- Несколько лет батрачил на ландшафтную фирму, - отозвался Ноубл и пошатал старый каркас, на котором росла лоза.
- Я помогу вам это выдрать, - сказал Нейт, но Ноубл его остановил.
- В нем еще есть прок. Найдутся у тебя какие-нибудь доски, чтобы я мог это починить?
- Конечно! За домиком Джеки куча досок!
"Домик Джеки" - это, как оказалось, ее студия. Поверх книги я наблюдал за тем, как Нейт и Ноубл скрылись за студией в поисках досок, о наличии которых я даже не подозревал. Тем временем ревность снова вспыхнула во мне: я увидел, как мой папочка исчезает в тоннеле, ведущем в тайное убежище Тессы. Хотя какое оно тайное, если она водит туда всех в округе?
Спустя несколько минут Джеки вынесла из кухни на подносе высокие стаканы с лимонадом и очередную порцию выпечки Ноубла, на этот раз - остренькой, приправленной сыром, луком и колечками черных оливок. Мне досталась целая тарелка этих штучек. Я очистил от оливок две из них и взялся за третью, как вдруг услышал возглас, от которого едва не выронил все из рук.
Ноубл вышел из-за студии с большой черной папкой в руках.
- Это потрясающе! - Он пролистал фотографии и взглянул на Джеки. - Это лучшие фотки, которые я видел в жизни!
Джеки поставила Ноубла в известность, что он не имел права рыться в ее личных вещах. Однако Ноубл оттарабанил долгую историю о том, как он, поднимая доску, "случайно" открыл окно студии, "случайно" уронил доску внутрь и полез за ней, а потом "случайно" же задел папку и "случайно" увидел фотографии. Едва он успел перевести дух, как Джеки уже просила его оценки. Молила о ней.
Ноубл покосился на меня. Его лицо потемнело от долгих лет на ветру и солнце, но я все равно заметил, что он покраснел. Он врал, и мы оба это знали. Куда только мы не лазили с ним в детстве! Меня толкало на это неуемное любопытство, его- тяга к запретному. В итоге никто в семье не мог ничего утаить. Нейт позвал Тудлса и Тессу из укрытия, которое я до сегодняшнего дня считал нашим с Тессой, чтобы перекусить и посмотреть фотографии. Я остался лежать в гамаке и закрылся книгой, пока они там охали и ахали, восхищаясь фотографиями, которые Джеки мне не показала. Что там изображено? Рассел Данн? В какой-то момент Тудлс поднял фотографию над головой Тессы, и мой взгляд упал на нее. Я был в нескольких футах от них, но даже с такого расстояния я увидел, насколько эта работа хороша. Джеки показала Тессу такой, какая она есть, - не прелестным чадом, а ребенком, который живет в своем собственном мире.
Когда восторженные отзывы иссякли, Джеки собрала у всех фотографии, сложила в папку и принесла мне. Она поставила стул рядом с гамаком и протянула мне папку, словно приглашая к чему-то.
С величайшей торжественностью я взял у нее из рук папку и одну за другой пересмотрел фотографии. Черт возьми, до чего хороши! Она потрясла меня до глубины души.
Хоть я и писатель, я не в силах был придумать слова, которые в точности бы выразили, что я думаю об этих фотографиях. Я достаточно знал Тессу, чтобы оценить, как здорово у Джеки получилось запечатлеть ее характер, но даже если б я ее совсем не знал - по этим фотографиям я мог бы написать эссе о Тессе.
Я закрыл папку. Как же объяснить Джеки, что я чувствую? Но ни в одном из человеческих языков нет слов, которые выразили бы мое удивление и восхищение. А потому я просто повернулся и прижался губами к ее губам: это единственное, что казалось мне сейчас уместным.
Поцелуй, который изначально призван был поведать ей, что ее работы восхитительны, внезапно превратился в нечто большее. Я касался ее только губами, но в какой-то момент у меня в ушах будто зазвонили колокола. А может, это звезды зазвенели, как маленькие серебряные колокольчики? Отстранившись, я изумленно посмотрел на нее. Еще одно потрясение этого дня посрамило бы средней силы землетрясение. Кажется, Джеки тоже ощущала нечто подобное, потому что она просто сидела, остекленев, и смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
- Не знаю, как остальные, а я голодный, - заявил Ноубл и тем самым разрушил чары, окутавшие нас с Джеки.
Обернувшись, я увидел, что все четверо стоят и глазеют на нас. Мне пришлось пару раз моргнуть, чтобы зрение прояснилось. На лице Ноубла появилось выражение "ну, что я вам говорил?". Нейт выглядел смущенным. Тесса хмурилась, а Тудлс взирал на меня, кажется, даже с любовью - как отец смотрит на сына. Я отвернулся и принялся изучать фасад студии Джеки.
Уже через минуту все пришли в норму. Я решил, что хватит уже лежать в гамаке и наблюдать за всеми, поэтому встал, мы подчистую умяли все эти сырные штучки, которые напек Ноубл, а потом я помог ему починить старую беседку. Я притащил ящик с инструментами отца Пэт. Ноубл про инструменты поначалу ничего не сказал, но, испачкав один из них, извинился. Я сказал, что ничего страшного не произошло. Минутой позже он пробормотал:
- Сожалею о твоей жене.
Я не ответил, но его слова многое значили для меня. Они выражали сочувствие, это так, но более того - они свидетельствовали о том, что Ноубл потрудился узнать, о чем я писал в своих книгах.
К вечеру Нейт ушел домой. Элли пришла забрать Тессу, и я подумал, что Тудлс сейчас расплачется. Элли во все глаза смотрела на него, стараясь не таращиться, но у нее не получалось. Он ведь и вправду выглядит престранно. Тудлс и Тесса держались за руки и смотрели на Элли так, словно она - злой социальный работник, который пришел разлучить Тессу с любимым дедушкой. Джеки спросила, можно ли Тессе остаться на ночь.
- Ты хочешь сказать, что я могу провести вечер в свое удовольствие? Долго-долго проваляться в горячей ванне? Посмотреть по телевизору кино с постельными сценами? Выпить вина? Нет, я не заслуживаю такого счастья!
Она умчалась почти вприпрыжку - пока никто не передумал.
Ноубл и Джеки направились на кухню готовить ужин, а мы с Тудлсом и Тессой остались в саду. Тесса гонялась за светлячками, а я сидел на стуле рядом с отцом.
Какая странная мысль: мой отец. Всю жизнь он представлялся мне головой на групповых фотографиях. Кажется, нет ни одной фотографии, где он один. И мои дяди никогда о нем не говорили. Да, трудно поверить, что такое возможно в моей семье, но они, по-моему, чувствовали себя виноватыми перед ним. Хоть что-то хорошее получилось из ареста моего отца: ни один его брат никогда впоследствии не преступал закон. По крайней мере в здравом уме и трезвой памяти.
Мы с Тудлсом мало разговаривали. Нет, по сути дела, мы вообще не разговаривали. Я, мастер художественного слова, категорически не мог придумать, что сказать. Ну, пап, рассказывай: каково это, сорок три года просидеть за решеткой? Ты ненавидишь братьев? А может, спросить, есть ли у него на жилетке мой любимый майский жук?
Джеки позвала нас ужинать, и Тесса умчалась в дом. Было уже поздно, мы все основательно проголодались. Я пропустил отца вперед, но в дверях он остановился. Он смотрел не на меня, а на Джеки с Ноублом, которые собирали на стол.
- Оставишь меня? - спросил он меня с таким сильным акцентом, какого я не слыхал многие годы.
На мгновение мне показалось, что земля остановилась. Даже светлячки застыли в воздухе, ожидая моего ответа.
Ну что на это скажешь? Как правильно заметила Джеки, его посадили, потому что он пытался раздобыть денег на содержание жены и сына. Меня.
Кажется, настал мой черед его содержать.
Как говорит Джеки, с возрастом я стал сентиментальным. Надо ответить что-нибудь эдакое, чтобы не разреветься здесь и сейчас.
- Только если научишь меня играть и "веревочку".
И тут выяснилось, откуда во мне столько сентиментальности. Я пытался сохранить спокойствие, но папа не стал себя сдерживать. Спрятав лицо у меня на груди, он зарыдал. Цепляясь за мою рубашку изо всех сил, он ревел так, что штукатурка едва не сыпалась со стен.
- Что ты с ним сделал? - завопила Джеки, схватила Тудлса за руки и попыталась оттащить от большого злого меня.
Одна часть меня желала сжать отца в объятиях и поплакать вместе с ним, но другая оторопела от такого спектакля. Тудлс продолжал выть, прижимаясь к моей груди. Он говорил, что любит меня, что рад, что я его сын, что ужасно гордится мной, и знавал людей, которые читали мои книги, и что любит меня и хочет прожить со мной всю жизнь...
Ноубл откровенно наслаждался моей неловкостью, а Джеки все пыталась оттащить Тудлса от меня. Полагаю, она не понимала, что он говорит. Надо вырасти среди людей, которые говорят с таким акцентом, чтобы понимать его, - особенно когда человек рыдает, а рот его набит рубашкой.
Джеки тащила изо всех сил, но Тудлс не отцеплялся - он хоть и маленький, но крепкий. Я держал его за плечи, однако каждый раз, когда пытался оттолкнуть его, он говорил, что любит меня, и мои руки превращались в разваренные спагетти. Я никогда прежде не слышал от кровного родственника слов "я тебя люблю". Бог свидетель, моя мать такого никому не говорила.
В конце концов Ноубл сжалился надо мной, оттащил от меня отца и усадил его за стол. Тудлс, понурив голову, продолжал рыдать. Тесса подвинула к нему свой стул, взяла его руки в свои и заикала, силясь сдержать собственные слезы. Она поглядывала на меня озадаченно: не понимала, сделал я что-то плохое или, наоборот, хорошее, отчего ее дорогой друг так плачет.
На меня навалилась такая слабость, что я едва мог сидеть.
Мы являли собой странную группу. С одной стороны стола сидели Тудлс и Тесса. Он рыдал так, словно у него разрывалось сердце, а она держала его за руку и икала. Джеки во главе, кажется, сама готова была расплакаться - только не знала почему. Я сидел напротив Тудлса и ощущал себя как сдутый мяч, а Ноубл восседал напротив Джеки и смеялся над всеми нами.
В конце концов Ноубл взял миску картофельного пюре, вывалил целую гору на тарелку перед Тудлсом, добавил столько же мясного рулета и зеленого горошка. Я понял, от кого мне достался хороший аппетит.
Но Тудлс даже не взглянул на еду.
- А тебе известно, что Форд - мастер рассказывать истории? - громко спросил Ноубл, обращаясь к Тудлсу. - Он плохой работник, не отличит одного конца лома от другого, но истории рассказывает лучше всех на свете. Моя мамаша говорила, что с отъездом Форда ужины стали уже не те.
- Правда? - удивился я.
- Правда, - подтвердил Ноубл. - А отец говаривал, что в тебе воплотилось все краснобайство Ньюкомбов, и поэтому ты врешь лучше всех на свете.
- Да?- снова спросил я. Это высокая похвала. Я взглянул на Джеки: отметила она это или нет? - но она, кажется, не поняла, похвалил меня Ноубл или сказал гадость.
Тудлс шмыгнул носом, Джеки протянула ему салфетку. Он высморкался так громко, что Тесса захихикала, подмигнул ей, взялся за ложку и попросил:
- Расскажи мне что-нибудь.
И я уважил его просьбу.
После ужина я сказал Ноублу, что хочу с ним поговорить. Я желал услышать правду о том, что происходит. Я знал его слишком хорошо и слишком давно, а потому подозревал, что он что-то задумал. Мы взяли упаковку пива и поднялись ко мне в кабинет, где могли поговорить по душам, как мужчина с мужчиной.
- О'кей, выкладывай, почему ты здесь и чего от меня хочешь, - сказал я. - И прежде чем соврать, подумай дважды, с кем разговариваешь.
- Враки - это твой конек, - ответил Ноубл, правда, тихо и робко, и я не обиделся.
Меня так просто не проведешь. Ноубл - взрослый, здоровый мужчина. Даже если он и отсидел несколько раз в тюрьме, он все равно может без труда найти работу, тогда что привело его сюда? Почему он приехал ко мне? Ноубл оправдывал свое имя. Он гордый, и я предполагал, что мне придется потрудиться, чтобы выяснить, что у него на уме.
Мне не сразу удалось его разговорить, но когда это наконец произошло, я испугался, что он уже никогда не заткнется.
Он встал с дивана и навис надо мной, сверкая глазами.
- Я здесь потому, что ты сломал мне жизнь. Ты мне задолжал.
- А как мне это удалось? - холодно спросил я, удерживая собственный гнев в узде. Какая вопиющая неблагодарность! Я никогда не считал, сколько денег потратил на образование многочисленных племянников и племянниц, в том числе и отпрысков Ноубла, законных и незаконных, но это немалая сумма.
Он продолжал сверлить меня взглядом.
- Я был счастливым человеком. Ребенком я любил возиться с дядьками и обожал отца. И знаешь что? Оглядываясь назад, я думаю, что мы с тобой здорово проводили время. Да, мы частенько задавали тебе трепку, но такой сноб, как ты, вполне этого заслуживал. Ты всегда смотрел на нас сверху вниз.
Он замолчал, ожидая, что я что-нибудь отвечу, но что я мог сказать? Отрицать, что смотрел на них свысока? Чувство собственного превосходства всегда было моей единственной зашитой.
- Когда ты уехал в колледж, я радовался, что больше никогда тебя не увижу, но знаешь что? Я скучал по тебе. Ты всегда нас смешил. Мы всегда умели управляться с ножиками и грузовиками, а ты единственный здорово управлялся со словами.
Он сделал глоток пива и улыбнулся своим воспоминаниям.
- Я страшно бесился, когда ты уезжал в колледж. Помнишь, как я проехался трактором по твоему чемодану? Ты ехал посмотреть мир, а у меня была беременная подружка, и ее отец грозил пристрелить меня, если я на ней не женюсь. Тебе известно, что к двадцати одному году я дважды женился и дважды развелся, и наплодил троих детей, которых нужно было кормить и одевать? А ты в это время учился в колледже и гулял с городскими девчонками.
Ноубл снова пригубил пиво и уселся на другом конце дивана. Его злость утихла. Мы были просто мужчинами на пороге зрелости, которые предаются воспоминаниям.
- А потом ты опубликовал книгу, и все тетки ее прочитали и сказали, что она про нас. Только ты описал нас так, будто мы ужинаем падалью с дороги. Жена дяди Клайда сказала: "Я не знаю, о ком он говорит, но точно не о нас". И после этого мы дружно решили, что ты нас совсем не помнишь, а поэтому выдумал каких-то людей и пишешь себе про них. - Ноубл скривился в улыбке. - Ты и представить не можешь, сколько раз меня спрашивали, не родня ли я "этому писаке", и знаешь, что я отвечал?
Он не стал ждать, пока я отвечу. Наверное, он уже достаточно ждал возможности высказать мне это все. По сути дела, не исключено, что он проделал весь путь сюда только для того, чтобы высказать все, что думает обо мне.
- "Нет". Я говорил им "нет". Каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, не родня ли я Форду Ньюкомбу, я отвечал: нет.
Я пытался философски отнестись к тому, что слышал, но он все-таки причинил мне боль. Каждый человек хочет, чтобы родные гордились им.
- Ты унизил нас перед всем миром, но это не самое страшное, что ты с нами сделал. Ты изменил наших детей. Моя дочка Ванесса, которая родилась сразу после твоего отъезда в колледж, - она такая же, как ты. Она даже внешне походила на тебя - пока ей не поправили нос. Она еще ребенком прочитала твою книжку и после этого решила не иметь с нами, Ньюкомбами, ничего общего. - Ноубл открыл еще одну банку пива. - Ты не представляешь, сколько позора я натерпелся из-за дочки. Поговаривали, что она твоя, а не моя. - Он взглянул на меня поверх банки. - Помнишь ее матушку? Малышку Сью Энн Хокинс? Ты не...
Разумеется, я помню Сью Энн Хокинс. Все молодые парни и несколько мужчин в возрасте в радиусе двадцати миль от е дома прошли через ее постель. Конечно, Ноублу про это никто не говорил: ни тогда, ни сейчас. Тогда мы все держали язык за зубами и в день свадьбы желали им счастья. Потом вся округа вздохнула с облегчением, когда девочка родилась с ньюкомбовским носом. От кого ей достался этот нос, от Ноубла, от меня или еще от кого-то из нашей многочисленной родни, неясно. Этот вопрос не обсуждался даже вполголоса - все боялись легендарного правого хука Ноубла.
Ноубл взмахнул рукой.
- Нет, не отвечай. Девчонка поклялась, что у нее, кроме меня, в жизни никого не было, и если б я ей не поверил, я б ни за что на ней не женился, невзирая на ружье ее папаши. Но если она была такая непорочная, почему ж потом перекувыркалась с каждым... - Он осекся. - Ладно, не будем об этом. Скажу только, что мать Ванессы так опустилась, что дочка жила со мной с тех пор, как ей исполнилось четыре. Но, прочитав твою книжку, она жила с тобой в башке. "Дядя Форд то", "дядя Форд это"... В конце концов я пожалел, что спас тебя, когда ты упал в ручей и ударился головой. Помнишь? Помнишь, как я полторы мили тащил тебя на своем горбу домой? Я весил ровно столько же, сколько и ты, но я тебя нес. А потом дядя Саймон гнал на старом пикапе через поля и заборы, чтобы побыстрее довезти тебя до больницы. Ты два дня не приходил в себя. И мы все решили, что ты уже нежилец. Помнишь?
Я помнил. Но, как ни странно, я забывал об этом, когда писал книги.
- И знаешь что? - Ноубл посмотрел на меня. - Моя дочка не поверила, когда я рассказал, как спас тебя. Она сказала, что, если бы это было правдой, ты написал бы об этом в своей книге, потому что ты написал в ней обо всем. А так как этого там нет, значит, такого и в жизни не было. Почему, скажи мне, ты не поместил в книгу эту историю?
Мне пришлось отвернуться: я не знал ответа на этот вопрос.
- Ладно, как бы там ни было, ты отправил всех четверых моих детей в колледж. Черт, ты даже моей третьей жене выслал денег, чтоб она смогла доучиться и стать учителем начальной школы. Проработав в школе год, она развелась со мной: мол, я недостаточно образован для нее. А теперь мои образованные детки не желают иметь со мной ничего общего. Они желают видеть тебя - тебя, кого видали, может, пару раз в жизни, - а родного отца видеть не хотят. Но ты же не хочешь иметь с нами дела, не так ли? Разве что писать про нас...
Он сделал еще глоток пива. Я молча ждал, когда он продолжит. Должен признать, меня задел за живое этот взгляд на то, как я "сломал Ноублу жизнь". Кроме того, я прикидывал, может ли умная малышка Ванесса быть моей дочерью.
- Короче, когда нам прислали весточку, что Тудлс выходит на свободу, я решил, что пора тебе заплатить за все, что ты сделал с нами - и в частности, со мной. Кинг? Зачем ты называл меня в книгах Кингом? "Ноубл" - недостаточно плохое имя?!
- Чего ты от меня хочешь? - спросил я. - Ты ведь приехал сюда не для того, чтобы ронять слезки в пиво, так чего на самом деле ты хочешь?
Ноубл ответил не сразу.
- Дома я угодил в неприятности. Я не имею в виду тюрьму. Ты сам знаешь, я не впервой увидел ее стены изнутри. На этот раз на меня свалились семейные неприятности.
Я не собирался рассказывать ему, что Ванесса уже поведала мне свое видение "семейных неприятностей".