Я думал, что Лина на этот раз ничего не узнает, но она как-то все равно узнавала…. Хорошо еще, что своим родителям на меня она не доносила.
Мы жили вдвоем в ее квартире. Потом умер мой отец, за ним мать. И я на какое-то время успокоился. Лина все время была рядом. Она утешала меня, пыталась поддержать, окружала меня нежностью и теплотой. А я не мог простить себе, что так мало уделял внимания своим родителям, пока они были живы. Я ведь мог купить отцу другую машину, у меня были средства, но не купил…. Мог отправить мать на обследование, когда она впервые пожаловалась на боль в сердце, но не отправил…. Лина говорила, что от судьбы не уйдешь, а я ей не верил, а, наверно, стоило. Скромный образ добропорядочного мужа я носил не больше года, а потом благополучно вернулся к старым привычкам. И понеслось….
Развод был неизбежен, но до него не дошло. Лина погибла так же, как мой отец. Она ехала на своем "Мерсе" в кафе, где мы обычно собирались с ребятами после работы, и, конечно же, плакала. На улице было слякотно и скользко, шел мокрый снег, такой же, как в день нашей первой встречи. Я хорошо запомнил это, потому что, когда мне позвонила мать Лины и сказала, что "ее девочки" больше нет, я смотрел в окно. Огромные гроздья мокрого снега падали на землю в мигающем желтом свете фонаря.
Я думал, что люблю ее.
Но в тот момент не испытал ничего, кроме смешанного чувства раздражения, злости и опустошения. Было немного жаль ее родителей. Немного себя. О Лине я не думал, я разучился обвинять себя. Кто я после этого? Холодный, мерзкий, самовлюбленный циник? Бездушное чудовище? Нет. Я стал им позже. Мы все по-разному переживаем боль. Наверно, когда проходит любовь, гораздо легче развернуться и уйти, но я не мог это сделать во время. Смерть жены дала мне свободу, которой я желал больше всего. И я не разбил ее сердце разводом. Ей повезло больше, чем мне. Она не видит, кем я стал сейчас.
А правда страшней, чем мне казалось тогда: я ее любил, пока она была мне нужна, пока не начала мешать мне.
"Любовь есть сон, а сон - одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробуждение,
А должен, наконец, проснуться человек…."
Так уж сложилось, что я проснулся раньше, а она заснула навсегда. Но теперь я знаю точно - у меня с детства бессонница.
Я изо всех сил старался изображать роль убитого горем мужа. Но когда тесть, рыдая у меня на плече, во время похорон, назвал меня сыном, стало по-настоящему тошно. Вечером я напился, и, собрав вещи, переехал в родительскую однушку. А через неделю ко мне переехала девушка Лиза, дочь директора "Литераком". И мне тогда уже не казалось, что я ее люблю. Я просто жаждал стать главным редактором, после того, как ее папаша отправиться к праотцам, а так, как она была поздним и единственным ребенком в семье, а папочке на тот момент стукнуло семьдесят лет, ждать мне оставалось не так уж долго.
Лиза, Лизанька, Лизок. Тонкая утонченная девочка. Хрупкая и ладненькая, словно фарфоровая статуэтка. Она увидела во мне романтичного героя своих грез. Я писал ей стихи, точнее перечитывал те, что написал до этого первой жене (бездарные кривые несколько строк). Через год мы поженились и купили квартиру в центре. Конечно, не без помощи отца Елизаветы. К тому времени родители Лины уехали в Москву и не узнали, как быстро я забыл их дочь. Я был уверен, что отец Лизы не сообщил им эту радостную весть. И он сам-то был не в восторге, но что делать? Слово любимой дочери - закон. Мне везло с упрямыми самостоятельными женщинами.
Лиза оказалась терпеливее, чем моя предыдущая жена. Она не устраивала сцен, не скандалила, не рвала на себе и мне волосы от ревности, не нудела и не ныла. Я это ценил, но шлялся по-страшному. И через восемь лет семейной жизни Лизонька наконец-то поняла, что я не романтический герой, а трагический. И примерила на себя роль Анны Карениной, отказавшись бездарно играть Офелию. Я узнал ее романах случайно. Подолгу службы, мне пришлось уехать в командировку на пару недель, но все завершилось раньше, чем я думал. Дома меня не ждали. Там был сплошной романтик. Все в стиле Лизы - цветы, свечи, шампанское, розовое нижнее белье на полу, и мужские ботинки в коридоре. А через девять месяцев у нее родился замечательный малыш с карими, как у владельца ботинок глазами. Папа Лизы был совсем плох, и я усыновил ребенка, которого мы назвали Кирюшей. Спустя еще полгода мы схоронили папочку моей жены, и Лиза унаследовала дело всей его жизни. Фактически издательством управлял я. Елизавета занималась ребенком, став вдруг образцовой женой. Она какое-то время пыталась убедить меня, что Кирюша мой сын, но потом смирилась, покаялась, и пообещала, что следующий точно будет мой. Но следующего я не хотел. Мне, вообще, никто не был нужен. Я был богат, успешен, окружен лестью, но не свободен. Лиза душила меня своим абсолютным присутствием в моей жизни. Но мне снова "повезло". Четыре месяца назад я повторно овдовел. Я был на очередном слете талантов, когда позвонили из больницы и сообщили, что моя жена в реанимации. Пока я ехал в клинику, ее не стало….
На пузырьке из-под таблеток, которых она проглотила не один десяток, и на стакане с водой, которой она все это запила, не обнаружили отпечатков пальцев, а на ней, когда ее нашли, резиновых перчаток не было. Я давал показания целых три раза, а потом дело закрыли. Газеты, выпускаемые не моим издательством, кричали пестрыми обличающими заголовками. Мне припомнили Лину и обозвали "черным вдовцом". За мной охотились папарацци, приглашали на Городской телеканал, а потом поймали какого-то очередного насильника и про меня благополучно забыли. Ну, и слава богу.
Я снова свободен.
Я купил новый "Мерседес", коттедж на набережной, и готов идти дальше. А пока… Пока я зайду в кафе, выпью сто грамм чистого виски. Завтра в Волковском премьера. Нужно бы сходить. Тамара, моя секретарша, говорит, что обожает Шекспира. Я ее с собой не возьму. Хватит с меня романтики и уточенных девиц. Мне очень нравится няня Кирюши, молодая крупная девица с третьим размером груди и ругающаяся матом, как сапожник. Меня это не смущает. Пусть мальчик растет настоящим мужчиной, как его отец….
- Глава 2
"Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество - к своим богам: они нам поклоняются - и надоедают, постоянно требуя чего-то."
Оскар Уайльд
- Вы действительно уверены, что не хотите воспользоваться отпуском? - Виктория Морозова смотрела на свою подчиненную холодным пронзительным взглядом. Она поправила блестящий черный галстук на ослепительно белой блузке со строгим воротничком. Взирающая на нее с нескрываемым восхищением молодая особа, упрямо поджала губы. Как она могла объяснить этой элегантной красивой женщине с благородным породистым лицом, что ей просто не на что потратить свой отпуск.
- Нет. Я не чувствую себя уставшей. Да, и дети по мне будут скучать. - Спокойно ответила Динара Александровна, нервно теребя рукав своего довольно заношенного шерстяного платья со скучным геометрическим рисунком.
- Дети переживут, дорогая моя. - Отмахнулась Виктория. Ее изящно подведенные серые глаза казались стеклянными и совершенно пустыми, в то время как губы раздвигались в широкой улыбке. Эта женщина не только фантастически красива, думала про себя Дина, она еще и необычайно проницательна. И сейчас ей необходимо услышать от Дины настоящее объяснение отказа от отпуска. Динара задержала взгляд на тяжелых золотых серьгах со сверкающими камнями, которые сильно оттягивали мочки благородных ушей. Виктория Морозова появилась в частном учреждении для детей дошкольного возраста несколько недель назад и сразу навела порядок в рядах подчиненных. Дисциплина, усердие, полная отдача делу, каким бы оно не было, доброжелательность и самообучение - это были основные критерии ее требований к работнику. Дина была с ней во многом согласна. Но не могла не отметить, что с приходом этой неординарной женщины прежде такой дружный и легкий коллектив стал меняться, и не в лучшую сторону. Появилось какое-то отчуждение, конкуренция, сплетни. За две недели работы здесь Морозова уже ввела много кадровых замен. И Дина сейчас здорово испугалась, она не хотела оказаться среди сокращенных за ненадобностью сотрудников.
- Динара, я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно. - Сухо продолжила Виктория сугубо деловым тоном. Девушка похолодела под ее стальным безучастным взглядом. - Четыре года вы работаете в нашем детском саду. Работа с детьми - тяжелый труд, как морально, так и физически. Да, наши группы не так многочисленны, как в государственных учреждениях, да работаем мы, вы, - уточнила она, стукнув карандашом по столу, - неполный день, но я также узнала, что вы не только ни разу не были в отпуске со времен своего первого рабочего дня, но еще умудряетесь взять работу на выходные. Это так? - Морозова вопросительно изогнула изящные дуги бровей. Дина вся сжалась от столь пристального внимания к своей персоне. Лариска! Наверняка, это она проболталась, решила девушка.
- Да. Это так. - Понурив голову, призналась Динара Измайлова. - Но в этом нет ничего такого… Родители моих воспитанников просят меня о небольших одолжениях. Они очень занятые люди. Им просто некогда заниматься с детьми. И, если я не помогу им, то…
- Поможет няня, а вы будете в свободное время отдыхать. - Ногти Виктории с дорогим перламутровым маникюром ударили по лакированной поверхности стола. - Динара, вы должны меня понять правильно. Я ваш руководитель и мои приказы не должны восприниматься в штыки. Я приняла решение, которое вам не понравится.
Дина судорожно сглотнула комок, образовавшийся в горле. Неужели ее уволят? За что? И почему сейчас?
- С завтрашнего дня вы уходите в отпуск на две недели. А потом я перевожу вас в другую группу.
- Но этот год последний для моих детей. - Слабо возразила Дина. На нее, словно ушат холодной воды вылили. Как же так!
- Не ваших детей, Динара. - Жестко произнесла Виктория. - Вы слишком близко к сердцу воспринимаете свою работу. Это ваш первый опыт в педагогической работе. Именно работе, хочу напомнить. Вы за эту работу получаете неплохие деньги. И есть еще один пунктик.
Дина сжавшись, испуганно посмотрела на заведующую частным детским садом.
- Никаких подработок в выходные. - Морозова откинулась на спинку кресла, и задумчиво посмотрела на Измайлову. - Скажите мне честно, Динара. Почему вы здесь, в нашем заведении?
- Я - педагог. Я здесь, чтобы воспитывать детей, помогать им делать первые шаги в этой жизни, готовить к школе, развивать их способности.
- Да, именно так. Я понимаю, что вы любите всех своих воспитанников, и это очень хорошо, потому что многие ваши коллеги просто зарабатывают деньги, отсиживают часы, ничего не отдавая этим детям. А ведь это не простые дети, Дина. И вы понимаете это сами, поэтому так и привязываетесь к ним. Их родители слишком богаты, слишком заняты, слишком поглощены своей карьерой или бизнесом. Уверена, что по вечерам малыши так же обделены вниманием, как и в выходные, когда на замену нам приходят многочисленные няни, но ни вы, ни я ничего не можем изменить. Пока они здесь, мы будем заниматься с ними, и давать им внимание, заботу, воспитание, необходимые жизненные уроки и все остальное, но потом они уйдут в другое заведение. Частная школа, лицей, потом колледж, может, даже образование за рубежом. Вы должны это хорошо понимать. Вы - всего лишь одна из ступеней, через которую им придется переступить. Не заставляйте воспитанников сильно привязываться к вам. Я хотела позволить довести группу до конца, но потом решила, что необходимо преподать вам урок, заставить вас понять свое место немного раньше. Поверьте, когда вы вернетесь из отпуска, то обнаружите, что вашим воспитанникам вполне комфортно с другим воспитателем.
- А мне… а я…
- Нет. Никаких посещений. - Категорично покачала головой Виктория. - Сегодня ваш последний день в подготовительной группе. После отпуска вы возьмете младшую группу. Проведете собрание, познакомитесь с родителями. Многие дети не были в яслях и это их первый год в садике. Работы с ними будет много, вы быстро забудете о прежних любимчиках. Вам все понятно?
- Да. - Кивнула Дина, пряча слезы. Перед мысленным взглядом девушки вспыли лица десяти ее воспитанников. Они были вместе три года. Она увидела их впервые, когда они не умели говорить и рыдали, хватаясь за своих мам и пап, не желая оставаться в саду. Только терпение, ласка и педагогическое чутье помогли Дине завоевать их любовь. А теперь ей придется все начинать сначала. С другими детьми. Наверно, Виктория в чем-то права. И ей нужно признать, что расставание неизбежно, что так будет повторяться каждые несколько лет. Неужели каждый раз будет так больно?
Виктория Леонидовна грациозно поднялась со своего кресла. Она была высока для женщины, но этот недостаток скрадывался женственной подтянутой фигурой, заключенной в стильный стальной костюм под цвет глаз. Она плавно подошла к Динаре и положила на ее плечо тонкую кисть, унизанную кольцами. В ноздри Дины ударил сладковатый запах дорогих духов.
- Я понимаю, как вам тяжело, Динара. - Ласково проговорила Виктория. - Я не была на вашем месте, но я понимаю.
Измайлова подняла на нее удивленные столь чутким отношением со стороны такой сдержанной высокомерной женщины глаза. Во взгляде Морозовой читалась неподдельная боль. Какая-то личная трагедия, возникла догадка у Дины. Наверно, иначе, что делать в детском саду, хоть и частном, столь изысканной и роскошной женщине. С ее-то лицом, белоснежной кожей, пепельными длинными волосами и телом манекенщицы, невероятным чувством стиля и вкусом, она могла бы стать артисткой, фотомоделью или просто женой банкира. Коллеги Дины судачили, что Виктория ни разу не была замужем, и не имеет детей. Никто, вообще, не знает, откуда она взялась. Совершенно одна, при такой-то красоте и деньгах. Наверно, и правду гласит пословица: Не родись красивым, а родись счастливым. Вот Дине ни в чем не повезло. Некрасивая, несчастливая, вообще, никакая.
- Потратьте свои отпускные на новый гардероб. - неожиданно произнесла Морозова. - Ваше платье давно вышло из моды. Простите меня за прямолинейность, но это действительно так. Вам бы пошло что-то более легкомысленное. В меру, конечно. - она доброжелательно улыбнулась. - И прекратите носить очки. Сейчас линзы можно купить в любой аптеке.
- Это тоже приказ? - холодно осведомилась Динара. Слова начальницы уязвили ее самолюбие. Она и без этой самодовольной лощеной красотки знает, что выглядит не лучшим образом. После смерти матери она совсем махнула на себя рукой, и посвятила всю себя детям, как когда-то ее мать.
- Нет, это просьба. - Морозова подошла к окну, и подняла жалюзи. - Какой чудесный день. Еще очень тепло. Даже не верится, что начинается осень. Как хочется вспомнить стихи классиков об этой чудесной поре. Динара, вы можете махнуть на юга. Там сейчас самый пик. Приедете к нам обновленная, загорелая, полная сил. Я бы очень хотела увидеть вас другой. - она неожиданно оглянулась. Серые глаза изучали лицо подчиненной. - Вы ведь красивая и молодая. У вас все впереди. Сколько вам? Двадцать три? Двадцать пять?
- Двадцать три. Я была на втором курсе, когда устроилась сюда. - выдавила из себя Дина, ошарашенная тоном Морозовой.
- Да, знаю я все. - вздохнула она и снова подошла к столу, но не села. - Я все о вас знаю. И про маму вашу, которая всю жизнь отдала детям, и про ее болезнь. И что вы почти четыре года, как одна совсем. Мне это все знакомо. Мне тоже было двадцать три, я была одинока, раздавлена и думала, что весь мир против меня.
- Нет. Я не думаю ничего такого. - отрицательно мотнула головой Динара. - Я просто хочу работать здесь, заботиться о детях.
- А кто позаботиться о вас? - горько улыбнулась Виктория. - Я не просто так вас позвала сегодня. Я две недели наблюдаю за вами, Динара. Признаться, я не нашла ни одного недостатка в вас, ничего, к чему бы можно было прицепиться. Вы безгранично добры, искренни, от вас исходит такая аура, что мне становиться не по себе, когда вы рядом.
- Отчего же? - Дина округлила глаза. Разговор принял совершенно непредсказуемый оборот. Она старалась не смотреть в сияющие глаза заведующей, сосредоточив внимание на каменной статуэтке богини Кали. Это трехглазая и четырехрукая чернокожая индийская богиня разрушения, чумы и смерти. В одной руке она держит голову Рактевиры - царя демонов. По легенде, она вступила с ним в смертельный поединок, победила и выпила всю его кровь. Что делает эта ужасная вещь на столе у заведующей детского сада? Нельзя, чтобы дети это увидели. Взгляд Динары успел зацепиться и за другие языческие фигурки, которых раньше здесь не было. Одна из них - красивая женщина, сидящая на лотосе, с ларцом и сыпящимися с ладони деньгами, и еще одно жуткое существо с пастью с острыми зубами, лохматое и многоногое. Все эти фигурки были персонажами индийской мифологии, даже демонологии. Что же за человек - Виктория Морозова? Красивая кукла, тайная сатанистка, или просто человек с разнообразными вкусами?
- Когда вы рядом. - повторила Морозова. - Я чувствую себя такой несовершенной.
- Это вы то? И не совершенной? - воскликнула Измайлова. Ей захотелось расхохотаться. Настолько смехотворным было высказывание Морозовой.
- Милая Динара, то, что вы видите - плод упорных каждодневных усилий. Я вложила столько денег в свою внешность, столько времени и сил. А вам дано от бога не только большое и чистое сердце, но и тонкая красота, которая не бросается в глаза, при первом взгляде, она требует окантовки гравировки и чистки, но, если все это сделать, то вы засверкаете, как настоящий бриллиант. Вы, наверно, сильно встревожены и удивлены моими словами. Я объясню. Вы мне очень нравитесь. Вы хороший человек, и мне не нужно общаться с вами год или два, чтобы это понять. Достаточно пару часов наблюдать за тем, как вы ведете себя с детьми, и все становится ясно. Я бы хотела стать вам другом. Узнать вас ближе. Понимаете?
- У вас мало друзей? - поинтересовалась Дина, не столько тронутая, сколько ошеломленная словами Морозовой. И она мало верила в искренность слов Виктории, хотя основания для недоверия у нее не было. Возможно, она и не льстит, и не преследует никаких своих непонятных целей, а это желание увидеть в лице Дины друга - блажь богатенькой дамочки, которая от нечего делать решила прикоснуться к миру среднего класса.
- Нет. - качнула головой Виктория и ее красивые волосы рассыпались по плечам сверкающей волной. - Точнее, я уверена, что останься я без гроша, все мои друзья повернутся ко мне спиной. Такова цена за богатство. Никогда не знаешь, искренен ли человек, глядящий тебе в глаза, или просто ослеплен моим блеском.
- Вы решили, что я не ослеплена?
- Это точно. - усмехнулась Морозова. - Вы человек другого класса, не способный отличить джинсы с рынка от брендовых моделей Кельвин Кляйн, и дешевый страз от Своровски. Это вовсе не грех. Это замечательно.
- Да уж. - мрачно ухмыльнулась Динара, поправив очки. - Замечательно то, что я чайник в области моды.
- Нет. Я не то хотела сказать. Ты смотришь на меня, как на человека, а не как на обладателя дорогих шмоток, золотых безделушек, спортивной машины и загородного дома.
- Но я заметила, что вы не бедны. Сразу. - искренне призналась Дина. - Мне, наверно, уже пора идти. Дети скоро проснуться.