Однако именно в хорошие периоды, когда он был милым, приятным мальчиком, Нила больше всего боялась того, что, может быть, скрывали Мишкины гены.
Петр Иванович успокаивал.
Ну, не будет академиком. Ну, не станет миллионером. Они с Нилой тоже не миллионеры и не академики, а живут счастливо.
Нила с логикой соглашалась, однако сердечная тревога не проходила. В каждом капризе мальчика, в каждом всплеске его агрессии – а они случались – приемной матери виделось страшное будущее.
Успокоилась она неожиданно, и опять с помощью прапорщика.
– Нила, – как-то невзначай сказал он как раз в такой момент, когда она была в очередном напряге. – Нила, это неправильно.
– Что неправильно? – спросила та, хотя, в общем-то, понимала о чем речь.
– Сама знаешь, – так и сказал в ответ. А потом провел психотерапию. Наверное, на уровне прапорщика. Зато действенную. – Ты довольная, что Мишка с тобой? – спросил он.
– Очень, – не задумываясь, ответила та.
– Ты хотела бы, чтоб Мишка внезапно исчез? Не умер, не забран в детдом. А просто исчез из твоей жизни так, чтоб ты даже о нем не вспомнила?
– Нет, конечно! – испугалась подобной перспективы, даже умозрительной, Неонила.
– Значит, ты счастлива! – убежденно сказал Бойко. – Имеешь, что хотела и боишься потерять. Значит, в данный момент ты счастлива, – повторил он.
Нила задумалась – получалось, что Петр Иванович прав. Мечта, пусть и до Мишкиного появления не вполне осознанная, свершилась. Рядом с ней самый дорогой для нее маленький человек.
Конечно, что будет завтра, неизвестно. Зато про сегодня – понятно.
Сегодня – счастье.
Такие вот нехитрые доводы здорово подняли ее настроение.
И еще – стало заметно меньше давить на психику осознание брака по расчету.
То есть, сам факт трезвого расчета отрицать было невозможно.
Ниле нужен был муж для юридического усыновления мальчика.
Ниле нужна была помощь в домашних делах.
И, наконец, в материальном плане две зарплаты плюс ожидаемая сумма за сдачу в аренду комнаты Бойко сильно перевешивали единственную небольшую зарплату библиотекарши.
Нет, не наконец.
Еще нужно добавить спокойную голову рядом и пару крепких умелых рук. Когда Мишка заболел воспалением легких, уверенность Петра Ивановича стала просто необходимой, иначе бы сердце Нилы разорвалось от страха.
А как выручала новую семью машина? Не мерседес, но в дороге не ломалась ни разу. В умелых руках "Волга" действительно живет долго.
Когда Неонила начинала перебирать достоинства скороприобретенного мужа, она в конце концов быстро уставала – столько их было. Недостаток же, по большому счету, имелся всего лишь один – не принц.
И вовсе не в смысле замков или королевской казны.
А в смысле стародавнего, но твердо вошедшего в ее голову принципа: не давай поцелуй без любви.
Поначалу она и не давала.
Даже после того, как паспорта скрепились синей печатью ЗАГСа, а Бойко со своими пожитками переселился в ее квартирку.
Он, может, и обижался, однако никак обиду не проявлял, и сам себе стелил в гостиной, стараясь не смущать законную жену полуобнаженным видом.
Постепенно и очень неспешно они сближались.
Сперва им стало интересно разговаривать вместе (многие супруги, начав с активной страсти, так и не доходят до подобной степени близости).
Еще быстрее Петр Иванович стал необходим, если так можно выразиться, в обиходе. Он мог все, что вообще может потребоваться в быту. И, наконец, он был палочкой-выручалочкой с Мишкой, когда Нила не могла его прикрыть собой.
Тут, кстати, выяснились любопытные детали.
Оказывается, они с Бойко работали на одном и том же предприятии. Просто входили в разные проходные.
Петр Иванович знал об этом давно. И поездка в пансионат у него была вовсе не случайной, а вполне даже осознанной. Оплаченной только после того, как дружок из профкома сообщил о выделении путевки Неониле Леонидовне.
Нила уже стала опасаться, что и дощечку на мосту в день приезда выбил этот предусмотрительный человек. К счастью, вроде бы дощечка, точнее – ее отсутствие, – было не его умелых рук делом.
Короче, страсти не было. По крайней мере, со стороны Нилы.
А благодарность и тепло были. Она вдруг физически почувствовала то, про что часто слышала с молодости от мамы: и про спину, на которую можно опереться. И про локоть, за который можно уцепиться. И про плечо, которое подставляют в трудный момент.
Все это у нее теперь было.
А первая брачная ночь случилась как бы не через три месяца после ни с кем – даже друг с другом – не отмеченной свадьбы.
Это когда Мишку привезли из больницы.
Уже нормально дышащего, уже без температуры. Страшно вспомнить, как он, красный и задыхающийся, лежал у нее на руках в приемном покое Русаковской больницы. Мишку даже еда не привлекала, и это пугало Нилу больше всего. Зато вовсе перестало пугать, что вдруг сын вспомнит вслух что-нибудь нехорошее. Это была такая мелочь по сравнению с его жизнью…
Так вот, Мишка приехал домой, счастливый, что ничего не болит, что не ходят строгие тети со шприцами, что Нила и папа рядом. Он, кстати, Петра Ивановича назвал папой сразу, а Неонилу категорически отказывался называть мамой. Она не настаивала, разумеется, но все равно было чуть обидно.
Лежал он дома, в гостиной, на тахте, довольный и счастливый.
Накормили мягкой вареной курицей – опять чуть не выхватывал куски из рук.
Немного поболтали с мальчишкой втроем.
Мишка быстро устал и почти сразу заснул, дыша ровно и спокойно.
А Нилу вдруг переполнило ощущение счастья.
И – благодарности к своему другу-мужу.
Она подошла к стоявшему рядом Петру, обняла его, зарывшись лицом в его мягкий свитер. От него пахло теплом и спокойствием – курить Петр Иванович одномоментно бросил с появлением в доме ребенка.
Бойко в ответ обнял свою женщину.
И, почувствовав – если не желание, то согласие – мягко взял на руки и отнес в спальню.
Конечно, никакого часового киношного секса у них не было.
Ни стонов, ни сдерживаемых криков.
Было просто хорошо.
И – до, и – во время, и – после.
Особенно Ниле понравилось состояние после.
Спокойствие, которого ей так не хватало, вошло в каждую клеточку ее тела.
И не то равнодушное спокойствие, когда просто надоело волноваться и уже на все наплевать.
А ощущение того, что все в твоей жизни правильно, и ты заработал право на эту вот передышку.
Работы вот только у Петра стало несравнимо больше.
Деньги были нужны, как воздух, и он занялся ремонтами. Ему было без разницы, что ремонтировать: автомобили, бытовую технику, дома и квартиры – лишь бы материалы и инструмент соответствовали. Дачу Береславских он, наверное, и бесплатно бы ремонтировал – так ему понравились неиспользуемые железяки профессора.
Да, деньги теперь были нужны гораздо большие, чем прежде.
Мишка ведь, получалось, взялся как бы ниоткуда.
Соответственно, бесплатный районный детсад ему был противопоказан. А с учетом анамнеза, и подавно.
То же касалось медицинского обслуживания.
А еще он был гол, как сокол, и на "приданое" тоже ушла приличная сумма.
Раньше Нила вообще не задумывалась на тему, сколько стоит ребенок. Зато теперь понимала его самоценность со всех сторон.
Шеметова, к счастью, запросила совсем небольшую сумму за свои услуги. Нила так и не поняла, что это: такая маленькая такса или завуалированная поддержка? Склонялась ко второму.
Ольга очень старалась, но в подобных делах быстрых результатов не бывает.
Нынешнее статус-кво – приемная мама при пьющей живой родной – поддерживалось пока самым простым способом, пятью тысячами рублей в месяц.
По совету Ольги Викторовны, все деньги передавались физиологической мамаше под расписку. Мария писать их не хотела. Здесь уже помог совет многоопытного Береславского. Недобрый, прямо скажем, совет.
Через Беллу Эдуардовну Марии передавалась пятьсот рублей. Безо всяких расписок. А на следующее утро приезжали уже Неонила с мужем и вручали остальные четыре пятьсот. По утрам, когда трубы горели, дама меньше артачилась.
Вряд ли такой подход соответствовал идеалам, воспитанным в Неониле мировой литературой. Но она уже и не была книжной девочкой. Она была женой и матерью. А ради ребенка можно пойти и на гораздо большие безобразия.
Кстати, владельцы ротвейлера Аргентума, Рожковы, в какой-то момент отказались платить. Они поняли, что серьезного судебного давления не будет, и вышли из игры.
Петр не стал осуждать Виталия и Валентину.
Просто перевел их из разряда приятелей в разряд чужих людей. А есть ли смысл обижаться на чужих людей?
Так что теперь деньги были нужны и на это.
Места прокусов заросли некрасивыми келоидными рубцами. Следующим летом предстояло две, а может и больше, косметических операции.
Но это летом.
А прямо сейчас предстояла очередная поездка на профессорскую дачу. Теоретически Ефим Аркадьевич собирался строить крытый отапливаемый вольер для своих чемпионских собак. Версия была слабовата: все равно любимые псы, да к тому же с итальянским прошлым, жили в домах, переходя по собственному разумению в тот, где в данный момент было потише.
По секрету Петр объяснил Ниле, что на самом деле это будет теплый денник для лошади. Или, на крайний случай, пони. И помещение для хранения сена.
Но это – огромный секрет Ефима Аркадьевича, потому что Наталья ничего не должна знать, до момента обретения чудесного животного.
Нила поклялась, что никогда не выдаст страшной тайны профессора.
Мишка был у Береславских не раз, и очень радовался поездкам. Все побаивались, как он поладит с собаками, но и здесь сложилось без проблем. Кане корсо по определению и дом сторожили, и нянчили детей: на протяжении тысячи лет сицилийские "заводчики" оставляли в крови породы свирепость и нежность одновременно.
Кроме того, Мишка уже давно не был настолько голоден, чтоб укусами отгонять конкурентов от котлеты.
Снега у Береславских навалило еще больше, чем в прошлый приезд, хотя казалось бы, куда уж больше.
В этой семье ничего не изменилось.
Так же тек людской поток из дома в дом, так же звучало пианино – только на этот раз вместе с саксофоном – и молодые джазмены исполняли свои музыкальные оригинальности.
– Где хозяин? – спросил Петр Иванович у дочки-певицы.
– Мир спасает, – показала она рукой на плотно закрытую дверь кабинета. И, заметив, что бывший прапорщик направился к ней, засмеялась. – Хотя, скорей всего, спит. Хотя, может, и спасает – вон в Бурунди засуха кончилась.
Слегка смущенный Петр Иванович был вынужден обсудить будущую мини-стройку с Натальей, после чего пошел на участок, проводить практические измерения. Жена Береславского вернулась в гостиную, готовить при помощи Неонилы обед.
– А что, стройки тоже на вас? – улыбнулась Нила.
– Ну, в общем, да, – согласилась супруга профессора.
– А смогут собачки жить в вольере? – Нила не нарушила данный мужу обет молчания, но, как женщина, не могла пройти совсем уж мимо тайны.
– Нет, конечно, – достав из ящика картошку для чистки, ответила та.
– А зачем же деньги тратить? – не утерпела гостья.
– Фима еще заработает, – отмахнулась хозяйка. – У него голова большая.
– А такие размеры вольера… – нет, все-таки все женщины одинаковы.
– Да о лошади он мечтает! – рассмеялась Наталья. – Отсюда и размеры.
– И вы согласились? – с восхищением посмотрела на нее библиотекарша.
– Ни – за – что! – отчетливо артикулируя, произнесла хозяйка.
Потом они минут тридцать активно занимались готовкой, почти не разговаривая: молодые музыканты играли в пяти метрах от них, здорово и громко.
Когда репетиция закончилась, вновь стало можно говорить и слышать друг друга.
– Необычный у вас муж, – косвенно похвалила профессора Нила.
– Да уж, – вздохнув, согласилась та. И, помолчав минутку, не вполне к месту добавила. – А лошади действительно бывают такие красивые…
Глава 11
Городок. Место, где возможно все.
До чего ж приятно катить в машине с любимым человеком!
Ехали не быстро, Багров, в отличие от Ольги, лишь недавно получил права.
Любовались подмосковным раздольем, вели неспешную беседу. В основном – о деле, конечно. Но и без того хватало, о чем поговорить – им никогда не было скучно вдвоем.
За окном мелькали леса и поляны. Снег кое-где сошел, кое-где еще поблескивал на ярком апрельском солнце. Даже не верилось, что еще пару месяцев назад все вокруг напоминало декорации к сказке "Мороз – Красный нос", а сугробы наполовину закрывали оконца приземистых деревенских изб.
– Слушай, а почему же они все так безропотно терпят? – вдруг спросила Шеметова, внезапно поменяв тему разговора – только что с удовольствием обсуждали набирающую силу весну.
Дополнительных вопросов адвокатессе задавать не пришлось. Не даром говорят, муж и жена – одна сатана. Даже если без штампа в паспорте.
– Тут много причин, – сразу въехал в тему Олег. – Объективных и субъективных.
– Давай с объективных, – предложила Ольга, затронув острую для нее тему. Шеметову действительно до крайности напрягало, что наше общество почему-то не ставит личную свободу и независимость на первое место в списке ценностей.
– Давай, – согласился Багров. – Про то, что официальное рабство отменили всего полторы сотни лет – опускаем?
– Опускаем, – согласилась Ольга. Жалких шесть поколений без рабства – действительно мало для изменения народного мироощущения. – Но ведь были у нас периоды свободы?
– Были, конечно, – подтвердил Олег Всеволодович. – Однако, обрати внимание, что еще приходило в общественную жизнь вместе со свободой?
– Что ты имеешь в виду? – на этот раз не поняла собеседница.
– Первый период настоящей свободы – революция. Сопутствующие явления: война, голод, полная физическая и экономическая незащищенность. Очень много народу с радостью променяли эти "удовольствия" на стабильность и "крепкую руку". И грех их за это осуждать. Тем более, пилюля тотального страха умело подслащалась идеей сопричастности великому делу.
– Наверное, – безрадостно подтвердила Ольга. Она уже поняла мысль партнера.
– В начале 90‑х – свобода тоже пришла с "нагрузкой", – закончила Шеметова его мысль.
– Совершенно верно. Унизительный развал гигантской Родины. Дикое финансовое расслоение. И снова экономическая и даже физическая беззащитность. Забыла "братков"?
– Кто ж их забудет? – невесело рассмеялась адвокатесса.
– Короче, когда приходит кто-то, кому верят, и предлагает неплохие, а главное – стабильные, условия в обмен на личную свободу, то большинство, как правило, соглашается. Тем более, сейчас не средневековье, не сталинизм и уж никаким боком не гитлеризм. Свобода ограничена лишь в общественном плане, но не в личном.
– А то, что процесс ее ограничения постоянен и идет только в одну сторону, тебя не тревожит?
– Конечно, тревожит. Но я официально утверждаю, что никакого деспотизма в стране сейчас нет.
– А почему ж тогда тревожит? – возмутилась перманентная революционерка Ольга.
– Потому что демократия – по определению более эффективный метод хозяйственно-политического управления, чем авторитарное руководство, – объяснил, как учебник зачитал, Багров. – То, что в России демократия стала ругательным словом – крайне плохо для нас. Стратегические ошибки руководства возможны в любой стране. Однако при демократии они постоянно корректируются постоянной же сменой этого руководства. При вождях они лишь накапливаются.
Ну, и еще потому плохо, что зажим свобод вызывает отток независимо мыслящего населения из страны. А это реально большой ущерб, его даже великий Советский Союз не смог восполнить, за все семьдесят лет своего существования. Потому и шли внутри несвободной страны на организацию островков свободы. Вынужденно шли.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Ольга.
– Ну вот Бомбу, например, создавали, – пояснил Багров. – Здесь один независимо мыслящий талант ценнее тысячи, идеологически преданных. И Берия, в диктаторском СССР, – только вдумайся, чекист Лаврентий Павлович Берия, – создал в вверенной ему атомной империи анклавы почти полной свободы, в том числе, идеологической. Лес по-прежнему валили зеки, они же прокладывали дороги, строили промздания и жилье в атомных городках. А созидали Бомбу почти – по крайней мере, по меркам той эпохи – свободные люди. Ландау, например, даже сидевший до этого по антисоветской статье. Причем, самый большой чекист больно бил по рукам чекистов меньших, когда те пытались мешать работе идеологическими придирками.
То есть, можно заставить зека копать в нужном направлении. Но не возможно заставить философа мыслить в нужном направлении.
– Не убедил, – сказала Шеметова. – Очень даже можно. Вон, чуть не все великие конструкторы поработали в тюрьмах-"шарашках": Туполев, Петляков, Бартини, Мясищев, Королев! Цвет нации.
– Да, можно заниматься творческой работой под страхом, – вынужден был согласиться Багров. – Но главные открытия в любой области бытия делают свободные люди. Во всех смыслах свободные. Понимаешь?
– Нет, – опять честно призналась Ольга.
– Сам принцип открытия заключается в том, что отвергается все предыдущее знание. Ну, или серьезная часть всего предыдущего знания. Это может сделать только свободный человек.
– Теперь поняла, – согласилась Шеметова. – Никогда не думала об этом в таком разрезе, – с уважением добавила она.
В самом деле, как можно разрушить господствующую догму, если ты даже думать боишься о разрушении догм?
Молодец, Багров. Умница.
Тем временем, Городок – цель визита – становился все ближе, и темы разговоров все чаще обращались к главному.
Внешне все было грустно: сила явно ломила солому.
Из троих "перевербованных" следователи двоих завербовали обратно, применив старый как мир прием – снова забрав в изолятор временного содержания. Там, напуганные и поверившие во всесилие властей, они подтвердили свои первоначальные показания.
Конечно, для адвокатов это был шаг назад. Но в целом, стратегически, подготовка к неминуемому процессу с участием присяжных шла успешно. Ведь даже тот факт, что показания то дают, то от них отказываются, тоже играет против обвинительных выводов следствия. Присяжные ж не идиоты: на свободе свидетель говорит, что не слышал от Николая про убийство бизнесмена. А в ИВС говорит, что слышал.
Один из них, Юрий Гирин, которого капитан юстиции Маслаков вообще попытался сделать чуть ли не главным свидетелем, после двух "закрытий" и двух освобождений просто тайно свалил из Городка и перестал отзываться на повестки. Капитан юстиции его поиском не заморачивался, рассчитывая на суде огласить уже имеющиеся показания.
А еще была активная малозаметная, но очень важная работа, если так можно выразиться, "по закреплению ошибок следствия".