- Выходи коли посмеешь, бес! Сразись! Али ты из робкого десятку? – но лишь захрустели ветви под лапами зверя, так и бродило оно взад-вперед, носу из темноты не показывало. – А тонка кишка-то оказалась! - в очередной раз обратилась дева к нему. – Боишься морду свою показывать, пень уродливый! Небось сами черти от тебя шарахаются!
И тут показались из тьмы два огненных глаза, горели они подобно бесовскому пламени. Обомлела Весна от такого зрелища, но подавать виду не захотела, потому хмыкнула:
- И чего? Постращал зенками и все? Не боюсь я тебя, упырь красномордый!
В мгновение узрела дева пошатнувшееся тело во мраке и так же скоро вложила стрелу в лук, да выпустила в чудище. Но стрела бесшумно пронзила темноту и исчезла, засим последовал из чащи смех дикий, а после послышался звук ломающейся ветки. И вылетела из тьмы стрела, переломанная надвое, да упала к ногам охотницы.
Вот тут-то совсем худо Весне стало, поняла она, с кем дело имеет. И тогда положила лук с колчаном на землю, отошла в сторону и спиной отвернулась к тому месту, откуда за ней зверь наблюдал.
- Ладно, - с дрожью в теле молвила Весна. – Твоя взяла. Рви ежели хочешь, деваться мне некуда.
До ушей тотчас донеслись тяжелые шаги, спиной Весна ощутила приближение чудища. Но оно остановилось там, где оставила охотница лук со стрелами. В сей момент повернула она голову и посмотрела себе за плечо. Очам предстала рука зверя, тянущаяся к оружию, а на руке-то когти острые. Подобрало оно лук, да поломало в щепки. А пока чудище было занято, Весна, еле дыша, достала из-за пазухи коротенькую стрелу, коей однажды поранилась и теперь носила как оберег и замерла в ожидании. Зверь-то уже и со стрелами расправился, теперь его глаза на девицу взирали, осталась она.
Снова послышались шаги, Весна тем временем, крепко сжимая оберег дрожащей рукой, зажмурилась. Хотела дева выждать и вонзить окаянному стрелу в самую морду звериную. И вот, ощутила краса огненное дыхание на своей шее, тогда-то и пропал страх. Развернулась она, занесла руку со стрелою, но не успела и дернуться, зверь в мгновение пресек дурные помыслы, выбил из руки стрелу и оттолкнул обманщицу. Отлетела Весна знатно, но не растерялась и, лихо подскочив на ноги, пустилась наутек.
Токмо недолго бежала, скоро пред ней чудище возникло как по колдовству. Успела краса лишь за дерево схватиться, чтобы не врезаться в зверя. И тут оно человечьим голосом заговорило:
- Не убежишь, охотница. Прими смерть свою безропотно.
- А ежели не собираюсь душу Велесу отдавать? – выкрикнула запыхавшаяся дева. - Да и ты супротив воли Богов идешь.
Зверь тогда фыркнул:
- Я оберегаю леса от такой нечисти, как вы. Богу служу одному, как и положено.
- Я не убила медведя, а значит, закона не нарушила. Не имеешь права!
- Ты ли меня учить будешь? – рассвирепело чудище и вышло из сумрака.
Сейчас очам девицы явилось оно. Но то не совсем зверь был, скорее человек со звериным нутром. Роста высокого, тела богатырского, изо рта клыки выглядывают, глаза горят огнем, на руках и ногах когти медвежьи, токмо лик-то человечий. Да и годов молодых, покуда на телесах никакой излишней растительности. Одежи на нем было мало – штаны кожаные, да шкура на плечах, ни обувки, ни рубахи не имелось.
- Что ты за бес такой? – попятилась Весна.
- Хранитель я, слуга самого Велеса, - он же, наоборот, зашагал в ее сторону.
- Отпусти, хранитель. Я закона не нарушила, - снова обратилась девица к чудищу.
- Ты покой запретного леса нарушила, зверя погубить хотела, о себе думала, не о боли чужой, не о чужих страданиях, о душонке своей порченой. Не уйдешь ты отсюда. Хоть беги, хоть криком кричи, не спасешься, не скроешься.
И уже было хотел зверь наказать охотницу, уж и руку протянул, но откуда ни возьмись, явился их взору медведь, встал на задние лапы, заревел неистово и сейчас же человеком обратился. Сам Велес пожаловал, чудище тут же на одно колено опустилось да голову склонило, а Весна замерла от увиденного, так и стояла, не двигалась. Велес подошел к ней:
- Ну что, охотница, - молвил он с насмешкой. – Поймала добычу-то? Али сама добычею стала?
Но Весна стояла, молча, и стыдно ей было, и страшно. Уж лучше бы по деревне сейчас прошла, да дала себя выпороть. А Велес знай, гогочет:
- А я говаривал тебе, дух мой все ведает. Вот и попалась ты, соловушка. Ежели я головой кивну, разорвет тебя хранитель и не поморщится. Токмо жалко такую красу, растил тебя охотник, вскармливал, даже совестно губить сие создание.
- Так не губи, - прошептала дева. – Отпусти, уйду я далече и думать забуду о сей земле.
- Нет, голубушка. Отпустить никак не могу. Есть законы неписаные. Человек, ступивший в мои угодья либо душу отдаст, либо слугой станет. Тебе выбирать.
- Никак душу мою околдовать хочешь? Зверем обратить, подобным этому? - с ненавистью кинула взор она на чудище. – Не бывать тому, лучше пускай задерет. Я пришла сюда волю обресть, а не невольницею стать.
- Все противишься, - покачал головой Велес. – Ну ничего, пройдет день, другой … глядишь, одумаешься. Не возьму душу твою, не нать она мне покамест. Поживешь на моей земле, хранителю послужишь, а там видно будет.
И растворился Бог в воздухе, Весна и слова молвить не успела. А хранитель поднялся на ноги, подхватил красу под руку и потащил за собой. Та уж и пиналась, и кусалась, и царапалась – не помогло только, зверь тянул ее за собой да временами хорошенько встряхивал, чтобы не очень-то буянила.
Глава 7
Утащил зверюга деву далече - с десяток верст в самую глубь леса. Когда Весна уж еле ногами перебирала, заваливало чудище ее себе на плечо, да продолжало идти.
Всю ночь так и прошагали, а к утру вышли к дубраве, но то необычная дубрава была, а колдовская. Только ступили двое на сию землю, как деревья заскрипели, дупла тогда в уста обратились, глаза повыпучили гиганты и смотрят так с недоверием на гостью незваную. Один из дубов тяжело вздохнул и молвил:
- Кто такая? Откуда?
- Пришлая, прислужницей будет, - ответил зверь и легонько толкнул Весну в бок.
- Боги Всесильные! – попятилась дева и прижалась к другому дерево, а то как ухнет и забасит.
- Что за напасть? Куда космами тычешь, дурноголовая? – закряхтел дуб. – Весь обзор загородила.
А Весна как взвизгнет, как отпрыгнет в сторону и сейчас же на ногу чудищу приземлилась, тот аж взревел от боли:
- Да что б тебя, сиволапая! – рассерчал зверь. – Гляди, куда прешь!
- А не нать меня стращать! – подбоченилась дева и как топнет второй раз, токмо уже по второй лапе чудища.
- Ах ты, чертяка веревочная! - уж было замахнулся он, но вовремя остановился. – Ежели посмеешь еще, ноги повыдергиваю, - прошипел, растирая больное место.
Дубы токмо и переглядывались меж собой, но потом хором охнули и снова задремали, все ж возрасту были немалого, поспать любили до полудни.
- Топай, - произнес зверь. – Проку от тебя никакого, да лучше бы Велес позволил порвать на лоскуты.
Весна же перечить боле не осмелилась, и пошла молча вслед, а средь дубравы особо один зеленый старец выделялся, обхвата был широченного, крону имел раскидистую. На самой вышине дуб поддерживал на могучих ветвях-раменах домишко ветхое, а от двери оного вниз веревка свисала. Видать тут-то и обитало чудище лесное. Подошел зверь к дереву, постучал по стволу три раза и то закашляло, заскрипело:
- Чего надобно? Почивать мешаешь, - проворчало древо.
- Принимай новую постоялицу, будет она о тебе заботиться, - ответил тот.
- Добро дело. А теперь ступай, не мешай.
Девице как-то совсем худо стало, ноги под ней подкосились, в очах потемнело и было уже собралась в забвение впасть, но хранитель вмиг подхватил охотницу:
- И не думай даже творить свои девичьи хитрости, не проведешь.
Подхватил ее, да как подбросит, что очутилась краса как раз у двери избы, даже ахнуть не успела.
- Ирод проклятый! – раздалось сверху. – Не сойдет тебе с рук неволя моя, отомщу!
Толкнула дева дверь, та со скрипом распахнулась, а внутри тьма кромешная, затхлостью несет.
- Да это не жилище, это конура какая-то, - Весна осторожно вошла внутрь и тут же лбом о ветку приложилась, древо тогда вздрогнуло:
- Осторожней, ходят тут всякие.
- Прости, дедушка, - смягчилась краса, все же деревья она уважала. – Ни зги ж не видно.
- Бывает, - ответило то и захрапело.
Нащупала она ставни, распахнула их, и тут же свет оранжевым клинком ворвался в избу, вокруг все в пыли да в грязи было. На полу шкура лежала, рядом плошки, черепки валялись, кости обглоданные, к горлу аж дурнота подступила. Но вскоре заметила Весна под самым потолком гнездо, заглянула туда, а там яйца в пуху покоятся.
- Вон оно как, людей на части дерет, а за птах радеет. Ух, отродье бесовское.
Но вдруг в окошко сова влетела и юрк в то самое гнездо. Уселась полуночница, глазами моргнула несколько раз и задремала. В душе у девицы как-то даже потеплело, все ж не одной куковать в заточении.
И принялась краса за уборку, до судорог не терпела сора в избе, посему взяла несколько сухих веток и принялась полы мести, полетела тогда на землю всякая ненужная всячина, бедный дуб аж чихнул от пыли несколько раз, но ворчать не стал, видать самого беспорядок не радовал. Когда вымела полы, взялась за шкуру и пошла, вытряхивать, тут уж и соседние старцы закашлялись. К обеду вычистила дева избу, разложила всю утварь цельную по выступам, села на шкуру и пригорюнилась:
- Эх, судьба моя судьбинушка. Чего ж теперь делать-то, куда деваться?
А в ответ токмо шуршанье послышалось - сова потянулась и снова глаза прикрыла.
К вечеру сам хозяин пожаловал, взобрался зверь по веревке, зашел внутрь:
- Вот, - бросил в ноги Весне палку острую. – Будешь теперь на рыбу охотиться, ежели голодно станет. Посмотрим, какая ты лихая. Не наловишь к ужину, спать под открытым небом будешь.
- Я тебе не прислужница, хочешь полакомиться, иди вон ежа в лесу слови.
Но и сейчас зверь не растерялся, схватил невольницу за шкирку и на улицу выволок, а потом как прыгнет вниз вместе с ней.
- Шагай, - поставил зверь красу на ноги. – За той рощицей, - указал он на молодые березки поодаль. – Озерцо есть, там карась водится.
Сжала она со злостью копье деревянное и пошла к озеру, а что делать? За рощею и, правда, озеро блестело, тут и воздух свежее был, и лягушки в камышах судачили. Токмо не умела Весна рыбу копьем ловить, вот ежели бы стрелы ей да лук, то одно дело, а тут… Присела невольница на берег, положила голову на колени и расплакалась. Поняла ослушница, что в самый капкан угодила и не выбраться теперь живой, не хаживать по деревне любимой, не навещать семью охотника Светеха, не гонять женихов по двору, а служить теперь ей зверю дикому.
Час прошел, другой идет, Весна все не берегу сидит, слезы горькие роняет. Солнце уж за горизонт опускается, а улова-то нет. Пришлось все ж подняться, копье взять. Смотрит она в воду, а там рыба снует, притаилась тогда дева, насторожилась и как запустит копье, но мимо. И сколько бы ни повторяла Весна, ничего не выходило. Бедняжка все ноги промочила в студеной воде, а так и не поймала ни одной рыбки.
Скоро совсем стемнело, посему побрела охотница обратно, видать спать ей сегодня на сырой земле. Прошла рощу, ступила в дубраву, а там костерок уж горит, около него на полене ее мучитель сидит, и знай себе, хворост помешивает. Как только показалась краса, устремило чудище на нее глаза красные:
- Ну? Где добыча, охотница?
- Глодать тебе сегодня мосол, рыло свиное, - буркнула дева.
- Неумеха, только языком чесать умеешь. Тоже мне, охотница.
- Не учили меня на рыбу с копьем хаживать. Не моя в том вина.
Подтащила Весна к костру поленце, села и принялась онучи разматывать. Уж больно ноги промерзли, тут и лихорадку схватить не долго. Оголила ступни, закатала штаны до колена и выставила ноги к огню. А зверь сидит, поглядывает на нее, морщится. Заметила его недобрый взгляд Весна:
- Никак задрать хочешь? – спросила его, глядя исподлобья. – Злобу на людей затаил.
- Боги самую большую ошибку свершили, когда народили вас. Природу не уважаете, не бережете. Отличных от вас не принимаете, - но тут осекся сразу и замолчал.
- Знамо дело. Бывали случаи, приходили из лесу выродки, да беду опосля творили. Вы злым духам служите.
- Не суди, покуда своими глазами не увидела. Лесные жители зла не таят, а лишь покоя и уважения желают.
- У каждого своя правда, - отмахнулась от него дева. – Ты чуть моего отца не погубил, никогда не будет к тебе уважения от меня, лиходей проклятый.
- Он медведицу завалил, потомство ее погубил. Жалко, что не до смерти поломал родителя твоего.
Не выдержала тогда Весна, вскочила и хотела камнем запустить в него, но тот вмиг позади нее оказался, взял за шею лебединую и зашептал на ухо, что аж мурашки по телу юному побежали:
- Ты только дай мне повод, я ж придушу тебя враз.
- Так придуши, - ответила девица. – Лучше душу Велесу отдать, чем тебе прислуживать. Помрешь ты нелюдь в одиночестве, али вечность мучиться будешь, покуда загубишь невинную. Я не боюсь тебя.
Он же все это время так и стоял подле нее, руки с шеи не убирал, но и не сжимал, скорее дыханье слушал, хотел страх учуять, но девица правду сказала, не боялась она его.
- Иди спать, завтра буду учить тебя настоящей охоте.
Отступился зверь и сел на свое место, а Весна собралась ложиться, уже и шкуру раскатала подле костра, но тут чудище запустило в нее веткой:
- Ты чего это задумала, королобая? Окоченеть хочешь? Лезь вон, в хижину.
- Так ты ж сам сказал, что почивать мне на елани, коль без рыбы явлюсь, - но тот ничего не ответил, токмо смерил деву взглядом свирепым. – Ладно, благодарствую за доброту, - съязвила охотница и направилась к древу, а когда за веревку схватилась, то добавила вполголоса. – Вымесок, ну ничего, устрою я тебе жизнь развеселую, взвоешь еще…
Когда скрылась краса в хижине, зверь покосился на дверь и молвил:
- Это еще мы поглядим, кто от кого взвоет…
Часть 8
Наутро проснулась Весна, зябко вокруг. Укуталась она в шкуры, поприветствовала совушку и снова задремала. Тишина, токмо изба поскрипывает, да дуб посапывает. Окутали красу видения, будто пуховым одеялом, снился ей батюшка с матушкой, деревня родная снилась, охота… Так бы и лежала, да только послышались шорохи, после коих изба закачалась, Весна аж подпрыгнула. А это, оказывается, хозяин пожаловал. Чудище отворило дверь, напускало холоду:
- Подымайся, - как-то тихо молвил зверь. – Пора.
- Студено снаружи, - пролепетала девица и под шкуру залезла. – Пускай разогреется. У меня шерсти нету, окоченею, хворь какую подхвачу. Чего со мной потом делать будешь?
- В озеро сброшу, - фыркнул тот. – Подымайся, говорю. Да потише давай, старец почивает, - и он слегка притопнул по полу.
И пришлось встать, токмо рубаха-то на теле была исподняя, негоже светиться перед зверем в неглиже.
- Чего вылупился? – нахмурила брови Весна. – Отвернись, окаянный.
- Было бы на что глядеть, - усмехнулось чудище.
Но послушался и отвернулся, не стал смущать пленницу. А дева быстренько штаны натянула, рубаху, лапти, да меховую телогрейку нацепила. Волосы в косы заплела и уж скоро была готовая.
Спустились двое вниз, каждый по копью взял, и отправились на озеро. А там благодать: ранние птахи щебечут, кукушка далече кукует, небо ясное, голубое, камыш у воды шумит. Весна аж затаилась на мгновение, зажмурилась, сия музыка отрадой была для юной души. Зверь тоже затих, остановился, но ежели дева природе-матушке радовалась, то чудище на свою прислужницу во все глаза глядело. Не понимал он ее. Вроде из деревни пришла, вроде закон нарушила и на чужую жизнь покусилась ради своей выгоды, а сейчас стоит и внемлет звукам священным. Что за диво такое? И откуда только свалилась она на его голову?
Когда открыла глаза девица, то встретилась взглядом со зверем, тот же осекся, рыкнул с презрением:
- Окаменела что ли? Топай к берегу, рыба сама в котел не запрыгнет.
- А ты что ж? – подбоченилась краса. - Человечиной не кормишься? На кой тебе эти селедки дохлые, пошел бы в лес, охотника какого сожрал, али кабана на худой конец.
- Это кем кормиться? Вами? Да пусть меня сейчас же Перун молнией по темени шибанет. Чтобы я вашей порченой плотью питался, - и он плюнул с пренебрежением себе под ноги. – Лучше уж с голоду сгинуть, чем…
- Ну и то хорошо, - вдруг призадумалась краса. – Не то, что бабай проклятый. Вот он никем не гнушается.
- Кто? – даже просиял зверь, сменив гнев на милость.
- Бабай, - гордо повторила та. – Он под кроватью обитает, ослушников может за ногу схватить и уволочь, а там уж… и говорить не хочется.
И сейчас же мучитель разразился диким хохотом, чуть по земле не покатился.
- Вот же дремучая, - наконец-то выдавил из себя. – Как дите малое. Неужто в бабая веришь?
- Верю, своими глазами видела лапищи мохнатые.
- Эх, надо будет лешему рассказать, вот уж повеселится. Это ж надо, бабай … - продолжал смеяться зверь.
- Да что ты понимаешь, ирод? Хотя, вы с ним одного поля ягоды, оба темным Богам служите.
- Полно-полно… ты меня не отвлекай… Иди сюда, буду учить тебя.
И Весна встала подле нового учителя. Тот вошел в воду по колено и замер, ждал, когда рыба осмелеет. Скоро и, правда, замелькали у ног желтобрюхие. Примерился тогда зверь, да как запустит копье, вошло оно в мягкий ил чуть ли не до половины.
- Ну что? – с интересом молвила дева, уж очень ей понравилось. – Поймал чего, али токмо хвастать умеешь?
- Сама гляди.
Достал он копье, а посередке того две рыбины трепыхаются, да немаленькие. С полторы длани каждая.
- Вот диво так диво, - заулыбалась краса.
- Теперь твоя очередь. Давай.
Тогда и Весна вошла в воду, тут же съежилась, покуда обувку-то сняла. Остановилась в шаге от нелюдя, также затаилась в ожидании, когда же свыклась рыба, то подняла дева копье да запустила, но мимо.
- Эх ты, горемыка, - как-то по-доброму молвил зверь. – Вот как надобно.
Он встал позади нее, вложил копье в еенную руку и, не отпуская, примерился вместе с Весной. Стояли оба в ожидании, а как рыба показалась, то приглядели одну. Через мгновение дернулся зверь и сейчас же копье в воду вошло. На этот раз поймалась хвостатая.
- Это тебе не стрелы пускать, - ответило чудище и отошло в сторону.
- Не думай, что из лука стрелять проще. Меня батенька с детства обучал.
Так и охотились они, то выходили из воды, чтобы согреться, то обратно возвращались. Наловили рыбы предостаточно, после сложили в мешок, да побрели довольные обратно.
Зверь костер развел, а Весна достала котел, подвесила над огнем, а покамест вода закипала, принялась чистить рыбу. И пока дела спорились, пела дева песню старинную, ту еще бабка ее матери напевала. Голос лился трелью соловьиной, слова за душу брали, что аж чудище село недалеко от пленницы и сидело до тех пор, пока та не замолчала. Заставила песня его о чем-то потаенном задуматься, глаза тогда печалью наполнились, Весна же заметила сие преображение:
- Чего кручинишься, злыдень?
- Лан, - ответил хранитель.
- Что? – обернулась краса.