нужен. Только я должна сказать…
– Ничего не говори, – приказал Николай. – Я все знаю. И про тебя, и про Путина.
– Коля, но это неизлечимо, это – на всю оставшуюся жизнь, – предупредила Люба.
– Да что я, не мужик, что ли? И тебя прокормлю, и ребенка твоего!
Люба зарделась.
– Коленька, – любовно сказала она. – Как же мне повезло, что я тебя встретила.
Николай вытащил руку из-под Любиной спины и уселся на стул, положив ногу на ногу.
– Муж пришел? – заглянула старшая медсестра.
– Нет, – заволновалась Люба. – Не было еще. Медсестра озадаченно поглядела на Николая и, тревожно качая головой, вошла в палату.
– Пульс в норме, – пробормотала она. – Надо доктору доложить. Дайте-ка я вам капельницу поставлю.
Устроив в катетер на сгибе Любиного локтя иглу от капельницы, медсестра проследила за падающими по прозрачной системе каплями, потрогала Любин лоб и спросила:
– Легче?
Люба закивала.
– Ну слава тебе господи! – сказала сестра и ушла.
– Владимир Владимирович когда обещал прийти? – небрежно спросил Николай.
– Теперь не знаю, утром его не пустили, порядки, мол, для всех одни, больничный режим. Он, говорят, скандалил, требовал пропустить… Ужас!
– Где не надо, там они про порядки вспомнили, – рассердился Николай. – Вот люди! Кстати, я тебя не спросил, может, ты хочешь чего? Давай за фруктами съезжу? Ты сейчас за двоих питаться должна. – И, несмотря на отказ Любы, покинул палату.
Люба положила голову на подушку и уставилась на мерно капающий в прозрачную трубочку раствор.
Как много всего случилось! И как мгновенно все произошло. Она словно прорвала границу времени, и по другую ее сторону вдруг оказалась уже совершенно другим человеком: спасительницей первых лиц России, невестой Николая, героиней репортажей и даже родней товарища Каллипигова.
– Чудеса! – пробормотала Люба и провалилась в сон…
– Любочка, проснись, – услышала она голос сквозь сон.
Сталина Ильясовна стояла возле кровати.
– Любочка, там уже почти пусто, – шепотом сказала она, указав на бутыль на стойке капельницы. – Пришлось тебя будить.
– Сталина Ильясовна, это вы, – сонно пробормотала Люба. – А я думала, вы мне снитесь. Нажмите красную кнопочку на стене. Как я рада вас видеть!
– А я как рада! Как же ты так? Под пули бросилась? Кроме тебя, конечно, некому было?
– Я за Васю испугалась. А Путина совершенно случайно загородила.
Медсестра освободила Любину затекшую руку от иглы. Люба опасливо и с болезненным удовольствием разогнула локоть и приподнялась на подушке.
– Ангел-хранитель тебя бережет, – проникновенно произнесла певица.
– Какой ангел-хранитель, Сталина Ильясовна? – махнула рукой Люба. – Вы прямо как моя мама.
– Ты не веришь в ангела-хранителя? – ужаснулась Сталина Ильясовна. – Напрасно, деточка, напрасно. Впрочем, он охраняет тебя независимо от твоих духовных заблуждений и прощает тебе твое неверие.
– Если увидите ангела-хранителя в инвалидной коляске – это точно мой, – засмеялась Люба. – Ой, Сталина Ильясовна, не сердитесь. У вас такое лицо… Давайте лучше петь!
В палату вошел Николай, с пакетами фруктов и огромной металлической банкой с консервированными ананасами.
– Здрасте, – поздоровался он со Сталиной Ильясовной.
– Коля, это мой педагог по вокалу, Сталина Ильясовна Черниченко, известная певица. А это – Николай Аджипов, мой будущий муж.
– А-а, – сказал Николай. – Рад познакомиться. Слушай, Люба, там внизу такая толпа набежала! Еле прорвался. Телевидение, журналисты.
– И что? – заволновалась Люба.
– Охрана никого не пускает. Сказали: сейчас обед и тихий час в госпитале, режимный момент, а тебе покой нужен. А! Вот и обед.
В палату внесли поднос с тарелками и стаканом морса.
– Не хочу есть, – отказалась Люба. – Я должна заниматься. Сталина Ильясовна, начинайте!