Он совершенно точно не хотел ее отпускать. И ничего подобного не испытывал раньше. Девушка в его руках была такой маленькой, такой хрупкой, что он, кажется, всем телом слышал, как бешено бьется ее сердце. Чувствовал упругость ее маленьких грудей с твердыми бусинами сосков. Вдыхал незнакомый и волнующий аромат ее волос. Но главным было вот это ощущение хрупкости – будто птичку сжимаешь в руках и боишься неловким движением причинить ей боль, раздавить тонкие косточки... Тишину нарушил голос тетушки Мэг.
– Нет, определенно, Милли, твоя подруга напоминает мне меня в молодости. Я тоже не тратила времени на долгие ухаживания. Достаточно раз обнять мужчину и дать ему обнять себя – все сразу становится ясно. С Фрэнки она спрыгнула быстрее.
– Тетя!
– Миссис Риджбек!
– Я же не осуждаю! Я просто говорю – вылитая я. Приезжайте поскорее, милочка. Поболтаем перед свадьбой. Билл, не обижай ее. И дочке скажи, чтобы нрав свой укоротила.
Билл смущенно выпустил Морин и вцепился в руль. Морин отвернулась и уселась очень прямо, красная, словно дикий мак.
Так состоялось торжественное отбытие мисс Морин Килкенни на боевые позиции.
Всю дорогу до поворота на проселочную дорогу оба напряженно молчали. Перед поворотом Морин как раз решила, что молчание, затягивается и становится невыносимым, открыла рот, чтобы задать какой-то вопрос, – но в этот момент джип взревел и съехал с шоссе.
В принципе, дорога была сносной. Для лошадей – потому что лошади хорошо видят и чуют, а потому при ходьбе ставят ноги достаточно аккуратно. Кроме того, ноги лошади – это великолепный и подвижный механизм из эластичных связок и сухожилий. Амортизаторы старого джипа и при жизни не обладали достаточной упругостью, а уж теперь – и подавно. Машина ревела и рычала, оба седока подпрыгивали все выше и выше, и если Билл еще держался за руль и был достаточно тяжелым, то Морин практически вылетала из машины при каждом толчке. Темнота наступила кромешная, только фары джипа выхватывали из нее мечущиеся силуэты травы, кустов, иногда каких-то ночных зверьков, удиравших со всех ног от железного чудища, но в целом светлее не становилось.
Сквозь рев мотора Морин удалось прокричать:
– Ми... мистер... р... Сми... ми... т! Дава... ва... вайте поме... ме... дленнееее!
– Чего?!
– Притормозите!!!
– Ага. Сейчас.
Торможение джип тоже понимал по-своему. Он просто заглох. А через некоторое время и остановился.
Первые мгновения Морин просто наслаждалась тишиной и неподвижностью в пространстве. Потом медленно огляделась вокруг. Рядом вспыхнул неяркий свет фонарика. Лицо Билла Смита в этом снопе лучей выглядело жестким и медально четким.
– Виноват, мисс Килкати.
– Килкенни.
– Да. Мисс Килкенни.
– Давайте по имени.
– Чего? В смысле, что?
– Меня зовут Морин. Вас – Уильям.
– Билл.
– Хорошо. Значит, Билл – Морин. Он заведется еще раз?
Билл задумчиво покосился на железного коня.
– Не уверен. Вообще-то ему сто лет. То, что он ездит до сих пор, – уже подвиг.
– Отлично. Слава героям. А до ранчо далеко?
– Рукой подать. Миль семь. Можно срезать, тогда пять.
– Смеетесь? У меня босоножки.
– Это плохо. Здесь по ночам лучше не ходить в босоножках.
Морин немедленно поджата ноги и с подозрением взглянула на работодателя.
– Почему?
– Ну... всякие тут ползают...
– Тараканы?!
– Не, тараканы здесь не водятся.
– Слава богу! Остальное я могу пережить.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– Что вы не боитесь змей.
Морин молча залезла на сиденье с ногами. Зачем она согласилась приехать на эту свадьбу? Чего она не видела в этом Техасе?
Билл кашлянул.
– Да вы не волнуйтесь. Они ведь и сами боятся не меньше вашего, а слышат куда лучше. Заранее уползают подальше.
– Змеи глухи. Это научный факт.
Во как! Учительница! Ей виднее...
– В смысле ушей – да, глухие. Но они слышат, как бы сказать, всем телом. Ваши шаги отдаются у них прямо в зад... в смысле, они их чувствуют.
Повисла пауза. Морин тихо впадала в отчаяние, Билл – мрачнел.. Перспектива завести на ранчо учительницу из города оказалась куда менее приятной, чем, скажем, перспектива завести стадо австралийских страусов. Слишком много возни. И как на нее оставлять ранчо, ежели она такая беспомощная?
Чему вообще может эта городская пигалица научить Мюриель? Писать грамотно? На это и он сам сгодится. Такая девчонка ни за что не убедит попечительских теток, что Мюриель не нуждается в приюте по причине получения всестороннего образования и воспитания на дому.
– О чем вы думаете, мистер... Билл? Что зря со мной связались?
В ее голосе совершенно неожиданно прозвучала такая тоска, что Билл вздрогнул и упустил фонарик под ноги. Стукнувшись о какую-то железяку, тот погас, и Билл, сдавленно чертыхаясь, нагнулся, шаря руками вслепую. Нащупал фонарик, начал выпрямляться – и проехался щекой по ее ноге.
У Мэри Лу была самая гладкая кожа в мире, так он всегда думал. Разумеется, у маленькой Мю тоже. Кожа Морин напоминала кожу ребенка. Шелк, наверное, по сравнению с ее кожей – дерюга.
Это было обжигающее прикосновение. Морин даже не сразу поняла, что Билл проехался по ее ноге щекой, а потом это стало совершенно неважно. В крови полыхнуло такое пламя, что капли пота выступили на висках и на загривке, стало нечем дышать. Она даже не представляла, что на ногах могут находиться эрогенные зоны, но, судя по ее реакции, Билл Смит прикоснулся именно к одной из них.
Где-то на задворках сознания билась пойманной птицей мысль – как мне теперь с ним разговаривать? Как смотреть в глаза? Встречаться по утрам за столом? Желать доброй ночи?
Билл сидел за рулем заглохшего джипа, а в ушах ревел ураган. Он и забыл, что его тело способно ТАК реагировать. Возбуждение было острым, болезненным – и желанным. Совершенно непонятно было только одно: что делать дальше? Как теперь смотреть ей в глаза? Как засыпать в своем доме и знать, что за стеной спит эта маленькая, черноволосая девушка с пронзительными зелеными глазами?
Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Плевать, что она заметила. Сейчас главное – успокоиться, потому что ситуация становится совершенно идиотской. Посреди прерии, ночью, в заглохшем джипе сидят два оглушенных непонятными ощущениями человека и боятся даже пошевелиться...
Все расставила на свои места мать-природа. Невыносимая духота сгустилась до осязаемого состояния, воздух, звеневший мириадами сверчков и цикад, неожиданно стал тихим и настороженным, а потом на смену духоте пришла яркая и острая, как вспышка света, свежесть. Порыв ветра разметал мысли, унес прочь смущение, остудил пылающую голову. Билл чертыхнулся и выскочил из машины, прихватив с собой металлический рычаг для мотора.
– Садись за руль и как скажу – заводи! Сумеешь?
– Д-да... А что случилось?
– Пока ничего, но сейчас случится. Сейчас будет настоящая техасская гроза. Доводилось видеть?
Джип затрясся от мощных рывков рычага. Морин сбросила босоножки, почти уехала под руль, чтобы достать до педалей, рассчитанных на великана Билла, и стала выжимать сцепление. Машина скрежетала и чахоточно кашляла, Билл равномерно и страшно прокручивал тугой рычаг, а между тем темнота вокруг сменилась пугающе прекрасной картиной: через каждые несколько секунд небо освещалось ярким фиолетовым светом от вспышек далеких молний. Далеких – потому что раскатов грома еще не было слышно, только далекий равномерный гул. Морин прожила во Флориде достаточно времени, чтобы застать парочку тропических штормов и ураганов с грозами, но они ни в какое сравнение не шли со здешней бурей, которая должна была вот-вот разразиться над их головами.
Воздух наполнился свежим и резким запахом озона. Электричество было везде – Морин чувствовала, как встают дыбом волоски на руках, как начинают шевелиться и потрескивать волосы на голове. Вот здорово, ошеломленно подумала она. Со стороны, наверное, видно, как мы светимся.
– Я видела ураган во Флориде. Но там было очень много воды.
– Воды и здесь будет полно, но попозже. Черт, только бы Мю сообразила запереть кораль!
– Что? Это загон для лошадей? Вы... Ты доверяешь маленькой девочке управляться с целым стадом испуганных животных?
– Они не так уж и пугаются. Они же здесь родились. А что до Мю... Давай, давай, жми еще!.. Так вот, она ездит верхом лучше меня. И лошади ее знают. Кроме того, с ней Волк и Сиу.
– Сиу – индейцы?
– Вообще-то да, но в нашем случае это одна сука.
– Мистер Смит!
– Сука – это самка собаки. Сиу. Она не совсем собака, немножечко шакал, но от Мю не отходит. А Волк приглядит за стадом... Ну давай же, сука, мать твою!..
– Это ты про самку собаки?
– Нет, это я про мотор. Извини. Кажется, пошло. Держись, мисс Морин. Сейчас главное – добраться до распадка.
Он вскочил за руль, бронзовый и могучий, как бог, весь в ореоле фиолетовых вспышек. Джип натужно взвыл – и двинулся вперед. Морин машинально отодвинулась от пустоты на месте двери, вцепилась в сиденье. Волосы падали ей на лицо, но она не могла оторвать руку, чтобы поправить их.
По ее мнению, они просто ломились по полю наугад, однако, судя по тому, что они все еще двигались, Билл ухитрялся держаться колеи. Грохотало уже отчетливо и со всех сторон, а свет стал нестерпимо ярким. Потом с ужасающим треском разорвалось небо прямо над головами Морин и Билла, вспышка совпала с громовым раскатом – и в ту же секунду хлынул ливень.
Это не была стена дождя, как в тропиках или джунглях. Это не был шквал, когда на вас выливается разом весь запас воды, а после все стихает. Это была самая настоящая, первобытная, могучая и непобедимая стихия, сложенная из огня и воды, ветра и грохота. Вскоре Морин стало казаться, что они вовсе не двигаются с места, только мотор надсадно ревет да трясется корпус машины. Струи дождя хлестали по плечам и голове, били одновременно в лицо и спину.
Во время вспышек молний Морин видела сквозь пелену воды, как Билл напрягает все мышцы, чтобы вести машину по одному ему видимому пути. Рубаха словно растворилась в воде, облепив торс мужчины, и при желании по Биллу можно было бы изучать анатомию. Шляпа улетела в ночь, и теперь его короткие волосы завились мелкими кольцами. Билл оскалил зубы и беззвучно ругал грозу, а может, и в голос, только слышно ничего не было.
Прошло еще несколько мгновений... или лет, а потом он вдруг повернулся к Морин и заорал:
– ДЕРЖИСЬ!!!
Она сделала то, что и могла только сделать в этом аду. Уцепилась за самую надежную опору. За плечо Билла Смита.
Машина на мгновение зависла над пропастью – и рухнула в пустоту. Морин почувствовала лишь первые мгновения этого полета, а потом могучая рука прижала ее к чему-то мокрому и горячему, она зажмурилась и потеряла сознание.
Разумеется, было бы замечательно – очнуться теплым солнечным утром на мягкой зеленой траве и узнать, что ночная гроза была всего лишь кошмаром. Еще лучше было бы пробуждение в уютном викторианском домике, на мягкой и СУХОЙ постели. В любом случае, Морин Килкенни предпочла бы проваляться в беспамятстве подольше.
На самом деле она очнулась минут через десять после падения и всего лишь на пару минут позже самого Билла Смита. Он успел только подползти к ней и взять ее за руку, как она открыла глаза.
Гроза стремительно удалялась к югу, чтобы испариться через несколько часов над мексиканскими кактусами. В прерии шел дождь, к тому же почему-то посветлело. Очевидно, совсем близко за тучами находилась полная луна.
Морин перекатилась со спины на живот и медленно встала на четвереньки. Билл с неимоверным облегчением заключил из этого, что она ничего не сломала и не поранила. Они лежали в небольшой впадине посреди поля, за которым начинался тот самый распадок, куда Билл и намеревался добраться. По распадку до ранчо можно было сократить почти половину пути.
Дождь превратил сухую днем землю в жидкую кашу из глины. Свинья Принцесса будет утром блаженствовать – обваляется по самые уши и плюхнется сохнуть на солнце. Билл подставил руку дождю, дождался, пока вода смоет глину, и протер глаза.
Из одежды на учительнице достоверно угадывалась только юбка. Футболка, промокшая насквозь и пропитанная глиной, стала невидимой. Билл тупо смотрел на грудь девушки и боялся произнести хоть слово. Честно говоря, глядеть на такую картинку он был согласен и лежа по уши в грязи.
Морин охнула, проползла чуть вперед, споткнулась и рухнула прямо на грудь к своему работодателю. Билл машинально приобнял ее одной рукой и откинул голову назад, стараясь не слишком вдумываться в происходящее. Это оказалось делом трудным, если не невыполнимым. В отличие от мозгов, тело реагировало отлично – и вполне по законам логики. Билл заерзал, стараясь не слишком прислоняться к Морин... некоторыми частями тела.
Как назло, эта чумазая учительница застонала и задвигала руками. Правая рука описала большой круг – и замерла аккурат пониже пряжки ремня на джинсах Билла. Билл замер, мир вокруг – тоже. Через секунду Морин резвой белкой отпрыгнула от лежащего в грязи работодателя. Билл поспешно прикрыл глаза и застонал. Надо притвориться, что ничего не соображаешь. Где-то он читал, что даже у тех, кто в коме, бывает эрекция, но ведь с них спросу никакого?
Морин тщетно пыталась унять дрожь в руках, ногах и всем теле. В животе было горячо и как-то... томительно. Очень мешала мокрая юбка, натиравшая попку, и футболка, от прикосновения которой нестерпимо болели соски. Морин едва удержалась от желания собрать с себя мерзкие тряпки и... И что?!
Она не понимала, что с ней происходит, хотя отлично осознавала, чего ей хочется. Ей до зарезу нужно заняться любовью с Биллом Смитом прямо здесь, на мокрой глине, под проливным дождем.
Она только что ощущала, как сильно он возбужден, поэтому знала, что и Биллу хочется того же. Все этические и нравственные законы, которые вдолбили ей в голову за двадцать пять лет жизни в семье католиков, в католической школе Дублина, летели в тартарары. Значение имело только одно – они с Биллом Смитом здесь и сейчас, они желают друг друга, они едва сдерживаются, чтобы не наброситься друг на друга, и раздражает только одно: почему он лежит, как мертвый?!
Мертвый. Нет, не мертвый, разумеется, она слышала биение его сердца, когда прижималась щекой к его груди, но тогда почему...
В следующий миг она с криком кинулась к нему, раздирая коленки о невидимые в жидкой грязи острые камушки, схватила его руки, начала звать его, плача и трясясь от ужаса, переполняющего ее желания, растерянности, неимоверного напряжения всех сил.
Билл мгновенно "ожил", услышав ее плач. Торопливо сел, притянул ее к себе, закрыл от дождя и всей вселенной, стал укачивать привычным, успокаивающим движением. Так он всегда успокаивал Мюриель, когда она просыпалась от своих детских ночных кошмаров.
Потом он осторожно приподнял ее подбородок согнутым пальцем и улыбнулся, глядя в залитые слезами изумрудные глаза на чумазом личике.
– Ну чего ты, Морин? Не бойся, все хорошо. Все в порядке. Мы живы и здоровы, гроза ушла, теперь только дождь, но он к утру кончится, он теплый, так что не замерзнем...
Капли дождя омывали заплаканное личико Морин, и когда Билл увидел ее нежные полураскрытые губы цвета коралла, что-то в нем перевернулось и он поцеловал ее.
Он не замечал ни песка, скрипящего на зубах, ни того, что все сильнее стискивает ее плечи – он целовал зеленоглазую девчонку точно так же, как десять лет назад целовал свою Мэри Лу. Нежно, властно, неотрывно, мучительно, сладко, задыхаясь, забыв обо всем на свете.
И она отвечала ему, его Мэри Лу, его единственная, его любимая...
Он оторвался от ее губ, чтобы прошептать имя.
И все сразу закончилось. Перед ним сидела в жидкой грязи и тряслась от пережитого страха городская учительница для его дочки. Мисс Морин Килкенни из Англии. Та самая, с чьей помощью он должен попытаться уберечь Мюриель от отправки в приют.
Морин не знала, не понимала, что именно произошло. Видела только, как болью и гневом полыхнули серые глаза под густыми бровями. Расслышала чужое имя, имя другой женщины. Потом отхлынуло возбуждение, вместо поцелуя на губах стыла горечь обиды и еще – стыда. Безбрежного, сжигающего стыда.
Идиотка! Романтическая идиотка. Зачем тебя понесло в Техас?!
Билл упругим движением поднялся на ноги, не глядя на Морин, протянул ей руку, но она встала сама, избегая прикосновения. Билл вгляделся в окружающую их мглу, коротко бросил:
– Надо идти. Нет смысла сидеть в грязи и мокнуть до утра. Ранчо – там.
Она пошла за ним, шмыгая носом и стуча зубами. Никаких мыслей в голове не осталось, только усталость и мучительное желание встать под горячий душ.
5
Вероятно, он умел ориентироваться, как дикий зверь – по запаху и остывшему следу. Во всяком случае, Билл Смит шел ровным, упругим шагом, не останавливаясь и не пытаясь сориентироваться на местности. Морин плелась за ним, автоматически переставляя ноги и уныло думая о том, что воспаление легких она, может, и не получит, но вот от того, что творится у нее с нижним бельем, застудить кое-какие места сможет запросто. Потом она вяло вспомнила, что джип, а с ним и все ее вещи остались далеко позади, но даже не расстроилась, потому что не было на это сил.
Когда небо стало темно-серым, дождь перестал. Все вокруг набухло влагой, попадающиеся все чаще кусты и отдельные деревца роняли с отяжелевших ветвей крупные капли. Босые ноги замерзли.
Прямо перед ней маячила широченная спина Билла. Морин тупо смотрела в эту спину, иногда опуская взгляд чуть ниже – и тут же снова вскидывая глаза. Не думать. Не вспоминать. Стыдно...
Смешно – у него ноги кривые. Ну, не то чтобы кривые, но уж не прямые, это точно. От верховой езды, должно быть. Его девочка ездит верхом с детства... наверное, и у нее ноги кривые. И отвратительный характер. Не могли же ее просто так выгнать из школы.
Как тебе не стыдно, Морин Килкенни! Она всего лишь маленькая девочка, выросшая без матери, на заброшенном ранчо посреди техасской прерии, в обществе ковбоев и ранчеро. Она нуждается в твоей помощи, а ты переносишь на нее ревность... Какую еще ревность! Мы знакомы первый день.
Какая у нее была мать? Женщина, которую любил и хотел Билл Смит? Женщина, с которой он занимался любовью. Которая зачала с ним дочь.
Мэри Лу. Он сказал – Мэри Лу. Мюриель. Мэри Лу – Мюриель.
Билл, не оборачиваясь, буркнул:
– Так само как-то получилось. Я, знаешь ли, не говорун. Чаще всего я произносил ее имя – Мэри Лу. Поэтому и дочку назвал похоже. А Мэри Лу согласилась.
Морин едва не свалилась в траву. Она что же, вслух ВСЕ ЭТО произнесла?!
Впадать в истерику было глупо, поэтому она порадовалась тому, что он так и не обернулся, а значит, не увидел ее малинового румянца, и спросила негромко:
– Тяжело было одному растить ребенка?