– О, здесь просто замечательно, – продолжал Оле. – Я как раз сейчас на пробежке в парке. – Он подмигнул мне. – Вчера вечером? Да ничего особенного. Занимался счетами и смотрел телевизор. А ты? Нуда, конечно, понимаю. Такие курсы повышения квалификации всегда отнимают много сил. Воздух в этих конференц-залах всегда такой спертый, что просто нечем дышать. А когда ты приедешь? Хочешь, сходим сегодня вечером к Каролине и Берту на кулинарный вечер? Или просто посетим какой-нибудь ресторан? Да, как знаешь. Езжай осторожно, дорогая. Я тебя люблю. Ну, пока. До скорого.
Он нажал кнопку "отбой" и сунул телефон обратно в карман брюк.
– Ну, как я справился? А где она?
– Думаю, в холле. Ее любовник с идиотским видом оглядывается по сторонам, наверное, ищет ее. Она точно нас увидела и выскочила отсюда, чтобы позвонить тебе.
– Так ей и надо, – сказал Оле. – Серьезно, Герри, ну взгляни на него. Ну что у этого типа есть такого, чего нет у меня?
Снова зазвонил телефон. На этот раз сотовый любовника Миа. Он поговорил с кем-то недолго и вышел из зимнего сада.
– Ха-ха! – рассмеялась я. – Это была Миа. Наверняка сказала ему, что сегодня не сможет
с ним позавтракать. Теперь мне ее почти жаль. Ситуация у нее – не позавидуешь. Оле обхватил мое лицо ладонями:
– Ты просто чудесная, Герри!
– Стараюсь.
Оле явно собрался снова меня поцеловать.
Я от него отодвинулась.
– Эй! Больше на нас никто не смотрит.
– Но... – растерянно произнес Оле.
– Никаких "но"! Твой гениальный план сработал! – Я резко поднялась с места. – Понятия не имею, чего ты этим добился и что будет дальше. Но теперь мне нужно снова подумать о себе и своих планах. – Прежде всего, мне стоило вернуться в номер и подобрать с пола таблетки.
Вот только сейчас быстро доем последний кусочек этого великолепного эльзасского сыра. Мм, вкуснотища!
Вид у Оле был подавленный.
– Я понимаю, тебе нужна передышка. Все это очень запутанно... жуткая неразбериха. А тут еще этот Джо.
– Точно, – согласилась я. И взяла еще кусочек "Морбье Ройял", но тут же, положила его обратно на тарелку. Что же я делаю? Уже достаточно времени потрачено на еду. Я резким движением закинула сумку на плечо.
– Ладно, Оле, спасибо тебе за очень... увлекательно проведенное время. А сейчас мне действительно нужно бежать.
И это была правда. Пока я спешно покидала зал, почтальон, возможно, уже бросал мое предсмертное письмо в зеленый блестящий почтовый ящик моих родителей. Мне нужно
было уехать в Новосибирск, причем как можно скорее.
– Герри, этот Джо тебе не подходит. Ты всегда выбираешь не тех мужчин! – крикнул вдогонку Оле, но я притворилась, что уже не слышала этих слов.
В фойе от меня не ускользнуло, как какая- то рыжеволосая женщина быстро метнулась за колонну, но я даже не посмотрела на нее, а побежала дальше, вверх по лестнице. Когда я добралась до третьего этажа, мне пришло в голову, что нужно было спросить у администратора ключ от комнаты, но дверь номера 324 была открыта.
Какая удача! Значит, мне не придется еще раз спускаться вниз и выдумывать байки для служащих отеля.
Я забежала в комнату и чуть не сбила тележку с моющими средствами. Из-за тележки на меня изумленно воззрилась маленькая упитанная женщина. На плече у нее висел пылесос, под мышкой была зажата метелка для смахивания пыли.
– Не надо пылесосить! – завопила я. – Это мой номер!
– В этом номере никто не живет, – заявила горничная. – Я как раз приготовила его для следующих постояльцев.
– Что – уже? Да мы всего час назад выписались из него! – закричала я. – Это просто ни в какие ворота не лезет!
– Вы что-то забыли? – удивилась горничная.
– Да, забыла!
– Что именно?
– Мои...
Чертова корова! Она наверняка заметила, что засосала в пылесос тридцать три таблетки снотворного! Но, что же мне теперь делать? Вырвать у нее из рук пылесос и разодрать мешок для пыли?
Горничная взглянула на меня как на умалишенную, покачала головой и протолкнулась со своей тележкой в коридор.
Я осталась стоять в комнате.
Я проиграла. Мой билет на тот свет бесследно исчез в брюхе пылесоса.
А по всей Германии почтальоны уже были в пути.
Дорогая Тина, дорогой Франк!
Пишу коротко и ясно. Мое завещание не подлежит обсуждению. Я хочу, чтобы Хизола получила жемчужное ожерелье, ноутбук и mрЗ-плеер. причем без всяких дискуссий, которые могут испортить ребенку настроение. А Арсениус и Хабакук пусть купят себе жемчужное ожерелье, ноутбук и mрЗ-плеер за ваши деньги и подумают о том, почему вы любите своих сыновей больше дочки и к чему может привести постоянное третирование своих сестер или братьев (вот так!).
И еще кое-что: может быть, на свете и существуют свиньи, манеры которых за столом схожи с вашими, но вообще-то у людей не принято еще раз есть то, что однажды уже было съедено. И если вы задаетесь вопросом, почему у вас в гостях никто никогда не ест салат, вспомните замечание, которое прошлым летом отпустило Тина. Я цитирую: "Да, это блюдо точно стоит тех денег, которые мы за него заплатили. Мы используем его для всего: в качестве блюда для салата, блюда для пудинга, тазика для принятия ножных ванн и для рвоты, когда в очередной раз разражается эпидемия абдоминальной формы гриппа. Еще вопросы есть?
Я могла бы еще кое-что написать на тему "Хорошие манеры и этикет", но мне надо закончить еще пять предсмертных писем, заказать номер в отеле и разморозить холодильник.
С наилучшими пожеланиями, ваша очень занятая Герри
10
Конечно, и без снотворного можно сесть на поезд и куда-нибудь уехать. И действительно, если подумать, это была единственная альтернатива. Домой вернуться я теперь уже не могла, абсолютно точно. И вообще, теперь, когда все уже прочитали мои письма, мне совсем некуда было идти.
А чего я там только не написала!
Например, тете Эвелин! Если она узнает, что я жива, она придушит меня собственными руками. Наверное, ни Фолькер, ни дядя Корбмахер не обрадуются тому, что Фолькер не сын дяди Корбмахера. Ну, и тетя Эвелин, конечно же, тоже не обрадуется.
А что я написала этому Адриану из "Авроры"! Точно я уже не помнила, но была почти уверена, что описала ему в письме свою грудь. О боже!
Что я наделала? И что же мне делать теперь? Мне необходимо место, где можно надежно спрятаться. Но где найти такое место? Я напряглась и сделала вывод, что могу пойти только к одному человеку.
– Привет, подруга, – воскликнула Чарли. – Какой приятный сюрприз. Ульрих, поставь на стол еще одну тарелку. Герри пришла к нам на завтрак.
– А почты еще не было? – осторожно спросила я.
– Только что принесли, – как всегда, жизнерадостно ответила Чарли. – И еще доставили
пакет из интернет-магазина детских товаров. Ужасно симпатичная крошечная одежка! Да, еще увлажняющее масло для детской кожи. Не терпится открыть посылку и все посмотреть. А почему ты с дорожной сумкой? – удивилась Чарли.
– Э-э... Так вышло, что я не могу вернуться в свою квартиру. Тетя меня заживо съест, если я там появлюсь.
– Чем эта старая карга опять недовольна? Ты что, забыла почистить перила на ее лестнице?
Ульрих – в одних трусах – похлопал меня по плечу:
– Доброе утро, подруга. Кофе?
– Да, пожалуйста. – Я плюхнулась на один из плетеных стульев, расставленных вокруг старого кухонного стола. На столе лежал большой толстый пакет в голубую и розовую полоску, а на нем – два письма. Одно из них от меня.
– Хорошо, а то Чарли теперь у нас пьет чай из фенхеля, – сказал Ульрих.
– Ты бы тоже пил, если бы тебе было так плохо, как мне. – Чарли села рядом со мной. – Про то, что тошнит по утрам, все вранье. Я чувствую себя отвратительно целыми днями.
– Я тоже, – сказала я и уставилась на свое письмо. Можно было бы схватить его и съесть. Этот номер я уже однажды проделала в школе с запиской, которую Чарли подсунула мне тайком.
"Дайте-ка сюда записку, барышня, – прорычал Роте. – Ну же, быстро! Считаю до трех. Раз, два..."
До счета три я успела засунуть записку в рот. Ничего другого не оставалось, потому что в записке было написано: "Роте – пузатый садист и неофашист", что, к сожалению, было правдой.
– Ты помнишь, как я спасла тебя от Роте, Чарли? – спросила я. – Мне тогда пришлось сто раз написать: "В Германии не принято есть бумагу".
– Да уж, методы воспитания и обучения у него и правда были средневековые, – сказала Чарли. – А ведь ему тогда было, ну, самое большее, лет сорок. Стоит задуматься. Если мне не повезет, он и моего ребенка еще будет учить. О, что это? Письмо от тебя, Герри? Мне? Ты что, не могла позвонить? – Она рассмеялась.
У меня внутри все опустилось.
– Знаешь, Чарли, я на прошлой неделе очень много пила и вела себя неадекватно... Прочитаешь это письмо потом.
Но Чарли в полном восторге вытащила листок из конверта и развернула его. Она пробегала глазами строчки моего письма:
– Почему ты пишешь... Да-да, к сожалению, это так... Нет-нет, ржавчину дезинфицируй не дезинфицируй... – Она хихикнула, потом на глаза ей вдруг навернулись слезы. Это она дошла до того места, где я писала, что она лучшая из всех, кого я встречала, и что я желаю ее дочери найти такую же подругу, как она. – О, как чудесно! Ульрих, Герри написала мне любовное послание. Ах, Герри, это правда? Как это мило!
Я закусила нижнюю губу.
– Такая замечательная идея могла прийти в голову только тебе... – Тут она нахмурилась – вероятно, дошла до постскриптума. Несколько последних предложений она прочитала вслух: – "Лучше удалить себе корни зубов без обезболивания, чем слушать, как Чарли поет". Поэтому, пожалуйста, воздержись от мысли исполнить на моих похоронах "Ave Maria" или нечто подобное. Потому что я не хочу, чтобы у людей, собравшихся около моей могилы, появились веские причины посмеяться от души". Что все это значит?
Ульрих потрясенно на меня уставился:
– Герри!
– Э-э... – Я не знала, что сказать, и лишь пожимала плечами.
У Чарли был очень сердитый вид.
– Это правда, Ульрих? Ты действительно говорил такое?
– Э-э... ну да, может, когда-то и говорил – точно не помню, – кивнул Ульрих. – Но Герри...
– Но ты ведь говорил это несерьезно!
– Ну, раз уж ты так прямо меня спрашиваешь, то я говорил это с определенной долей серьезности, – сознался Ульрих. – Но ты лучше спроси, почему Герри тебе...
– Ты хочешь сказать, что я плохо пою? – перебила его Чарли. – Я ведь очень много выступаю. У меня... куча заказов. В следующие выходные, например, я опять буду петь на свадьбе. Ты хоть знаешь, сколько раз я уже пела в церкви "Ave Maria"? Не говоря уже о песнях "Я берегу всю свою любовь для тебя" и "Свеча на ветру"!Я их пела столько раз, что уже и не сосчитаешь.
– Правильно, – согласился Ульрих. – Но поэтому Герри и не...
– Ты никогда не замечала, что везде поешь только один раз? – Я уставилась в пол. – Никто два раза тебя не приглашает.
– Ну да, потому что я чаще всего пою на свадьбах, а свадьбы у нормальных людей в жизни случаются не так уж часто. То же самое касается и похорон. Ульрих, ну ты же помнишь, как я почти заполучила тот контракт на запись диска? А ведь это была солидная компания! У них записываются звезды, а они хотели пригласить меня!
– Да, – произнес Ульрих. – Но это было до того, как они услышали твое пение.
Чарли словно остолбенела.
– Мне очень жаль, – сказала я.
– Да, мне тоже! – воскликнула Чарли. – Я вот уже десять лет пытаюсь сделать карьеру в этой области. И вот, наконец, кому-то пришло в голову сообщить мне, что я совсем не умею петь! Хорошие же у меня друзья, ничего не скажешь.
– Ну, ты, конечно же, умеешь петь, – возразила я. – Только плохо.
– То есть, ты хочешь сказать, недостаточно хорошо! Мне уже тридцать, а у меня, получается, нет профессии.
– Но у тебя же, есть я, – заявил Ульрих.
– Ой, да заткнись ты! – прикрикнула на него Чарли. – Вы оба ничего не понимаете в музыке. Вы абсолютно не музыкальны.
– Но и ты тоже, – сказала я.
– А ты вообще молчи, – напустилась на меня Чарли. – Хороша подруга! И вообще, чтобы сказать мне такое, необязательно было писать письмо! Не беспокойся, на твоих похоронах я петь не буду! Только танцевать! – Она запнулась и снова посмотрела на письмо. – А что это за чушь с похоронами?.. И почему ты даришь мне свою подушку с розами?
Я снова опустила глаза.
– О боже! – прошептала Чарли.
– Я сразу же понял, как только ты сюда вошла: что-то не так, – произнес Ульрих. – У тебя был такой взгляд...
– Герри. – Чарли смотрела на меня большими глазами, ухватившись рукой за сердце. – Пожалуйста, скажи, что ты не хочешь этого делать.
– Я хотела это сделать. Ты даже не представляешь себе, как сильно.
– Пожалуйста, скажи, что ты не хочешь этого делать, – повторила Чарли, на этот раз в ее тоне послышалась угроза.
– Мне жаль. Все должно было быть совсем не так. Я все точно спланировала. Но потом горничная засосала все своим пылесосом. – Я заплакала. – А теперь все получили мои предсмертные письма, и я понятия не имею, что делать!
– Если тут кому-то и надо плакать, то мне! – закричала на меня Чарли. – Как ты могла так со мной поступить! Я ведь беременна! Ты хоть раз обо мне подумала?
– Я... но... эй, я ведь все еще жива.
– Слава богу! – завопила Чарли и чуть не задушила меня в объятиях. – Слава богу!
Понадобился целый час, чтобы рассказать Чарли и Ульриху мою трагическую историю. Причем во время рассказа Чарли семь раз вскакивала, и ее тошнило, из них пять раз, просто тошнило, а два раза стошнило в прямом смысле.
Поэтому я постаралась закруглиться как можно скорее и опустила некоторые философские аспекты катастрофы. И о нас с Оле я не стала рассказывать во всех деталях: например, не упомянула, что оба мы были более или менее голыми, – а лишь рассказала, как он, сам того не подозревая, не дал мне проглотить таблетки и в известной мере послужил причиной того, что они оказались на полу и пали жертвами пылесоса.
В то время как Ульриха больше всего заинтересовала часть истории, касающаяся Оле и Миа ("так, значит, у этой рыжеволосой мегеры и правда роман?"), Чарли, несмотря на дурное самочувствие, удалось понять, что рассказ про Оле и Миа был лишь обрамлением истинной драмы, и постичь всю ее глубину.
– Значит, в эту самую минуту все твои друзья и родственники думают, что ты покончила жизнь самоубийством.
– Нет, не все. Только те, которые получили мои письма. – Я вздохнула: – А их немало.
– Твои родители?
– Хм, да.
– У тебя что, совсем крыша поехала? – завопила Чарли. – Да у них же инфаркт будет! Сейчас же им позвони и скажи, что ты жива.
Я затрясла головой.
– Этого я сделать не могу. Мама меня точно убьет.
– Но ты, же этого и хочешь, – иронично заметил Ульрих.
– Ты должна это сделать, – настаивала Чарли. – Тебе известно, я терпеть не могу твою мать, но такого она точно не заслужила. – Чарли вскочила и сунула мне в руки телефон. – Давай звони.
– Я боюсь.
– Позвони ты, – предложил Ульрих жене. – Герри в данный момент находится не совсем в здравом уме, ты что, не понимаешь? Она серьезно собиралась это сделать. Иначе она не стала бы посылать все эти письма.
– Поверить не могу, что она действительно хотела это сделать! Она хотела лишь... Она хотела только всех нас как следует встряхнуть! Это была глупая идея, возникшая спонтанно, правда, Герри? – попыталась уговорить меня Чарли.
Ульрих покачал головой:
– Герри не такая, Чарли. Она всегда все очень тщательно продумывает. Ей всерьез нужна помощь.
– Я ни за что не лягу в психушку! – заявила я. – Если ты это имеешь в виду.
– Конечно, нет, – заверила Чарли.
– Но тебя просто необходимо туда отправить, – задумчиво проговорил Ульрих. – Чтобы ты точно не бросилась под первый попавшийся поезд.
– Но я не принадлежу к типу "Анна Каренина", мой тип – "Мэрилин Монро", – возразила я. – Мне нужно снотворное, а оно в мешке для сбора пыли у горничной "Редженси Палас". Таким образом, никакая опасность мне в данный момент не грозит. – И что только на меня нашло! Нужно было вырвать у нее из рук этот чертов мешок для сбора пыли. Тогда сидела бы я сейчас себе спокойно в купе поезда и по одной вытаскивала таблетки из гостиничной пыли. Возможно, это и не самое лучшее, что может быть, но хоть какая-то перспектива, по крайней мере.
– Ладно, я сейчас позвоню твоим родителям, – заявила Чарли. – Чтобы избежать еще более серьезной катастрофы.
– Я пока пойду в ванную, – меланхолично сказала я.
– Ни в коем случае! – Ульрих схватил меня за локоть. – Там ножницы и бритвы!
– К типу "Харакири" я тоже не отношусь, – произнесла я и тоскливо окинула доску с ножами на серванте. – И очень об этом жалею.
Чарли уже набрала номер моих родителей:
– Да, доброе утро, фрау Талер, это Чарли. Шарлота Марквард. Эта ужасная Шарлота. Послушайте, фрау Талер, если вы уже успели прочитать почту... Еще не открывали даже? Хорошо, тогда лучше и не делайте этого вовсе... Да, письмо от Герри, правильно, именно его и не нужно читать, потому что Герри там такую чертовщ... ну, в общем, письмо это просто глупая шутка, нет, оставьте его! Не читайте его совсем. Черт, да почему же вы не слушаете, что вам говорят... С Герри все хорошо, правда, она здесь, стоит рядом со мной. Да, я тоже не понимаю, что все это значит, но... да, тут она права, вы все время говорите гадости о ее волосах... не читайте дальше, я же сказала, таблетки эти горничная... она стоит здесь живая и здоровая... да, но Клаус и правда был отвратительным придурком. Все, у кого зрение, слух, обоняние и так далее были в порядке, на дух его не переносили... Нет, Ханна Козловеки до шестнадцати лет читала книги
про всяких там пони и выцарапала "Ялюблю Черного Красавчика" на своем портфеле, алло? Послушайте меня, пожалуйста... Да, я ей передам, хотя, возможно, сейчас не самый подходящий момент... Но и вы должны, наверное... Фрау Талер! Вам сейчаснужно, наверное, позвонить всем, кому Герри послала предсмертные письма, чтобы не возникло паники... Да, я могу вас понять... нет, конечно же, тетя Хульда из-за этого не вычеркнет вас из своего завещания... Но это, же очень достойная профессия, вы можете гордиться, моя мама лопалась бы от... но... Э-э... знаете что?! Ничего удивительного, что у Герри депрессия! Вы ужасная мать, я давно хотела вам сообщить об этом!
Чарли нажала на кнопку "отбой" и швырнула Ульриху телефон: