- Тише, девочка, я буду аккуратен, обещаю… но кто-то должен тебя поиметь. Спрашиваю в последний раз, - поизносит это нараспев, явно довольный собой, своей властью.
- Только не на улице. И наедине, - плачу я, повисая безвольной массой на злосчастном дереве.
- Хорошо, милая, сделаем, - он отходит от меня, и судя по всему отправляет двоих восвояси. А я понимаю, что сейчас у меня один шанс на миллион.
Он развязывает мне руки, я мешком падаю на землю. И когда он, уверенный в моей слабости и немощности, наклоняется поднять меня, я быстрым движением вытаскиваю из ботинка нож, подаренный Джеком и вложив всю силу, вбиваю в него.
- Ах ты сукааа! - ревет он, словно дикий зверь, кидаясь на меня, валя меня наземь. Нож торчит из его плеча, а ему хоть бы что. Он бьет меня кулаками по лицу. Бьет сильно. Так, что я слышу хруст костей. После второго удара заплывает правый глаз и я понимаю, что ничего у меня не вышло. Что еще удар и конец. Но левая рука, шаря по земле сама собой захватывает какой-то предмет и не думая не секунды я поднимаю ее и бью обидчика по голове. Раз, два, - когда он тяжело падает на землю, я отползаю от него на дрожащими руках. Вижу, что орудие, спасшее меня - здоровая дубинка. Он воет, катаясь по земле, держась руками за голову. Его лицо стремительно заливается кровью и пока сюда не вернулись остальные, мне пора делать ноги. Подскочив и кое-как натянув на себя джинсы, пускаюсь в бег. Правда раненый глаз уже потух и я действую больше на ощупь. Спустя минут пятнадцать непрерывного бега, выхожу на дорогу. Судорожно достаю из куртки телефон и набираю номер Андрея.
В ожидании спасения, сижу у дерева на обочине, спрятавшись как можно глубже в листве. Зубы нервно отбивают чечетку, руки ходят ходуном, все тело пробивает неконтролируемая дрожь.
- Оксан, - слышу голос Андрея, шарившего в поисках меня по обочине, и подскакиваю на месте.
- Господи, что с тобой? - ошарашенно глядя на меня говорит он. А я, не тратя времени на объяснения, не поднимая на него глаз, сажусь в машину.
- Быстро едем отсюда, - зябко обхватив себя руками, устало прислонившись лбом к прохладному стеклу двери, шепотом говорю я.
- Оксан, кто это сделал? - выехав на дорогу, практически у самого города, не выдерживает Андрей.
- Поехали быстрей, я домой хочу, - игнорируя его вопрос отвечаю я.
- Тебе в больницу надо, - не унимается он. А я чувствую легкий приступ раздражения.
- Мне домой надо, ты получил мои снимки? - забыв о травмах резко поворачиваю голову в его сторону и кривлюсь от сильного болевого спазма.
- Да, видел. Чем ты вообще думала, когда лезла туда? - кидая на меня яростный взгляд, возмущается Андрей. Вот только мне плевать на его злость.
- Это Дима тебя так? Он застукал вас? - не дождавшись от меня ответа, выдвигает он новые теории.
- Это не он, - устало прикрываю глаза и откидываюсь головой на сиденье.
Мы приезжаем домой, Андрей отпускает меня в душ, но сам ждет моего возвращения на кухне с четким намерением допросить с пристрастием. Не знаю как, но я держусь. Ни одной слезинки не падает с моих глаз. Даже когда, увидев себя в ниглеже, в зеркало не чувствую к себе ни капли жалости. оже, какая это ерунда, по сравнению с ним. С его жизнью и свободой. Недели две точно дома сидеть придется, - вздыхая думаю я, осматривая синяк под глазом. Нужно будет что-то придумать для Ромы, если все получится и его выпустят. Ни каких если, - поправляю тут же саму себя. Его выпустят.
Оксан, - слышу Андрея и выхожу из ванной закутавшись в халат.
Он стоит в коридоре взволнованно глядя на меня с прижатым к уху мобильным.
- Рома, - передает он мне трубку, а я от волнения на ватных ногах подхожу к нему и беру телефон в руки.
- Чертенок, - его взволнованный уставший, но такой долгожданный и родной голос словно удар под дых. Хочется реветь в голос. Но я держусь. Та Оксана: маленькая и нежная, версии "до ареста Ромы" разревелась бы тут же в три ручья, но не я настоящая.
- Привет, любимый - слетает с губ, насильно растянутых мной в улыбке.
- Ты в порядке? Скажи, тебя никто не обидел?
- Все в полном порядке, сижу дома и жду тебя.
- Мне послание поступило, что если я не соглашусь, тебя… что тебя, - его тихий голос срывается и он не может закончить фразу.
- Все в порядке, ничего такого, я все время рядом с Андреем как ты и просил. Ни на шаг от него, - не давая ему закончить, спешу успокоить любимого.
- Хорошо, - облегченно вздыхает он.
- Пожалуйста, будь осторожна.
- Ты тоже, родной, я тебя очень жду, - из последних сил держу жизнерадостную интонацию в голосе.
- Только это и помогает мне держаться, малыш, только это. Ладно время заканчивается, мне пора, - он кладет трубку, а у меня руки ходуном.
Андрей молча, зло глядя на меня забирает телефон и просит пройти следом за ним. Мы сидим за кухонным столом, он заварил чай с коньяком и требует чтобы я выпила его.
- Почему ты не сказала? - через минут пятнадцать нашего молчания, спрашивает Андрей.
- Это сломает его. Он столько вытерпел, не хочу, чтобы из-за меня все зря было, - отставляя подальше уже пустую кружку тихим, уставшим голосом говорю я.
- Оксан, - мнется Андрей, не зная с какого боку подойди к волнующей проблеме.
- Андрей, ничего со мной не сделали, не успели, я сбежала, - отмахиваюсь от него, глядя на теребящие пояс халата пальцы.
- Они ведь могут прийти опять за тобой, - не сдается он.
- Ты за меня не переживай, ты лучше поскорее реши Ромин вопрос и все остальное решиться само по себе, - стальным голосом, твердым взглядом убеждаю его.
- Ксюш… скажу тебе честно, я мало верю в то что это поможет. Пойми, там все куплены, у них установка уничтожить его, - устав со мной бороться, он трет лицо руками и вздыхает от бессилия.
- Всех он не купит, я до президента дойду если надо будет. Главное, чтобы факты на нашей стороне были. А без этих доказательств все тщетно.
- Хорошо, я все сделаю… не забывай, он мой лучший друг, я за него все отдам. Точно также как и ты.
- Вот и я о том же, Андрей, не забывай об этом, - киваю я.
Через полчаса, более или менее успокоенный Андрей уезжает к Саше. Я же, стараясь не о чем не думать кроме завтрашнего дня, достаю из шкафа Ромину не стиранную футболку, до сих пор хранящую родной запах и обняв Левку, забираюсь в постель под теплое одеяло. Медленно и неумолимо сон склоняет меня. Но сон этот беспокойный, тревожный.
Глава 16
Ну кто тебя просил
Мне не понятна ложь
Ведь мне нужна лишь ты
А не какой - то дождь
Ну кто тебя просил?
ну всё сегодня зря…
Я выбился из сил
Я не люблю тебя…© Ради славы
Весь следующий день приходится отсиживаться дома, лечась всевозможными мазями и примочками. Не только лицо, но и все тело покрыто жуткими синяками. Обрабатывая ссадины и раны, не испытываю ни капли жалости к себе. Что мои синяки по сравнению с тем, что переживает он день ото дня. Когда каждая ночь может стать последней.
Ближе к вечеру ко мне наконец-то заезжают Андрей с Сашкой. Та, как и следовало ожидать, волнительно прячет глаза тщетно пытаясь сдержать слезы. Но держится, не хочет меня злить. К сожалению, новости, принесенные Андреем, особой надежды не вселяют. Следователь. занимающийся Роминым делом даже выслушивать Андрея не стал. А спустя целые сутки, Дима конечно же, смог попасть домой и догадаться откуда растут ноги исчезновения его ключей. Не будучи полным дураком, давно уже перепрятал доказательства. Получается все зря было. Услышав новость, я отворачиваюсь от друзей, прося их уйти. Чувствую, как злость и отчаяние вытесняют все живое, все человеческое из меня.
Два часа одиночества и разбитая посуда, словно устланный ковер под ногами. Выплеснув накопившийся гнев, оставшись абсолютно без сил, я сползаю по стеночке на пол, поджав под себя ноги. Выхода на самом деле нет.
На следующий день, припухлость на глазу немного уменьшается. Я замазываю насколько могу синяк и одев солнечные очки отправляюсь в институт. Мне нужно чем-то занять себя. Нужно что-то делать, чтобы окончательно не сойти с ума. Едва я успеваю подняться по ступенькам в фойе, меня чуть ли не сбивает с ног стремительно приближающаяся фигура Джека.
- Ты жива, - облегченно вздыхает он и на удивление окружающих, притягивает меня в объятия.
- Живая, - обнимаю его в ответ, каря себя за то, что у самой то ни на секунду не возникло мыслей волнения об этом человеке.
- Ты как? Тебе не сильно досталось? - внимательно осматриваю его, замечая под глазом похожий на мой синяк.
- Ерунда. После отцовских побоев это так, легкий поцелуй был, - смеется он, и приподняв мои очки с переносицы, громко присвистывает.
- А вот тебе повезло меньше, - говорит он.
- Мне несказанно повезло, и все спасибо твоему подарку. Он и правда приносит удачу, - убирая от своего лица его руки и натягивая обратно очки улыбаюсь ему.
- Пойдем на лекции, а потом все расскажешь мне, - тянет он меня за собой. И мы проходим к аудитории, взявшись под руки, под волнительные взгляды одногруппников.
Кирилл с Сашей, впрочем как и остальная аудитория, косятся на нас с Джеком все занятие, но мне отчего то больше не хочется к ним. К тем, у кого все ясно и понятно в жизни. К тем, кто не способен меня понять. Я сама сторонюсь их и понимаю, что отталкивая друзей, могу навсегда потерять их. Но мне не страшно. И не больно. И не жалко.
После занятий, Джек отправляется на обещанную мной встречу с Егором. Находясь в приятном волнении, он болтает о всякой ерунде, не замолкая ни на минуту. А я, пожелав ему удачного похода, опустив взгляд под ноги медленно иду домой. Думая о том, что сегодня нужно хотя бы позвонить маме. С последними событиями, совсем не уделяю ей внимания. Но и видеться пока нам не стоит.
Поднявшись на свой этаж и подойдя к двери, я с замиранием сердца понимаю, что внутри кто-то есть. Неужели мои похититель вернулись? Или Ромин отец послал новых головорезов на поиски меня? Первой мыслью проносится в голове: сбежать. Вот прям сейчас развернуться и стрелой лететь вниз, на улицу. Но ноги и руки сами собой ведут меня внутрь, не давая возможности передумать. Зайдя в коридор, медленным тихим шагом прохожу в гостиную и увидев непрошенного гостя, понимаю, что кого-кого, а я ее я ожидала увидеть здесь в последнюю очередь.
В кресле, возле окна, с моим котом-предателем на руках во всю свою стать восседает Ольга Алексеевна. Поза королевы, хозяйки ситуации. Но уставшие глаза, полные немой тоски и переживаний вносят дисбаланс в образ холодной леди. Стоя посреди комнаты, напряженная и готовая в любой момент дать отпор этой женщине я не испытываю ни малейшей жалости к ней. Я ее ненавижу, и видимо мой взгляд слишком красноречив, потому что, привстав с кресла, она начинает диалог первой.
- Оксана, я понимаю твое состояние, но нам нужно поговорить. Присядь, ты должна меня выслушать.
Наш разговор длился около часа. Вернее, говорила Ольга Алексеевна, а я слушала. Час разговора, за время которого моя вселенная переворачивается с ног на голову. Вылив на меня махом весь поток информации, она молча поднимается на ноги и уходит, закрывая за собой дверь. Взваливая неподъемный груз на мои плечи. На плечи девятнадцатилетней девчонки.
Первый час после ее ухода, я вою белугой, катаясь по полу в истерическом припадке. Реву до рвоты, до спазмов в животе. И ничего не приносит мне облегчения. Но когда за окном сгущаются сумерки, я обессиленная от недавней истерики, молча смотрю в окно на темнеющее небо. Пытаюсь свыкнуться с мыслью, что иного выхода нет. Она права, черт возьми. И я должна сделать это. Потому что иначе, потеряю его навсегда.
На следующее утро, напичкав себя всевозможными успокоительными, словно робот, на негнущихся ногах я шла в СИЗО. Ольга Алексеевна всего одним звонком, смогла выбить для нас свидание. Смогла сделать то, что не получалось у нас с Андреем полторы недели. Но это все уже не важно. Ничего уже не важно. В моей голове нет ни одной эмоции, кроме отстранённости. Меня не ничего уже не способно напугать. Не пугает огромная металлическая дверь и решетка за ней, переступив которую я остаюсь наедине с враждебно настроенным конвоиром. Его недружелюбное, я бы даже сказала с нотками жестокости лицо, не способно вселить в меня ни капли страха или смятения. Плевать. Ничего не страшно, когда тебе уже нечего терять. Ни единой эмоции не вызвали жеманные руки, досматривающие меня на входе на наличие запрещённых предметов. Даже если бы он как те выродки, уложил меня сейчас на стол и начал насиловать, я бы покорно расставила ноги и смотрела со скукой на все это.
Но когда в маленькую комнатку для краткосрочных свиданий заводят его: исхудавшего, изможденного, с ссадинами и синяками на лице различной давности. Мое сердце захлебывается в дикой агонии. Оно бьется как бешеное, рыдает, истекает кровью, молит меня не делать этого. Чертово сердце. А когда увидев меня, его глаза уставшие глаза наполняются забытым светом, надеждой, я готова умереть на месте. Только не ломать все это на корню. Заметив гематомы на моем лице, он хмурится и взволнованным взглядом проходит по всему моему тлу, пока конвоир снимает с него наручники.
- Чертенок, - бросается он в мою сторону, так быстро и стремительно, что я не успеваю подготовиться и надеть на себя маску хладнокровия. Его сильные руки обхватывают меня и уже привычным движение он зарывается в основание моей шеи, а я, судорожно всхлипнув, стараюсь не дышать вовсе. Еще вчера за эти объятия я готова была жизнь отдать, а сейчас стою словно статуя, проклиная себя. Из последних сил, отталкиваю его от себя и отхожу на пару шагов.
- Ром, я пришла попрощаться с тобой, - говорю я, не своим, чужим голосом. Голосом предательницы, позорной отступницы. Его брови хмурятся, он не понимающе смотрит на меня.
- Ты о чем, Оксан? - глядя на меня затравленным, не верящим взглядом маленького брошенного мальчишки спрашивает он. И эта его доверчивость, открытость, хуже ножа, приставленного к горлу. Но раз уж я решилась сломать этого сильного, загнанного зверя, нужно действовать до конца.
- Позавчера на меня напали, серьёзно избили. Я устала сидеть и трястись от страха за свою жизнь. Рома, я не могу так. Я жить хочу! - восклицаю я, чувствуя как по лицу катятся слезы.
- Возвращайся в свою прежнюю жизнь. Твоя мать предложила мне деньги и спасение - она поможет нам с мамой. Мы уедем подальше отсюда и я забуду навсегда этот ужас. Прости Ром, но я не такая сильная как ты, - говорю я, и чувствую как с каждым сказанным мной словом умирает по кусочку моя душа.
Я ненавижу и презираю себя, когда наблюдаю за тем, как недоверие в его глазах сменяется злостью, а злость перетекает в боль. Не просто в боль - в адскую муку. Я вижу, как гаснет жизнь в его взгляде, как несколько первых минут он просто сжимает и разжимает кулаки, а потом обессиленно сползает по стене, схватившись за голову. Я вижу, как из его перекошенного в немом плаче рта вырывается первый всхлип, а затем лавиной - рыдания. А я молча стою и смотрю на все это завернув за спину свои руки, протыкая ладонь до кости снятой с уха сережкой.
- Убирайся! - вмиг подскакивает он с места и, со всего маху, бьет кулаком о стену. Я не сдвигаюсь ни на сантиметр в сторону.
- Этого, бл*ть просто не может быть! - сквозь сдавленные хрипы ревет он, продолжая колотить по грязной штукатуренной стене. Загнанный, затравленный зверь после стольких пыток и издевательств преданный единственным в кого верил. На громкие звуки, доносящиеся из комнаты, внутрь забегает конвоир и сбивая с ног Рому, заламывает ему руки за спиной, пытаясь нацепить наручники.
- Девушка, свидание окончено-напряженно хрипит конвоир, продолжая удерживать сопротивляющегося Рому. Я спешу уйти, но протискиваясь мимо них, вижу, как Рома вмиг переставший оказывать сопротивление, поворачивает голову в мою сторону и молча, со слезами в изумрудных глазах, наблюдает за моим уходом.
Не помню, как я выбралась оттуда. Очнулась, обнаружив себя в полуобморочном состоянии возле соседнего здания. На ватных ногах пытаюсь сделать несколько шагов, но сгибаюсь пополам от того, что меня начинают выворачивать наизнанку рвотные спазмы. Выплеснув на грязный асфальт скудное содержимое желудка, я устало приваливаюсь к обшарпанной стене дома и сотрясаюсь в истерических рыданиях. Перед глазами его затравленный взгляд, его сжатые скулы и боль… Сколько боли я принесла ему. А следом в памяти всплывает вчерашний разговор с его матерью:
- Сегодня я подслушала разговор мужа, - начинает она разговор, а я обращаюсь вся во внимание. Присаживаюсь на рядом стоящий диван и смотрю на нее во все глаза.
- Завтра утром его вызовут в допросную и забьют досками насмерть, если он не даст согласия, не откажется от тебя и не примет условия отца, - говорит она тихим срывающимся голосом.
- Выход только один. Я прошу тебя, я умоляю тебя! - сбросив кота на пол, она подается ко мне и заключает мои руки в крепкой хватке своих ледяных ладоней.
- Хочешь встану на колени! Оставь его, только так ты спасешь его жизнь. Здесь вам не быть вместе. Мой муж, ужасный человек, я много лет наблюдаю за ним. Я могу тебе сказать с уверенностью, что он не пощадит ни его ни тебя. Ты спаслась чудом.
- Но ведь так я сломаю его, - ошеломленно смотрю на наши сцепленные руки, не веря ее словам.
- Сломаешь, но он будет жить! Я знаю своего сына, он упертый, как и его отец. Он ни за что не откажется от тебя, пока будет знать, что вы вместе, что чувство взаимно. Прости, Оксан, но выход только один. Если ты сама лишишь его этой надежды. Сама уйдешь из его жизни.
А после она просто поднялась и ушла. И этот ее тихий, полный безнадёжности и скорби голос останется в моей памяти до последних дней. Также как и он. Как его глаза, как его улыбка, с первого взгляда на которую, у меня подкашивались ноги. Как его руки, лежащие на руле, его прищур глаз, когда он хитрил или смеялся. Как движения его рук, когда он притягивал меня к себе и утыкался носом мне в шею. Я буду помнить все, все в мельчайших деталях. А теперь еще навсегда в моей памяти останется его боль и мое предательство.
В романтических фильмах расставание главных героев всегда преподносится возвышенно, поэтично. Влюбленная девушка, в слезах и с идеальным макияжем уходит вдаль от скорбно смотрящего ей вслед красавца-главного героя. За кадром играет красивая, лирическая композиция, способная растопить любые сердца. Но в жизни расставание - не поэзия. В нем нет ничего красивого и душещипательного. Расставание - это уродство. Это крики и слезы до боли в глотке, до рвотных масс. Это уход в себя, это душевная болезнь. И всем окружающим если не плевать на тебя, то точно неприятно лицезреть твою слабость. "Двигайся дальше!", "Жизнь продолжается" - к концу второй недели я готова была убить первого, кто еще раз отмахнется от меня заученным клише.
Все что я помнила о последнем месяце - это холод и одиночество. Зябкая дрожь пробирала меня до костей, когда я возвращалась поздним вечером с занятий, кутаясь в пуховик. Холод не отпускал меня и дома, когда приходилось ложиться в пустую, холодную постель. И только единственная вещь - его домашняя футболка, все еще упрямо хранящая с ума сводящий запах, хоть немного, но согревала меня.