Я сижу на скамейке в метро. Наверное, я заснул, пока ждал поезд. Поезд как раз подходит, и я бегу, чтобы не опоздать на него. В вагоне полно народу, но я замечаю, что одно из сидений в углу почти пустует, там сидит всего один человек. Почему же никто не садится на свободные места рядом с ним?.. Я подхожу ближе и замираю, поняв причину его одиночества – у мужчины нет головы! Его голова лежит рядом с ним, аккуратно и бескровно отделенная от шеи по основанию черепа, и смотрит вперед широко раскрытыми глазами… Увидев меня, голова расплывается в улыбке, и, вглядываясь в ее черты, я узнаю лицо Андрея. Я протягиваю к голове руки и поднимаю ее, желая водрузить обратно на плечи. И вдруг голова в моих руках подмигивает и издает оглушительный, раздирающий уши звон!
Я роняю ее и резко вскакиваю на кровати.
– Алло… Мама?..
37
Татьяна Васильевна никак не могла уснуть этой треклятой ночью. Проворочавшись с боку на бок несколько часов и устав от собственных жалобных вздохов, она с покряхтываньем села на кровати, нащупала босыми ногами старые войлочные тапочки и, подумав с полминутки, тяжело поднялась, озираясь в поисках халата. Найдя его на спинке стула, она укутала в него свое грузное, не по годам одрябшее тело и подошла к окну. В это время опять грохнуло, и полупрозрачную стену снего-дождевой пурги, бушующей во мраке ночи, прорезал белый электрический разряд. Гроза в марте?.. Прожив в Ленинграде (для нее он так и не стал Санкт-Петербургом) сорок из пятидесяти лет жизни, она не припоминала, чтобы такое было хотя бы раз. Вечером по телевизору объявили штормовое предупреждение, но про грозу не сказали ни слова. А тут еще, как назло, оба ее мужчины оказались этой ночью не дома. Муж дежурит на сутках, а сына за каким-то чертом вчера унесло опять в Москву.
Андрюшка у нее молодец. Парень вырос что надо – видный, ладный, способный. Жаль, не хочет в институт поступать, решил, как и они, довольствоваться средним специальным. А ведь какая гордость была б для матери! Ну да ладно, зато он рукастый, как отец, и с головой – это уж, само собой, в нее. Жену бы ему хорошую… Думали, нашел. Рано, конечно, ну так что ж? Но уже ясно, что девка оказалась непутевая, с такой каши не сваришь. Она пыталась ему это втолковать, да разве кто мать слушает?.. А ведь как они ее хорошо принимали, со всей душой, с разносолами, и сидела ж, дрянь, улыбалась, глазками хлопала. Вся такая из хорошей семьи. А потом взяла и смылась в столицу нашей родины. Не хочу быть вольною царицей! Хочу, шишига этакая, быть владычицей-над-москвою! И теперь Андрюша собирается тоже ехать в Москву, с нуля начинать самостоятельную жизнь… Да как ее начинать-то, когда сам еще не оперился, ничего не нажил?.. А тут у них бы и крыша над головой, и две мамы-няньки под боком, если что…
Татьяна Васильевна так разнервничалась от этих своих размышлений, что аж голова разболелась. Наверное, все из-за этой ненормальной грозы. И тревога эта… Пройдя на кухню, она зажгла свет, подогрела чайник, налила себе стакан зеленого чаю и, пошарив в одном из верхних кухонных ящиков, достала оттуда пузырек со снотворным. Обычно она не прибегала к таким мерам, эти таблетки – сплошная химия. Но не мучиться же весь остаток ночи. Завтра муж вернется, обед надо готовить. А она сама будет как вареный пельмень… К этому моменту она заметила, что за окном все стихло, гроза закончилась. Вот и славно! Сейчас чайку попьет, таблеточку выпьет и спать. Откинувшись на спинку жесткого кухонного диванчика, женщина еще минутку посидела в задумчивости и незаметно для себя заснула, так и сжимая в руке белый пластмассовый пузырек.
…Внезапно раздался телефонный звонок. От неожиданного резкого пробуждения сердце Татьяны Васильевны упало куда-то вниз. Она вскочила и быстро глянула на часы. Пять утра. Плохое время для звонков. Скверное время.
Подняв трубку и сказав "алло!", Татьяна Васильевна смолкла, побелела и медленно прислонилась к стене. "Да… Да…" Только и вымолвила она за весь короткий телефонный разговор. Медленно положив трубку, она опустила плывущий взгляд вниз и разжала ладонь. В ее руке по-прежнему лежал пластмассовый пузырек, доверху наполненный сильнодействующим снотворным…
Через несколько часов Иван Палыч вернулся с ночного дежурства. Увидев лежавшую на кровати без движения супругу, он кинулся звонить в скорую помощь и только тогда увидел на кухонном столе пустой пузырек из-под таблеток и недопитый стакан зеленого чая.
Через час после того, как потрясенный, постаревший Иван Палыч вернулся из больницы, до которой его жену не успели довезти живой, он узнал, что ему предстоит хоронить двоих.
38
В столице каждый квадратный метр стоит огромных денег. Жертвами этих обстоятельств становятся не только люди, вынужденные ютиться по съемным квартирам, но и дома, в которых архитекторы предусмотрели излишки "ничейной" площади. Еще в 1990-е годы многие эркеры на лестничных клетках, некогда принадлежавшие всем жильцам, стали нещадно захапываться владельцами смежных с ними квартир и превращаться в чью-нибудь спальню или маленькую гостиную. Так одни получали дополнительную комнату, а все остальные – глухую стену и темную лестничную клетку без окон. И все же на Арбате еще сохранились старые дома, не подвергшиеся перепланировке в "лихое" десятилетие. На беду, один из таких домов располагался как раз напротив ресторана, в котором мы зависали с "богами".
Выбежав из парадного входа-кувшина, Андрей стремительно пересек узкую дорогу и стал лихорадочно звонить в домофон какого-то подъезда. Чтобы отделаться от назойливого трезвона, ему открыли. Поднявшись на третий этаж, который по высоте не уступал иному пятому, он увидел просторный эркер, выходивший окнами во двор. Приблизившись к окну, Андрей распахнул его настежь, забрался ногами на мраморный подоконник и, зажмурившись, бросился вниз.
Иван Палыч был человеком стойким. Но двойное самоубийство сына и жены – кто выдержит такое?.. Дальнейшие действия Ивана Палыча в этот день едва ли назовешь адекватными. Достав из шкафа старое охотничье ружье, он аккуратно собрал его, вставил один патрон, завернул ружье в большой черный мешок для мусора и вышел из дома. Пройдя пешком немалое расстояние, но так и не воспользовавшись общественным транспортом, он подошел к подъезду, где жила моя мать и где еще недавно жил с нею я.
Как раз в это время мать спускалась в лифте на первый этаж. Только к обеду она обнаружила, что в доме не осталось ни куска хлеба, и решила сбегать в магазин. Когда лифт доставил Елену Александровну вниз и двери открылись, она лицом к лицу столкнулась с отцом Андрея. Парализующе спокойным, тихим голосом Иван Палыч сказал ей, что произошло, и объявил, что точно знает, кто всему виной.
– Из-за вашей дочери погибли мой сын и моя жена. Мне нечего больше терять. Пока она в Москве, я не стану ее искать. Но если она хоть когда-нибудь приедет в Петербург… – Он развернул спрятанное в полиэтилен ружье, открыл ствол и показал магазинную коробку с одной пулей. – Если она появится здесь, я пущу ей пулю промеж глаз.
После этих слов, даже не взглянув на женщину, которая все время, пока он говорил, стояла с полуоткрытым ртом и округлившимися, полными застывших слез глазами, он спрятал ружье обратно в мешок и неспешно пошел прочь.
Когда дверь подъезда захлопнулась, Елена Александровна еще несколько мгновений постояла вытянутой струной, потом резко согнулась и вскрикнула от резкой боли, обжегшей изнутри ее грудь. Плохо слушавшимися пальцами она пошарила в сумке в поисках телефона, но его там не оказалось. Она так и не привыкла всегда носить с собой мобильный…
По законам трагедийного жанра моя мать тоже должна была умереть, прямо там, в подъезде, на холодном каменном полу. Но жизнь есть жизнь. Этого не произошло. Вовремя подоспевшая соседка вызвала неотложку, и ей оказали необходимую помощь. Сердечный приступ оказался не тяжелым, но на всякий случай ее отвезли в больницу и на несколько дней оставили под присмотром врачей. Уже через пару часов по приезде в больницу мать потребовала дать ей позвонить и не успокоилась до тех пор, пока медсестра не принесла телефонную трубку.
Когда она набрала мой номер, был уже вечер, но я все еще спал. Не до конца очнувшись от тяжелого забытья, я сначала никак не мог вникнуть в то, что она со слезами в голосе рассказывала мне. По мере того, как до меня доходил смысл ее слов, в ушах все нарастал и нарастал пронзительный звон, словно сто цикад разом запели в голове. К концу ее сбивчивого рассказа звон достиг такой силы, что я с трудом ее слышал.
– Не приезжай! Ни в коем случае не приезжай! Он… Он… Почему он так сказал? Объясни, почему он так сказал?.. Что произошло, что?.. Ты видела Андрея?
– Нет. Не знаю, мама.
– Я, наверное, должна позвонить в полицию… Ведь он угрожал тебе! Но он так убит горем… Но я позвоню, все равно позвоню…
– Не надо, мама. Он ничего мне не сделает.
– Я приеду к тебе! Сразу же, как вернусь домой, выеду первым же экспрессом!
– Не надо, мама. Поправляйся спокойно.
– Боже… Боже… Но все же, что? Что случилось, что? Какой ужас, какой ужас, ужас!
– Все хорошо, мама. Все хорошо.
Закончив разговор, я закрыл глаза и откинулся обратно на подушки. Спать, спать! Скорее заснуть обратно! Все это бред. Бред.
39
Но забытье не возобновлялось. Стоило мне лечь, как к тошнотворному стрекоту цикад немедленно прибавилось удушье. Я хватал ртом воздух, но из него, казалось, выкачали весь кислород. "Мерзавец! Мерзавец! Как он мог? Как он мог так со мной…". От недостатка воздуха перед глазами множились светящиеся точки, а в голове каждые несколько секунд что-то перемыкало и обрывалось. Я то приподнимался на локтях, то снова опускался, пытаясь избавиться от невыносимых ощущений, но ничего не помогало. Тогда я замер и начал считать.
Десять. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице, пахнущей сосновым деревом, и поворачиваю ручку тяжелой кованой двери.
Девять. "А вот и королева вечера!". Константин улыбается мне в красноватом полумраке и протягивает руку.
Восемь. "Колдовство, магия…" – "Ты не прав, Серж…"
Семь. "Королева вечера…". Долгий, задумчивый взгляд Клэр сквозь струи сигаретного дыма. Звон рюмок и оживленный говор заглушают звук моего голоса.
Шесть. "Это бифштекс с кровью…". Указательный палец жреца скользит по сырой мертвой плоти, оставляя еле заметную в багровом мареве дорожку белой пудры. Полночь. Я принимаю причастье.
Пять. "Королева вечера!" Привкус лесных ягод сквозь пьяный запах виски, прохладная влажность губ… "Шабаш! Настоящий шабаш!"…
Четыре. Раскрывшись, голые груди жрицы мягким прыжком опускаются на уровень глаз, погружая зал в гробовую тишину. Первая жертва мессы падает на алтарь закланья.
Три. Вырвавшись наружу, Зверь празднует победу, сотрясая стены темного храма. Получив в дар плоть первой жертвы, он жадно рыскает меж извивающихся тел в поисках того, кто отдаст ему душу.
Два. "Ты не похожа. Ни на кого… Я влюблен! Как мальчишка в тебя влюблен!" Вторая жертва падает к ногам Зверя, глядящего сквозь расширенные зрачки темных женских глаз.
Один. Запах близкой крови извещает Зверя о появлении тринадцатого. Главная жертва, мелькнув привидением пред глазами участников действа, устремляется навстречу своей гибели…
"Я схожу с ума!" – мелькнуло где-то на периферии сознания, когда черный силуэт, раскинув руки крестом, бросился вниз, покидая золотой оклад горящего окна.
Я чувствовал: до последней минуты, до последнего мгновения у меня оставалось время предотвратить трагедию. Я должен, обязан был хотя бы в последний миг что-то сделать. Но я не сделал. В то время, пока я бессмысленно торчал в подворотне в ожидании неизвестно чего, Андрей корчился в агонии всего в нескольких десятках метров от меня…
Сколько я ни пытался, я не мог представить его мертвым. Я видел Андрея таким, каким он предстал передо мной за несколько минут до гибели. Не труп, но живой мертвец плыл по потолку, и теперь, вглядываясь в его бескровное лицо, я все никак не мог найти ответ на самый главный терзавший меня вопрос…
Он бросился с третьего этажа многоэтажного здания, в котором окна на лестнице располагались и выше. Выбрав третий этаж, он рисковал не погибнуть, а на всю жизнь остаться калекой, или, наоборот, будь судьба чуть добрее, отделался бы переломом ноги или руки и уже через пару недель смог бы вернуться к нормальной жизни. Так почему третий? Потому ли, что это было первое окно на его пути, или он хотел дать жизни шанс? Была ли то случайность или неудавшийся расчет? Совершая прыжок, он карал не себя – меня. Но ту ли кару он готовил…
Он унес в могилу тайну, от которой зависело так много…
Андрей… ты правда хотел умереть?
40
Еще в школе, читая Достоевского, я все никак не мог понять, почему Раскольникова терзает лишь призрак мерзкой старухи, но он ни разу не вспоминает о невинно убиенной ее сестре Лизавете. Теперь я не просто понимал, я переживал то же самое. Снова и снова перебирая в голове подробности произошедшего, я лишь мельком вспоминал о том, что та ночь стала роковой не для одного Андрея. Смерть Татьяны Васильевны, неутешное горе его отца, сердечный приступ моей матери – все было звеньями одной цепи несчастий. Но эти жертвы были случайными. Их жизни посыпались под грубой рукой судьбы, как от одного неверного движения игрока осыпается карточный домик. Но не рука судьбы убила Андрея. Он погиб от моей руки.
Несколькими днями позже мне удалось выяснить некоторые обстоятельства той ночи и понять, как и почему Андрей оказался в Москве. Когда в нашем последнем разговоре по телефону я упомянул об опубликованной стихотворной подборке, он сделал вид, что не придал событию особого значения. Но по моему голосу он понял, что для меня это действительно важное достижение, куда важнее, чем публикация рецензий в газете. И тогда он решил сделать мне сюрприз и отпраздновать со мной мою первую литературную публикацию. Дождавшись пятницы, он сел на поезд-экспресс и уже через четыре часа был в столице. Охранник, дежуривший в тот день в общежитии, сказал, что Андрей пришел в десять – начале одиннадцатого вечера. Он запомнил его, потому что сначала не хотел его впускать, но тот известным способом уладил дело – во всяком случае, в жилую зону его пропустили. Но, к моему отчаянию, охранник никак не мог вспомнить, когда Андрей покинул общежитие. Единственное, что мне удалось узнать, – он пробыл там не меньше часа. Скорее всего, обнаружив, что меня нет, он решил подождать у двери и начал безуспешно звонить на мой мобильный. Что было дальше, можно лишь предполагать – соседи по этажу, конечно же, как это всегда бывает, ничего не видели и не слышали. По словам охранника, Андрей уходил злой и буквально вылетел на улицу пулей… Но разозлить его могли и одни лишь подозрения. Как раз когда он уходил, охранник в пол-уха слушал футбольный матч, это и дало возможность мне более или менее ориентироваться во времени событий. Но когда именно Андрей выбежал из жилой зоны, – в первый или второй тайм игры, он сказать так и не смог, и потому точно восстановить всю картину не удавалось. Ясно было одно – тем вечером Андрей точно знал, где меня искать. Значит, кто-то ему сказал. Но кто и когда? До того, как он покинул общежитие, или после? Вполне возможно, что в жилой зоне ему встретился некто, знавший обо мне больше, чем следовало. Но что, если?..
Было лишь одно место, кроме общежития, где Андрей мог меня искать. Пол начал уходить из-под ног, стоило мне задуматься об этом…
Неужели?!..
41
Открывая дверь, Михаил и не предполагал, что впускает в квартиру смерч. Не здороваясь, не спрашивая, один ли он, смотря и не видя, слыша и не слушая, я ворвался к нему, снося все вокруг вихрем обезумевшей ярости.
– Ты! Это ты ему сказал!!! Зачем-зачем-ЗАЧЕМ?!!
Дикой кошкой я кидался, пытаясь расцарапать ему лицо, вырвать глаза, перегрызть горло, пока он, выкручивая мне руки и ломая запястья, старался как-то меня утихомирить.
– Ты психованная!!! Идиотка! Кому я что сказал?! Угомонись ты, сумасшедшая тварь!
Заломив мне руки назад и удерживая их железной хваткой одной руки, другой он с брезгливым удивлением отер расцарапанную щеку и взглянул на перепачканную кровью ладонь.
– Да что с тобой, в конце-то концов?!
Тщетно пытаясь вырваться, я продолжал выкрикивать нечленораздельные обвинения, задыхаясь от хохота, всхлипов и градом льющихся слез. Напряжение последних дней вырвалось наружу – со мной случилась истерика.
Не в силах меня дольше удерживать, Михаил оттолкнул меня к стене и, пробормотав "прости, детка", залепил пощечину. От неожиданности я охнул и затих, продолжая смотреть на него красными, ненавидящими глазами. Через минуту, немного отдышавшись и вновь овладев даром речи, я тихо и медленно произнес:
– Это ты сказал Андрею в пятницу вечером, где я. Ты заложил ему место нашей тусовки. Он только к тебе мог пойти, не зная, где еще меня искать. Уж не нарочно ли ты все подстроил?.. Сам на встречу не явился, а когда Андрей пришел сюда, все ему выложил! Ну что, теперь доволен?..
Михаил сосредоточенно слушал меня, не произнося ни слова. Потом медленно и осторожно, как к дикому животному, приблизился ко мне. Я инстинктивно загородился от него руками и отшатнулся в сторону, но он перехватил меня за плечи, решительно, но мягко отвел мои руки и произнес:
– Посмотри на меня. Прошу, увидь меня. Я понятия не имею, о какой встрече ты говоришь. И никакого Андрея в пятницу здесь не было. Не веришь, спроси Леху.
И я увидел его. Он говорил правду.
Несколько раз я пытался начать рассказывать, но Михаил прерывал меня, уговаривая сначала успокоиться. Взяв меня за руку, он, как ребенка, повел меня к раковине и стал умывать холодной водой. Потом налил воды в стакан – прямо из-под крана, что было категорически не в его правилах, и приказал мне пить мелкими глотками. Я покорно всему подчинялся, вытираясь жестким махровым полотенцем и делая мелкие глотки, хотя совсем не испытывал жажды. Когда Миша убедился, что приступ позади, он повел меня в гостиную и, усадив на диван, разрешил говорить.
Бывают истории, которые невыносимо рассказывать. Но как бы ни было страшно признание, невыносимы лишь первые несколько слов. Преодолев их, ты неожиданно обретаешь удивительное красноречие, с жадностью мазохиста вдаваясь во все мельчайшие детали, не пропуская ни единой подробности. Именно так говорил я, описывая роковые события, началом которых был телефонный звонок Константина, а концом – звонок моей матери. До этого, кроме меня, ни одна живая душа не знала всей истории целиком, и по мере того, как я говорил, изменялось лицо Михаила.