- Я злился, когда нужно было смотреть за вами, пока она работала в пабе, - вспоминал Чарльз. - Позже мне всегда было невероятно стыдно за то, что я хотел гулять с друзьями.
- А я в мамино отсутствие пользовалась ее помадой и пудрой, - призналась моя мама. - Когда я сейчас об этом вспоминаю, мне хочется плакать. Она не могла купить себе новую помаду.
Они говорили "мине", а не "мне", обсуждали "сортиры" и "бутеры". Мама рассказывала о прогулках по "Доки". Наверное, она имела в виду Док-роуд.
Время пролетело незаметно, и мы были изумлены, когда в дверном проеме возникла Марион, онемевшая при виде нашей троицы, развалившейся на моей кровати. В этом доме было заведено, что когда люди хотели поговорить, они спускались в гостиную и садились на стулья.
- Привет, дорогая, - Чарльз так преувеличенно радушно поприветствовал свою жену, что стало ясно, что он паясничает. - Мы не приготовили чай, но это потому, что скоро придут Лео и Хэрри и принесут с собой пиццу.
- Я вполне способна самостоятельно приготовить угощение для наших гостей, Чарльз. - Марион выглядела так, как будто провела последние полчаса в морозилке. - Нет никакой необходимости приносить еду с собой. Более того, тебе известно, что я терпеть не могу пиццу.
Я не знала, что к нам собираются зайти дедушка и дядя Хэрри. Я соскользнула с кровати и пробормотала, что сейчас приготовлю чай. Я обрадовалась тому, что мы ожидаем гостей.
Наполняя чайник водой, я напевала "Can't Buy Me Love".
- Мне нравится эта песня, - сказала мать, заходя в кухню.
Я набралась храбрости и задала вопрос:
- А вам разрешали слушать музыку в тюрьме?
- Мы смотрели хит-парады. Кое-кто даже танцевал.
- У тебя была любимая группа?
- Мне нравились "Би Джиз" и этот парень с цветами в волосах, который пел о том, как он едет в Сан-Франциско.
- Скотт МакКензи.
- Он самый. - Ее розовые губы изогнулись в грустной улыбке. - Я поклялась себе, что когда-нибудь в моих волосах обязательно будут цветы, но не уверена, что это все еще в моде.
- Власть цветов закончилась, когда началась война во Вьетнаме, но ты все равно можешь носить их, если хочешь.
- Конечно, могу. - Ее лицо заискрилось ослепительной улыбкой. - Наш Чарли выращивает розы, как и раньше?
- Да, чудесные красные розы.
- Тогда я украду у него одну, когда они распустятся.
Мне было приятно, что мы так непринужденно общаемся. Не знаю, откуда у меня взялось это дурацкое представление о том, что люди, попавшие в тюрьму, теряют связь с внешним миром. Мне тоже нравились "Би Джиз" и Скотт МакКензи. Это означало, что мы можем беседовать о музыке.
Мать прислонилась к раковине и сложила на груди руки.
- Я думала, что, возможно, было бы лучше, если бы ты называла меня Эми. Не сейчас, - поспешно добавила она, - со временем, когда ты свыкнешься с этой мыслью.
Я издала звук, который невозможно было охарактеризовать. Я бы предпочла продолжить разговор, начатый ранее.
- У меня наверху полно пластинок и проигрыватель, - сказала я. - Ты можешь слушать их, когда захочешь.
- Спасибо, хотя здесь я, скорее всего, не задержусь. Я мешаю бедняжке Марион. Она предпочитает, чтобы наш Чарли уделял внимание только ей.
- Но Чарли… Чарльз счастлив, что ты здесь. - Я увидела это сегодня своими глазами.
- Я могу пожить у Кэти, а он будет приходить ко мне, когда захочет.
Чарльз не сможет уделять внимание Марион, находясь в доме Кэти Бернс, но я не стала заострять на этом внимание.
Дедушка и дядя Хэрри явились почти час спустя с пиццей и вином. Мне было так непривычно видеть в нашем доме столько гостей, да к тому же еще и с первым в моей жизни обедом, приготовленным вне дома, что я была взволнована, как ребенок. Вскоре приехала Кэти Бернс и мы расположились вокруг стола в гостиной.
Мы ели пиццу и громко смеялись. Марион довольно демонстративно ела бутерброд с сыром и то и дело поглядывала на общую с соседями стену, как будто боялась, что нас могут услышать.
Моя мать… Эми… сказала, что сегодня днем звонила сестрам в Канаду и что они ужасно обрадовались ее звонку.
- Старшая дочь Бидди в сентябре начнет учиться в университете, а девочка Джеки уже заканчивает учебу. Она будет биологом.
- Если бы ты позвонила после шести, это было бы намного дешевле. - Казалось, что Марион скорее огорчена, чем раздражена сообщением о выброшенных на ветер деньгах.
- Когда Эми поговорила с девчонками, она спросила у оператора, сколько стоил разговор, и отдала мне деньги, - с явным сарказмом в голосе произнес Чарльз. - Наш бюджет не пострадал, дорогая.
Кто-нибудь другой на месте Марион был бы готов провалиться сквозь землю, но она всего лишь одобрительно кивнула.
- Хорошо.
Мы целую вечность сидели вокруг стола и разговаривали. Точнее, они разговаривали, а я молчала и слушала, как они вспоминают необычные и забавные случаи, происшедшие во время войны, хотя я знала, что в те времена происходило и много трагических событий.
Кэти рассказала, что однажды ее мать вернулась из бомбоубежища и обнаружила в доме незнакомого мужчину, спящего под столом в гостиной.
- Он вошел через заднюю дверь в полной уверенности, что это его собственный дом. Мама выгнала его метлой, хотя во время затемнения это была вполне простительная ошибка.
Затемнение было причиной множества разнообразных недоразумений. Дедушка и бабушка Паттерсон однажды вечером отправились в театр, но потеряли друг друга, выйдя на улицу после представления.
- Нам пришлось добираться домой на разных трамваях, - закончил свой рассказ Лео.
- Я не могу представить тебя в трамвае, дедушка, - удивилась я. Он был для этого слишком элегантен.
- Война была великим уравнителем, Маргарита, - пояснил он. - Будь ты хоть трижды миллионер, все равно бензин выдавали по карточкам.
- На черном рынке продавалось все, - сказала Эми. - Наша мама однажды купила радиоприемник, но так и не смогла его включить. Она так раскаивалась в этой покупке, что ничуть не огорчилась, когда оказалось, что внутри приемника нет никакой начинки.
Дядя Хэрри заметил, что на его взгляд в войне не было ничего хорошего, что вся эта чертова война была одной сплошной кровавой трагедией, от начала до конца.
- Прошу дам простить меня за резкость, но на войне я потерял своего самого лучшего друга.
- Я тоже. - Кэти посмотрела на него, и между ними молнией промелькнуло взаимопонимание, причины которого я не знала.
- Мы тут были всего лишь зрителями, - вступил в разговор Чарльз. - Мы на велосипедах ездили на работу и обратно, и ничего значительного не происходило. Во время самых тяжелых налетов мама и сестры приезжали и оставались у нас на ночь. Мы наблюдали, как небо над Ливерпулем окрашивается в красный цвет, как будто горит целый город. Нам казалось, что мы находимся в другом мире.
- Мы с Элизабет самые тяжелые ночи проводили на фабрике в Скелмерсдейле, - кивнул дедушка.
- А ты где находилась во время бомбежек, Эми? - спросила Кэти Бернс. Я припомнила, что ее призвали в армию и она почти всю войну провела в Йоркшире.
- В подвале нашего дома у Ньюсхэм-парка, - ответила моя мать. - Мы там очень весело проводили время. Кто-нибудь помнит капитана Кирби-Грина? Он жил на первом этаже.
- Он был страшным занудой, - проворчал дедушка. - Каждый раз, когда я к тебе приезжал, он ловил меня в вестибюле.
- А мне он очень нравился, - возразила Марион, впервые за весь разговор открыв рот. - Я встречалась с ним всего один раз, на празднике у станции Понд-Вуд. Мне показалось, что капитану очень нравилась твоя мать, Чарльз.
- Он был от нее без ума. Он ей тоже нравился, но не в этом смысле. - Чарльз грустно улыбнулся. - Мне кажется, единственным мужчиной, который маме когда-либо был нужен, был наш папа. За ней ухаживал один мужчина, с которым она работала. Он даже хотел на ней жениться, но мама ему отказала.
- Как бы то ни было, - опять заговорила Эми, - капитан Кирби-Грин назначил себя массовиком-затейником на время воздушных налетов. Он почти постоянно находился в подвале, чтобы, когда прозвучит сигнал воздушной тревоги, все было готово. Капитан очень огорчался, если этот сигнал так и не раздавался. В канун второго военного Рождества налеты были просто ужасными. Они повторялись день за днем. Каждую ночь Ливерпуль бомбили много часов подряд. Я помню, как мы пели песню "Тихая ночь" и я спрашивала себя, поет ли ее Барни в лагере для военнопленных в Баварии…
ГЛАВА 16
Май 1941
Эми и Барни
"… Яркий свет вокруг тебя, - голосила Эми, - Дева, Мать и дитя…" Ее собственный голос что-то делал с ее ушами, вызывая в них звон. Это означало, что чем громче она пела, тем успешнее ей удавалось заглушать звуки бомб, рвущихся над Ливерпулем. Дом беспрерывно дрожал, его фундамент стонал, и Эми казалось, что он вот-вот обрушится прямо на них. На этой неделе все ночи были такими. Даже сегодня, в канун Рождества, бомбежка была ничем не легче предыдущих.
"С любовью смотрят на меня…" - вопила она. Это был немецкий рождественский гимн, и кто знает, быть может, Барни тоже его сейчас поет. Собравшиеся в подвале жильцы вкладывали в пение всю свою душу. Эми, Клайв и Вероника Стаффорд, мистер и миссис Портер и, конечно же, капитан изо всех сил пытались заглушить страшную реальность того, что происходило снаружи.
Эми вспомнила, как, когда она, Чарли и их сестры были маленькими, они пели "Носки стирают, теребя, пастушки только для себя". Мама с папой очень на них за это сердились, особенно если они были в это время в церкви. Эми не часто думала об отце, и это воспоминание заставило ее улыбнуться.
Это было второе Рождество с тех пор, как они с Барни поженились, и оба Рождества они провели порознь. Как там ему живется в лагере для военнопленных? Этот лагерь располагался не в поле, и жили заключенные не в палатках. Так она раньше представляла себе лагерь. Этот лагерь находился в настоящей и очень холодной крепости. Барни писал, что он никогда не снимает шинель. Это была вовсе не та шинель, которую ему выдали в начале службы, потому что он потерял почти все свое имущество во Франции. Это была чужая шинель, и в кармане он нашел носовой платок с вышитой в уголке буквой "У". "Должно быть, раньше она принадлежала Уильяму, - писал Барни, - или Уолтеру, или Уилфреду".
Капитан Кирби-Грин руководил импровизированным хором с помощью деревянной линейки. Он уморительно гримасничал, подергивая носом и поднимая брови, как если бы дирижировал настоящим профессиональным хором. Эми разбирал смех, но она боялась задеть его самолюбие.
"Спи в божественном покое, - выводил хор. - Спи-и в боже-ественном поко-ое".
Последовавшая за этим тишина, хотя и вполне ожидаемая, застала их врасплох, и они растерянно моргали, глядя друг на друга, пока новая бомба не упала совсем близко, на клочки разорвав тишину. Дом зашатался, певцы ахнули, Эми перекрестилась. Капитан Кирби-Грин лишь презрительно скривился. Он запретил себе реагировать на воздушные налеты, какими бы тяжелыми они ни были. Он считал себя лидером, а значит, должен был демонстрировать силу духа.
- Может быть, сделаем перерыв и перекусим? - предложил он. - Уже почти полночь.
- Неплохая идея, - отозвалась миссис Портер. Поскольку она была единственной среди них неработающей женщиной, на нее была возложена обязанность делать бутерброды.
В честь Рождества она приготовила сладкие пирожки.
- В Ливерпуле совершенно невозможно раздобыть начинку для пирожков, - извиняющимся тоном произнесла она. - Поэтому я начинила пирожки изюмом, смешанным с джемом из черной смородины. Зато, - тут в ее голосе зазвенело торжество, - у нас есть настоящие яичные бутерброды. У зятя Эми родители живут в селе. Они передали ей на Рождество яиц.
- Ух ты! - Клайв Стаффорд облизал губы. Он был ужасно прожорливым, и за ним приходилось постоянно следить, чтобы он не съел больше, чем ему полагается. Вероника скорчила гримасу у него за спиной.
Капитан смотрел на часы.
- Полночь! - объявил он. - Поздравляю всех с Рождеством!
- С Рождеством!
Все поцеловались. Клайв Стаффорд поцеловал Эми с ничем не оправданным энтузиазмом.
Какая странная штука жизнь, думала Эми. У нее не было ничего общего с Портерами, Стаффордами или капитаном Кирби-Грином. Соседи ей нравились, но они были из разных слоев общества. Тем не менее она проводила ночи напролет с этой пятеркой незнакомцев, и все они в любую секунду могли погибнуть. И быть может, в свое последнее мгновение на земле она увидит одно из этих лиц, а не лицо Барни или кого-нибудь из тех, кто ей действительно дорог.
Какие ужасные мысли лезут ей в голову в первые минуты Рождества!
В это же самое время в Китли Кэти Бернс была абсолютно счастлива. Счастлива настолько, насколько это возможно в военное время. Как и в прошлом году, в финансовой части была организована вечеринка. Сделали бутерброды, и кто-то принес выигранный в лотерею торт. У них была дюжина бутылок "Гиннесса" и много вина.
Для женщин это было в тысячу раз лучше, чем идти на танцы в столовую, где солдаты лапали их и вообще вели себя так, как будто уже много лет не видели женщин. Что касается мужчин, их это избавляло от необходимости сражаться за партнершу по танцам. Более того, они все работали бок о бок и поэтому чувствовали себя непринужденно.
Реджи Шорт, хозяин проигрывателя, купил по этому случаю новые пластинки - "Загадай желание" из "Пиноккио", "За радугой" в исполнении Джуди Гарланд и "К востоку от солнца и к западу от луны" Фрэнка Синатры.
Реджи пригласил Кэти на танец. Это был необыкновенно красивый молодой человек с вьющимися белокурыми волосами и чертами греческого бога. Он едва успел окончить университет и стать дантистом, когда началась война. Реджи немедленно оставил стоматологию и пришел на призывной пункт. К его немалому разочарованию, он так и остался дантистом. Армия наотрез отказалась делать бойца из высококвалифицированного специалиста, который был намного ценнее для нее как профессионал. Кабинет Реджи находился рядом с кабинетом врача, который, в свою очередь, был расположен рядом с финансовой частью.
Чуть больше года назад Кэти и Реджи переспали. Кэти стремилась сбросить оковы условностей, которыми она была опутана в Ливерпуле. Поэтому она, не задумываясь, прыгнула к нему в постель, когда он ей это предложил. Несколько недель спустя девушка изменила свое мнение. Реджи, совершенно очевидно, воспринимал их отношения слишком серьезно, а Кэти поняла, что ей не следовало так разбрасываться своей добродетелью. Что сделано, то сделано, но для себя она решила, что для того, чтобы спать с мужчиной, ей нужны более серьезные основания.
Какое-то время ей казалось, что эти более серьезные основания ей может предоставить Хэрри Паттерсон. Он ей всегда нравился, и Кэти казалось, что он отвечает ей взаимностью. Она еще больше укрепилась в своем мнении, когда он неожиданно приехал к ней на прошлое Рождество. Они чудесно провели время. Позже он прислал ей письмо, которое было таким нежным, что она заподозрила, что он всерьез увлекся ею. Но больше писем не было. Она сама удивилась тому, как мало ее это обеспокоило.
Затем, вскоре после Дюнкерка, на сцене появился Джек Уилкинсон. Он был худым, как скелет, и его внешность при всем желании нельзя было назвать приятной. Но озорной огонек, мелькавший в его темно-серых глазах, показался Кэти таким притягательным, что уже через несколько минут она мечтала о том, чтобы Джек поцеловал ее своими тонкими изогнутыми губами.
- Мой приятель, Хэрри Паттерсон, сказал, что вы не будете против, если я к вам загляну, - сообщил он ей при знакомстве. Стоял июнь. На сегодня работа Кэти была окончена, и она сидела, греясь на солнышке, на траве за зданием финансовой части. Джек говорил на кокни, а от его обаятельной улыбки ее сердце учащенно билось.
- Я приехал на грузовике из Лидса. Все мои приятели пошли в столовую на танцы. Проблема в том, что я не могу танцевать. Я подвернул ногу, видите? - он захромал по двору, чтобы показать, какая серьезная у него травма, хотя оба знали, что он притворяется, - а Хэрри сказал, что вы хороший собеседник. И в данный момент я страшно нуждаюсь в приятной беседе с хорошенькой молодой женщиной.
Они проговорили весь вечер, обсудив вопросы жизни и смерти, религии и политики, погоды, брака, а также другие темы, которые Кэти потом и припомнить не могла. Они говорили, пока не стемнело. Джеку пора было возвращаться в Лидс, но к тому времени они уже были влюблены друг в друга. Он был самым умным из всех мужчин, которых Кэти приходилось встречать, хотя бросил школу в четырнадцать лет, так же, как и она. Она и представить себе не могла, что любовь может так захватить человека, что все ее существо каждую минуту будет устремлено к предмету обожания.
С этого дня они встречались, когда только могли. Джек пользовался любым транспортом, чтобы добраться до Китли. Дважды он приезжал в качестве пассажира на мотоцикле.
Кэти труднее было улизнуть в Лидс. Все же она несколько раз приезжала к Джеку, и они снимали комнату в отеле, даже не пытаясь сделать вид, что женаты. То же самое они делали и в Китли, но ни в одном из отелей никто и не думал возражать. В конце концов, шла война и мораль вместе со многими другими излишествами полетела ко всем чертям. Через шесть недель лодыжка Джека зажила, и его отправили к Хэрри Паттерсону в Египет. Влюбленные часто писали друг другу. Письма Джека были длинными и вдумчивыми. Письма Кэти, аккуратно напечатанные на машинке, изобиловали шутками и описаниями смешных случаев, происшедших в части.
И сейчас, танцуя с Реджи, она думала о Джеке, мечтая, чтобы случилось чудо и Реджи превратился в Джека. Она была совсем не похожа на свою подругу Эми. Кэти не считала, что ее отношения с Джеком освящены небесами или что она умрет, если потеряет его, или что она тоскует по нему в сотни раз сильнее, чем другие женщины тоскуют по своим мужчинам. Но она твердо знала, что любит его всем сердцем и хочет всю свою жизнь быть рядом с ним.
В соседней комнате зазвонил телефон, кто-то снял трубку.