Орлов открыл глаза и вопросительно посмотрел в бледное лицо Валерии Тихомировой, но потом снова закрыл их.
- Некрасиво так жестоко врать, Лера.
- Я знаю. Поэтому мне тошно. Я призналась маме, но не знаю, услышала ли она меня.
- Не думаю, что сейчас это важно. Для нее.
- Но для меня важно. Я была несправедлива и обижена.
- Ты просто маленький испорченный ребенок. Я даже не удивлен. Что-то еще?
- И у меня не было отношений с ни с кем…. Здесь в Москве, кроме тебя.
- Я должен быть польщен? - Влад выпрямился и пригубил из бокала, снова открыв глаза. - А как же Алексей?
- Тоже ложь. Я хотела казаться взрослой, умудренной опытом. Когда Девид, мой преподаватель бросил меня, я обозлилась на весь мир. Не знаю, кого я наказывала больше. Может быть, саму себя. Мне казалось, что лучший способ избавиться от боли, это полное забвение.
- Или причинение боли другим? - подсказал Орлов. О да, он все знал об эгоизме и стремлении наказать ближнего за собственные страдания и неудачи.
- Мне очень стыдно, Влад.
- Если бы я помнил, что такое стыд, Лера, я сказал бы хорошо, или плохо то, что ты его испытываешь. Стыд - не оправдание и даже не следствие. Стыд - это мера, которой мы ограничиваем совершенное зло. Но настоящее зло не ведает мер и границ, и поэтому тебе нечего стыдиться. Ничего грандиозно-ужасного ты не совершила. Каждый имеет право на ошибку. Не нужно заниматься самобичеванием, этим ты ничего не исправишь и не изменишь. Живи дальше.
- Это все, что ты можешь мне сказать? - разочарованно спросила Лера. Его спокойная рассудительность обижала и расстраивала ее.
- Ты хочешь, чтобы я пожалел тебя? Выразил сочувствие? Как сказал великий классик Оскар Уайльд: "Я сочувствую всему, кроме людского горя. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии есть что-то в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о ее темных сторонах".
- Ты же так не думаешь. - покачала головой Лера. - Что с тобой не так, Влад?
- О чем ты?
- Что за мистическая маниакальная закономерность в третий раз делает тебя вдовцом?
- Я сам сейчас об этом думаю. Наверно, я зря так легкомысленно отношусь к институту брака. Стоит пересмотреть свои взгляды на серьезные отношения.
- Зачем ты женился на маме? - спросила Лера. Влад выразительно посмотрел на девушку. Конечно, она все понимала….
- Мы решили сотрудничать не только в бизнесе, но и в личной жизни. С последним у нас не задалось. Но были и хорошие моменты, пока не появился Липатов, упокой Господь его душу. Я опечален смертью Инги, скажу больше - гибель других жен вызвала во мне куда меньше горечи. Я готов был отпустить ее.
- И что будешь делать дальше?
Влад пожал плечами, поднося бокал к губам.
- Жить дальше. Работать. Общаться с людьми, заниматься спортом и избегать женщин, мечтающих о свадьбе. А какие у тебя планы?
- Не знаю. Наверно, останусь здесь, поступлю с институт, как и хотела. Вы тоже можете остаться вместе с Кириллом. Это и твой дом. Ты был законным мужем.
- Не думаю, что будет уместно жить всем вместе. - иронично заметил Влад. - К тому же брачный контракт не предусматривал возможность преждевременной смерти Инги.
- Мама оставила завещание, но оно было составлено еще до того, как ты появился. Я больше чем уверена, что она все завещала мне. А я не буду против, если ты останешься здесь. Дом большой, всем хватит места. И твои права в издательстве я претендовать не собираюсь. Не знаю, кто наследует долю отца, но моя - в полном твоем распоряжении. Понимаю, что сейчас не время и не место говорить о материальном. Через пару недель мы оформим все нюансы будущего сотрудничества при адвокатах и юристах. Просто хочу, чтобы ты знал. Тебе не нужно возвращаться в Ярославль. Я ничего не смылю в делах матери, и мне нужен тот, кто разбирается в этой сфере, тот, кому я могу доверять.
- А ты можешь мне доверять? - усмехнулся Орлов.
- Адвокаты помогут мне подстраховаться. Я не такая наивная, как ты думаешь. - Лера развязала на шее черный траурный шарф. Он мешал ей дышать.
- Это хорошо. - удовлетворенно кивнул Влад. - Не люблю два три типа людей - дураков, лентяев и простаков.
- Значит, остаешься?
Он прищурил глаза, посмотрев на нее, словно взвешивая про себя все за и против.
- Я подумаю. Сейчас я не готов принимать решения. В издательстве есть опытные умные люди, на которых я могу положиться. Мне необходимо время. Месяц-два, чтобы придти в себя, забыться и расслабиться. Возможно, я уеду в отпуск. Подальше отсюда. Смена обстановки благотворно влияет на душевный дисбаланс.
- А твой сын? - растеряно спросила Лера.
- Кирилл останется в моем доме в Ярославле, вместе с его няней, пока я не определюсь с планами на будущее.
- Ясно. И когда ты уезжаешь?
- Через пару недель. Завтра меня вызывает следователь. Наверно, хочет проверить версию моей причастности к смерти Инги и ее любовника.
- Но это же бред. Ты был в другом городе. И ты не знал, что она не в Питере. - возмутилась Лера.
- Лер, не будь наивной. Конечно, я мог все спланировать, нанять сыщиков, которые отслеживали бы каждый шаг Инги, и заказать ее убийство, подстроенное под несчастный случай. Только версия с крахом провалится, когда следователь узнает об отсутствии мотива. Смерть Инги мне совершенно не выгодна. Как и при разводе, я остаюсь при своих капиталах. Думаю, надолго доблестная полиция в городе меня не задержит. Но уже предчувствую восторг коллег-журналюг. Они с удовольствием обсосут и выставят напоказ эту историю, причем со всеми грязными подробностями и нелепыми домыслами. Надеюсь, что в Лондоне или Париже я не увижу ярких заголовков со своим именем, красующихся в каждом газетном киоске. Я все это уже проходил. Слава Синей Бороды и черного вдовца меня не вдохновляет.
- Я тебя понимаю. Я подготовлю необходимые бумаги. Ознакомишься, когда будешь готов.
- Спасибо. Я не ожидал, что ты примешь подобное решение.
- Ты не чужой мне человек, Влад. У меня нет здесь настоящих друзей, а дядя в другом городе. Ты - единственный кого, я хорошо знаю. Хотел ты этого или нет, но ты помог мне в сложные моменты жизни. И с тобой легко.
- Тебе так кажется, Лера. - серьезно сказал Влад. - Со мной не может быть легко. И печальная участь моих жен - прямое тому подтверждение. Ты осталась одна и ищешь опору, но я не тот, кто тебе нужен. Не в личной жизни. - пояснил он.
- Я не напрашиваюсь тебе в спутницы жизни, Влад. - обиделась Лера. - Это было бы кощунственно. Прах моей матери еще не остыл. Я говорю о дружбе, деловом сотрудничестве.
- Хорошо. - кивнул Орлов, предостерегающе глядя в серые глаза. Он надеялся, что девушка не лукавит. Ему не нужны сложности.
Я оказался прав, и интерес полиции ко мне угас, после двух посещений. Зато в прессе намечался настоящий бум. Снова трепали имена моих предыдущих жен, и искали взаимосвязь и мистические причины веренице смертей. Через неделю после похорон меня пригласили в телестудию, посвятившей целую передачу скромной персоне несчастного вдовца, преследуемого родовым проклятием. Я вежливо отказался, и передача вышла без меня. Зато умудрились "засветиться" на экране "близкие" друзья Инги, которые как оказалось, так много знали обо мне и о ней. Нашлись и те, что утверждали, что знакомы с Эвелиной Денисовой, и Лизой Котовой. Разумеется, глаголили истину гости студии не бесплатно. Я никого не осуждаю. Каждый выживает и зарабатывает, как умеет.
Пока подробности моей личной жизни перебирал весь центральный округ страны, я оформлял шенгенскую визу. Весь следующий месяц буду колесить по Европе и постараюсь забыть обо все, что произошло. Конечно, выкинуть из памяти страшную гибель Инги вряд ли получиться, но моральные установки поправить я сумею. В этом можно не сомневаться. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Психотерапевт, которого я посещаю только ради рецептов, выписал мне сильное снотворное, и я больше не вижу кошмаров. А без них мысли проясняются, и жизнь не кажется такой уж безумной и мрачной. Когда-нибудь, в глубокой старости я попробую проанализировать все, что происходило в моей жизни, и отыскать причины роковых смертей, преследующих меня по пятам. Сейчас думать об этом рано и сложно. Слишком много сложностей для одного меня. Я собираюсь хорошенько развлечься в отпуске, заполнить пустоты новыми лицами, впечатлениями и событиями, сбросить тяжесть с плеч, и вытравить из сердца сентиментальную печаль.
А пока я считаю дни до отлета и каждую ночь сажусь в свой шикарный кабриолет и гоняю по ночной Москве, чувствуя необычайный прилив адреналина и яростное желание жить, дышать, безумствовать. Смерть напоминает нам о том, как скоротечна и драгоценная жизнь, и провести ее надо так, чтобы ни один день не прошел впустую.
За два часа до вылета я позвонил в Ярославль, и сообщил Динаре, что меня не будет в стране несколько недель. Она не задавала вопросов, и, молча, выслушивала мои краткие распоряжения. Я сказал, что перевел на счет ее карты денежные средства на содержание дома и сына в мое отсутствие, а так же зарплату за два месяца вперед и премиальные, которые она заслужила. Короткие несколько фраз, что я услышал от Дины, были произнесены спокойным официальным тоном, словно и не было тех злополучных двенадцати часов, сблизивших и породнивших нас. Я чувствовал себя немного неловко во время нашего одностороннего разговора, и вздохнул с облегчением, когда Динара передала трубку Кириллу, чтобы сын мог пожелать мне доброго пути. Я пообещал, что буду звонить так часто, как смогу и мальчик поверил мне. Мы решили ничего не говорить ему о смерти Инги. Он слишком мал и почти не знал ее, чтобы снова травмировать его плохими известиями.
Уже в аэропорту я вспомнил, что забыл позвонить в магазин для уточнения сроков доставки купленного мной товара. Я знал, что не смогу лично поздравить Дину с днем рождения, так как буду в это время колесить по Елисейским полям, но купил для нее подарок, который действительно порадует ее. Я очень хочу, чтобы она правильно поняла мой поступок, и не вернула подарок в магазин. Надеюсь, у нее достаточно благоразумия, чтобы не сделать глупость. Пусть в моем доме играет музыка и слышится детский смех. Я улыбался про себя, представляя недоумение на лице Дины, когда в день ее рождения раздастся звонок в дверь и носильщики внесут в гостиную красивое дороге пианино. Она будет думать обо мне, каждый раз касаясь клавиш своими тонкими пальчиками. Мой маленький светлый ангел. Единственная святыня в сердце законченного грешника и плейбоя, последний благородный порыв. Признаюсь, что очень горжусь собой. Видит бог, я становлюсь лучше, даже просто думая о ней.
Однако благородным порывам суждена короткая жизнь. И первое, что я сделал, прилетев в Лондон…. Напился. Мертвецки. Вдрызг. До поросячьего визга. Утреннее похмелье переросло в еще один скоротечный пьяный день в полном одиночестве. Но это совершенно нормально. Длительные перелеты всегда травмируют мою психику так, что требуется определенный реабилитационный период. А лучшее лекарство против фобий - хорошая доза чистого виски.
Я беспробудно пил два дня, пропустив все экскурсии и разругавшись с гидом и всем персоналом гостиницы. А вечером третьего дня отправился в паб и подцепил хорошенькую мулатку. Она работала танцовщицей в местном клубе и плохо говорила по-английски, но мы понимали друг друга с полуслова. Для тех отношений, что мне требовались, вовсе не нужны слова. Единственное что я узнал о ней, было имя. Бьянка. Как знаменитая певица. Смуглая кожа, черные неистовые глаза и широкие крутые бедра. Бьянка оказалась настолько гибка и неприхотлива, что я взял ее с собой в Париж, но мы потеряли друг друга уже на следующий день, так как мне приглянулась очаровательная парижанка с бледным лицом и впалыми скулами. Ее имя я запомнить не успел. Утром она незаметно покинула меня, прихватив бумажник с наличными. Благо, что банковские карты я хранил отдельно, и порочная бестия не смогла до них добраться. Я долго смеялся над собственной глупостью. И целый день провел в экскурсиях по Парижу, решив передохнуть.
Но вечером устал от праведного образа жизни. Не помню, как меня занесло в закрытый ночной клуб. Меня пропустили по просьбе нового знакомого. Молодого юриста, коренного француза из богатой семьи, напыщенного и испорченного, как я сам. Анри провел меня по всем потайным комнатам клуба, где главной религией и божеством был порок во всех его проявлениях. Правду говорят, что французы знают толк в удовольствиях. Не знаю, насчет удовольствий, но разврат в чистом виде шокировал даже мою повидавшую многое и познавшую многих душонку. Не стоит углубляться в описания, так как утром я был противен сам себе, и даже отражение в зеркале показалось сильно подурневшим. Ничего не имею против раскрепощенных отношений, но определенная грань все же должна быть. Раскаиваться не имело смысла, и опыт, пусть и печальный, но все-таки опыт. В этой жизни нужно успеть попробовать все, что дается или запрещается. Запреты сами по себе вызывают острое желание их нарушить, и именно запретные удовольствия особенного дороги. Я больше не стал встречаться с Анри, не смотря на многочисленные звонки и приглашения. Мне уже не двадцать лет и те развлечения, которые предлагал юный француз, стоили немалых физических затрат. Наверно, я становлюсь моралистом, но в полном понятии этого слова, а только частично. Предпочитаю грешить по старинке.
Впервые вернувшись в отель не глубокой ночью, почти трезвым и в одиночестве, я испытал странное, непривычное мне чувство одиночества и тоски. Я лежал на кровати в полной тишине, и смотрел в распахнутое окно. На звездное небо. Бескрайнее, черное и высокое. Я чувствовал себя маленькой песчинкой в огромном мире, до которой никому нет никакого дела. Рядом с кроватью стояла открытая бутылка виски, и налитый до краев стакан, но я не притронулся к спиртному. Не единой мысли не шевельнулось в измученном разгульными вакханалиями мозгу. Полностью опустошенный и обессиленный. Пустая голова и тяжелое чувство неуместности. Я был не там, где должен быть. И делал не то, что хочу. Удивительная штука случилась с моими желаниями. Я словно что-то потерял и никак не могу найти. Раньше каждый будущий шаг казался четким и продуманным, я твердо знал, что принесет новый день, что я хочу, чтобы он принес. А теперь завтрашнее утро казалось размытым и неясным, как туманный алеющий рассвет за окном.
Не в силах больше лицезреть загорающееся небо с одного ракурса, я встал с кровати и взяв стакан, накинул на плечи плед и вышел на балкон. Взгляд лениво скользнул по столику с остатками вчерашней бурной ночи и опрокинутыми стульями. На спинке одного из стульев висел кружевной чулок. Это возмутительно. Я плачу огромные деньги за сутки пребывания в этом отеле, а прислуга даже не удосужилась прибраться, пока меня не было в номере. Брезгливо поморщившись, я прошел к перилам и посмотрел вниз на раскинувшиеся живописные просторы Елисейских полей. С высоты двадцатого этажа вид открывался поистине фантастический. У меня дух захватило. Сколько я здесь? Неделю? Может, меньше? Я давно потерял счет времени. Но почему же я раньше не видел, какая красота окружает меня? В такие моменты в сердце любого человека, будь он отъявленным преступником или святой невинностью, просыпается самое лучшее и светлое. Благоволение и радость, которыми хочется поделиться. Рай был создан для двоих, и оказаться в земном раю в полном одиночестве кажется мне неправильным и противоестественным. Безликая вереница женщин, с которыми я провел прошлые ночи, не сгладила ощущения неполноты и душевной прострации. Я приехал сюда за новыми впечатлениями и исцелением от мрачных мыслей, но лучше не становилось. Я тосковал, бросаясь из крайности в крайность. Наверно, снова иду по неправильному пути, и вместо того, чтобы смотреть на солнце, и питаться положительными эмоциями, я все больше окунаюсь в грязь, наказывая себя за то, что не в силах исправить. Мне вновь мерещиться, что я давно мертв, и воскресить меня способно только чудо, а в чудеса, как я уже говорил, не верю очень много лет.
Я делаю обжигающий глоток виски. Тепло разливается по телу мощной волной. Рассвет все ближе, небо ярче, и воздух так чист, что впервые в жизни хочется плакать. Я закрываю глаза, чтобы не позволить себе эту глупость, и поворачиваюсь спиной к зарождающемуся солнцу.
И вижу другую реальность. Грубую и неприглядную. Стол с засохшими останками фруктов, посыпанных сигаретным пеплом, небрежно брошенные на пол бокалы и бутылки из-под шампанского, грязный след на шелковом чулке, одиноко повисшем на спинке стула и голубая подсветка сотового телефона, который, как мне казалось, я потерял. Я взял его, предварительно обтерев краем пледа с дисплея липкий след от вина или фруктов. Покрутил в руках, припоминая, что это и как им пользоваться. Проверил сообщения и неотвеченные вызовы. Как всегда, ничего важного. Звонили только из офиса издательства. Несколько сообщений от Леры, содержащие банальные фразы, типа: "Как Париж?", "Оторвись там за меня" и "Приезжай скорее, я скучаю".
Не знаю, зачем я набираю ее номер. Нет, не Леры. Я звоню Динаре, забыв о разнице во времени, и не задумываясь об истинной причине своего порыва.
После долгих гудков, мне, наконец, отвечает ее сонный хрипловатый голос. Она не кажется удивленной, не отчитывает меня за оборванный сон. Я рассказываю ей о Париже, вернувшись к перилам. Описываю красоты Елисейских полей, и просыпающегося пылающего солнца на горизонте, жалуюсь на плохой сервис и похмельный синдром. Она слушает меня, а, может быть, продолжает видеть сны. А когда я спрашиваю о Кирилле, Динара начинает говорить, и уже слушаю я. Каждое слово наполнено смыслом и чувством, и я понимаю, что из нас двоих, именно эта девушка живет, а я только существую. Пусть ее мир придуман и наивен, полон иллюзий и смешных праведных принципов, но она в нем счастлива. Для Динары нет других истин, нет грязи, растлевающей душу и тело. И ей удается на краткий миг пролить в меня теплый живой свет своей розовой реальности. Влияние этого странного человечка на мои мысли и стремления неоспоримы. Я все еще потворствую плохим привычкам, но думаю уже иначе. Совсем не так, как до встречи с ней. И мне не хочется сопротивляться. Не хочется разрывать нить, связывающую двух противоположных людей.