Ане на плече у отца расхотелось разговаривать. Покой снизошел ей в душу, так бы и укрылась на отцовской груди, чувствовала бы себя девочкой, защищенной от невзгод и треволнений. Она закинула руку ему на плечо и ткнулась губами в подбородок.
– Я в детстве часто тайком плакала, – поведала она. – Обижалась на судьбу за то, что расту без отца. Потом постепенно привыкла. Человек ко всему привыкает. Объясни только, почему ты Сережу на женщину променять не хочешь, а меня променял?
Эх, зря спросила! Разве время сейчас счеты сводить? Сама не лучше: с Игорем развелась, правда, Темку отца не лишала, теперь подобные отношения в порядке вещей – у Темки половина группы в детском садике из разведенных семей, а недостатка в отцовском внимании дети не чувствуют.
Семен Павлович, прихрамывая, двинулся было на кухню, с полпути вернулся, точно забыл, куда шел; он заметно побледнел и морщился, как от боли.
– Пап, прости, прости, не слушай меня, я по глупости сболтнула, – не на шутку испугалась Аня. В страхе она обхватила отца, но он стоял твердо и неподвижно. – Пап, я знаю, что ты не виноват. У меня, как у многих, паршивая потребность себя жалеть! Забудь, забудь раз и навсегда… пап, а пап!.. ты меня слышишь?
– Вот ведь какая штука получается, Анечка, – медленно проговорил Семен Павлович, глядя перед собой невидящим взглядом, – в жизни человека, как в природе, все уравнивается: получил что-то – заплати, а за высочайшее счастье и платишь по максимуму. Хорошо, если цена известна с самого начала, знаешь, на что идешь, но и тогда надеешься: бог даст – пронесет, именно с тобой да не случится. Только не пронесет, догонит обязательно – не сразу, так со временем.
– Пап, ты о чем сейчас говоришь, о любви или о небе? – тихо спросила Аня.
Вопрос вряд ли дошел до него; он был где-то далеко, в своем мире, там, где бушевали страсти, жили забытые ощущения; где-то в далеких горах трещали пулеметные очереди и падал на руки убитый друг, навсегда затухало вращение винта разбитой машины, а высоко, в предгрозовом небе летел в вечность маленький самолет.
Иртеньев повернулся и в глубоком раздумье вышел на крыльцо. Аня последовала за ним, беспомощно повторяя:
– Пап, куда же ты? Уже поздно. Вернись. Надо спать ложиться.
У калитки он все-таки остановился.
– Смотри, какая ночь, – сказал он. – Жаль, соловьи не поют. В наш сад часто соловьи прилетают из соседней рощи. Летом можно услышать целый хор.
Голос его звучал ровно, лицо разгладилось, взгляд был мечтателен и прозрачен, как недавно у Темки на качелях. Аня решилась на последний вопрос:
– Пап, раз уж затронули больную тему, хочу выяснить все до конца. Как случилось, что Нора разбилась?
– Она перегоняла устаревший самолет на базу хранения. Погода плохая была, а тут перед самым взлетом кто-то шепнул про меня: слухи, дескать, ходят… Причины катастрофы до сих пор не выяснены. Думаю, в какой-то момент Нора не справилась с управлением.
Военный городок уснул. На улочках глухая тишь, не слышно шагов запоздалых прохожих, лишь шорох листьев под частыми вздохами ветра, чуть заметное качание черных ветвей.
– Матвей придет домой ночевать? – спросила Анна.
– Не знаю, не докладывался. Пошел Таню провожать, возможно, у нее и останется.
Какой-то цепкий зверь прошелся острыми когтями по сердцу, повозился в груди и затих, свернувшись тяжелым клубком.
– Пойдем спать, – невыразительно предложила Аня. – Ты будешь дверь запирать?
– Да, у Матвея свой ключ. Откроет сам, если вернется.
"Если вернется, – с горечью подумала Аня. – Какой смысл ему возвращаться? Он поразмыслил и ушел к женщине, которая будет рядом с ним без всяких сомнений и расчетов. А тебе, дорогуша, остается только лечь в постель и уснуть сном праведника".
Пожелав отцу спокойной ночи, она пошла в свою комнату. Темка мирно посапывал, уютно подложив руку под пухлую щечку, отчего губы его сложились бантиком.
На прикроватной тумбочке в рамке стояла фотография Норы. Аня взяла ее в руки и долго изучала лицо незнакомой женщины. Сережа был похож на отца, а Матвей, бесспорно, пошел в мать. Нора, судя по фотографии, внешности была неяркой и правильностью черт не отличалась, вообще ничего особенного; Елизавета Михайловна в молодости была намного интереснее, но кто разберет мужчин, иногда самые привлекательные из них необъяснимо для окружающих влюбляются в женщин, которые, по единодушному мнению знакомых, их совершенно не стоят. И ведь как влюбляются! До потери соображения, перестают реально оценивать действительность и способны наделать массу глупостей. Кто знает… Если она улыбалась, как Матвей… если так притягивала… если… какое у него лицо, отчего засматриваешься и не можешь оторваться, наваждение, да и только… нет, лучше не думать, спать, спать…
Анна заснула скоро – слишком была измотана событиями минувшего дня – и не слышала, как вернулся Матвей, как бесшумно ходил по дому, задержался у двери ее спальни, постоял, прислушиваясь, и прошел в гостиную.
Глава 6
Погода пока баловала Московскую область: синоптики пообещали еще три солнечных дня; и сегодня с утра светило солнце – нежное, осеннее, самое любимое Аней, золотящее все, к чему прикасалось. Солнечные зайчики на подоконнике и одеяле чуть подрагивали, когда ветерок трогал листья березы за окном.
Дверь спальни приоткрылась и в щель просунулась голова Сережи.
– Хватит спать, лежебоки, – неуверенно сказал он. Увидев, что у Ани и Темки открыты глаза, продолжал громче: – Забыли, что нам на аэродром? Матвей давно ушел. Возьмет и улетит без нас.
Аня резко села на кровати:
– Ужас! Проспали! Который час? – Торопливо полезла в рукава халата. – Матвей ушел? Когда ушел?.. Разве он ночевал дома?! – замерла она.
– Да, я сам его утром будил, как он просил. Даже успел с ним позавтракать, – довольным тоном сообщил Сережа.
– А нас почему не разбудили?
– Мы пойдем следом. Матвей сказал, чтобы подходили к десяти часам.
– Уже полдесятого! Ничего, поедем на машине. Собери для Темки что-нибудь перекусить, покормим в дороге.
К аэродрому подъехали ровно в десять и остановились у полосатого шлагбаума. Несколько солдат из наряда по КПП с любопытством разглядывали серебристую машину. Подошел Богданов в синем летном комбинезоне, свежий, крепкий, подтянутый, склонился к окну "мерседеса".
– Анечка, машину пока поставьте вон там, – показал он. – Матвей поручил вас моим заботам, сам он одевается, готовится к полету. Я провожу вас.
– Дядь Валер, мне разрешат фотографировать? – беспокоился по дороге Сережа.
– Разрешат под моим наблюдением.
– Мам, самолеты! – закричал Темка. – Смотри, как много! Я хочу в самолет!
Крылатые машины выстроились на стоянке летного поля, все они имели зеленовато-серый лесной камуфляж, фонари их были подняты, к кабинам приставлены стремянки. Рядом с истребителями находились техники; вдали выруливал на взлетно-посадочную полосу самолет – воздух вокруг него преломлялся и зыбился; по обширному пространству аэродрома гулял ветерок, разносивший запах скошенной травы и выхлопов газов авиационных двигателей.
– Вон МиГи стоят, – указал Богданов. – Матвей полетит на тридцать четвертом, видите красные бортовые номера?
– Надо же, и самолеты в камуфляже! – дивилась Аня. – На авиапоказах они ярко раскрашены.
– Так ведь у нас строевые самолеты, они не для показов, а для выполнения задач боевой подготовки. Хотя когда-нибудь, если вы не потеряете интерес к военной технике, мы с Матвеем предоставим вам возможность понаблюдать ближний маневренный бой с имитацией атак.
– Да, прошу вас, предоставьте мне такую возможность… Какие красивые! Чистые линии, изящные обводы, стремление ввысь даже в статике. Боевой самолет, а выглядит как прекрасная птица!.. Вижу тридцать четвертый! Вон тот, последний в ряду.
– Нельзя, Анечка, нельзя говорить "последний". Летчики говорят "крайний".
– Ой, типун мне на язык, надо плюнуть три раза через плечо… А эти домики на травке для чего?
– Это стартовый командный пункт, там же летный домик, где летчики отдыхают между полетами и готовятся к очередному вылету.
– Мама, космонавт! – дернул Аню за одежду Темка.
– Какой космонавт, дурашка, это Матвей. – Сережа повернулся к брату.
Тот приближался к ним в полном летном снаряжении, в противоперегрузочном костюме, защитном шлеме, оснащенный какими-то непонятными атрибутами.
– Ну, как вам наши самолеты? – сказал он, подходя к зрителям.
– Нет слов! – воскликнула Аня. – Надо обязательно снять тебя в кабине. Я закажу огромный фотопортрет и повешу дома на стене.
– Это все, чего я заслуживаю? – полушутя спросил Матвей.
Аня смешалась. Он повернулся и пошел к самолету. Взбежал по лесенке в кабину.
– Пройдемте на КДП, – предложил Богданов. – Не обижайтесь, Анечка, но летчики очень суеверный народ: женщина на старте – дурная примета. Например, вы не увидите бортового номера 13, полеты по понедельникам не планируются, фотографировать летчика и самолет перед стартом нельзя, даже летный комбинезон должен быть надеванным, ну и многое другое.
– Надо же, какие страсти. Постараюсь все запомнить.
Теперь они наблюдали за Матвеем с вышки командно-диспетчерского пункта.
Техники еще делали что-то у истребителя, но вот стремянку унесли, опустился прозрачный колпак фонаря, убрали тормозные колодки. Летчик запустил двигатели, сизый дымок заструился из сопел, воздух призрачно подернулся, потек вдоль корпуса под крылья, между стойками шасси, и скоро самолет тронулся со стоянки по рулежной дорожке. Пилота хорошо было видно в кабине – белый шлем, верхнюю часть лица скрыла темная полусфера, ниже – кислородная маска со шлангом, на плечах – привязные ремни подвесной системы; проруливая мимо, он посмотрел вверх и коротко махнул рукой в черной перчатке.
Темка взвизгнул и запрыгал на месте. Сережа скованно помахал в ответ. Невозможно было описать выражение, с которым он следил за братом. Волны страха, неприятия, гордости и восторга пробегали по его лицу. Он, без сомнения, переживал мощный прилив противоречивых чувств, и это тревожило Аню.
Самолет начал разбег по взлетно-посадочной полосе, нос его поднялся – и МиГ взмыл в небеса.
– Вот так – взлет на полном форсаже и сразу петля, – сказал Богданов. – Матвей сильнейший пилотажник, подготовленный летчик, имеет более трех тысяч самостоятельных полетов, из них львиную долю при минимуме погоды и ночью, пуски управляемых ракет, перехваты за облаками, уверенно действует на крайних режимах с выходом на большие углы атаки… Объясню, все сейчас объясню, – засмеялся он, увидев, как Аня захлопала глазами… Четыре бочки за шесть секунд… – последовали комментарии. – Горка… Пикирование… Колокол выполняет очень чисто, курс ввода, курс вывода – без сучка без задоринки… Вертикаль со спины… молодчина!
Аня вернулась домой, значительно обогащенная познаниями в высшем пилотаже. Теперь она могла отличить вертикаль от горки, знала, что такое бочка, вираж, боевой разворот, колокол и петля Нестерова. Роль комментатора охотно взял на себя Богданов. Сережа героически выстоял положенный промежуток времени, пока его брат носился в небе и выделывал немыслимые выкрутасы своим самолетом. Аня и Богданов, бывший в курсе проблем семьи Иртеньевых, несколько раз порывались увести паренька домой, но тот отказался, хотя был взвинчен до предела. Аня, наблюдая за полетом с истинным наслаждением, все же облегченно вздохнула, когда МиГ пошел на снижение и мягко коснулся колесами бетона. Сережа сфотографировал Матвея в кабине, потом уже на земле у самолета. Матвей послушно позировал, по просьбе брата опустил на глаза черный светофильтр защитного шлема – осталась видна одна улыбка.
– Первый раз Сережа фотографирует меня на летном поле – уже прогресс. Ты, Анечка, благотворно на него влияешь, – сказал он.
По приезде домой Аня настояла, чтобы Сережа лег поспать, настолько он был измотан.
– Нет, это никуда не годится, – объявила она отцу, выйдя из спальни. – В конце концов у него будет нервный срыв. Я даже не знаю, стоит ли печатать фотографии, сделанные на аэродроме.
– Скажи лучше, когда ты нас навестишь в следующий раз.
– Пап, я буду звонить, мы договоримся. Посмотрим, как адаптируется у меня Сережа, как скоро он сам захочет с вами повидаться. Пока что у меня голова идет кругом.
Позвонил Виктор. Он звонил каждый день, Аня сообщала, что все хорошо, скупо перечисляла события дня, не вдаваясь в подробности, но сейчас решила, что настала пора обрисовать ситуацию. Она вышла в сад, чтобы не объясняться с мужем при отце.
– Витя, мне надо сказать тебе кое-что…
– Я весь внимание, мой цветочек.
– Я приеду не одна.
– Пожалуйста, Анечка. Хочешь привезти папу в гости?
– Нет, брата… Сережу, но не погостить. Я хочу, чтобы Сережа жил у нас.
– Постой, постой, то есть как это? Я не ослышался? Ты хочешь, чтобы твой брат жил у нас постоянно?
– Да! – с нажимом подтвердила Аня. – Так надо. Ты что-то имеешь против?
– Нет-нет, упаси бог! Безусловно, пусть приезжает, просто для меня это несколько неожиданно… Я имею в виду, удобно ли будет ему в чужом доме… сверх того, согласись, у него проблемный возраст, я бы на твоем месте действовал с большей осторожностью… – Аня каменно молчала. – Впрочем, тебе, разумеется, виднее. Это всего лишь мысли вслух. Когда вас ждать?
– Рассчитываю быть дома к шести. Витя, пусть Юля приготовит что-нибудь вкусное, посоветуйтесь, составьте меню, фруктов и соков побольше – разных. Хотя постой, я тебе перезвоню.
Аня хватилась, что не имеет ни малейшего понятия о том, что любит Сережа.
Пробел мог восполнить папа, но внимание Ани отвлекли три новых персонажа, возникшие у калитки: премиленькая девушка, тонюсенькая, невесомая, с нежным овальным личиком и большими голубыми глазами, и двое юношей.
– Здравствуйте, – вежливо сказал один из них. Он был небольшого роста, тщедушный, в очках. – Сережа дома?
– Дома, только он спит. Да вы проходите, если что-то важное, я могу его разбудить, – взволновалась Аня: как знать, вдруг Сережа рассердится, узнав, что его друзья ушли ни с чем.
– Вы позволите, мы подождем в беседке, пока он проснется? – спросила девушка.
– Ради бога, только зачем же в беседке? В саду довольно прохладно. Проходите в дом, прошу вас. Я сестра Сережи – Анна, будем знакомы. – Аня протянула руку девушке.
– Даша, – сделала ответный жест девушка и, к изумлению Ани, присела в книксен. – А это Юрий и Павел.
– Честь имею! – Учтивый кивок, и Юрий приложился к Аниной ручке, только что каблуками не щелкнул.
Ту же процедуру в точности повторил Павел, который, в отличие от товарища, был выше среднего роста и представлял собой тип пышущего здоровьем юноши с ровным румянцем во всю щеку.
Молодые люди важно прошествовали за Аней в гостиную и чинно расселись на стульях.
– Чай, кофе? – осведомилась Анна с видом хозяйки светского салона.
– Кофе, если вас не затруднит, – за всех с любезнейшей улыбкой ответствовал Юрий.
– Ах, полноте, приготовлю сию секунду! – заверила Анна и, грациозно развернувшись, уплыла на кухню.
Семен Павлович сидел за кухонным столом, вооружившись тряпкой, солью и никуда не годными чистящими порошками, столь усердно рекламируемыми по телевидению, и пытался соскрести черный налет с кастрюль.
– Пап, брось это пустое занятие. В следующий раз я привезу вам набор кастрюль и сковородок с тефлоновым покрытием. Не чисти это старье, потом просто выбросишь.
– Анечка, ты с подарками поскромнее, а то Матвей на дыбы встанет, он, может, виду не показывает, но в любом случае это задевает его мужское самолюбие.
– Так растолкуй ему, что я имею право и даже обязана помогать своему отцу. Вот еще! Ему же будет легче готовить… Пап, как это он все успевает, мастерит что-то, ходит за покупками, готовит еду, причем прекрасно, потом идет на службу, которую иначе как тяжелой и опасной не назовешь?
– Закалка, доча, так воспитало его военное летное училище, и так он сам себя воспитал. Парень – кремень, что ж ты хочешь, таким и должен быть летчик. Нервным и слабым путь в небо заказан. Ему бы жену хорошую, добрую, хозяйственную…
– Ясно, ясно, мечта всех мужчин – скромная, добрая, хозяйственная, любящая, верная… Пап, вы сами-то, мужики, таких ли женщин любите? Да если бы я ходила по пятам за мужем и с телячьим восторгом смотрела ему в рот, ловила каждое его слово, была бы покладистым, безликим существом, он бросил бы меня через месяц, в лучшем случае через два.
– Возможно, не берусь с тобой спорить, но прими во внимание, что мы говорим с тобой о летчике-истребителе. Подумай, ведь Матвею всего двадцать семь. Бог ты мой, двадцать семь! Он сейчас – средоточие пылких чувств, страстей, желаний и уязвим не менее чем Сережа, просто умеет владеть собой. Порой я отлично вижу, как он сдерживается, как желваки играют у него на щеках – невзгод на земле у всех хватает, а ведь таких профессионалов, как он, Богданов, – всех "пленников небес", как называет их Сережа, надо беречь, и если близкие не позаботятся о них в первую очередь, то что уж говорить о других?
Аня просыпала кофе мимо турки, взяла тряпку и стала медленно водить ею по гладкой поверхности кухонной стойки.
– Пап, там к Сереже ребята пришли, – тихо проговорила она, – Юрий и Павел. С ними девушка Даша.
– А-а, одноклассники Сережи. Кстати, Даша – дочь небезызвестной тебе Зинаиды Степановны. Трогательно опекает Сережу, вообще – чудесная девчушка.
– Да, чрезвычайно воспитанная, и ребята джентльмены до кончиков ногтей. Оба поцеловали мне руку, представляешь? Я до сих пор в потрясении.
Семен Павлович рассмеялся:
– Дети, всего лишь дети, милая, играют пока, но в данном случае игра хороша: по собственной инициативе и при поддержке взрослых ребята создали клуб под названием "Будущие российские офицеры", вот они и готовятся к тому, чтобы стать офицерами, учатся хорошим манерам, даже бальным танцам, ну и, конечно, осваивают профессию пилота – в аэроклубе и на компьютерах. Все они мечтают стать летчиками. Юра, к слову сказать, сильно переживает – боится, что его не возьмут по причине слабой конституции. Бегает, тренируется; такому упорству можно только позавидовать.
– Сережа ходит с ними в клуб?
– Только чтобы поторчать в Интернете. Впрочем, у них по субботам и воскресеньям бывает дискотека… Придется Сережу разбудить, иначе он нам не простит.
Гостям тем временем скучать не пришлось. Темка разложил перед ними на столе свои игрушки: целый взвод героев комиксов с личным транспортом и вооружением.
Вскоре заглянул Сережа со всклокоченными волосами, с заспанными глазами, немного заторможенный, но обрадованный посещением друзей.
– Ща, братцы, физию сполосну и приду. А что стряслось-то?
– Ну ты даешь, Серега, у Генки сегодня днюха, забыл? Мы ж договорились скинуться и вместе идти.
– Елки-моталки! У меня начисто башню снесло. Надумали, что дарить?