В одиннадцатый раз – весна пришла, солнышко, апрель был, наверное – синичка выпорхнула из своего роскошного жилища, сделала кружок вокруг старика, нырнула в форточку и была такова. Его старались ободрить, поддержать, даже устроили незапланированную посиделку в кафешке, но все видели, что Гескину грустно.
– Вот я и боюсь, – сказала Ольга. – Улетит синичка, вы переживать будете.
– Буду, – согласился Аркадий Семенович, мотнув седо-лысой головой.
Больше они эту тему не обсуждали.
Да и бесполезно обсуждать. В самом деле, что лучше – иметь, зная, что потеряешь, или не иметь вовсе? Прямо как в известной песенке.
Каждый на этот вопрос отвечает только сам. И только для себя.
Для себя же Шеметова все решила давно. Она всегда голосует за то, чтобы иметь. Неважно, на какое время. Главное, чтобы этого очень хотелось.
В конце концов, сама жизнь человеческая – тоже временная штука. И, может, это даже неплохо, Ольга только недавно доросла до понимания столь странного факта. Такая безусловная "временность" вносит во вкусную сладость и свежесть жизни свою нотку горечи, перчика и печали. Это как специи, приправы к изысканным блюдам. Если их нет – то уже, извините, кушаете вы не блюда изысканные, а просто пищу.
Шеметова не хотела бы всю жизнь питаться как выздоравливающие после язвы желудка – диетическим столом номер один.
Размышления, конечно, были правильные, но уж слишком лично ее касающиеся. Разумеется, разница в возрасте между ею и Олегом поменьше, чем между Гескиным и Муной. Всего-то двенадцать лет.
Однако тоже напрягало. Особенно вкупе с недавно обнаруженным у любимого диабетом.
Ольга шутить не любит, сладкое Багров теперь лишь по телеку видит. Даже свое выдающееся монастырское варенье Шеметова наловчилась варить с разными заменителями.
Но все равно, как ни отгоняй мысли, а придется ей, скорее всего, коротать старость в одиночку.
"Ну и черт с ним!" – непонятно на кого разозлилась адвокатесса. "Зато я счастлива, здесь и сейчас!".
Переполненная эмоциями, крепко обняла даже слегка растерявшегося Олега Всеволодовича.
– Чего это с тобой? – заулыбался он.
– Любовь, – просто объяснила Ольга.
…Поскольку было непонятно, что дарят на юбилеи печальных диагнозов, решили взять с собой как раз знаменитое монастырское. Ольга прекрасно исполняла старый монашеский рецепт: изюм, виноград, абрикосы, орехи, чего там только не было! Даже те самые специи, которые превращают пищу в блюдо.
Специально для "экспорта" готовила несколько банок с сахаром. Так что взяла сразу две, одну большую – стандартно сладкую, другую маленькую – сладкую лечебно. Не сидеть же ее собственному любимому без любимого лакомства?
Доехав до прекрасной квартирки Томских – здесь уж постарался не только Волик, но и его слегка олигархический папа – обнаружили не слишком большую компанию. Ну, конторские в полном составе, что понятно: Гескин с Муной, Валентина Семеновна, Тошка – юный пионер. Из чужих лишь Ефим Аркадьевич Береславский, со своей женой Наташей. Тоже, кстати, не совсем чужие. В свое время, когда только познакомились, Наташа Ольгу просто очаровала. Спокойная, красивая и до сих пор сексуальная, несмотря на честные под пятьдесят. А главное – по-девичьи влюбленная в это свое толстенькое чудовище, чьи глазки посверкивали так же нагло, как и стекла его очков. Профессор Береславский был фантастически нахальным, громким, самовлюбленным и циничным человеком. По крайней мере, таково было первое впечатление Шеметовой от этого шумного и полного безумных идей персонажа.
Последующие впечатления несколько ослабили негатив.
Нет, он вовсе не стал похожим на мать Терезу. Но наглость в этом человеке легко сочеталась с деятельным сочувствием, эгоизм – с быстрой помощью страждущим, в том числе, малознакомым. Даже его всем известная искренняя любовь к быстрым деньгам и то слегка нивелировалась тем, как он потом эти деньги тратил.
Если тремя словами – быстро, легко и без сожалений.
Да, непросто было Наталье находиться рядом с этим человеком. Особенно, с учетом его ярко выраженной любвеобильности. Но, судя по тому, что находятся они рядом уже долгонько, всех все устраивает.
Шеметову даже прикалывала его манера просить у жены прощения за какой-нибудь очередной фортель. "Но ведь тебе со мной не скучно?" – спрашивал он, преданно заглядывая в глаза недовольной супруги. "Не скучно", – вынуждена была, вздыхая, отвечать она, поскольку, в отличие от супруга, женщиной являлась исключительно честной и врать просто не умела.
На этом выяснение отношений обычно заканчивалось.
А еще Береславского обожали дети и животные. В связи с чем Ольга сделала вывод об интегральной приемлемости этого нестандартного человека.
Вот почему, пока Маринка с Муной, Наташей Береславской и Валентиной Семеновной возились на огромной кухне, Шеметова вела неспешную беседу с безумным профессором.
– Как поживает ваша идея с экодеревней? – спросила она. Вот уж была реально безумная идея.
– Нормально, – ответил Береславский. Но как-то без энтузиазма. Три года назад, когда он к ней только приступал – заливался соловьем.
– Что, не получилось? – расстроилась Ольга. Даже ее тогда заразил Ефим Аркадьевич, она не раз потом вспоминала про этот проект. Если в двух словах, то профессор придумал и просчитал вовсе не очередной экопоселок для богатых (или, наоборот, бедных) любителей естественной жизни. Он раскручивал, по его же собственному определению, совершенно иной концепт – уникальную постоянно действующую выставку достижений. Правда, не всего "народного хозяйства", как раньше, а лишь того, что относилось к загородной жизни и экологическому сельскохозяйственному производству (см. роман "Счастье бывает разным" – прим. авт.).
При таком подходе деньги собирались не только (и не столько) от продажи земельных участков, домов и произведенной экопродукции. Но, прежде всего, от трафика посетителей. А уж на нем зарабатывали все: и кто кормил, и кто возил, и кто охранял, и кто продавал землю. Трафик же оказывался велик: в сферу интересов "выставки" и запланированного на ее базе учебного центра попадало слишком многое – от "безхимических" методов растениеводства до альтернативной энергетики и экостроительства. Короче, безумному профессору удалось собрать лучших спецов, а потом к этим лучшим подтянулись серьезные деньги.
Вот почему Ольга, поначалу никак не поверившая в успех странного предприятия, теперь слегка расстроилась от невеселого тона профессора. Однако в ответ на свой вопрос опять услышала неожиданное.
– Почему не получилось? – искренне удивился профессор. – У меня проколов не бывает. Только победы.
– Всегда победы? – подколола его Шеметова.
– Всегда, – спокойно ответил человек, полностью обделенный скромностью. – Капитализация проекта выросла в 14 раз. Прямо как с наркотиками.
– Тьфу на вас! – невесело рассмеялась Ольга. Она еще не отошла от недавнего дела с юным наркоманом. Его обвинили в несовершенном им убийстве. Они с Багровым неимоверными усилиями вытащили парня. Но, как оказалось, лишь для того, чтобы он тут же, на радостях, погиб от передоза. – Так чего ж вы в печали?
– Я не в печали, – объяснил Береславский. – Просто тот проект перестал меня куражить.
– А что теперь вас куражит? – уже всерьез заинтересовалась Ольга. Персонаж-таки стоил ее интереса.
Кстати, услышав слово кураж, заметно взволновалась и подвинулась поближе зашедшая на разговор супруга профессора. Уж она-то знала, как далеко, бывает, заходит кураж ее благоверного.
– Я бы хотел создать Агентство Неотвратимой Справедливости, – спокойно сказал Береславской.
– Что-что? – аж переспросила Шеметова. – Какой справедливости?
– Неотвратимой, – невозмутимо повторил профессор.
– Да, не хило, – рассмеялся Волик. С профессором всех познакомил именно он, потому что Береславский дружил с его папой. Вообще, когда Ефима Аркадьевича узнаешь поглубже, то вдруг выясняешь, что тяжело найти заметного человека, с которым он не дружит. – Это что-то типа Организации Всемирного Счастья? – спросил Томский.
– Нет, так глобально задача не ставится, – пренебрег профессор ехидной сутью вопроса. И тут же глазки его вспыхнули, толстые щечки порозовели. Остапа, как говорилось в известной книге, понесло.
– Вот смотрите, мои юные друзья, – снисходительно начал он. – Нас с вами каждый день… – он замешкался, явно подбирая приличный вариант термина вместо уже севшего на язык неприличного. – … Ну, короче, нечестно обманывают.
– Что вы имеете в виду? – уточнил Волик.
– Ни за что списали деньги с телефона. Прислали незаслуженный штраф. Обещали трафик 100 мегабит в секунду, а выдали 6. Вон мой приятель из Новосибирска прислал жировку от управляющей компании. За июль. В ней, среди прочего, 145 руб. за уборку снега. Конечно, Новосибирск не Сочи. Но в июле и там снег бывает только в холодильнике.
– И что дальше? – Волик тоже был увлекающейся натурой.
– А то, что суммы таких… – профессор опять вытолкнул с языка неприличный оборот, – невелики. Зато количество бесконечно. В карман гражданина лезут все, кому не лень. Связисты, интернетчики, коммунальщики, транспортники, госслужбы. Вон нотариусы, например. За доверенность имеет право взять не более пары сотен. А за ее печатание – девицей-помощницей – в несколько раз больше. Принесешь же готовую – вылезет масса неустранимых проблем. И так на каждом шагу. Все нас имеют, – нашел-таки почти приличное словцо профессор. – Понемногу, зато часто.
– Расслабься и получай удовольствие, – расхохотался Волик. – Ефим Аркадьевич, ты хоть раз за двести рублей скандал устраивал?
– Нет, – признался профессор. – И никто не устраивает.
– Потому что не рентабельно, – закрыл тему адвокат.
– Вот я и хочу перевести количество в качество, – профессор набычился, продолжая по-боевому сверкать глазами.
– Оль, ты возьмешься за дело стоимостью двести рублей? – спросил Томский Шеметову.
– Ну, если ты мне будешь платить за каждый час…
– Не буду, – отрезал тот. – Вопрос закрыт? – спросил он Береславского.
– Вот там, где все вопрос закрывают, я его открываю, – скромно ответил тот. И понеслось!
– Бессовестно обиженных и оскорбленных – миллионы. Если дать им тысячи защитников, вы не только деньги вернете, вы страну измените.
– Так где ж их взять-то? – встряла Ольга.
– В юридических вузах, – быстро ответил тот. – Подал третьекурсник двадцать исковых заявлений – вот тебе зачет. Выиграл дело – курсовая. Поставил работу по классу дел – диплом. Я уже переговорил с тремя ректорами.
– Третьекурсник, во-первых, сам ничего не подаст, без опыта. А во-вторых, дело по инстанциям будет тянуться три года, – это уже Шеметова вступила. Она явно не была юристом‑романтиком.
– Понятное дело, что ядром будут опытные спецы. И начальное серьезное финансирование, несомненно, понадобится. Зато результаты будут весомые. Смотрите, как на Западе табачников зажали.
– На Западе групповые иски рулят, – заметил Волик. – И прецедентное право.
– Зато у нас юридических вузов больше, чем технических, – не сдавался профессор. – Плюс энтузиасты и пенсионеры со студентами. Если миллионами мелких краж займутся десятки тысяч мелких юристов, то итоги будут крупными.
– Ага, – не согласилась Шеметова. – Только у мелких воров очень даже крупные юристы. Знаете, сколько их в юрдепартаменте любого из большой мобильной тройки? Даже не десятки. Сотни и тысячи. Поэтому с ними и не тягаются. Нам время терять из‑за пары сотен рублей, а те – на работе, причем высокооплачиваемой.
– Зато какие перспективы открываются, – откровенно размечтался профессор. – Сотни тысяч исков – даже в потенции – это уже не средство влияния. Это средство управления. В том числе, политического.
– Не дай Бог, у тебя получится, – поежился Вольский. – Убьют – не поморщатся.
Испуганно поморщилась не принимавшая участия в разговоре Наташа. Ее горячий муженек в запале берегов не чуял. Конечно, обычно обходилось бескровно. Но были в карьере закусившего удила профессора и совершенно серьезные разборки (см. "Вера. Надежда. Виктория" и другие романы, – прим. авт.).
– Я тоже думаю, что это затея… нецелесообразная, – сказала она. Хотела сказать – невыполнимая. Но побоялась – Ефим Аркадьевич страстно любил хвататься именно за невыполнимые задачи. Иногда даже добиваясь успеха. Да что там говорить, если этот человек, например, из принципа не разворачивался на автомобиле. Ему проще было проехать лишнюю сотню километров, чем признаться самому себе, что поехал не в ту сторону.
От неотвратимой справедливости всех отвлек вкуснейший обед. А после него к теме уже не возвращались.
Береславского напрочь занял зашедший на огонек папа Волика, человек с примерно таким же психотипом. А еще через двадцать минут всех "развлекла" хозяйка вечера, Маринка.
В дверь позвонили, вошли трое: две девушки и мужчина. Их узнали – музыканты из бывшего Маринкиного квартета.
"В самом деле, юбилей", – подумала Ольга, в очередной раз пожалев бедную подружку.
Гости ушли с хозяйкой в другую комнату. А вышли уже переодетые и с инструментами, заранее припрятанными в недрах бескрайней квартиры Томского.
Марина тоже была в шикарном концертном платье до пят, благородного зеленого бархата, с черными парчовыми вставками. Прекрасная фигура, лебединая шея, гордо посаженная голова, чудесное лицо – все это отходило на второй план. Потому что взоры притягивали ее глаза.
Потому что ее виолончель сверкала лаком, а ее глаза – счастьем.
…Расходились довольные, радостные и… какие-то пристыженные, что ли. А они смогли бы так?
Восемь операций. Восемь наркозов. Сотни часов болезненных упражнений. И все это – не ради заработка, даже не ради признания. А только лишь для того, чтобы снова ощутить под пальцами струны.
"А я бы смогла", – вдруг решила Шеметова.
Не из‑за музыки, конечно.
Но если бы что-то угрожало главному интересу ее жизни – она бы пошла и на сто операций, и на сто наркозов.
Она бы вообще на все пошла, лишь бы оставаться тем, кем и была – Защитницей.
Глава 5
Пансионат "Стожки", а также деревня Стожки. Библиотекарша и прапорщик. Продолжение банкета
А в пансионате "Стожки" вдруг все круто поменялось.
Нет, безликие панельные корпуса не раскрасились в одночасье радужными красками. Еда не стала разнообразней и вкусней. И даже дырки между планками на горбатом мостике остались столь же зияющими.
Но зато теперь, проходя мимо них, московский библиотекарь Неонила Леонидовна Беляева была надежно поддерживаема крепкой мужской рукой.
Плохую еду отчасти игнорировали, собираясь в роскошных интерьерах пансионатской библиотеки, у Беллы Эдуардовны Дехтярь.
Здесь, кроме кожаного дивана и металлического рыцаря, имелись также холодильник, самовар и электроплитка на две конфорки. С помощью последней прапорщик Бойко сотворял кулинарные чудеса, причем еду варил не из топора, а из вполне пристойных ингредиентов. Он же их и приобретал, в местном магазинчике, а самое ценное – у туземных теток из близ лежавшей деревеньки, давшей название пансионату.
Так что вкусно было неимоверно.
Неонила дважды пыталась вручить прапорщику деньги за продукты, но Бойко их отверг:
– Не положено!
– Это ж не Америка! – хохотала, оставшись наедине с расстроенной Нилой, неполиткорректная Белла Эдуардовна. – Здесь дамы, если они с мужиком, за себя платить не должны. Как и обижаться на харрасмент.
– Во-первых, я вообще-то не с мужиком, – не соглашалась с той Неонила. – А, во-вторых, харрасмент меня бы тоже не устроил.
– Слушай, детка, – не переставая смеяться, советовала ей старшая подруга, – прибирай его к рукам. Ты что, не видишь, как он на тебя смотрит? Да и от харрасмента не отказывайся. Вот я бы, например, точно не отказалась. Уж на что прежний директор дурак был, а мужчина видный. Жалко, что он чужой собственностью все больше увлекался, а не чужими бабами.
Неонила краснела от таких речей, однако на прогулки ходила, и втроем, и даже вдвоем. Правда – очень слабо представляя себе дальнейшее развитие их отношений с прапорщиком.
Нет, это было просто невозможно.
Может, она – птица и невысокого полета. Но уж точно интеллигентная птичка. А этот…
Даже не птица, а… овцебык какой-то!
В этом месте рассуждений сознание Неонилы Леонидовны вновь раздваивалось.
Ее напрягало в новом знакомце абсолютно все: проскальзывавшее в разговоре фрикативное "г", усы торчком, тренировочные штаны, которые тот искренне считал универсальной одеждой. Еще от него пахло дешевым табаком. И он, скорее всего, не читал Кафку.
Слава богу, что хоть вообще что-то читал.
Оказалось, они не просто так с Беллой были знакомы. В нынешнем малочисленном заезде прапорщик Бойко был у нее единственным абонированным читателем.
– Что он хоть читает-то? – поинтересовалась Нила у коллеги-подруги. – "Фауста", поди?
– Вообще-то это тайна, – засмеялась Белла. – Типа врачебной. Но тебе скажу. "Фауста" он не читает.
– Слава богу, – выдохнула та. – А я уже волновалась.
– Сказки он читает, – раскрыла страшный секрет прапорщика его библиотекарша.
– Русские народные? – изумилась Неонила. Действительно, неожиданный поворот. Свидетельство, так сказать, высокого уровня интеллектуального развития.
– И русские народные тоже, – подтвердила подруга. – Он уже четвертую книгу берет. Сказки народов мира, волшебные сказки. Сейчас вот Гарри Поттера ему принесла, из дома. Он, оказывается, на отпуск запланировал прочесть.
– А в магазине слабо купить, или зарплата не позволяет? – вслух порассуждала столичная библиотекарша.
– Злая ты, Нилка! – снова засмеялась Белла. – Будешь такая злая – он тебя бросит!
– Он не может меня бросить! – завелась Неонила. – Потому что никогда не получит.
– Никогда не говори никогда, – уже серьезно сказала, видимо, более опытная, подруга.
Нет, даже скромной в своих ожиданиях Неониле Леонидовне отношения с прапорщиком Бойко не казались верхом мечтаний. Откровенно говоря, вообще никак не казались.
Но, с другой стороны, – выше ведь не зря говорилось о раздваивании ее сознания, – будучи по жизни честным человеком, Нила вынуждена была отметить, что ей с прапорщиком Бойко гораздо спокойнее, уютнее и комфортнее, чем без оного. Это даже немного пугало. Легко же, оказывается, человек меняет высокие интересы на вкусные и питательные.
Впрочем, пока что она ничего не меняла.
Высокие интересы сохранялись – Белла ей щедро выдавала из своих закромов прекрасную литературу. А то, что прапорщик на двухконфорочной плитке творит чудеса – это ведь отдельная история?
А, может, и не чудеса вовсе. Просто после поганой столовки свежесваренная, пышущая паром, картошечка с укропчиком, да с жареной курочкой, которая вчера еще бегала по родным Стожкам – такое само по себе выглядело волшебством.
А если это все еще запить неким напитком, настаиваемым лично Беллой Эдуардовной…