"Ты что надумала?" – зашумела коляска.
"Не бойся, колясочка", – дрожащим, но решительным голосом пробормотала Люба. Крепко взялась за поручни, въехала на приставленные к решетке балкона доски и безрассудно перекинула через нее тело с коляской.
Ржавое железо врезалось в ладони.
Коляска отчаянно цеплялась малым ведущим колесом за решетку.
– Кристина, хватайся за меня. Сползай, сползай по мне, не бойся! Вставай на нижний балкон.
Через мгновение с балкона свесились связанные вместе простыни, тряпки, даже пиджак, и вниз, в темный двор посыпались инвалиды.
Бомж, свесивший голову на грудь, к надписи "Питсбургс пингвинс" на футболке, и видевший во сне, как матушка вносит в избу только что народившегося теленка, вздрогнул и проснулся.
С черного неба сыпались уроды. Высыпавшись, уроды крикнули:
– Леха, давай с нами!
– Куда? – с готовностью вскочив, уточнил бомж.
– Регистрацию московскую получать.
И десятка два инвалидов весело пошагали посередине дороги, счастливые и возбужденные, как ходят в летней ночи выпускники школы, для которых эта ночь последняя и первая одновременно.
Машины приветственно сигналили им, а круглосуточные палатки предлагали кофе "три в одном". Во всех палатках пело и травило ночное радио.
– Звоните нам, – предлагало радио и называло телефоны.
– А можно от вас позвонить? – спросила Люба в палатке "Киш-миш"? – На радио… Алло! – услышала Люба свой голос, эхом отвечающий из музыкального центра на стойке. – Вы меня слышите?
– Отлично слышим! – ответил веселый девичий голос. – Как вас зовут?
– Ой, нас тут много, – ответила Люба. – Кристина, Анжела, Паша, Ромка…
– А вы – это кто?
– Мы? – Люба на секунду задумалась. – Мы – это абсолютно счастливые и свободные люди. Нас тут… ой, сколько же?.. человек двадцать или тридцать!
– Тридцать абсолютно счастливых людей?! – восхитились на радио. – Может, вы поделитесь своим счастьем с нашими слушателями?
– Конечно, – согласилась Люба. – Нам счастья не жалко.
– Тогда приходите в студию, – пригласила ведущая.
– В студию?! – завопила Люба. – Уже идем! Через час они были в студии радио "Сити FM"
в районе проспекта Мира.
– Ы-ы-ы! – поприветствовала слушателей глухонемая Анжела.
– Кристина веселая, потому что Кристина сейчас котлету ела! – поделилась в микрофон счастьем Кристина-даун.
– Я самая счастливая, потому что мама любит меня и в роддоме оставила по ошибке!
– Во чума! – восторженно сказала звукооператору ведущая. – Слушай, это надо записать и завтра еще раз в эфир пустить.
– А я спою собственную песню, – предложила Люба. – О любви.
Утром компания прибыла в райотдел милиции.
– Куда же нам идти? – прошептала Люба, изучая перечень кабинетов.
"В первую голову к начальству иди", – подсказала коляска.
– Верно, – согласилась Люба. И обернулась к друзьям: – Ребята, идем на второй этаж.
– Не понял? – сказал начальник паспортного стола райотдела милиции Павел Квас.
– Видите ли, – принялась объяснять Люба. – У нас нет денег, чтоб в обход закона зарегистрироваться в Москве, по месту пребывания, поэтому мы очень просим зарегистрировать нас бесплатно. Вы уж извините, что мы с пустыми карманами к вам пришли, но сами видите, в каком мы положении.
– В самом деле, Павел Иваныч, кто только не лезет в Москву со своими погаными криминальными деньгами, – с жаром высказалась секретарша. – И прямым ходом – в милицию. Думают, мы тут за деньги мать родную продадим. Да за кого они нас принимают?! А тут люди честь по чести пришли, с уважением…
– Сам вижу, – пробурчал Квас. И внимательно посмотрел на Любу. – Выговор у тебя… Ты откуда?
Люба назвала свой городок.
– Да ты что?! – завопил начальник. – И я – оттуда!
Он поглядел на Любину коляску.
– Как в Москве оказалась?
– Вообще, приехала в шоу-бизнес поступать, я ведь певица. А сейчас – пришла с друзьями регистрацию получить. Временную. По месту пребывания. Можно это?
– Для землячки – никаких проблем! Паспорта есть?
– Не у всех, – покачала головой Люба.
– Томочка, набери начальника приемника-распределителя и попроси от моего имени оформить задним числом размещение и выяснение личностей. Пусть подошлет кого-нибудь с бланками справок, а мы тут со слов инвалидов впишем их данные.
– Фотографии нужны, – подсказала секретарь.
– Скажи Кудрявцеву, а ребята сейчас к нему подойдут по очереди. И пускай он их в порядке поощрения цифровой камерой щелкнет, а снимки срочненько в паспортно-визовую по Сети перекинет.
– Будет сделано, Павел Иванович, – кивнула секретарша. И погладила по голове Кристину-дауна, протянувшую за чаем третью пустую чашку.
Фотограф Андрей Кудрявцев оказался не просто фотографом, а художником. Увидев, кого предстоит фотографировать на документы, Кудрявцев сразу понял, что может осуществить съемку редкой глубины и концепции. А подтексты! Ё-моё, какие подтексты! Кудрявцев решил: съемка должна быть черно-белой, и снимать героев нужно на фоне ростомера, с номером на груди, так, как фотографируют задержанных. "Разыскивается опасный преступник" – это название для серии фотографий сразу пришло в голову Кудрявцеву. Опасные преступники! Они воруют у здоровых граждан нажитое нелегким трудом спокойствие. Живет себе честный здоровый человек, проезд в метро оплачивает, и вдруг навстречу ему нагло выруливает колясочник и лишает покоя.
К обеду, а ни один сотрудник милиции не ушел обедать, пока все инвалиды не были снабжены справками и паспортами, фотограф сделал последний снимок – Любы.
– Попробуй мысленно обратиться к тому, кого ты любишь, – предложил Андрей. – Не торопись…
Люба подъехала под нарисованный на стене ростомер, развернулась и, подавшись вперед, стала вглядываться в камеру, словно через объектив могла рассмотреть Николая.
"Коленька, любимый мой, где ты? Без тебя мои дни на исходе. Мысль, что я могу тебя не увидеть, невыносима. Как долго еще жить… Я не хочу так долго, если тебя не будет рядом. Найди меня скорее, пока я не устала писать песни!"
– Замечательно, – похвалил фотограф.
– Люба, по какому адресу вас регистрировать? – спросил Павел Иванович, когда она вернулась к кабинету, возле которого толпились радостные инвалиды с новехонькими паспортами.
– По адресу? – Люба растерялась. – А без адреса нельзя?
– Да ты что! – развел руками Павел Иванович. – Вы где проживали все?
– Вчера?
– Ну да.
– У Русины Вишняковой они проживали, – сообщил проходивший мимо милиционер.
– Ах вон оно что! – почему-то обрадовался Павел Иванович.
– В двух приватизированных на ее имя квартирах, – продолжил милиционер.
– Тогда никаких проблем, – расцвел Павел Иванович. – В приватизированную квартиру можно регистрировать любое количество граждан, независимо от метража. Конечно, с согласия собственника. Но я уверен (Павел Иванович подмигнул Любе), мама Русина согласна. Тома, пусть всех впишут по одному адресу.
А гражданке Вишняковой (Квас снова подмигнул Любе) мы ничего сообщать не будем, чтоб не переживала лишний раз. У нее там и так с наркотиками геморрой. Ну что, Люба, будем прощаться?
На улице возле отделения Люба строго сказала друзьям:
– Я же говорила: когда прописываешься, не нарушая закон, за это в милиции денег не берут. А вы не верили!
Один за другим инвалиды разошлись, остались семь-восемь человек.
– Знаю дом под снос, – таинственно поделился горбун Федя. – Как говорится, тихий центр, инфраструктура в шаговой доступности, рядом с метро, окна во двор. Айда туда!
– Айда, – согласилась Люба и крепко взяла за руку маленького Васю – цыганенка, любившего пугать прохожих патологией своих кистей: четыре пальца у Васи были сросшимися, с одним большим ногтем.
К двухэтажному дому компания добралась к вечеру. Он действительно был расселен, огорожен и, судя по всему, давно вычеркнут из списков жилья. Инвалиды набросали на лестницу досок, соорудив пандус, и рассыпались по второму этажу, выбирая себе комнаты. Электричества в доме не было, а вода обнаружилась лишь в подвале, там, где к дому подходили наружные сети.
Вскоре разнеслась радостная весть: газ не отключен! Плиты работают! Уже в темноте друзья вскипятили чай и сели в кухне с распахнутыми рамами без стекол: ужинать слоеными булками и разговаривать о будущем, которое ждало всех их за окном с выбитыми стеклами.
Наутро Люба нашла почтовое отделение и узнала, как можно звонить по телефону с помощью карточки. Она даже приобрела карточку с загадочным названием "на девять единиц" и со второй попытки разобралась с кодами и комбинациями цифр.
Сталина Ильясовна взяла трубку сразу, словно стояла рядом с телефоном.
– Это я, Люба! – громко крикнула Люба. – Помните, в "Макдоналдсе"?
– Конечно помню! – повинуясь телефонному эффекту, тоже прокричала Сталина Ильясовна.
– Я хотела спросить: сколько стоит один урок?
– Тридцать, – ответила Сталина Ильясовна.
– Отлично, – радостно перебила Люба. – У меня есть триста рублей!
– Тридцать долларов, а не рублей, – засмеявшись, поправила Сталина Ильясовна, – но это не важно! Я очень ждала твоего звонка.
– Тридцать долларов? – упавшим голосом переспросила Люба. – Извините…
– Любочка! – закричала в трубку Сталина Ильясовна. – Подожди! Я буду заниматься с тобой бесплатно!
– Ушла она, – ответил Сталине Ильясовне посторонний женский голос.
И в трубке запели гудки.
Сотрудница почты проводила Любу взглядом, но через мгновение забыла о ней, потому что по радио запели душевную песню. Женщина прибавила громкости и, подперев голову рукой, стала внимать трогательным словам знакомой талантливой певицы, имя которой она запамятовала:
И дышали полной грудью стены, что немы…
Может, эти привидения были я и ты?..
Люба медленно ехала в потоке угрюмых прохожих.
Коляска испуганно молчала.
Слезы текли у Любы из глаз.
Коляска деликатно свернула в арку и заехала во двор: пусть Любушка поплачет.
Вишневый джип проехал мимо арки.
Николай ехал, не разбирая дороги, повинуясь лишь движению потока машин. Когда идущие впереди машины затормозили, он поглядел вперед и вверх, рассчитывая увидеть светофор. Сверху, с огромного рекламного баннера, на него смотрела черно-белая Люба.
"Манеж, – прочитал Николай. – Выставка фотографий "Разыскиваются опасные преступники".
Машины рванули с места, джип прибавил газа и затормозил только на Манежной площади. У входа в выставочный зал на Николая снова смотрела Люба. Не теряя времени, Николай вошел в холл.
По залу гуляли люди с пластиковыми стаканчиками вина в руках и восторженно разглядывали снимки.
Николай приблизился к первому из них. С фотографии простодушно смотрела девушка-даун. За спиной у нее была шкала ростомера. Внизу – номер.
На следующем снимке веселый цыганенок с любопытством глядел на зрителей, подняв руки-клешни.
Николай обошел зал.
На последней фотографии он увидел Любу. Она подалась вперед, вцепившись в поручни коляски, так что лицо ее было совсем близко и слегка искажено. Тонкие русые брови страдальчески поднимались изломанным углом. Растрепанные волосы забраны за маленькие, сильно торчащие уши. Макушка едва касалась цифры 140 см на ростомере.
– Метр сорок с коляской, – пробормотал Николай.
Если вчера, после визита в люмпен-пятиэтажку, у Николая еще и были какие колебания в трактовке происшедшего, то теперь он не сомневался: Люба уже встретилась с Путиным, встреча оказалась очень перспективной. Иначе кто бы ей за три дня депутатскую неприкосновенность организовал, запись на радио и даже этот, как его… вернисаж.
Но где же она, где?
Глава 7
ПОИСКИ
– Я понимаю, Лада, как тебе трудно. – Люба свела брови. – Ты, Лада, очень красивая, а у красивых людей тяжелая жизнь.
– Точно, жизнь у меня не сахар. – Лада постаралась ответить как можно более саркастически.
Хотя вряд ли эта деревенская дурочка способна уловить сарказм. Ну так и есть!
– Лада… – Голос Любы дрогнул. – Не переживай! Ты, конечно, можешь сказать: легко тебе говорить, ты – некрасивая! И будешь права. Я ведь понимаю, какую ответственность на тебя возлагает твоя внешность. Тебе нельзя совершать никаких предосудительных поступков. А то люди сразу скажут: такая красивая и так себя ведет! Конечно, людей нельзя разочаровывать. Люди ведь так в красоту верят! Верят, что она спасет мир.
– Да, тяжело мне, – сказала Лада.
– Конечно, все на тебя смотрят, оценивают каждый шаг. А некоторые просто любуются, и их тоже нельзя разочаровывать. С красивых людей особый спрос. Ты должна подумать и понять: а почему ты родилась красивой? Для чего? Ведь это все не случайно! И когда ты поймешь, почему пришла в этот мир – не родилась, а именно пришла – такой красивой, тебе сразу все станет понятно.
– Что – все? – процедила Лада.
– В чем смысл твоей жизни. Вернее, это и так ясно.
– Тебе ясно, в чем смысл жизни? – хмыкнула Лада.
– Ну, со мной все проще, случай очень объяснимый: нет ног.
– И в чем тут смысл?
– Во-первых, чтобы я не пошла не той дорогой. Во-вторых, чтобы, глядя на меня, люди, которые могут ходить, понимали, как они счастливы, какие у них огромные возможности! Идти, стоять, возвращаться – это же здорово!
– И откуда ты все это знаешь? – усмехнулась Лада.
– А! Когда по больницам валялась – думала все время. Там чем еще заниматься?
– А ты не думала в больнице, что я могу идти более простой дорогой: использовать свою красоту? Красивые вещи продать легче. И платят за них больше.
– Ой, что ты! – замахала руками Люба. – Красота с деньгами никак не связана!
– Ты это серьезно?
– Конечно! Посмотри на эту реку, на это небо! Красиво, правда? Любуйся сколько хочешь, и все бесплатно.
– Небо – это не пример, – покачала головой Лада.
– Как это – не пример? Без неба разве можно жить? Нельзя! Я иногда у себя дома поеду за город. Остановлюсь за полем, перед деревней. Околица мокрая от дождя, жерди темные, как будто паутиной подернуты, серебристые от старости. Трава как кофе с молоком, листья ржавые, и дождик тихо-тихо переступает, еле слышно!.. И так хочется побежать по этому полю, а потом упасть и заплакать. Но не от горя, а от красоты! И все это – мне, одной мне! И эта пожухлая трава, и печальное небо…
– Не знаю, как тебе, а мне, например, ничего в жизни бесплатно не доставалось. Рубля в магазине не хватит, так чек не пробьют! Только давай не будем про любовь и дружбу, которые не продаются. Купить друга за деньги, может, и нельзя, а продать – запросто. Сплошь и рядом.
– Но ведь ты так не поступишь! – уверенно воскликнула Люба. – Ты ведь человека не продашь!
– Я – нет, – сказала Лада. – Что я, сволочь, что ли?
– Конечно нет! Ты бы никогда подло не поступила. Это оттого, что красивая! Ты даже не представляешь, какая ты красивая. Знаешь, я на тебя смотрела, когда мы ехали в джипе, и у меня сердце пело! Стихи сами сочинялись!
Лада открыла глаза. Вскочила с сиденья, выбежала из вагона, увернувшись от попытавшихся удержать ее дверей, и вскоре вышла из подземного перехода на "Тимирязевской". Прошла к месту, где оставила коляску с доверчиво спавшей Любой, и огляделась.
Возле тонара, пахнущего свежим хлебом, стоял Николай.
– Коля! – крикнула Лада.
Николай повернул голову к Ладе, махнул рукой.
– Ты чего здесь? – удивился он, когда Лада подошла ближе.
– Любовь твою ищу, – с облегчением произнесла Лада.
– Слушай, я уже у фотографа был, он меня на райотдел милиции навел, а там сказали, что прописали Любу в той же квартире, где она была с депутатами. Любовь Геннадьевну Зефирову, у нее фамилия, оказывается, Зефирова. Владелице квартиры, какой-то Вишняковой, я так понял, наркоту пришили. И, видно, пинка под зад с занимаемой площади. Все-таки сам Путин распорядился Любе помочь. Но в квартире пусто. Я там уже два раза был. Зато в отделении кто-то припомнил, что она искала Колю, меня, значит, в районе "Тимирязевской". Вот я и подъехал, а тут – ты.
– Что теперь? – спросила Лада у Николая, когда они сели в джип.
– Надо подумать, – ответил Николай.
Он быстро, по-хозяйски, ехал по городу. В центре Николай кивнул на растяжку над проспектом:
– Видела?
Лада, вытаращив глаза, уставилась на огромный черно-белый снимок Любы на фоне ростомера и с номером ниже груди.
– Уже и в рекламе снялась?! Ничего себе!
– И в депутатскую комиссию по нравственности попала, и на радио записалась, и по телевидению уже показывали.
– Слушай, а как это?
– Одна встреча с Путиным, и все дела! Ты же знаешь наших людей. Все перед руководством готовы раком стоять. Он еще рот не успел раскрыть, а подсералы эти торопятся тайные желания предугадать. А уж если попросил разобраться – разберутся на три метра в землю. Теперь понимаешь, как нам важно Любовь отыскать? Она же все двери открыла! Заходи, бери и подбивай бабки!
– У тебя к ней только денежный интерес? – с равнодушным видом спросила Лада.
– Как сказать? С одной стороны – денежный.
– А с другой? – замерев, произнесла Лада.
– Человек она надежный, – подумав, ответил Николай. – Не продажная. – Николай вспомнил Любины слова о том, какой он, Коля, добрый и умный. – В людях разбирается. С ней бизнес нормально будет вести. Понимает, что такое порядок, зачем он нужен.
– Да, в людях она разбирается, – согласилась Лада. – И не по деньгам оценивает. По-моему, ей вообще все равно, есть деньги или нет.
– В этом, Ладушка, Любовь Геннадьевна в корне отличается от вас.
– А ты напрасно так обо мне думаешь, – обиделась Лада. – Если я полюблю человека, то мне на его кошелек плевать! Я ребенка собираюсь родить только от любимого!
– Ладушка, да неужто ты по любви столицу бросишь и в дальний пограничный гарнизон поедешь?
– В гарнизон не поеду, – засмеялась Лада.
– Слава богу! – Николай свернул в тихий переулок, надеясь объехать пробку на проспекте. – Узнаю нашу Ладу.
Из огороженного оцинкованным железом двухэтажного дома, все окна в котором были распахнуты, громко пела Люба.
– Коля, это вроде она, ее голос!
– Я тебе говорю: она уже на радио успела записаться, по всем каналам крутят. Сам два раза слышал, – пояснил Николай и принялся жать кнопку каналов на магнитоле.
Люба подъехала к распахнутому окну. Машины, чей мощный храп нарушил звонкую тишину Любиной песни, уже не было. Дорога пуста и тиха, как деревенский проулок, только возле магазинчика, на другой стороне безмятежной зеленой улицы, цыганенок Вася весело хватал редких прохожих за рукава двупалой рукой с грязным ногтем. Прохожие шарахались, но потом, остановившись поодаль, копались в кошельках и карманах и испуганно или с брезгливой жалостью протягивали Васе монетки.
– Рахмат! – неизменно отвечал Вася.
Он не знал, что это значит. Но слово казалось ему сладким.
"Надо Васю в детский сад устроить и в музыкальную школу", – сказала Люба коляске.