Потом голос Риккардо стал стихать, перешел в шелест летнего леса, и Глория, измученная событиями бесконечного дня, скользнула в море сна. Буря, бушевавшая вокруг, не могла коснуться Глории, пока Риккардо держал ее в своих объятиях, и сердце Глории объяло спокойствие.
Глава 9
- Чертовы писаки! - сердито воскликнул Сильвано Санджорджо, швырнув на стол газеты.
Он прочел все, что касалось его дебюта в Ла Скала.
- Пожалуйста, успокойся! - участливо произнес Галеаццо Сортени, компаньон Санджорджо. Галеаццо вошел в кабинет Санджи как раз в тот момент, когда тот в раздражении отшвырнул газеты. - Критика твои костюмы расхвалила; зрители аплодировали; бойкот провалился, а твои коллеги подавились собственным ядом. Чего еще желать?
- Хочу, чтобы эти писаки прекратили свои грязные намеки на гомосексуализм модельеров. Что им нужно? Чего они хотят? Любят в Италии ярлыки навешивать! Пастухи и мелкие мошенники - обязательно сардинцы, мафиози - сицилийцы, каммористы [Камморист - член каморры, неаполитанской преступной организации, аналогичной сицилийской мафии. (Прим. пер.)] - неаполитанцы, шлюхи - родом из Болоньи, а модельеры - обязательно "голубые"! Меня от этих газетчиков тошнит. О чем бы они ни писали, неизбежно упомянут о наших сексуальных привязанностях.
Последние слова Сильвано произнес нарочито фатовским тоном, подражая тем, кто выставлял свой гомосексуализм напоказ, что совершенно не соответствовало характеру самого Санджорджо.
- Ну, здесь не нам диктовать моду, - сострил Галеаццо, чтобы разрядить обстановку. - Главное - результат, а ты свое реноме подтвердил.
Сильвано нервно рассмеялся.
- Пожалуй, ты прав, не стоит обращать внимания на пару третьеразрядных репортеров, - согласился он.
- Так-то лучше, - заметил Галеаццо.
Он налил себе и Санджи по изрядной порции виски и протянул ему широкий хрустальный бокал.
Сильвано откинулся на спинку мягкого кресла, обитую черной тканью, закрыл глаза, пытаясь справиться с головной болью, сдавившей надглазья.
- Давай, Галеаццо, - сказал Сильвано, - я тебя слушаю.
Сортени сел напротив, в крутящееся кресло, распространяя запах одеколона и табака.
- Нам нужно добиться всеобщего одобрения, - начал Сортени.
- Мы его получили, - произнес Сильвано, показывая на кучу газет на столе.
- Этого недостаточно, - возразил Галеаццо, глубоко затянувшись сигаретой. - В Ла Скала ты не уронил свою репутацию, но творения Санджи должны продаваться.
- "Богема" станет для итальянской моды тем же, чем гонки в Монце для Феррари. Когда побеждает Феррари, все итальянские автомобили продаются лучше.
- Я бы не стал спешить с выводами, - заметил Сортени. - А потом, меня вовсе не приводит в восторг то, что нашим успехом воспользуются Армани, Ферре или Крициа, распродавая собственные коллекции. Продавать должны мы.
- Согласен, - улыбнулся Санджорджо. - Мне следует больше доверять тебе.
Они работали вместе начиная с далеких шестидесятых. С помощью Галеаццо марку "Санджи" узнали во всех концах мира. Первые годы их дружбы были бурными, они нередко заставляли друг друга страдать, но со временем отношения Сильвано и Галеаццо переросли в тесный, неразрывный союз.
Без Сортени Санджорджо наверняка остался бы оформителем витрин в больших универмагах, вечно неудовлетворенным, вечно обиженным. А не поверь Галеаццо в гений Сильвано, так и провел бы жизнь впустую, завсегдатаем светских салонов. Объединив свои таланты - дар художника и чутье менеджера, - они создали идеальную творческую пару.
- Нам аплодируют - это прекрасно, - продолжал Сортени, - но главное, чтобы американцы и японцы покупали наши модели. Они же купили меньше, чем я рассчитывал. В газетах пишут далеко не все…
- В прошлом году ты твердил то же самое, - напомнил Санджорджо, - но никакой катастрофы не произошло.
- Сейчас ситуация куда хуже, - ответил Сортени и нахмурился, вспомнив, как упал уровень продаж.
Санджи смотрел другу в глаза, но, казалось, не видел его. О неудаче коллекции Санджорджо, конечно, прознает тут же весь мир моды, к вящей радости конкурентов, которым надоело пребывать в тени великого модельера. Они только и ждут, чтобы Сильвано споткнулся, а противники уж подтолкнут его в спину. Если он утратит лидерство, то сразу же окажется среди тех, кто отсиживается на скамейке запасных или бесконечно выжидает в кулисах.
Но эта неудача не так уж серьезна, как думает Сортени. У Сильвано уже было два таких года, но это случилось только потому, что он не взялся за дело как следует; мысли его были тогда заняты другим. Вот и сейчас: Галеаццо говорил, а перед мысленным взором Санджи стоял образ обожаемого юноши, что на несколько минут появился в Ла Скала. Иногда, оставшись один, Сильвано, сам того не замечая, твердил имя: Рауль, Рауль, Рауль, словно произносил магическое заклинание.
Пообещав Риккардо Летициа не видеться больше с его сыном, Сильвано заперся у себя в мастерской, не отвечал на звонки, уединился и яростно работал. Но теперь он видел, что результат оказался плачевным.
Санджи молча смотрел на друга, наблюдая, как голубоватый дым сигареты расплывается в свете лампы, освещавшей белый стол. Золотая табличка, лежавшая на столе, служила Сильвано пресс-папье. На ней была выгравирована старинная китайская пословица: "Самое темное место - прямо под светильником".
Утонченная элегантность черно-белых тонов царила в убежище великого модельера, помогая ему творить. Но в одежде Санджорджо предпочитал иные тона: синие костюмы и голубые рубашки.
- Ты меня слушаешь? - спросил Сортени, прервав длинный монолог.
- Нет, - с обезоруживающей искренностью признался Сильвано. - Но, по-моему, я понял. Нужно предусмотреть новые вложения в рекламу.
- Другого выхода нет, - произнес Галеаццо, подливая себе виски.
- Сколько? - прямо спросил Санджорджо.
- Два миллиарда, - уточнил Сортени и, выдержав паузу, добавил: - Может, три.
- Ну, это еще не конец света, - с облегчением сказал Сильвано, перекидывая ногу на ногу.
Годовой оборот в этом году достигал трехсот миллиардов, так что расходы в три миллиарда не выглядели непосильным бременем, хотя одно дело - годовой оборот, а другое - чистый доход за год.
Санджорджо сразу спросил о главном:
- Мы можем себе позволить такое?
Что касается финансовых дел, Сильвано полностью доверял Галеаццо; он не любил говорить о деньгах, ибо они его не интересовали. Именно подобное отношение к деньгам и помогло ему вырваться в лидеры на рынке готового платья. Когда клиенты впервые стали предлагать за творения Санджи миллионы, модельер нашел гениальный ответ. "Мне хватит и половины", - заявил он изумленным покупателям. Но тут же добавил: "Взамен попрошу вашей рекламы. Пусть все знают, что эти платья сделаны Санджи".
Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию. И пусть завистники твердили, что у Санджорджо - культ собственной персоны и он болезненно обожает быть на первых ролях. Санджи тем временем смог взять реванш в мире моды, откуда его попытались выбросить.
Теперь нужно лишь усовершенствовать наброски, над которыми он работал уже несколько недель, но, к несчастью, фантазия отказывалась служить ему.
- Такой расход вполне допустим, - ответил ему Галеаццо, - три миллиарда мы истратить можем.
- Мы должны быть в состоянии истратить вдвое больше, - заметил Сильвано, поставив хрустальный бокал на стол.
Сортени кивнул. Шесть миллиардов на рекламу - вполне разумное вложение, чтобы укрепить дела фирмы.
- Пожалуй, ты прав, - задумчиво заметил Галеаццо. - Хоть продажа шла не лучшим образом, "Санджи" по-прежнему - первая марка в Италии и пятая в мире. Но осторожней, еще одна неудача, и мы пойдем ко дну.
Сортени говорил прямо, точно анализируя ситуацию и чувствуя реальную перспективу. Сильвано снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, нахмурил лоб и произнес вполголоса:
- Знаю!
- Тогда - беремся за дело, - заключил Галеаццо. - Другие проблемы есть? - решительно спросил он тоном командира перед решающей атакой.
- Никаких! - солгал Сильвано.
На самом деле проблемы у него были, и целых три: Рауль, Лилиан и творческий кризис.
За десять лет работы Сортени и Санджорджо создали торговую империю, открыв магазины в Милане, Болонье, Риме, Венеции, Флоренции, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Гонконге, Сиднее. Оборот фирмы достигал значительных сумм, хотя, конечно, они не могли сравняться с Ивом Сен-Лораном, зарабатывавшим сто миллионов долларов в год. За ним следовали Диор, Шанель и Валентино.
Особняк на улице Боргоспессо, генеральный штаб фирмы, где они жили и работали, был арендован на тридцать лет за пятьсот миллионов лир в год. Вилла на Лаго Маджоре, квартира в Канне, яхта в Санта-Маргерита - эти игрушки, принадлежавшие им обоим, могли в одно мгновение обратиться в ничто, как в сказке про Золушку с первым ударом полночи.
Сильвано знал - в его судьбе был волшебный миг, когда он встретил сказочного принца. Но ведь мог наступить и тот роковой час, когда мир меняется и царская карета превращается в тыкву. Он поднялся очень высоко и смотрел на прошлое сверху вниз. Теперь он вполне освоился на верхних этажах, греясь в лучах всеобщего одобрения. За ним ухаживали, ему льстили как искренние почитатели, так и тайные недруги. Сильвано вовсе не хотелось сдавать позиции и лицезреть, как его позолоченная карета превратится в тыкву.
Многие пытались помешать его восхождению. Он жил среди коварства и интриг, но сумел создать для себя безопасную нишу, научился обороняться и нападать, защищая собственный талант.
А таланта Сильвано хватало с избытком. И на этот раз его способность предвосхищать ожидания публики поможет ему преодолеть кризис. Ведь на карту поставлена прежде всего его репутация как художника.
- Верь мне, Галеаццо, - сказал Сильвано, обращаясь к другу, - наши потери в этом году - ерунда. Сделаем следующую коллекцию и компенсируем потерянное.
- Уверен, - улыбнулся Галеаццо, потушив окурок в пепельнице из оникса.
Сильвано протянул Сортени пачку рисунков:
- Когда будет время, передай наброски Лилиан, пусть посмотрит. Да и ты взгляни…
Лилиан Купер была не только приятельницей Санджи, но и крупнейшим покупателем. Мнение президента торговой сети "Купер и Тейлор" имело огромное значение.
Галеаццо взял рисунки и спросил:
- А тебе-то они как? Нравятся?
- Дрянь! - вздохнул Санджорджо. - Ничего у меня не вышло…
Как ни тяжело было Сильвано признаться, но он действительно именно так оценил свою последнюю работу.
Галеаццо взглянул на друга: узкие голубые глаза Сильвано, обычно исполненные грусти, сверкали от досады.
"В его взгляде погасла улыбка", - подумал Сортени.
Ему хотелось обнять Санджи, как в те времена, когда их соединяла страсть, но для Сильвано все давно кончилось. В их отношениях не было места для банального возврата к прошлому. Никто не знал Сильвано так хорошо, как Галеаццо: Санджи родился в провинции, он рос в тяжелой, грубой атмосфере, где не признавали полутонов и отвергли юношу. Мягкий с людьми, преданными ему, Сильвано был жесток и безжалостен с теми, кого ненавидел, и умел взять реванш. Сейчас блестящие голубые глаза Сильвано покраснели от напряжения и бессонных ночей, его терзала неудача, но Галеаццо видел в нем первого человека в мире моды. Когда-нибудь Санджи победит всех.
Кто-то постучал в дверь. Только один человек осмелился бы им помешать - Рауль Летициа. И действительно, в кабинет заглянул юноша.
Сильвано словно опалили жестоким огнем, когда он встретился взглядом с Раулем.
- Что ты тут делаешь? - резко спросил Санджи.
- Ничего… - без всякой обиды произнес Рауль и не без иронии добавил: - Можно войти?
- Входи же! - ответил Сильвано, обезоруженный таким наивным ответом.
Сортени тут же встал и уже в дверях распрощался с Раулем:
- Еще увидимся, Рауль!
- Пока! - отозвался юноша.
Молодой человек подошел к Сильвано, присел на ручку кресла и провел пальцем по густым бровям Санджорджо, смотревшего на него с грустной улыбкой.
- У тебя уставший вид, - прошептал Рауль.
Он взял стакан Санджи и отпил глоток.
- Это пройдет, - ответил Сильвано, стараясь выглядеть равнодушным.
- А я тебя уже месяц не видел, - печально произнес юноша.
- Я же сказал: нам больше не следует встречаться, - напомнил бесстрастным тоном Санджи.
Рауль не слушал друга. Он вел себя ласково и настойчиво, как ребенок, который во что бы то ни стало хочет добиться своего. Он был красив какой-то нежной, чуть порочной красотой.
- Я думал, умру за этот месяц, - капризно произнес Рауль. - А вчера в Ла Скала ты даже не пожелал поздороваться со мной…
- Мы же решили больше не встречаться, - сказал Санджорджо, но, судя по тону, он уже готов был уступить.
- Так отец решил, а я тут ни при чем, - сказал юноша.
- Я согласен с его решением, - заметил Санджи.
- Когда Всевышний приказывает, даже великий Санджорджо падает на колени, - поддел друга Рауль.
- Я это сделал для твоего блага! - с трудом сохраняя спокойствие, возразил Сильвано.
- Не надо цепляться за оправдания, - упрекнул его юноша и, прижимаясь к Санджи, добавил: - Я здесь, а остальное не имеет значения.
- Я дал слово.
Сильвано был из тех людей, что не любят нарушать данное слово.
- Моему отцу? - усмехнулся юноша.
Рауль был против решения отца, он лишь подчинился отцовской воле.
- Да, твоему отцу, - подтвердил Санджи.
У него перехватило дыхание, и он тщетно искал в себе силы, чтобы прогнать Рауля.
А юноша спокойно произнес:
- Риккардо Летициа внушает тебе страх. Ты его боишься…
Действительно, сын еще не встречал человека, который осмелился бы не подчиниться его отцу, Риккардо Летициа.
- Если я кого и боюсь, так это тебя, - произнес Сильвано с глубоким вздохом и поднялся с кресла.
- Ты говоришь правду? - прошептал Рауль, и горячая кровь запульсировала у него в висках.
- Да, я боюсь тебя, - повторил Санджи.
Присутствие Рауля сбивало его с толку, мешало рассуждать здраво. Он нервно зашагал к двери, словно собирался уходить, но вернулся и снова сел в кресло.
- И потом, я дал обещание, - напомнил Сильвано.
- У великого Риккардо Летициа хватает других забот, - прошептал Рауль.
Он соскользнул с ручки кресла, опустился на пол у ног Сильвано и положил голову на колени другу, ожидая, что тот погладит его по волосам. Когда Рауль был маленьким, мать часто ласкала так сына.
- Ты меня не спрашиваешь, где я все это время был, - произнес юноша, бросив жалобный взгляд на Санджи.
- Я знаю где, - ответил Сильвано. - Далеко от меня… И я так по тебе соскучился…
- И я тоже, - признался Рауль.
- Отец знает, что ты здесь?
- Рано или поздно кто-нибудь ему донесет… Тебя это огорчает?
Оба замолчали. В их душах воцарился мир и покой.
- Ты устал, - прошептал Рауль, вглядываясь в глаза друга.
- А ты похудел… и выглядишь нездоровым, - заботливо произнес Санджорджо.
Рауль не стал рассказывать Сильвано, что сбежал из психиатрической больницы в Лимбиате, куда его отправил отец с помощью одного из князей дель Форо, обратившись к не очень щепетильному судье и представив медицинское заключение врача, друга семьи Летициа. Согласно заключению Рауль представлял опасность для общества и для самого себя: порочные связи, злоупотребление алкоголем и наркотиками. Все это была ложь чистой воды. Мальчишкой Рауль пару раз курил с друзьями "травку", но очень быстро бросил, поскольку наркотики на него совершенно не действовали. Единственное порочащее репутацию семьи знакомство Рауля - это знакомство с Сильвано Санджорджо.
Санджи уступил юноше и лишь спросил:
- Почему ты вернулся?
- Потому что ты мне нужен, - ответил Рауль глухим голосом и подставил Сильвано губы для поцелуя.
Глава 10
Сильвано Санджорджо запер кабинет и поднялся на лифте в свою квартиру, на верхний этаж. Он прошел прямо в гардеробную, сел на мягкий пуфик и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Он устал, и головная боль обручем сдавила лоб. Санджи уже принял две таблетки аспирина, но легче не стало. Сильвано попытался сделать массаж, которому его обучил специалист по шиацу. Он легко массировал пальцами виски, и ему вроде бы стало легче.
Санджи поднял взгляд к зеркалу и улыбнулся собственному отражению. Потом надул губы, поднял брови, оскалил зубы. Великий модельер строил гримасы тому идеальному образу, что создали из него журналисты, засыпав льстивыми эпитетами.
Сильвано был великолепно сложен. С его тонкого выразительного лица никогда не сходил загар, подчеркивавший небесно-голубой цвет глаз и слегка тронутые сединой волосы. Зеркало отражало красоту Санджи, но сам он улавливал в глубине своих глаз безумную жажду недостижимого. Черты его лица вдруг исказились: углубились глазные впадины, почерневшие от бессонницы, изменился разрез воспаленных глаз, исчез загар. Лицо Сильвано словно расслоилось, и ему предстала маска смерти, его собственной смерти. Санджи содрогнулся от ужаса, закрыл глаза и обхватил руками голову, подавляя желание завыть в полный голос.
Иногда, в минуты усталости, когда он терял веру в себя, его охватывал страх, страх превратиться в ничто. Только творчество давало ему утешение, смягчая приступы не поддающегося объяснению ужаса.
"Надо выпить", - решил Санджорджо.
Он прошел из гардеробной в гостиную, где строгую обстановку оживляли многочисленные декоративные растения.
Там его ждала Лилиан. Она протянула Сильвано бокал шампанского. Ее неожиданное присутствие помогло Санджи вновь обрести равновесие и справиться с ночными страхами. Сильвано с улыбкой поздоровался и взял бокал.
- В такой час обычно являются призраки, а не женщины, - пошутил он, не показывая своего удивления.
- Ты разочарован? - спросила Лилиан, пригубив шампанского.
Сильвано подумал, что и Рауль, должно быть, сейчас у него в доме.
- Разочарован? - ответил он. - Нет, скорее озабочен. Что-то очень много народу толкается в моей берлоге, многовато для бедного холостяка…
Он пересел на диван, поближе к Лилиан, и легонько чокнулся с ней бокалом.
На журнальном столике были разбросаны рисунки для новой коллекции, но сейчес Санджи не обратил на них никакого внимания. Его волновало, знает ли Лилиан о появлении Рауля.
- Если я мешаю, я сейчас же уйду, - заметила она.
Ключи от квартиры Сильвано у нее были всегда, с первой их встречи. Обычно, приезжая из Штатов, Лилиан останавливалась в отеле, но почти все время проводила в мастерской или в квартире Санджо.
- Галеаццо передал мне наброски, - продолжала она. - Я зашла, чтобы вернуть их.
Сильвано молчал, и Лилиан поспешила добавить:
- Вижу, я пришла не вовремя…
Да, она, конечно же, знала, что Рауль здесь. Теперь Сильвано не сомневался в этом.
- Хочешь устроить сцену ревности? - спросил Санджи.