- Какие нынче пошли подростки. Видишь юную красотку на трамплине? Это малышка Джейни Хьюз, ей всего четырнадцать.
Мои брови поползли вверх.
- Разве не ее я на прошлой неделе видел на трехколесном велосипеде?
Он рассмеялся:
- Я смотрю на нее и понимаю, почему мужчины в возрасте женятся на молоденьких девочках. А смотрю на ее сверстников-мальчишек - и понимаю, почему молоденькие девочки тянутся к мужчинам в возрасте.
Он говорил дело. Хотя несколько девушек сняли купальники, из парней оголиться решился только один. Мальчишки по большей части были тощими, прыщавыми и, очевидно, до смерти боялись девчонок, а потому оставались в больших широченных трусах. Тот, кто разделся, имел такое красивое тело, что я сразу предположил, что это капитан какой-то спортивной команды старшеклассников. Он напомнил мне моего двоюродного брата, который в ночь выпускного разбился на машине. Позднее мне пришла в голову мысль, что он как будто знал, что умрет очень рано, и потому к семнадцати годам превратился в мужчину, настоящего взрослого мужчину.
- Может статься, он умрет в этом году. - Я кивнул в сторону нагого Адониса, стоявшего на краю бассейна, и перевел взгляд на тестя. - А я думал, ты почти ослеп.
Он улыбнулся:
- У меня превосходная память.
С того дня, когда я плакал у него на коленях, между нами установилась необыкновенная близость. Я никогда не испытывал к мужчинам таких чувств. С отцом Пэт я понял смысл выражения "узы мужской дружбы".
- Я оставлю дом Пэт, - сказал он.
Я поставил тарелку с едой на стол и отвернулся. "Ну пожалуйста, не заговаривай сегодня о смерти, - мысленно взмолился я. - Не сегодня". Может, если я промолчу, он не станет продолжать?
Но он продолжил:
- Я ничего не говорил Пэт и не хочу, чтобы говорил ты, но я чувствую, что мое время на земле подходит к концу. Ты не знал, что через месяц после ее смерти я пытался покончить с собой?
- Нет. - Я зажмурился от боли. Надо же, а я в своем тщеславии воображал, что единственный горюю о матери Пэт.
- Но Марта не позволила мне. Думаю, она знала, что ты напишешь про нее книгу, и хотела этого - хотела для тебя, для Пэт и для себя самой. Думаю, она хотела, чтобы ее жизнь что-то значила. Я знаю, что нет нужды говорить тебе это, но я хочу, чтобы ты позаботился о Пэт. Она делает вид, что ей все равно, что у нее никогда не будет детей, но на самом деле ей не все равно. Когда ее выписали из больницы, она раздала всех своих кукол - а ими была забита вся комната. Она и сейчас ни за что на свете не притронется к кукле.
У меня ком подкатил к горлу. Никогда не замечал такого за своей женой. По правде говоря, я не особенно-то задумывался о том несчастном случае, что сделал ее бесплодной. У меня была Пэт, и меня не особенно интересовало, будут у нас дети или нет. И мне даже в голову не приходило поинтересоваться, а что чувствует по этому поводу она.
- Позволь ей помочь тебе в писательском деле. Не отталкивай ее. И никогда не думай, что раз уж ты стал знаменитостью, то тебе нужен какой-нибудь напыщенный агенте громким именем. Понял?
Я все еще не мог смотреть ему в глаза. Мы с Пэт прожили в браке уже много лет. Как я мог не заметить ее отношения к куклам? Неужели я настолько невнимательный? Или она скрывала этот от меня? Есть ли у нее еще какие-нибудь секреты?
Отец Пэт ничего больше не сказал, только положил руку мне на плечо, подержал немного - и молча вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Через несколько минут из дома к бассейну вышла женщина - я узнал в ней мать Джейни Хьюз. Она орала на дочь так, что я слышал ее даже сквозь игру оркестров и гомон пяти сотен людей, собравшихся повеселиться.
Джейни покорно завернула свое прекрасное юное тело в полотенце, но я видел взгляд, который она бросила через плечо на молодого атлета, неторопливо надевавшего плавки.
Когда представление закончилось, я опустился на диван у окна. Рядом со мной стояла полная тарелка вкусностей, но мне кусок в горло не лез. По сути дела, человек, которого я любил, только что сказал мне, что умирает.
В углу дивана лежала тряпичная кукла, я поднял ее и заглянул в нелепое лицо. Не имеет значения, сколько денег я заработал, какой известности добился, есть вещи, которых я на самом деле хочу - и никогда не смогу получить. Мне уже никогда в жизни не удастся посидеть за столом с Пэт и ее родителями. Я вспомнил, как считал их избранными, с которыми не случаются несчастья, и покачал головой.
Дверь спальни отворилась, я поднял голову.
- Вот ты где! - воскликнула Пэт. - А я повсюду тебя ищу. Ты не забыл, что это вечеринка в твою честь?
- А можно мне забрать домой Джейни Хьюз в качестве подарка?
- Я передам твои пожелания ее матери.
Я закрылся тряпичной куклой:
- О нет, только не это!
Она подошла ко мне.
- Пошли вниз, там люди просят у тебя автограф.
- Правда? - переспросил я, польщенный и потрясенный одновременно.
Я хотел уже положить куклу, но вдруг, повинуясь внезапному порыву, прижал ее к груди Пэт, подразумевая, что она возьмет ее.
Пэт отскочила, не притронувшись к кукле. Вид у нее сделался такой, словно ее вот-вот стошнит.
Какая-то часть меня хотела расспросить ее, заставить признаться. Но в чем признаться-то? Она отошла к двери и остановилась спиной ко мне. Плечи ее вздымались и опускались так, словно она только что пробежала стометровку.
Я поднял бедняжку куклу с пола и усадил обратно на диван, подошел к жене и обнял ее за плечи.
- Что нам сейчас нужно, так это бутылочка шампанского. К тому же ты еще не рассказала, что хочешь купить на те деньги, которые мы получим. - Я нарочно сделал ударение на "мы".
- Дом, - сказала она, не колеблясь ни секунды. - У моря. Где-нибудь на высоте, со стеклянной стеной, чтобы я могла сидеть и смотреть на волны и на шторм.
Я задохнулся от неожиданности. Надо же, несколько лет в браке - и вот за одну ночь мне открылись два секрета жены.
- Шторм на море... вот, значит, как. - Я открыл дверь, обнимая ее за плечи одной рукой.
- А ты? Чего хочешь ты - ну, кроме несовершеннолетней конфетки Джейни, которая доведет тебя до тюрьмы?
- Ну, если попаду в тюрьму, повидаюсь с отцом. - Я обнял ее крепче. - Я хочу вторую книгу, - честно признался я.
- Не беспокойся, я тебе помогу, и папа поможет. Теперь, когда мамы нет, твои книги могут стать для него смыслом жизни.
Я обрадовался, что нам в уши ударил взрыв музыки и избавил меня от необходимости отвечать, потому что теперь я чувствовал, что эта огромная шумная вечеринка не столько праздник в мою честь, сколько прощание с моим тестем.
И я оказался прав: не прошло и двух месяцев, как отец Пэт умер во сне. Я стоял в зале для гражданской панихиды, смотрел на его мертвое лицо с застывшей легкой улыбкой и думал, что ему удалось претворить в жизнь то, к чему так стремились мои сентиментальные родственнички: он умер с горя.
Когда погибла мать Пэт, меня разрывала ярость, но Пэт поддержала меня и помогла собраться. Когда умер ее отец, горе и гнев захлестнули ее с такой силой, что наш доктор советовал госпитализацию. Мне некуда было отступать, так что на этот раз я поддерживал нас обоих. Только однажды я дал слабину - когда читали завещание и я услышал, что набор немецких инструментов он отписал мне.
Пэт продала дом родителей вместе со всем содержимым. Если бы решать пришлось мне, я бы переехал туда, потому что в этом доме я пережил один из счастливейших моментов в жизни. Но Пэт оставила только фотографии - она положила их в сейф и никогда не пересматривала - и продала все остальное. Себе мы оставили только ящик с инструментами.
В следующие двенадцать лет я писал, а Пэт занималась делами. Как она и обещала, мы стали компаньонами. Я писал, мы редактировали, она продавала. Она первой читала мои произведения и всегда говорила, что думает по поводу содержания, бывало, в самой жесткой форме. Мне нелегко удавалось переступить через свое самолюбие, и время от времени мы сшибались не на жизнь, а на смерть.
- Попробуй по-моему - и увидишь, как лучше! - как-то выкрикнула она в пылу ссоры. В ярости я переписал конец на ее вкус, чтобы доказать ей, что она ошибается. А она оказалась права. Ее вариант был намного лучше. С тех пор я стал внимательнее к ней прислушиваться и больше доверять ее мнению.
Мы так и не купили ей дом у моря - по той единственной причине, что она не могла определиться, у какого моря ей хотелось бы жить. Кроме того, ее привлекала мысль о том, что я как писатель имею возможность жить в любой точке мира, и потому "мы" решили попробовать несколько мест. Кончилось это тем, что мы стали часто переезжать.
За эти двенадцать лет мы лишь раз навестили мою родню. Накануне приезда в родные места меня тошнило от волнения. Пэт пыталась рассмешить меня и вывести из этого состояния, но ей не удавалось. Каково это будет - снова увидеть их? Эта мысль съедала меня изнутри.
- Ты что, боишься, что придется остаться? - спросила меня Пэт вечером.
- Да! - выдохнул я - на другое я был просто не способен.
Но мне не следовало беспокоиться. Родственники встретили меня как знаменитость. Они являлись с моими книгами, зачитанными до дыр, и просили у меня автограф. И что совсем уж странно, они будто единодушно уверовали, что в тот момент, когда первую мою книгу приняли в печать, меня поразила амнезия. Все они свято верили, что о своем детстве я не помню ровным счетом ничего.
Я приезжал к ним много лет назад, как только закончил колледж. Но это случилось до того, как меня стали печатать, и тогда никто не вел себя так, будто у меня провалы в памяти. Меня не знакомили с родственниками, с которыми я в детстве жил под одной крышей, не расписывали мне места, которые я сотни раз видел своими глазами. И никто не говорил: "Ты, конечно, не помнишь, но..."
Однако после того как я стал знаменитостью, они только так и делали. Мой двоюродный брат Ноубл разговаривал со мной так, будто мы познакомились лишь этим утром, и не прошло и двух часов, как я страстно возжелал, чтобы он называл меня "Бьюик", как в детстве.
Он представил меня дяде Клайду, как будто я никогда раньше его не видел. Я одарил Ноубла красноречивым взглядом, который он проигнорировал, и произнес краткую, но пылкую речь о том, как хорошо я помню дядю Клайда, на что дядя Клайд ответил:
- Нет, этого не может быть! Не может быть, чтоб известный человек вроде вас помнил меня.
Я улыбнулся, хотя мне хотелось сказать: "У меня на лодыжке остался шрам: там прошлась пряжка твоего ремня. Вряд ли после такого я тебя забуду!" Но я промолчал.
Ноубл приобнял меня за плечи и увел в сторону.
- Не сердись на дядю Клайда, - доверительно сказал он, - много лет назад он потерял сына и с тех пор сильно изменился.
Я снова посмотрел на Ноубла, как будто он спятил. Когда кузен Ронни утонул, мы с Ноублом и еще четырьмя братьями и сестрами развели костер, чтобы отпраздновать это событие. Ноубл рассказал, что с четырех лет ходил с фингалами, которые ставил ему Ронни. Я - большой выдумщик - слепил из камней, глины и палочек большую черепаху, и мы все возносили ей хвалы за то, что она избавила нас от кузена Ронни.
Так что когда Ноубл поведал мне трагедию дяди Клайда как великую новость, я уверился, что он просто разыгрывает меня.
- И в благодарность за это мы слепили "черепашьего бога", - прошептал я.
Ноубл посмотрел на меня так, словно понятия не имел, о чем речь.
- Ну, черепаший бог, помнишь? Мы благодарили его за то, что та черепаха укусила кузена Ронни, и...
Ноубл отнял руку от моего плеча и выпрямился.
- Не помню я такого.
И так - целый день. К вечеру, в тысячный раз услышав фразу: "Ты, конечно, не помнишь этого, но..." - я вспылил.
- А какого черта я не должен это помнить? - рявкнул я на дядю Реджа. - Это ведь со мной произошло! Я жил здесь, помнишь? Я - Наказание. Я - Форд. Я же Крайслер. Я же Джон Дир. Я!
Пэт взяла меня под руку и оттащила в сторону. Мы постояли под тенистым деревом, пока я не успокоился. Спасибо ей, она не пыталась растолковать мне, что они простые сельские люди, которые многого не понимают. Откровенно говоря, я чувствовал, что меня снова пытаются оттеснить, показать мне, что я не такой, как они. Я отличался от них, еще будучи ребенком, а теперь вообще стал для них чужим человеком.
Но еще больше меня бесило то, что мне навязывают роль, которую придумали сами. "Мы его вырастили, а он совсем нас не помнит, - скажут они людям. - Заделался звездой и враз нас позабыл". Я бы хотел, чтобы про меня говорили: "Хотя он и добрался до самых вершин, он никогда не забывал про маленьких людей". Ну или что-то в этом роде. Однако, несмотря ни на что, мне внушали, что, став знаменитостью, я превратился в сноба.
Пэт стояла рядом, пока я пытался овладеть собой.
- Жалко, что ты был таким паинькой и никогда не давал им сдачи, - проговорила она в конце концов.
- Не был я... - забормотал я. - И я....
Я целую минуту хватал воздух ртом и брызгал слюной, прежде чем понял, что она на самом деле имела в виду, а когда понял, поцеловал ее в лоб, и мы вернулись туда, где ждали мои родственнички, все как один обеспокоенные вспышкой моего беспричинного гнева. "Но я подозреваю, все знаменитости такие", - говорили их взгляды.
После разговора с Пэт я пребывал в таком замечательном расположении духа, что затеял аж три свары. Я прекрасно знал больные места моих родственников и подпускал шпильки именно туда. Я спросил у Ноубла, что случилось с его старым "понтиаком", и через минуту он уже дрался с другим моим кузеном (тот угнал машину, однако отрицал это).
Я стал расспрашивать дядю Клайда про его любимого сынишку, который утонул, попросил поведать какую-нибудь волшебную историю о добрых делах милого мальчугана и между делом уточнил, что именно он делал в тот день в пруду.
В какой-то момент Пэт прищурила глаза: мол, ты слишком далеко зашел. Но я был чересчур доволен собой, чтобы остановиться.
Когда Пэт громко заявила, что нам пора ехать, никто не сказал: "Приезжайте еще". Ноубл проводил меня до машины.
- А ты ни капельки не изменился. - Он злобно сверкнул глазами и сплюнул - плевок приземлился в четверти дюйма от моего левого ботинка.
- Как и ты, - провозгласил я, широко улыбаясь. - Было здорово всех вас снова повидать, - искренне сказал я Ноублу. Не уверен, что принесло мне больше удовольствия - публикация первой книги или вторая половина этого дня. - Слушай, Ноубл, - дружелюбно предложил я, - если кто-то из детей захочет пойти в колледж, дай мне знать, я возьму расходы на себя.
С этими словами я сел в машину, и Пэт рванула с места так, будто участвовала в местных мотоциклетных гонках. Я оглянулся: Ноубл ломал голову над моим предложением. Припомнил ли я ему слова о том, что в колледж идут только педики? Или хотел сказать, что мне единственному хватило мозгов, чтобы туда поступить?
Еще три часа я хихикал, вспоминая смятение на его лице. Но он, видимо, пришел к выводу, что я говорил от чистого сердца, потому что в последующие годы я отправил в колледж нескольких представителей младшего поколения Ньюкомбов. Одна из них, старшая дочь Ноубла Ванесса, в конце концов стала преподавать в колледже.
- Кто-то из твоих предков был с мозгами, - как-то сказала Пэт. - Вот почему в твоей семье время от времени рождаются умники.
- Это рецессивный ген.
- И то правда! - подтвердила она, и мы расхохотались.
Все это кончилось - как вообще кончилось все хорошее, - когда Пэт умерла. Я вырос без семьи, нашел ее - и потерял.
Я снова остался в этом мире совершенно один.
Глава 2
Джеки
Мне кажется, он хотел меня, потому что я его смешила.
Нет, не "хотел". Не в том смысле. Он хотел, чтобы я на него работала.
Конечно же, я отказалась. В конце концов, куча девушек в нашем городке пыталась у него работать, но их либо увольняли, либо они сами сбегали - в слезах или в гневе.
Мне рассказывали, какой он мастер доводить людей до белого каления.
- Это чистая, абсолютная, неудержимая ярость, - говорила одна моя подружка, когда мы и еще две наши товарки обедали в местной закусочной. Тут все подавали жареным: жареное мясо, жареный лук, жареная картошка. Официантка не оценила мою шутку, когда я попросила ее не жарить мой салат. Она удалилась в оскорбленных чувствах, и маска благородной обиды не сходила с ее лица на протяжении всего обеда.
Но я уже привыкла к тому, что мое чувство юмора навлекает на меня неприятности. Папа как-то сказал, что я шучу, чтобы никто не видел, как я плачу. Это озадачило меня, потому что я никогда не плачу, о чем я ему и напомнила.
- А я о чем говорю? - ответил отец и ушел.
Итак, как бы там ни было, а этот выдающийся, раскрученный супер-пупер-писатель предложил мне работать у него, потому что я его рассмешила. Ну и еще потому, что я рассказала ему свою любимую историю с привидениями. Вроде как рассказала, если уж честно. Как заметила Хизер, рассказываю я гораздо лучше. Но нужно самомнение побольше моего - вот это да! Вряд ли, конечно, такое бывает... - чтобы вообразить, что можешь рассказать историю профессиональному писателю. Я так и вижу, как он замечает, что я "ошибочно использую некоторые синтаксические конструкции".
Но еще до истории с привидениями - или истории про дьявола, как называет ее Отем, - я заставила его посмеяться над Пулитцеровской премией.
Это произошло на вечеринке. Отем - бедняжка, столько волос и ни капли мозгов - рыдала, потому что ее будущая свекровь снова посадила ее в лужу. Все мы знали, почему Корд Хендли женится на Отем, - и ее умственные способности были тут совершенно ни при чем. Природа одарила Отем копной густых медно-рыжих волос и буферами, из-за которых не видно собственных ног. Отем жаловалась, что никак не может найти кружевной бюстик своего размера. Я сказала:
- Все, что тебе нужно, - это кружева.
И все засмеялись, потому что я просто переделала название классной песни "Битлз" - "Все, что тебе нужно, - это любовь".
Мы знали, что у Отем и Корда будущего нет, рано или поздно его мамаша их разведет. Корд происходил из старинного аристократического рода. Он и сам не отличался умом и сообразительностью, но этими качествами зато отличалась его мама, а всем заправляла именно она. К несчастью, трое ее детей унаследовали от нее внешность, а ум - от отца. Вполне понятно, почему она хотела, чтобы ее детки женились на мозгах, - однако тщетно. Ее младший сын собирался жениться на красивой, доброй, но совершенно бестолковой Отем.
Каждый вторник бедняжка Отем в слезах убегала из дома будущей свекрови, потому что все время, когда они встречались, миссис Хендли устраивала Отем устный экзамен, эдакий тест на академическое образование - и, конечно, смотрела на нее с презрением. Как я говорю, "чай с задачками".
Как-то раз, когда мы обедали, я допустила большую ошибку, поинтересовавшись у Отем, что она думает делать после свадьбы. Ведь она переедет к Корду, в родительский особняк - а там придется видеться со старой каргой каждый день.