Заныло сердце, но я привычно успокоила себя: все будет хорошо. Как хорошо? Об этом не хотелось думать. С утра проблема не казалась такой легко разрешимой, как вечером. Скажем мы Лешке, а он возненавидит нас: и отца и меня.
Кошка поставил лапы мне на колени, требуя поделиться колбасой. Я оторвала неровный кусок от своего бутерброда и протянула Кошке. Он деликатно принял угощение и унес подальше от меня. Мало ли что, вдруг пожалею о своей щедрости и отниму.
Жаль, что посуда после завтрака вымыта. Ополаскиваю свою чашку, ставлю на сушку, с тоской смотрю в пустую мойку. Ну, что, им трудно было побросать чашки-тарелки и уйти? Так нет, все вымыли, оставив меня без осмысленного времяпровождения. Вон, даже пол, против обыкновения, подмели. А может, как раз по обыкновению? Может, когда хозяин дома, у них всегда идеальный порядок, просто в его отсутствие Мария Алексеевна слегка расслабилась? Или за порядком у них Таня следит, приехала и все вымыла? А может, сам Глебчик? На какой фиг я себе этим голову забиваю?
Я тихонько выскользнула из дома. Домочадцам, к счастью, было не до меня. Пробираясь мимо кабинета, я слышала голоса за дверью. Мария Глебова - одна в трех лицах - творила очередную нетленку.
Покинув участок через заднюю калитку, я спустилась к реке и устроилась на полотенце в тенечке. На берегу никого не было: ни бабушек с малышами, ни мальчишек, ни Лешкиных знакомых парней и девчонок. Я лежала на почти не вытоптанном лужке поблизости от зарослей бузины и смотрела на реку. Правый берег - крутой, левый - пологий, а в Австралии наоборот, или это у нас наоборот… Течение, довольно быстрое на стремнине, у берега почти отсутствует, берег подмыт, и сразу довольно глубоко, входить в воду неудобно. Там, где течение воды видно, она темнее. А как должно быть? У другого берега, прямо напротив того места, где я лежу, небольшой залив, заросший водорослями. Гена - парень, с которым я познакомилась на вечеринке, говорил что-то о заболачивании или как там это называется? Ну, что у берега будет болото… Облака плывут. Мало-мало. Два. Высоко, и какие-то неопределенные, несформировавшиеся. Даже в реке не отражаются. Нечему отразиться. Или я не вижу? Что будет с Лешкой? С ним и со мной? Зачем я об этом думаю? Ведь давала себе слово… Никто не виноват. Только я. Почему я не узнала, кто его отец? Мне было все равно. Я готова была стать его женой. Больше… Я хотела стать его любовницей. Вот и выговорила. Пусть мысленно, а все равно страшно. Мы были в миллиметре от этого. Если бы Лешка не остановился, я бы его не остановила. Почему он остановился? Интуиция? Есть Бог, есть! Спасибо ему. Если бы это случилось, как бы я смогла жить дальше? А ребенок? Ведь мог же получиться ребенок?
Я застонала от ужаса и перевернулась на спину.
- Обгорели? - участливо прозвучал знакомый голос.
- Вроде нет. - Я из-под локтя взглянула на Градова. Он стоял против солнца и, сощурившись, смотрел на меня сверху вниз. - Садитесь, - предложила я от смущения еле слышно и тут же рассердилась на себя. Чего я смущаюсь? Прокашлявшись, предложила более твердо: - Присаживайтесь. - И подвинулась на подстилке.
Градов опустился рядом со мной. Наши тела не соприкасались, но я явственно ощущала жар его тела. Ощущала, несмотря на то, что жаркое солнце раскалило мою кожу, на то, что температура на солнцепеке, где я лежала, приближалась градусам к сорока. Но это не единственная странность. Другая - то, что, ощущая жар его тела, я почувствовала холодок, пробежавший вдоль позвоночника!
- Обгорели? - повторил Градов. - Я уже довольно давно наблюдаю за вами, вы лежите на самом солнцепеке неподвижно. Заснули, да? А потом пошевелились и застонали.
- Да, кажется, я немного задремала.
- На жаре это не здорово. Потом будет голова болеть.
Он опустился рядом со мной на траву.
- Я думала, вы работаете над новым романом, - сказала первое, что пришло в голову. Просто, чтоб не молчать.
- А я и работаю над новым романом, - ответил он и игриво склонил голову к плечу. Мне не понравился оттенок двусмысленности, прозвучавший в голосе и смысле фразы. Неужели я невольно дала повод считать меня легкомысленной? Я заторопилась:
- Я думала, вы сидите и пишете вместе с Марией Алексеевной.
- Писать - дело женское. - Градов усмехнулся. - Мужское дело - выдать идею. - И без паузы предложил, обращаясь неопределенно - то ли на ты, то ли на вы: - Пойдем купаться.
Он смотрел добродушно и проказливо, словно мальчишка. В эту минуту он, как никогда прежде, походил на Лешку, и сияние дня померкло для меня. Стало тоскливо. Но Градов легко вскочил на ноги, протянул мне руку и позвал:
- Наперегонки, идет? До того берега и обратно.
Этот голос, звенящий молодостью, с легкой интимной хрипотцой, голос, сводивший с ума женщин на всем безграничном просторе Советского Союза от Камчатки до Юрмалы…
Я снова попала под его обаяние, встала, опершись о сильную руку, и мы, не расцепляя пальцев, побежали к воде.
Его фигура претерпела большие изменения, чем лицо. Плечи и руки усохли, стали тоньше, а вот талия, напротив, раздалась за счет валиков жира на боках и чуть отвисшего пивного животика. Но все равно он был дивно хорош, просто глаз не отвести. Я и не отводила. Надо отдать ему должное, он тоже на меня посматривал не без удовольствия.
Вода показалась холодной, я с визгом вылетела на берег. Градов, сильными взмахами рассекая воду, поплыл поперек течения. Побегав по песку, я набралась решимости. Я плавала вдоль берега, пока Градов не присоединился ко мне.
Мы тихонечко поплавали рядом, и он помог мне выбраться на сушу. Его мокрая рука понравилась мне. Мне понравилось, как уверенно и бережно он держал мою руку. Я боялась, что он отпустит ее, но он не отпустил, и мы так и дошли до моей подстилки. Господи, какое счастье! Я никому не позволю отнять его у меня. Никому не позволю разлучить нас.
Мы попили домашнего лимонаду прямо из бутылки. Жалко только, что сначала пила я, а потом он. Лучше бы наоборот. Это как поцелуй. А так я лишилась его поцелуя. Я искоса посмотрела на Глебчика. Он пил, полузакрыв глаза, высоко подняв руку с бутылкой. Как пионер-горнист. Интересно, а он играл пионера-горниста? Я спросила:
- А какие роли вы играли мальчиком? - Я не хотела называть его Глебом Александровичем и не смела обратиться иначе, вот и не назвала никак. Просто спросила и взглянула на него еще раз. Сразу стало не до ответа. Он держал бутылку так, что его губы приходились точно на то место, где перед этим касались горлышка бутылки мои. Я определила по положению этикетки. Лимонад он налил в бутылку из-под спрайта, я запомнила положение "Р" относительно верхней точки. Интересно, случайное совпадение или он тоже хотел поцелуя?
Градов отстранил бутылку от губ, тщательно навинтил крышечку и поставил бутылку поглубже в куст, в прохладу, подальше от солнечных лучей.
- Первую роль я сыграл в девять лет. Фильм назывался "Семья". Я играл маленького Ленина. - Он замолчал, явно ожидая вопроса. Я спросила:
- Как это случилось? - и угадала с вопросом, потому что больше его поощрять не пришлось, дальше он говорил уже не останавливаясь.
- Благодаря потрясающему сходству. Меня выбрали из нескольких тысяч мальчиков. Потом в девятом классе - Ильич-юноша. Помните классическое: "Мы пойдем другим путем!"? Не помните? Ничего-то вы, теперешние, не помните. А тогда эту фразу знал каждый "от Москвы до самых до окраин". И меня знал каждый. Потом ВГИК, на третьем курсе сыграл молодого Ленина. Получил за эту роль премию Ленинского комсомола. Потом еще премию за роль Павки Корчагина. Фильм снимался на киностудии Довженко и получился так себе, но премию дали. Избрали членом ЦК ВЛКСМ. Про комсомол-то слыхали? Потом играл много ролей и ждал. Ждал, когда возраст позволит сниматься в роли взрослого Ленина. Это ведь самые важные вехи: перед революцией, революция, сразу после. Мое сходство с Лениным не проходило с возрастом, оставалось, конечно, не такое потрясающее, как в детстве, но тем не менее надежды на роль я не терял. Знал: одна такая роль - и пропуск в рай до конца жизни. Так бы и было, но тут перестройка. К образу Ленина отношение изменилось диаметрально. И к тем, кто его играл, тоже. Ролей не стало. Правда, не стало не у одного меня. Кто поумнее, рванул за рубеж. А я все размышлял, не решался. Думал, все вернется. Когда решился, было уже поздно. Я приехал, получил одну роль, на волне русской истерии в Голливуде. Какого-то отморозка из русской мафии - бывшего чекиста. Фильм прокатился удачно, поступило еще предложение. Но тут Ельцин получил независимость для России, объявил курс на демократию и общечеловеческие ценности, в Америку хлынул поток русских и так погулять, и на жительство. Очень скоро американцы нас разлюбили. Актеров тоже, к тому же бывших советских актеров, желающих сыграть в американском боевике отморозка из русской мафии - бывшего чекиста, развелось столько, что ногу стало негде поставить. Многие были моложе меня, лучше знали язык, хотя что там знать-то, для их боевиков - фак ю да фак ми.
Он так забавно это произнес, свирепо выкатив глаза и стиснув зубы. Я рассмеялась, и он рассмеялся тоже и закончил уже не так саркастически и печально, а просто. Повествовательно закончил:
- За семь лет сыграл в двенадцати картинах. Только роль все время играл одну и ту же. Те же ужимки, те же слова. В американском кино из амплуа, особенно приносящего доход, не выпрыгнешь. Да и чего выпрыгивать? Деньги платят. Чем больше картин, тем выше гонорар. Моей карьере завидовали не только наши, но и американцы. А я больше не мог. Следил за нашими делами по газетам, по Машиным письмам. Она домой звала, писала: "У нас свобода, снимай какое хочешь кино, были б деньги". И правда, пошли слухи, что какое-то шевеление в кино происходит, и снимают очень смело, и обо всем можно. Ну думаю, вот где пригодится мое голливудское прошлое. Вернулся домой, ткнулся туда-сюда, да нет кина… "Кина не будет, кинщик спился" - была в наше время шутка такая.
Так, что я, Алечка, - неудачник. Человек, который везде опаздывает.
Он сказал это, а его глаза смотрели мне прямо в душу и молили: "Разубеди меня. Скажи, что это не так". Милый, я скажу все, что ты хочешь услышать, все, во что ты готов поверить. И сама поверю.
Я осмелилась и тихонько дотронулась до его щеки кончиками пальцев. Он моргнул. Какие у него глаза! Какие необыкновенные у него глаза. Такие изменчивые. Вот они опять поменяли цвет. И такие глубокие. Он смотрит на меня. Он смотрит прямо в глаза глубоко-глубоко. В его глазах нежность. Я тону в этой нежности. Нежность заполняет меня. Пусть это длится вечно.
- Искупаемся? - вполне обыденно предлагает Глебчик, и я смеюсь от радости. Милый! Он лучше всех. Сразу понял мое состояние, понял, что я могу не справиться с собой, и пришел на выручку. Милый.
- Догоняйте! - Я вскакиваю и вприпрыжку мчусь к воде. Градов отстает и догоняет меня уже на середине реки. Бегает он хуже меня, а вот плавает гораздо лучше. Впрочем, я сегодня тоже плаваю хорошо. Вот до середины реки доплыла. А это не меньше десяти метров. Ну, может, семь. Все равно очень далеко. К берегу я возвращаюсь на буксире, придерживаясь одной рукой за плечо Градова, а второй помогая себе.
- А как вы женились?
- Да очень просто. Ездил с творческой бригадой на БАМ. Была такая комсомольская "стройка века" - вы, поди, и не знаете…
- Ну почему…
- Так вот. В составе группы была молоденькая поэтесса. Естественно, возник бурный роман. Который по приезде в Москву так же естественно закончился. Через какое-то время поэтесса поняла, что любовь не прошла бесследно. Короче, сыграли комсомольскую свадьбу. Фото во всех центральных газетах. Еще бы, два члена ЦК ВЛКСМ - комсомольские символы… Когда родился Лешик, новый всплеск радостного патриотизма! И вот уж почти четверть века вместе. Так что женились по "залету", а получилось по "любви".
Его глаза лучились смехом, а мне хотелось скрипеть зубами и грязно ругаться. Значит, это Лешка повинен в том, что я лишилась счастья быть с этим, самым главным в моей жизни мужчиной.
Я все время смеялась. Радовало все: жаркое солнце, синее небо, зелень леса, узенькая тропинка, по которой мы возвращались домой. Градов шел впереди меня, и я любовалась его широкими плечами, прямой спиной. Его темные, давно не стриженные волосы вились на влажной шее колечками. Мне страстно хотелось просунуть палец в это колечко и ощутить его шелковистость.
Тропинка тянулась по полю и вдруг забежала в лес. Сразу стало душно, как в парной бане. По спине Градова стекла капля пота, я завороженно наблюдала, как она бежала по глубокому желобку позвоночника. Градов передернул плечами, и от этого движения меня охватила такая радость, такое счастье, которого я не знала раньше и только все время ждала. От восторга на глазах выступили слезинки, я не видела, куда иду, споткнулась о корень и вскрикнула, падая. Я обязательно бы упала, но Градов мгновенно оказался рядом и подхватил меня на руки.
Он довольно легко шел, прижав меня к груди. Я обняла его шею обеими руками и уткнула в нее лицо, сунув нос ему за ухо. Ни с чем не сравнимое чувство охватило меня. Я чувствовала себя в полном порядке. Мое место было именно здесь, на руках этого мужчины, у его груди. Мне кажется, я мечтала об этом всю жизнь. Мечта должна была остаться мечтой, я ни на что не рассчитывала, но теперь, когда мечта сбылась, я пребывала в раю. Мои руки жадно ощупывали его плечи, гладили затылок, ноздри раздувались, втягивая его запах. Мне захотелось узнать вкус его кожи, и я не раздумывая поцеловала влажную пахнущую солнцем шею. Он вздрогнул, крепче прижал меня к груди, сбился с шага, потом выправился. Я блаженно вздохнула, закрыв глаза.
- Не тяжело? - ехидно осведомился знакомый голос, разрушая очарование. Я подняла голову и взглянула на Лешку. Он стоял поперек тропинки, недобро прищурившись, и протягивал руки с явным намерением отобрать у отца его ношу.
Ноша не захотела менять носильщика. Другими словами, я не пошла по рукам.
Неохотно оторвавшись от Градова, я соскочила с его рук и, утвердившись на ногах, пошла прямо на Лешку. Я толкнула его плечом, проходя мимо, и краем глаза заметила, как он растерянно моргнул.
До дома мы дошли гуськом и в полном молчании. Сразу за калиткой Градов куда-то исчез. Лешка тут же ухватил меня за руку, пытаясь утянуть за сарай на разборку.
- Пусти! - зло прошипела я и вырвала руку.
Я тщательно вымыла руки, потом вгляделась в свое отражение в зеркале и решила умыться холодной водой.
Таня и Лешка уже сидели за столом, Мария Алексеевна стояла рядом со своим стулом и разливала суп, передавая тарелки Тане. Она взглянула на меня и кивнула. Ее губы приветливо улыбались, но глаза поблескивали настороженно. Она заметила или почувствовала охлаждение между Лешкой и мной и пока не решила, как к этому относиться. Я села напротив Лешки и сразу начала есть суп.
- Аля, а салат? - предложила Таня.
- Спасибо, - согласилась я, отставила тарелку с супом и положила себе овощной салат.
Появился Градов. Проходя к своему месту, приложился губами к щеке жены, весело обвел взглядом присутствующих:
- Приятного аппетита.
Он вел себя так, словно мы не были вместе на пляже и не разговаривали обо всем на свете. Взглянул на меня так же весело и радушно, как на остальных, но мне показалось, что, когда наши глаза встретились, в его вспыхнули заговорщицкие искорки. Мы владели общей тайной. О Боже, какое счастье!
Я почувствовала, как горят мои щеки, и уткнулась в тарелку. За столом велся непринужденный разговор. Участвовали в основном хозяева и Таня. Лешка изредка отвечал на прямо обращенный к нему вопрос. Я молчала, опустив глаза в тарелку, пыталась есть и, кажется, ела, но, если бы у меня спросили что - я не знала бы, как ответить. Я слушала Градова. Он явно был в ударе: шутил, острил, ласково высмеивал жену, поддразнивал Таню. Только Лешку он старался не задевать, избегал обращаться к нему.
Ко мне он тоже ни разу не обратился. Что с того? Я чувствовала, знала, что все для меня: каждая реплика, каждая шутка, каждое ласковое слово, особенно ласковое слово - кому бы ни казались адресованными - предназначались мне!
Было нестерпимо трудно не смотреть на него. Но я старалась, потому что боялась себя, боялась, что, если взгляну на него, то и он, и все сразу догадаются.
При смене блюд я не удержалась и подняла ресницы. У меня захватило дух. К счастью, в этот момент он смотрел на жену, принимая из ее рук тарелку со вторым.
Они сидели рядом: отец и сын. В глаза бросалось скорее различие, чем сходство, но и оно, несомненно, присутствовало. Что-то в посадке головы, взгляде, движениях… Мои глаза избегали отмечать сходство этих двух мужчин, мучительно искали различия. Находили.
Я любила Лешку, но рядом с отцом он казался каким-то незначительным, терялся в блеске и великолепии потрясающего, необыкновенного человека. Лешка рядом с отцом выглядел просто чрезмерно развитым физически, сердитым мальчиком.
Я пожалела сердитого Лешку, но тут перехватила взгляд отца и забыла обо всем на свете. В его сияющих глазах светилась ласка и любовь. Он смотрел на меня одно мгновение и сделал такой счастливой, какой я не была ни разу в жизни.
Таня отодвинула тарелку и встала. Она собралась на почту в соседнюю деревню.
Я тоже встала и, повернувшись спиной к столу, принялась мыть тарелки. Мне хотелось выполнить часть работы, пока хозяева за столом, чтобы не оставаться наедине с Лешкой.
Мария Алексеевна, зорко наблюдавшая за нами все время обеда, пришла мне на помощь. Или решила, что появился шанс убрать меня из жизни сына. Как бы там ни было, она просяще обратилась к Лешке:
- Сынуленька, поможешь мне разобраться с малиной?
Лешка, не поднимая головы, кивнул. Отец сладко зевнул и одобрил семейство:
- Вот и славненько. А я с полчасика подремлю в кабинете, а потом почитаю утреннюю порцию вашей с Таней стряпни.
Мария Алексеевна шумно возмутилась таким определением ее творчества, но Градов не стал слушать. Он вышел, поцеловав жену и мимолетно коснувшись моего локтя горячими сильными пальцами.
Из окна я видела Таню, идущую к калитке, потом стукнула дверь и послышался голос Марии Алексеевны.
Я подождала еще пятнадцать минут, не отрывая взгляда от циферблата часов, и выскользнула из комнаты.
Сердце птахой билось в груди, ударялось о ребра, причиняя настоящую, ощутимую боль, от волнения прерывалось дыхание, и струйка пота побежала по желобку спины. Но я, прижимая ладонью сердце, спускалась по лестнице, полная решимости выяснить отношения с Градовым. Я верила, что мое признание сделает его счастливым.