- Ты всегда все угадываешь.
- У нас одна кровь течет в жилах…
- И яд в сердце одинаковый, - уточнил он.
- Пошли! - распорядилась Роза. - Иначе я разволнуюсь, а это вредно старухе.
Она, казалось, шутила, но в глубине души действительно разволновалась.
Риккардо выкатил инвалидное кресло из гардеробной к лифту, чтобы спуститься на второй этаж. Перемирие между сыном и матерью продлится недолго, и после рождественских праздников они снова поведут беспощадную войну.
Риккардо с Розой появились в высоком дверном проеме гостиной. Их появление напоминало кульминационную сцену в кино. Условия были идеальные: они смотрели на гостей, а гости на них. Приглушенное, искусное освещение подчеркивало достоинства и скрывало изъяны. Получилась великолепная мизансцена, которая привела бы в восторг самого Лукино Висконти. На мгновение наступила полная тишина. И Роза в этой нереальной тишине обвела чуть прищуренным усталым взглядом из-под седых бровей всех представителей семьи, одного за одним. Торжественного вечера не пропустил никто.
Была здесь Изабелла, жена старшего сына, Джулио. В шестьдесят лет она выглядела на двести. Постоянные стычки с тремя сыновьями ее совершенно измучили и раньше времени состарили. Явились и непокорные сыновья, в сопровождении жен и детей, правнуков Розы.
Пришла Мелани Монро, американка с индейской кровью, вдова младшего сына Альберто, мать Глории и Итало. Мелани выглядела много моложе своих пятидесяти пяти лет благодаря стройной фигуре и великолепному цвету лица. Она всегда отличалась горячим нравом, но теперь, на закате страстей, была особенно неудержима, чем очень огорчала Итало, своего старшего сына, принявшего священный сан. Он молился о спасении души Мелани и предпринимал все, дабы скрыть греховные увлечения матери.
Итало, носивший в кругу семьи обычный костюм, на этот раз надел священническую ризу: он собирался в полночь отслужить мессу в домовой часовне в глубине сада. Рядом с братом стояла Глория, любимая внучка Розы. Она была бледна, ее лицо цвета слоновой кости напоминало о пережитых страданиях. Роза улыбнулась ей и почувствовала, как защемило сердце.
Справа от Глории Роза увидела князя Консалво Брандолини дель Рио, худосочного отпрыска аристократического рода. Роза взглянула на его надменное лицо, на котором читалась досада - благородный князь вынужден присутствовать на сборище простолюдинов.
"Слабоумный!" - раздраженно подумала Роза.
Ей с самого начала не нравился брак внучки с Консалво. В первом ряду, на правой стороне "сцены", стояла Джованна, жена Риккардо. Свекровь про себя называла невестку "несуществующая дама". Рядом с матерью Роза увидела Рауля, яркий пример юного авантюриста "без руля и без ветрил". К нему Роза испытывала противоречивые чувства: иногда ей казалось, что она любит Рауля, но чаще всего бабушка и не вспоминала о внуке. Роберта, внучка, сбежавшая с кришнаитами, напомнила о себе телефонным звонком и поздравлениями.
Пришел сегодня и Коррадино Летициа, брат Руджеро, покойного мужа Розы. Он был на несколько лет моложе невестки, но не отличался здоровьем и теперь выглядел куда старше Розы. Коррадино едва держался на ногах, но тем не менее приехал, оставив свой тихий дом в Риме, откликнувшись на приглашение Розы, к которой питал уважение и восхищение.
Словом, собрались все: главные действующие лица и эпизодические, актеры на первых ролях и статисты. Когда Риккардо наконец шагнул с инвалидной коляской в сторону своей родни, собравшейся в гостиной, хрупкая тишина словно дала трещину: кто-то вздохнул, кто-то прокашлялся, зазвучали банальные приветствия. Каждый ломал голову, что же заставило Розу вернуться к прежним привычкам, от которых она так решительно отказалась, узнав о предательстве Риккардо? Что же последует за этим примирением сына с матерью после десятилетнего разрыва?
Никто не смел задать вопрос, но все чувствовали: для Розы Летициа это час лебединой песни, они вот-вот станут свидетелями последней сцены этого почти векового спектакля, что разыгрывала она. Риккардо и Глория догадывались о причинах этого примирения, хотя и не вполне представляли, что задумала Роза. Лишь она одна знала, как поведет битву против сына во имя любви к Глории. Бабушка сделает все, чтобы внучка победила в этом противоборстве.
Когда настанет момент истины, Розы уже не будет в живых, но, по крайней мере, она успеет насладиться тем, что сама расставит все фигуры на шахматной доске, устроит западню для сына. Для своего великолепного сына, единственного, кто достоин такой матери.
Риккардо, оживленно беседуя с родственниками, потерял из виду Глорию. Вскоре придется спуститься в капеллу, к полуночной мессе, а ему так хотелось увидеть ее. Риккардо терзала тревога: уж очень бледной и измученной показалась ему Глория. Профессор Батталья уверял, что Глория быстро поправляется, но ее болезненный вид как-то не вязался с оптимизмом врачей.
Воспользовавшись минутой, Риккардо вышел из гостиной. Он знал: в доме на улице Джезу есть лишь одно место, где может укрыться Глория, - кабинет Розы. Она еще девочкой пряталась там, когда ей было грустно.
Риккардо осторожно повернул ручку, дверь бесшумно открылась, и он вошел в комнату, освещенную лишь мерцающим пламенем камина. Он осторожно прикрыл за собой дверь и застыл неподвижно.
- Зачем ты пришел? - спросила Глория.
Она стояла у окна, заложив руки за спину.
- Нам надо поговорить, - мягко произнес Риккардо, подойдя к ней.
- Мы уже все сказали друг другу, - ответила Глория, имея в виду встречу в клинике.
- Будет жаль, если мы не найдем нужных слов, - возразил Риккардо, осторожно положив руку ей на плечо.
- Пожалуй, нужных слов нам не найти, - раздраженно проговорила Глория.
Она повернулась к нему, и он заметил слезы в ее глазах.
- Ты страдаешь, - прошептал Риккардо, легко коснувшись рукой ее щеки, - это несправедливо.
Глория уклонилась от его ласки и снова повернулась к окну.
- Ты умеешь убеждать, - с горечью произнесла она.
- Тебе очень плохо? - спросил Риккардо.
Он осторожно коснулся ладонью ее затылка и попытался привлечь Глорию к себе. У нее вырвался легкий стон.
- Что с тобой? - встревожился Риккардо.
- У меня, кажется, ребро сломано, - прошептала Глория.
- Что? Что ты сказала?
Риккардо зажег лампу, стоявшую на столике у окна.
- Ребро, ребро, наверное, сломано, - с гримасой боли повторила она.
- Я сразу понял, с тобой что-то случилось!
Риккардо даже растерялся, так ошеломили его слова Глории. Черт бы ее побрал! Вот уж характер! Никогда ничего никому не скажет, забьется подальше и зализывает свои раны в одиночестве, словно раненый зверь. Она и девчонкой была такой…
- Это Консалво! - догадался Риккардо, и в глазах его блеснула ненависть.
- Я сама довела его до этого, - призналась Глория. - Поверь, у него были причины так поступить со мной.
- Дай я посмотрю!
Риккардо начал расстегивать перламутровые пуговки ее блузки. Характер у Риккардо был железный, но сейчас у него дрожали руки от волнения и бессильного гнева. Шелковая блузка распахнулась, обнажив нежное тело, и под левой грудью Риккардо увидел багровый кровоподтек.
- Любимая, тебе надо срочно к врачу, - сказал он.
- Давай не будем портить праздник бабушке, - умоляюще произнесла Глория.
- Бедная моя девочка! - прошептал Риккардо, осторожно коснувшись ушиба. - Что он с тобой сделал!
Глория дотронулась пальцами до его лица и чуть слышно произнесла:
- Ничего, скоро и следа не останется…
Губы их встретились. Это был их первый поцелуй. Наслаждение заставило Глорию забыть о боли. Она обняла Риккардо, а его пальцы легкими прикосновениями ласкали ее шею и спину. Но это сладостное и мучительное ощущение продлилось лишь несколько минут. Неожиданно Риккардо оттолкнул Глорию, словно отгоняя прочь грешные мысли.
- Нет, мы не можем, - произнес он, взглянув ей в глаза.
Глории показалось, что во взгляде его мелькнуло подобие ненависти. У нее словно что-то оборвалось внутри.
- Ты делаешь мне больно, - проговорила она.
Он действительно причинил ей боль. Она почувствовала себя униженной и провела рукой по губам, словно пыталась стереть след недавнего поцелуя.
- Господи, Глория! - взмолился Риккардо. - Неужели ты не понимаешь?!
- Нет, не понимаю, - запальчиво возразила она. - И никогда не понимала…
- Любовь моя, я же должен питать к тебе лишь отцовские чувства.
- Отцовские? Но ты же хочешь меня как женщину? - безжалостно спросила Глория.
- Может, и так… Но это ничего не меняет. Я женат, мои дети - почти твои ровесники.
Ему вдруг стало стыдно за эти жалкие оправдания.
- А что тебе мешает развестись? - холодно произнесла Глория, застегивая блузку.
- Не могу! - простонал он. - Ты - лучшее, что есть в моей жизни. Я не могу, не хочу запачкать тебя…
Он подошел к ней и ласково поцеловал в лоб.
- Надоело мне твое лицемерие, - возмутилась она. - А потом, ты и так уже запачкал меня, подтолкнув к браку с Консалво.
При имени ненавистного ему мужа Глории у Риккардо кровь закипела в жилах.
- Я убью его, - выкрикнул он, сжав кулаки.
- Надеюсь, угроза останется на словах, - произнес спокойный голос матери за спиной у Риккардо.
Они даже не заметили, когда в кабинете появилась Роза.
- Да он же ей ребро сломал, - ничего не объясняя, словно Роза слышала весь разговор, сказал Риккардо.
- Только-то? Мог бы натворить чего похуже… Уж ты-то должен это знать, - сурово произнесла Роза.
Она знала - Риккардо человек расчетливый и разумный, но мужчина, охваченный ревностью, не остановится перед преступлением. Она знала, потому что некогда пережила подобное. Кровавая каинова печать уже отметила когда-то семью Дуньяни. Теперь Роза не могла позволить, чтобы подобный страшный груз лег на всех Летициа. То, что случилось однажды, повториться не должно. Роза нажала на кнопку в ручке кресла и подъехала поближе к сыну.
- Когда успокоишься, уладишь дело с Консалво. Он должен исчезнуть из нашей семьи, но приказываю, вреда ему не причинять, - распорядилась Роза. - А теперь нам пора к мессе…
Из капеллы донеслись торжественные звуки органа, и Роза не торопясь направилась на рождественскую мессу.
НАУТИЛУС
1906–1912
Глава 1
В золотом свете летнего послеполуденного солнца Роза увидела незнакомца. Он шел по дороге, обсаженной белыми акациями и липами. Силуэт его словно колебался в жарком августовском воздухе, наполненном стрекотанием цикад, жужжанием мух и ароматом полей. Раскаленная почва дышала теплом, а он уверенно шагал по дороге, и фигура его, приближаясь, обретала реальность и четкость.
Роза сидела на корточках, прижавшись к Ивецио, и долго молча разглядывала незнакомца. Когда наконец девочка убедилась, что перед ними действительно не мираж, а человек, она толкнула брата-близнеца локтем.
- Смотри, чужой идет…
Ивецио поднял наголо обритую, как у буддийского монаха, голову, оторвавшись от созерцания оловянных солдатиков, выстроенных в ряд.
- Действительно, чужой, - согласился с сестренкой мальчик, посмотрев на приближавшуюся фигуру.
Ивецио пугливо огляделся, ища защиты. Теперь незнакомец был уже совсем близко: высокий, крепкий молодой человек, он шел бодрым размашистым шагом. В руке путник нес тяжелую, до отказа набитую дорожную сумку.
- Что будем делать? - спросила Роза.
Она совсем не испугалась, напротив, в ней проснулось любопытство.
- Пошли в дом и дверь запрем, - предложил брат, не отрывая глаз от незнакомца.
- А давай узнаем, кто он, - прошептала сестренка.
Широко распахнутыми глазами она следила за человеком на дороге.
- Может, какой-нибудь разбойник, - испуганно проговорил Ивецио и бросился собирать оловянных солдатиков - свое единственное сокровище.
Роза коснулась пухлой загорелой руки брата и возразила:
- Нет, он похож на настоящего синьора. Никакой это не разбойник.
Ивецио, однако, хотелось поскорей спрятаться, правда, он несколько успокоился, разглядев, что на незнакомце - приличный костюм и хорошие туфли.
- Все равно, мы не знаем, кто он, - настаивал мальчик.
- Бродяги так не одеваются, - заметила Роза, проявив практическую сметку и наблюдательность.
- Ну, раз он не бродяга, так, наверное, и не разбойник, - согласился Ивецио, пряча на всякий случай солдатиков подальше.
Дети стояли, прижавшись к стене дома, заложив руки за спину - Роза справа от двери, Ивецио слева. Они стояли и смотрели: в конце концов любопытство победило страх. Встреча с незнакомцем была для них своего рода испытанием на смелость.
В те тяжелые годы всякие подозрительные личности частенько захаживали к Дуньяни. Они искали работу или просили милостыню. Нередко, оглядевшись, возвращались ночью с сообщниками, угоняли скот, крали еду. Роза и Ивецио, младшие дети семьи Дуньяни, владевшей "Фаворитой" - самой крупной фермой в округе, накрепко запомнили слова родителей: "Чужим верить нельзя".
Говорили, что название свое ферма получила по старой харчевне, где когда-то останавливалась Орсола Изимбарди, фаворитка Лодовико Моро, властителя Милана. Сегодня, в жаркий день Феррагосто, на ферме остались только младшие дети да женщины. Все остальные ушли в деревню на праздник Мадонны. Не так уж часто бывали у крестьян праздники, хватило бы пересчитать по пальцам одной руки. Феррагосто был одним из них.
Роза и Ивецио стояли неподвижно, словно охраняя распахнутую дверь в кухню. Вход в кухню, любимое место обитателей дома, прикрывала желто-зеленая, плетенная из пеньки штора, защищая помещение от жары и мух. Крупная, с зеленым отливом муха запуталась в пеньке и билась с металлическим жужжанием, пытаясь освободиться. Мама с бабушкой спали в комнатах наверху, старший брат Пьер Луиджи ушел с отцом в деревню.
Незнакомец подходил все ближе. Он шел, освещенный солнцем, запылившийся, но бодрый и свежий. Юноша остановился перед девочкой, и Роза увидела его открытую улыбку. Ей сразу показалось, что незнакомец станет ее другом. Да, улыбка ей понравилась, и девочка, забыв о наставлениях матери, улыбнулась в ответ.
Молодой человек опустил на землю тяжелую дорожную сумку.
- А вы - близнецы! - звонко воскликнул он, и Роза увидела, что глаза его смеются.
- Да, близнецы, - в один голос откликнулись удивленные брат и сестра.
- Ты Роза, - уверенно заявил молодой человек, показав на девочку пальцем, - а ты - Ивецио, - и он перевел взгляд на мальчика.
Юноша, как и дети, говорил на диалекте, сочно и выразительно, правда, не на чисто миланском. Что-то странное слышалось в его произношении.
- Может, я ошибся? - насмешливо обратился он к детям.
Близнецы взглянули друг на друга, не зная, что ответить. Но, не найдя слов, лишь рассмеялись серебристым смехом, чувствуя себя неловко рядом с этим необычным человеком.
- Так я ошибся? - повторил незнакомец.
- Нет, - покраснев, ответила Роза.
А пришелец смотрел на нее с нежностью. Такую нежность читала она в глазах своего приятеля Клементе. Но Клементе хорошо ее знал, они всегда играли вместе, поэтому Клементе и любил Розу. Неужели этот чужой человек тоже ее любит?
Они так увлеклись, что не обратили внимания, как отодвинулась занавеска, прикрывавшая вход в кухню. На пороге появилась статная фигура матери в темно-зеленом хлопчатобумажном платье, доходившем до носков черных туфель. Большие светлые глаза освещали правильные черты лица, обрамленного тяжелыми каштановыми волосами.
Роза и Ивецио с изумлением заметили, что в глазах юноши блеснуло что-то похожее на слезы.
- Кто вы такой? - холодным тоном спросила Алина Дуньяни.
Молодой человек весь напрягся и с трудом сглотнул слюну. При появлении Алины выражение лица его изменилось.
- Вы меня не узнаете? - прошептал он.
- А что, я вас разве знаю? - возмутилась женщина.
Она разговаривала сурово с незнакомцем, вторгнувшимся в ее владения.
Улыбка слетела с губ молодого человека, у рта появилась горькая складка. Роза и Ивецио, замерев, переводили взгляд то на мать, то на юношу, ожидая какого-то объяснения.
- И голос крови вам ничего не говорит? - спросил гость. - А я вас сразу узнал, мама…
Дети увидели, как смягчилось прекрасное и суровое лицо матери, в глазах появилась тревога и растерянность. Потом они наполнились слезами, и, запинаясь, женщина едва пролепетала:
- Анджело!.. Мальчик мой!
Губы Алины дрожали, а незнакомец смотрел на нее с благоговением.
- Это я, это я, мама! - повторял он.
- Дети, смотрите, кто приехал! - воскликнула женщина, обращаясь к малышам.
Она призывала близнецов в свидетели, потому что не могла поверить собственным глазам. Наконец, протянув руки к сыну, Алина разрыдалась.
- Вернулся, ты вернулся…
- Да, мама, я вернулся.
И молодой человек, как ребенок, бросился в материнские объятия.
- Анджело! Мой Анджело! Тебе всего восемнадцать, а выглядишь настоящим мужчиной.
Впервые в жизни Роза видела, как мать плачет.
- А вы, мама, не изменились. Я вас такой и запомнил.
Муха, похоже, выпуталась из занавески, и металлическое жужжание растворилось в том хоре, что доносился с опаленных солнцем полей.
- Сколько времени прошло! - всхлипнула Алина. - Почему тебя не было так долго?
Она нежно упрекала сына, взяв его лицо в ладони и пытаясь увидеть в загорелых, мужественных чертах юноши того ребенка, каким он был когда-то. Мать не могла признать, что детство сына ушло навсегда. В книге жизни Алины Дуньяни не хватало нескольких важных страниц, которые уже не восстановить: она не знала Анджело подростком, не видела его в те годы, когда мальчик становится мужчиной.
…Анджело ушел из дому в тринадцать лет. Роза и Ивецио тогда только-только родились, а он, прошагав километры по полевым дорогам, пристал к труппе бродячих акробатов. Потом, с помощью новых друзей, перебрался через границу в Домодоссоле, спрятавшись под товарным вагоном. Оттуда, пережив множество приключений, он добрался до Англии и осел в этой стране.
Когда отец, Иньяцио Дуньяни, узнал о бегстве старшего сына, было уже поздно догонять Анджело и пытаться возвратить его в семью. А сегодня, жарким августовским днем, мальчик вернулся. Теперь ему исполнилось восемнадцать, и он стал мужчиной.
Для близнецов имя Анджело всегда связывалось со слезами и печалью. Раза два в год приходили в "Фавориту" письма с иностранными марками, с непонятными печатями, адресованные госпоже Алине Дуньяни. Анджело писал матери. Она закрывалась в спальне, читала и перечитывала послания сына, пока не истрепывались листки, потом появлялась, и глаза у нее были красны от слез. А Анджело снова надолго замолкал.
Как-то Роза спросила у матери:
- А почему Анджело убежал? И когда же он вернется?
Алина горестно вздохнула и ответила:
- Вот такой он, Анджело. Уехал, не спросив, и вернется, когда пожелает.
Правду о бегстве Анджело близнецы узнали от Пьера Луиджи, второго сына Дуньяни. Оказалось, что Анджело сбежал после страшной истории.