Ее кожа казалась во мраке особенно белой, темные волосы отблескивали, собранные в пучок на затылке. Похоже, волосы, она носила очень длинные, и держались они в прическе всего лишь парою точно размещенных шпилек. К Алексу на миг подступило сумасшедшее желание кинуться вниз по ступеням напрямик к ней, коснуться ее, обнять и распустить темные ее волосы. И чуть ли не разгадав его помыслы, она вдруг подняла взор, оставляя свои грезы, будто возвращенная сильной рукою из дальнего далека. Она обернулась в его направлении, вздрогнула, вскинула голову именно напротив него. И увидел Алекс прямо внизу перед собой невиданно прекрасное лицо. Лицо, как он сызначала воспринял, совершенных пропорций художественного произведения, с чертами тонкими, хрупкими, беспорочный лик с огромными темными очами и нежно очерченным ртом. Пленившие его с первого взгляда глаза, невидящие, словно поглотившие все остальное лицо, эти глаза, казалось, были полны бесконечной печали, и в свете уличных фонарей ему стали заметны два блещущих ручейка слез на беломраморных щеках. На одно нескончаемое мгновение их взгляды встретились, и Алекс почуял, как всеми фибрами своего существа рвется к незнаемой большеглазой темноволосой красавице. Сидя там, выглядела она такой ранимой, такой растерянной, но вот, словно смутясь, что позволила ему хоть мельком заметить это, поспешила опустить голову. Какую-то секунду Алекс не шевелился, потом враз ощутил заново тягу к ней, увлекаемый идти прямо туда. Он все смотрел на нее, обдумывая, как же ему действовать, и в этот миг она встала со ступеней, кутаясь в манто. Было оно из рыси и окутало ее облаком. Взгляд ее снова нашел Алекса, но лишь на мгновенье, затем же, ровно видение, она скрылась за живой изгородью и исчезла.
Алекс не сразу отвел взор от того места, где она пребывала, он прирос к месту, на котором сидел. Все свершилось так быстро. Затем он внезапно вскочил и побежал вниз по ступеням туда, где только что находилась она. Увидал узкую дорожку, ведущую к солидной калитке. Он не мог опознать сад по-за нею, не разберешь, к какому дому он относился. Надлежало выбирать из нескольких. Засим тайна ускользала. Охваченный бессилием, вознамерился было постучаться в калитку, которой она входила. Может, прячется в саду, сидит там, заперев калитку. Подступило отчаяние от того, что им никогда уж не свидеться. Потом Алекс, осознав всю глупость своего поведения, напомнил себе, что перед ним была всего-навсего незнакомка. Он долго и раздумчиво посматривал на калитку, затем медленно повернулся и пошел назад, вверх по ступеням.
ГЛАВА II
Алекс уже подошел к своей парадной двери и стал отпирать ее, а заплаканное лицо той женщины все преследовало его. Как зовут ее? Отчего она плакала? Из какого дома выходила? Он сел на узкую винтовую лестницу в передней, выходившую в опустелую гостиную, и смотрел на отражение луны на голом деревянном полу. Никогда не встречалась ему столь обольстительная женщина. Такое лицо может запомниться на всю жизнь, и Алекс, еще сидя недвижно там, понял, что не забудет его если и не до конца дней, то однако ж очень надолго. Он даже не расслышал телефонный звонок, прозвучавший несколькими минутами ранее, настолько погрузился в мысли об открывшемся ему видении. Когда же расслышал-таки телефон, то живо взбежал в несколько прыжков на верхний этаж и успел войти в кабинет и извлечь аппарат из-под кучи бумаг на письменном столе.
- Привет Алекс. - Последовало напряженное молчание. Звонила сестра, Кэ.
- Чем обязан? - То есть, чего ей нужно. Она никогда никому не звонила без нужды или важного ей дела.
- Ничего особенного. Где ты был? Полчаса не могу дозвониться к тебе. Девица, у которой вечерняя работа в твоей конторе, ответила мне, что ты уехал прямо домой. - Верна себе. Истребует, что ей требуется и когда ей потребуется, по нраву ли это кому или нет.
- Вышел пройтись.
- В такой час? - в голосе прозвучала подозрительность. - Чего ради? Что-нибудь случилось?
Про себя Алекс тихо вздохнул. С годами сестра извела его. Сбереглось так мало сочувствия, доброго отношения к ней. Вся она - сплошные острые углы, хладные, жесткие. Пожалуй, похожа на хрустальную вазу с твердыми остро заточенными гранями, которую можно поставить на стол, не без удовольствия разглядывать, но отнюдь не трогать и в руки не брать. С годами стало заметно, что и ее муж подобного мнения.
- Нет, Кэ, ничего не случилось. - Однако, следовало присовокупить, что при всем ее безразличии к чувствам прочих людей Кэ обладала сверхъестественной способностью угадывать, когда ему не по себе или он вне себя. - Выходил воздухом подышать. День выдался длинный. - А потом, чтобы утихомирить беседу и слегка отвести внимание Кэ от его персоны: - Ты разве никогда не выходишь пройтись?
- В Нью-Йорке? Это надо выжить из ума. Едва подышишь, и помрешь.
- Уж не говоря про то, что оберут и что изнасилуют. - Он хмыкнул в трубку и догадался, что она тоже улыбнулась. Кэ Вилард не из улыбчивых. Всегда с избытком в напряжении, в спешке, в мельтешении, до веселья ли… - Так чему я обязан честью услышать этот телефонный звонок? - Алекс устроился в кресле и стал смотреть в окно, терпеливо ожидая ответа.
Долгое время Кэ позванивала ему относительно Рэчел. Поддерживала отношения с бывшей своей невесткой - ясно, зачем. Бывший губернатор входил в число тех, кого хотелось бы удержать в своей свите. А стоит уговорить Алекса возобновить отношения с Рэчел, то старику это придется по душе. При том, понятно, условии, что удастся убедить Рэчел, сколь отчаянно страдает Алекс без нее и сколь значимо будет для него ее согласие на новую попытку примирения. Кэ не гнушалась подобных хлопот. Уже пыталась не раз соорудить им встречу, когда Алекс появлялся в Нью-Йорке. Но если б Рэчел и пошла на это, в чем Кэ не вполне уверена, со временем стало ясно, что Алекс против.
- Итак, госпожа депутат Вилард…
- Ничего особенного. Хотела поинтересоваться, когда ты попадешь в Нью-Йорк.
- Зачем тебе?
- Не нуди, ради Бога. Просто надумала созвать кое-кого на ужин.
- Кого именно? - Алекс понял, откуда ветер дует, и ухмыльнулся. Забавно, сестра у него что танк. Не отнимешь у нее способности стоять на своем.
- Да ладно, Алекс, не будь таким подозрительным.
- Кто подозрителен? Просто хочу знать, с кем ты желаешь свести меня за ужином. Что странного? А ну как в списке гостей окажется некто, способный всех нас поставить в неловкое положение. Если я угадаю инициалы, тебе, Кэ, легче будет ответить.
Пришлось ей изменить себе и рассмеяться.
- Ладно, ладно, поняла тебя. Но, Господи, я случайно летела с ней на днях одним самолетом из Вашингтона, и выглядит она, Алекс, отменно.
- А то как же. При ее заработках и ты бы так выглядела.
- Спасибо, дорогой.
- Всегда пожалуйста.
- Ты слыхал, что ей предложили баллотироваться в городской совет?
- Нет. - Последовало долгое молчание. - Впрочем, меня это не удивляет. А тебя?
- Тоже нет. - Тут его сестра глубоко вздохнула. - Порой охота мне понять, сознаешь ли ты, от чего отказался.
- Как же, сознаю. И неизменно благодарен тому. Неохота, Кэ, быть мужем политического деятеля. Такая почетная роль пусть достается лишь тем, кто подобен Джорджу.
- Как это прикажешь понимать?
- Он так погружен в свою работу, что наверняка и не замечает, когда ты по три недели находишься в Вашингтоне. Что касается меня, я бы замечал. - Он не добавил, что ее дочь тоже замечает. Ему это известно, поскольку он подолгу разговаривал с нею при каждом своем приезде в Нью-Йорк. Забирал ее на обед, на ужин, на долгие прогулки. Знал племянницу лучше, нежели ее собственные родители. Порою ему казалось, что Кэ не уделяет дочери никакого внимания. - Кстати, как там Аманда?
- В порядке, надеюсь.
- Что значит "надеюсь?" - В его тоне легко читался упрек.
- Ты с нею не виделась?
- Боже мой, я только успела вылезти из вашингтонского самолета. Чего ты от меня требуешь, Алекс?
- Немногого. Твои дела меня не касаются. Твое отношение к ней - это нечто иное.
- И это тебя тоже не касается.
- Разве? А кого тогда касается это, Кэ? Джорджа? Да замечает ли он, что ты и десяти минут никогда не проведешь с родной дочерью? Наверняка, знать того не знает.
- Ей шестнадцать лет, и слава Богу, нянька уже не требуется, Алекс.
Нянька - нет, но до крайности нужны мать и отец - как всякой молодой девушке.
- Ничего не могу поделать. Мое занятие - политика. Разве не знаешь, сколько она отбирает сил.
- Угу. - Он медленно покачал головой. Вот чего она вознамерилась и ему пожелать. Жизни с Рэчел "Паттерсон", жизни, низводящей до приближенного мужчины. - Что еще скажешь? - Разговор продолжать не хотелось, и за пять минут он наслушался предостаточно.
- На тот год меня выдвинут в сенат.
- Поздравляю, - сказано это было вяло.
- Не очень-то радуйся.
- Я не очень. Думаю вот о Мэнди, о том, во что это выльется для нее.
- Если я пройду, это выльется в то, что она станет дочерью сенатора, так-то вот. - В ответе Кэ прозвучала внезапная резкость, Алексу захотелось огреть сестру.
- Полагаешь, ее это вправду трогает?
- Возможно, и нет. Деточка витает где-то в облаках и, возможно, ухом не поведет, если меня выдвинут в президенты. - На миг Кэ взгрустнулось, а брат покачал головой.
- Не в том суть, Кэ. Все мы тобой гордимся, любим тебя, но существует нечто более высокое, чем… - Как ей скажешь? Как объяснишь? Ничто ее не заботит, кроме своей карьеры, своих дел.
- По-моему, всем вам невдомек, что это значит для меня, как оно тяжело дается, сколь многое мне удалось. Занятие самоубийственное, и я с ним справляюсь, а ты только и знаешь, что поносить меня, что я дурная мать. А твоя мамочка того хуже. А Джордж слишком занят тем, что потрошит людей, и не упомнит, кто я - член конгресса или мэр. Все это, паренек, несколько огорчает, мягко говоря.
- Не сомневаюсь. Но случается, окружающие страдают от карьеры вроде твоей.
- Этого следует ожидать.
- Следует? И все ради карьеры?
- Может, и так. - Голос ее прозвучал устало. - Я не готова дать полный ответ. При всем желании. А как ты? Что в твоей жизни новенького?
- Мало что. Работа.
- Тебе хорошо?
- Иногда.
- Вернулся бы ты к Рэчел.
- Ну, быстро же ты сползла к главной теме. Не хочу я, Кэ, возвращаться. Кроме того, откуда ты взяла, что я ей нужен?
- Она сказала, что с удовольствием повидается с тобой.
- Ох, Боже мой, - он вздохнул в трубку. - Ты ведь не отступишься. Отчего бы тебе не пожениться с ее отцом и оставить меня в покое? Результат получишь тот же, не так ли?
На этот раз Кэ рассмеялась.
- Возможно, и так.
- Ты вправду надеешься, что я буду вести свою интимную жизнь исключительно в интересах твоей карьеры? - Таковая идея развеселила его, но под ее бессовестностью, чуял он, кроется частичка правды. - Пожалуй, в своей старшей сестре мне всего милей ее безоглядное упорство.
- Оно, мой младший брат, приносит мне то, чего я добиваюсь.
- В чем я не имею сомнений, кроме как в нынешнем случае, милочка.
- Значит, поужинать с Рэчел ты отказываешься?
- Ага. Но ежели опять ее повстречаешь, пожелай от меня всего лучшего. - Что-то в нем вновь шевельнулось при упоминании ее имени. Он больше не любил Рэчел, но временами не мог безболезненно слышать о ней.
- Обязательно. А ты пораскинь умом. Я всегда готова свести людей, если ты заглянешь в Нью-Йорк.
- А мне тогда повезет, ты уедешь в Вашингтон или будешь слишком занята, дабы со мной повидаться.
- Не исключено. Так когда ты собираешься к нам на Восток?
- Видимо, через полмесяца. Есть у меня клиент, к которому надобно съездить в Нью-Йорк. Я здесь представляю его интересы в отменно крупном деле.
- Впечатляет.
- Тебя? - Глаза его сузились, он посмотрел вдаль из окна. - Отчего бы? Подходяще звучит для твоей предвыборной кампании? По-моему, мамины читатели принесут тебе больше голосов, нежели мои дела. - Прозвучало это с некоторой иронией. - Если, конечно, я не одумаюсь и не женюсь вновь на Рэчел.
- Только не попади в какую-нибудь переделку.
- Разве со мной это бывало? - весело сказал он.
- Нет, но коль скоро я выдвигаюсь в сенат, то гонка будет крутая. Мой конкурент - маньяк нравственности, и если кто-либо даже из отдаленной родни моей натворит что-то неприличное, меня с дерьмом смешают.
- Не забудь предупредить маму, - пошутил он, но Кэ ответила незамедлительно и с полной серьезностью:
- Уже предупредила.
- Ты шутишь? - Он расхохотался при одной мысли, что его элегантная, статная, моднейше одетая, седовласая мать совершит нечто недостойное, способное опрокинуть надежды Кэ на место в сенате или где-либо еще.
- Я не шучу, я серьезно. Нельзя же, чтоб у меня в ближайшее время возникли сложности? Нельзя допустить ни глупости, ни скандала.
- Какой стыд!
- Это ты о чем?
- Не знаю… Подумываю вот, не завести ли роман с бывшей поблядушкой, только что вышедшей из тюрьмы.
- Ах как смешно. Я на полном серьезе говорю.
- К сожалению, похоже, что так. В любом случае, вручи-ка мне свод наставлений, когда я приеду в Нью-Йорк. А до той поры постараюсь вести себя смирно.
- Постарайся, и дай Мне знать, когда соберешься сюда.
- Зачем? Чтоб устроить мне нечаянное свидание с Рэчел? Боюсь, госпожа депутат Вилард, что даже ради твоей карьеры я на это не соглашусь.
- Дурак ты.
- Допустим. - Но сам он больше уж так не считал. Отнюдь не считал. Закончив разговор с Кэ, и поглядывая в окно, поймал себя на том, что думает не о Рэчел, а о той женщине, сидевшей на ступенях. Смежив веки, он видел ее, видел безупречно изваянный профиль, огромные глаза, нежные губы. Не приводилось ему встречать женщину столь красивую и столь влекущую. И сидел он у стола, закрыв глаза, думая о ней, потом со вздохом покачал головой, открыл глаза и поднялся. Смешно мечтать об абсолютно незнакомой даме. Осознав, что глупит, Алекс усмехнулся и вычеркнул ее из памяти. Что за резон влюбиться в прекрасную незнакомку. Однако спустившись из кабинета приготовить себе ужин, он не мог не признаться себе, что вспоминает ее снова и снова.
ГЛАВА III
Солнце заливало комнату, искрилось на бежевом шелке кровати и обитых им же стульев. Комната была просторная, удобная, высокие стеклянные двери смотрели на залив. Из будуара, примыкавшего к спальне, отрывался вид на мост Золотых Ворот. В каждой из комнат было по беломраморному камину, висела строгого отбора французская живопись, бесценная китайская ваза помещалась в углу, вставленная в инкрустированный шкафчик стиля Людовика XV. Близ окон стоял изысканный стол того же стиля, способный преобразить в карликовую любую комнату, но только не эту. Она была красивая, громадная, чистая и прохладная. Следом за будуаром находилось небольшое помещение, наполненное книгами на английском, испанском, французском. Книги - главная отрада бытия для Рафаэллы, и стоит она именно здесь, застыв на мгновение, чтобы кинуть взгляд на бухту. Девять часов утра, на ней идеального покроя черный костюм, пригнанный точно по ней, неназойливо, с особым вкусом подчеркивающий изящество и совершенство ее фигуры. Костюм ей сшили в Париже, как по преимуществу и остальной гардероб, не считая того, что она покупала в Испании. В Сан-Франциско она почти не приобретала одежду. Почти никогда не выходила, не выезжала. Была в Сан-Франциско невидимкой, тут редко вспоминали ее имя, а ее саму вовсе не встречали. Для большинства ее облик трудно было ассоциировать с миссис Джон Генри Филипс. Да еще такой облик! Попробуй представить себе безупречную красавицу-белоснежку с огромными глазами. Когда она выходила замуж за Джона Генри, какой-то репортер написал, что выглядит она сказочной принцессой, и пустился разобъяснять, из чего это следует. Но в это октябрьское утро на залив смотрела не сказочная принцесса, а крайне одинокая молодая женщина, накрепко замкнувшаяся в своем мире одиночества.
- Ваш завтрак подан, миссис Филипс.
Горничная в накрахмаленном одеянии стояла в дверях, ее реплика прозвучала, ровно приказ, так подумалось Рафаэлле, да и всегда на нее производила сходное впечатление прислуга Джона Генри. То же самое ощущалось и в доме отца в Париже, и в доме деда в Испании. Не могла она отделаться от чувства, что командуют именно слуги - когда ей вставать, когда одеваться, когда обедать и когда ужинать. "Мадам, вам подано", - так объявлялся ужин в парижском отцовском доме. А ежели мадам не желает таковой "поданности"? Если хочет просто бутерброд, хочет съесть его, сидя на полу у огня? Или если желается ей на завтрак получить блюдце мороженого, а не гренки с омлетом? Сама эта идея заставила улыбнуться Рафаэллу на обратном пути в спальню. Она убедилась, что все готово. Чемоданы аккуратно составлены в углу, все шоколадного цвета, из замши, мягкой как для перчаток; здесь же вместительная сумка, в которой Рафаэлла повезет подарки для матери, тети, кузин, свою бижутерию, чтение на самолетный рейс.
Осматривая свой багаж, она не ощутила сладости предвкушаемого путешествия. С некоторых пор такого предвкушения уже не получалось. Ничего ей в жизни не осталось. Сплошная полоса автомагистрали, ведущей к чему-то невидимому и незнаемому, что тебя и занимать-то перестало. Она жила в убеждении, что всякий новый день будет неотличим от предыдущего. Ежедневно делаешь одно и то же седьмой год кряду, за исключением одного месяца в лето, проводимого в Испании, да немногих дней в Париже, в гостях у отца. Случалось еще ездить на встречу с родней из Испании, навещавшей Нью-Йорк. Кажется, давным-давно не была она там, с тех пор как оставила Европу, как стала женой Джона Генри. Теперь все иначе, нежели было спервоначалу.
А начиналось будто волшебная сказка. Или сделка. Понемногу того и другого. Бракосочетание парижско-миланско-мадридско-барселонского банка Малля с калифорнийско-ньюйоркским банком Филипса. Обе империи включали в себя инвестиционные банки крупнейшего международного уровня. Первое гигантское совместное начинание отца Рафаэллы с Джоном Генри принесло им, в содружестве, попадание на обложку "Тайма". И сблизило обоих той весною, их замыслы осуществлялись успешно, как и ухаживания Джона Генри за единственной дочерью Антуана.
Рафаэлла прежде не встречала кого-либо похожего на Джона Генри. Высок, ладен, привлекателен, солиден, притом благороден, добродушен, негромок, а в глазах непременно искрятся смешинки. Проглядывала в них и хитринка, со временем Рафаэлле открылось, до чего ж он любит дразнить и разыгрывать. В нем была недюжинная фантазия и творческий дух, сильный ум, истинное красноречие, высший класс. Все, чего только могла бы пожелать она или любая девушка на ее месте.
Единственное, чего Джону Генри Филипсу недоставало, так это молодости. Да и то поначалу о том не думалось, стоило лишь глянуть на умное ухоженное лицо или обратить внимание на силу рук, когда он играет в теннис или занимается плаванием. Его стройному красивому телу могли позавидовать те, кто был вдвое моложе.