Персонал панически боялся нового начальника. Малейшая провинность, будь то недостаточно приветливая физиономия, крохотное пятнышко на белоснежной сорочке, пылинка на ботинке или намек на флирт с отдыхающими, каралась неминуемым увольнением. Доволен босс бывал столь же часто, как летом снегопад. Впрочем, ту же максимальную требовательность он проявлял и к себе, облачаясь, невзирая на зной, в строгие рубашки, шелковые галстуки и закрытые штиблеты. Управляющий в совершенстве владел английским и немецким, отлично – французским, разъезжал на сверкающем черном "БМВ" последней модели. Женщины, иногда сопровождающие его в поездках, были, точно на подбор, длинноноги и светловолосы, в умопомрачительных декольте, на высоченных каблуках. Они поблескивали драгоценностями и благоухали Парижем, в их облике ощущался пятизвездочный шик. Такие не заезжали в "Гарден". Они вообще были редкими гостьями на турецких курортах, предпочитая более чистые моря, бархатные пески и томную экзотику бананово-пальмовых островов. Так что, где их выкапывал патрон, ведал один Аллах.
Алекс, как и все, недолюбливал и побаивался босса, но не мог не чувствовать к нему уважения, в глубине души лелея мечту о том времени, когда он сам помчится в шикарном авто с роскошной декольтированной блондинкой по ночному серпантину навстречу сверкающей неоновыми огнями витрин и ресторанов Анталии.
Но пока каждое утро, в семь ноль-ноль, позевывая, друзья приступали к работе. Повседневной, рутинной, без выходных и праздников, обыкновенной для курортных городков, где и время-то отсчитывают иначе – не посуточно, а посезонно: с конца апреля по начало октября – трудовой день, после – полгода спячки.
– Ох и завалился я вчера, – сообщил, позевывая, Али. Сезон начался недавно, и бармен все никак не мог втянуться в безумный ритм очередного лета.
– Стареешь. А я такую цыпочку склеил – ураган! – Довольно улыбнувшись, Алекс продемонстрировал большой палец и, будто знаменем победы, помотал им в воздухе. – Откуда-то из Сибири. Вот только имени, хоть убей, не могу припомнить.
– Не удивительно, – хмыкнул Али. – Сколько у тебя их было… Мозги-то не резиновые. Как невесту-то зовут, не забыл?
Алекс довольно рассмеялся:
– Я называю ее малышкой. Так проще не ошибиться.
Речь шла о дочери друзей семьи, двумя годами моложе Алекса. Отец настаивал на этом браке, и Алекс не особенно возражал. Она или другая – какая разница? А спорить с отцом – себе дороже выйдет.
– Она вообще-то симпатичная, – постарался утешить друга Али.
– Ничего. Жаль, что не блондинка.
– Перекрасишь.
– Это совсем не то, – с видом оскорбленного вопиющим невежеством знатока возразил Алекс.
– И когда свадьба?
– Мне все равно. Хоть завтра. – Алекс передернул плечами. – Пусть старики сами решают, раз им так хочется. Лично я менять свою жизнь не собираюсь. Хотя, если честно, не понимаю я женщин: неужели в двадцать лет охота вместо развлечений торчать на кухне или носки стирать? Шла бы лучше учиться.
– Девки вообще иначе устроены, – согласно кивнул бармен.
– Ага, особенно наши. Может, подарить ей на свадьбу пляжное бикини?
– Почему нет? – заржал Али. – Можно и до свадьбы. И попросить примерить.
– Ты что? – притворно вскинулся Алекс, старательно подделав интонацию под отцовскую. – "Она – порядочная девушка, из хорошей семьи!" А по мне, лучше бы она была не столь порядочная. Анекдот не расскажешь, по коленке не погладишь. Идешь, как мальчик, несешь какую-то муть, у самого аж уши вянут. Тоска. Минуты, выброшенные из жизни… То ли дело вчера… – При одном воспоминании о приятно проведенном вечере и последующей ночи Алекс довольно потянулся и, сощурившись, зевнул.
– Смотри. Отвернет тебе тесть башку… – благодушно заметил бармен.
– Атас, – шепнул проходивший мимо паренек-официант. – Босс приехал.
Друзья тотчас надели маски добросовестных тружеников.
– Пойду, пожалуй, от греха, поработаю, – вздохнул Алекс. – И что ему, кобелю старому, неймется? Вчера с такой дамочкой укатил… Ноги от бровей. Я бы на его месте неделю на работе не появлялся!
– Потому-то он управляющий, а ты никак в старшие официанты не выбьешься, – философски заметил Али.
– Да ладно! – махнул рукой Алекс. – Доживу до его возраста, может, вовсе на баб смотреть перестану.
– Сменишь ориентацию? – ехидничал Али. Тогда держись от меня подальше.
– Засранец! – Алекс шутливо ткнул друга в плечо и получил ответный тычок. – Ладно, вечером в "Кокосе" потреплемся.
– Вечером новый заезд, – вздохнул бармен. – Только успевай поворачиваться. Выматываюсь, как собака…
– Новые девочки прибудут, – мечтательно улыбнулся Алекс. – Только бы не с тонкими губами. Женщины с тонкими губами почти все стервы.
– Ты можешь думать о чем-нибудь другом? – в сердцах сплюнул Али.
– Конечно. Осман должен мне двадцать марок. Пойду напомню.
Душный июньский вечер спустился на "Гарден". Воздух был так плотен и влажен, хоть режь ножом. Официанты зажигали свечи на столиках. Тихая музыка и шелест волн настраивали на лирический лад.
Она появилась из тонкого сумеречного тумана. Ее платье казалось сотканным из лунной паутины. Ее плечи и волосы отливали жемчугом. Она шла так легко, будто носки сандалий не касались прогретого асфальта. Подобно шлейфу стелился за ней в пряном воздухе едва уловимый, чуть горьковатый и, быть может, чуть тяжеловатый для столь невесомого создания аромат духов…
Последние лучи заходящего солнца разрезали как всегда внезапно сгустившийся полумрак, озарив все вокруг красноватым светом.
– Good evening, – произнесла она, мягко проговаривая слова, приподняв в вежливой улыбке уголки полных чувственных губ.
Алекс открыл рот, чтобы ответить обычное: "Добрый вечер, мадам".
Но не вымолвил ни звука. Только смотрел, смотрел не отрываясь в ее аквамариновые глаза…
"Надежда…" Звуки этого незнакомого имени перекатывались в голове Алекса, как мелкие камушки во время прибоя.
"На-деж-да…"
– Это… как мечта? – переспросил он однажды.
– Почти, – улыбнулась она. – И пожалуйста, не называйте меня "мадам": я чувствую себя ужасно старой.
– Старой?! Нет! Вам ведь около двадцати двух, верно?
– Немного больше. – И она вновь улыбнулась загадочно и необъяснимо печально.
На пляже Надежда не принимала участия в дамской болтовне. Она, сидя под зонтом в шезлонге, читала книгу либо просто глядела на море не отрываясь, будто в ожидании паруса, иногда хмуря красивые, темной ниточкой, брови. Она чаще выглядела серьезной, даже чуточку печальной, чем веселой и оживленной. Казалось, ни теплое море, ни ласковое солнце не сумели развеять ее забот. По вечерам она приходила в бар, заказывала красное французское вино из самых дорогих и оставляла в бокале больше половины. Курортные ловеласы, пытавшиеся составить ей компанию, вскоре удалялись несолоно хлебавши: всех ожидал вежливый, но непреклонный отказ.
Кем она была? Усталой бизнес-леди? Поднадоевшей подружкой нового русского? Фотомоделью на отдыхе? Или кем-то еще? Впрочем, все это не имело большого значения. Потому что для Алекса она оставалась манящей, загадочной и недосягаемой, как яркая, но бесконечно далекая одинокая звезда…
Появление новой туристки не осталось незамеченным в отеле. Горничные без устали судачили о нарядах: "Видела лейблы? "Родной" Сен-Лоран…" Мужская же часть персонала дружно и детально обсудила фигуру и внешность, единодушно постановив: "Девочка – высший сорт".
– Ничего особенного, – выпятив пухлую нижнюю губку, авторитетно заявила личный секретарь босса, весьма хорошенькая голубоглазая крашеная блондинка Фериде. – Кожа да кости.
– Хоть убейте, не пойму, как эта пташка сюда залетела, – вслух размышлял Али. – При всем моем врожденном патриотизме, Турция, тем паче "Гарден" – явно не ее уровень, ясно, как стакан минералки. Или ей надоели богатые снобы? И что все вокруг нее перебесились? А по мне, ничего в ней нет особенного. Слишком тощая, костлявая, прижмешься – уколешься. Наша малышка Фериде даст ей сто очков вперед. "Утонченная, изысканная…" – передразнил он кого-то. – Возможно. Но в ней же нет огня. Совсем нет огня! Безжизненна, словно манекен в дорогущем бутике! А по ночам небось деньги считает. Хоть бы пофлиртовала с кем для порядка! Курорт все-таки. И чего приехала?
Али говорил что-то еще, по ходу протирая посуду. Алекс молчал. Он вообще в последнее время предпочитал отмалчиваться. Вот и теперь он почему-то подумал, что при ярком солнечном свете цвет ее глаз сравним с сиянием воды в прибрежной лагуне… И сам удивился: с чего бы такой слог? Он ведь не писатель, не поэт – обыкновенный парень.
С того-то душного вечера жизнь Алекса изменилась. На первый взгляд все осталось прежним: Алекс был мил и любезен с отдыхающими, слегка высокомерен с коллегами, весел с друзьями, почтителен с управляющим. Но внутри его поселился еще один человек, чьи глаза постоянно искали Ее – женщину с именем-мечтой. Он видел ее, идущую с пляжа, закутанную в шелковое, цвета ясного моря парео, липнущее к влажному телу, обнимающему небольшую упругую грудь, узкие бедра, сильные стройные ноги… Он безошибочно различал ее голос, шаги, запах духов средь сотни других. Несмотря на приветливую улыбку и дружелюбие аквамаринового взгляда, Алекса охватывала необъяснимая робость, когда она входила в ресторан. По вечерам он зажигал свечу на ее столике, и между ними начиналась странная игра.
– Возьмите. – Она протягивала долларовые купюры. – Сдачи не надо.
Практичный Алекс моментально просчитывал приличный размер причитавшихся чаевых. Но стоило ему открыть рот для слов благодарности, как спрятавшийся внутри двойник произносил:
– Не надо…
В первый вечер Алекс заметил, как брови ее удивленно приподнялись. Пожав плечами, видимо решив, что денег недостаточно, она вытащила еще:
– Возьмите. Это вам.
– Нет, спасибо…
И улыбался как полный кретин.
Вскоре эти странности стали замечать и остальные.
– Ты что, совсем спятил из-за этой новой русской мадам? – недовольно сказал Али.
– Тебе-то что?! – неожиданно вскипел Алекс. – Не лезь не в свое дело!
– Я – твой друг, – обиженно возразил Али, – и обязан тебе сказать то, о чем молчат другие. Увлечение – это прекрасно, но работа страдать не должна. Не берешь чаевых – это уже клиника! Дамочка богата, без очков видно. Они здесь для того, чтобы тратить, мы – чтобы им помочь в этом. Или ты ждешь, когда сию прописную истину тебе напомнит босс?
Алекс молча вертел в руках до блеска отполированный бокал.
– Оставь, – недовольно сказал Али и, отняв, снова принялся тереть стекло так, что оно завизжало, словно наказанный щенок. – Неужели ты сам не видишь, что здесь ничего не обломится? Она и не таких отшила…
– Что ты хочешь сказать? – вскинулся Алекс. – Каких "не таких"?
– Не заводись! Я лишь напоминаю, если ты успел позабыть, что мы с тобой не миллионеры и даже не менеджеры. А с такой мадам, как эта, мордашки мало.
– Ты прав… – тихо, будто про себя, понуро протянул Алекс.
– Да на кой она тебе сдалась! – продолжал Али. – Оглянись вокруг! Сколько девчонок ходит – закачаешься! Вон, гляди, какая попка прошагала… – Бармен, как заправский гимнаст, изогнулся вслед фигуристой рыжеволосой девушке в наряде, не оставлявшем ни малейшего сомнения в наличии у его обладательницы всех необходимых достоинств.
– Подумаешь, – скривился Алекс. – Обычная пляжная дешевочка в бикини.
– А тебе что, жениться?! – Али швырнул полотенце на стойку. – На черта такая фифа? Посмотри, она за ужином вино заказывает – двадцать баксов бокал. Ты поведешь ее в "Кокос"? Такой подавай дорогой ресторан, такси к подъезду, ковер под каблучки… Хочешь спустить за неделю все, что заработал с начала сезона? А за институт чем платить будешь? Натурой? Болван!
– Ладно, отвали. Ты невыносим, когда начинаешь корчить из себя философа и знатока жизни.
– Если бы ты не был моим другом, я бы молчал. Но мне не наплевать…
– Не помешаю? Кажется, вы прямо-таки завалены работой… – бесцеремонно вклинился в разговор некто третий.
– Ба! – изобразив безумный восторг, ернически воскликнул Алекс. – А я-то с самого утра голову ломаю: увижу ли "номер два"? Или день пройдет впустую? Доброе утречко, дорогой Мустафа.
– Мы еще поглядим, кто из нас под каким номером, – буркнул подошедший.
Именно он, Мустафа Офенди, и был конкурентом Алекса в возможном повышении. Он обладал средней внешностью, на которой застыла вечная гримаса недовольства, и препротивным характером. Мустафе было двадцать пять, в "Гардене" он работал со дня основания, резонно полагая, что давно заслуживает большего, чем разносчик еды. Алекс пришел двумя годами позднее. С изумлением, сменившимся ненавистью, Мустафа наблюдал за взлетом вчерашнего мальчишки, с восточным долготерпением выжидая малейшего промаха конкурента, чтобы незамедлительно обернуть его в свою пользу. Как всегда, Мустафа был не в духе, но при виде Алекса кислое лицо его оживилось, и это означало, что сейчас он скажет какую-нибудь гадость.
– Что, Селами, малолетки тебя уже не устраивают? Решил попрактиковаться с опытной женщиной?
Кровь бросилась Алексу в лицо, но он постарался сохранить спокойствие.
– О чем это ты, Мустафа? Сперма в голову ударила? Хочешь, поделюсь с тобой одной из девочек?
Мустафа взял со стойки зубочистку и поковырял во рту.
– Ага, может, новенькой – русской блондиночкой с толстым кошельком и видом недотроги? Признайся честно, Селами, что тебе в ней больше нравится: ножки, попка или бабки?
– Заткнись, придурок… – Алекс сжал кулаки.
– А ну, давай, – вплотную придвигаясь к нему, процедил Мустафа. – Давай, врежь мне. И вылетишь с работы как пробка от шампанского. Казанова хренов.
– Ребята, успокойтесь, – втиснулся между ними Али. – Мы же коллеги…
– Я-то спокоен. Пусть твой дружок остынет. Алекс, детка, думаешь, ты тут самый крутой? – Мустафа выплюнул зубочистку под ноги конкурента. – Как бы пожалеть не пришлось…
Он закурил и, вразвалку, побрел дальше с явно улучшенным настроением.
– Сволочь, – заметил Али.
– Типичная, – хмыкнул Алекс. – Только и умеет, что стучать. И этот баран надеется сделать карьеру!
– Может, и сделает, – философски подметил бармен. – Стукачество нынче в моде.
– Как же! Скорее море высохнет. Или снег пойдет в июле.
– Черт с ним! – махнул рукой бармен. – Расслабься. Офенди прав в одном: довольно тебе дурью маяться. Давай махнем сегодня в "Кокос", подцепим клевых девочек…
Али что-то говорил и говорил, но его слова растворялись подобно миражу в жарком дыхании наступавшего дня. Алекс молча глядел, как долетевший с моря легкий бриз нагоняет мелкую рябь на бирюзовую гладь бассейна…
Сгущались сумерки. Лениво переговариваясь, отдыхающие медленно стекались на ужин, словно боясь расплескать переполнившую их благодать. Плавные турецкие напевы, заводимые в "Гардене", соперничали с доносившейся из соседнего отеля душещипательной песенной историей о русском мальчике, который уже какой год хочет, но почему-то никак не уедет в некий далекий загадочный Тамбов. Немцы еще держались в "Гардене", но Алекс упорно предсказывал к пику сезона пятьдесят на пятьдесят, а в последующие годы – бескровное поражение Дойчланда.
– Добрый вечер…
Внутри у Алекса что-то с размаху бухнуло вниз.
У нее была особенная походка. Он сразу это отметил: она ставила одну ногу точно перед другой, будто шла по невидимому канату. Обычно так ходят манекенщицы, балерины, танцовщицы… Жгучее солнце почти не тронуло ее жемчужно-белой кожи. Лишь чуть-чуть позолотило руки да слегка разрумянило щеки. Сквозь молочного цвета платье, полупрозрачное, струящееся до самой земли, но создающее иллюзию легчайшего облака, лунной пыли, проступали зримые очертания тонкого тела. В подобном наряде было куда больше скрытого эротизма, нежели в самом откровенном бикини. Но, похоже, его хозяйка нисколько не задумывалась об этом. Она, даже украдкой, ни разу не взглянула по сторонам, как обычно делают женщины, желающие произвести впечатление, чтобы убедиться, удалось ли. Просто оделась и пришла поужинать. Чтобы потом, как всегда, ускользнуть в полном одиночестве, оставаясь непостижимой, непонятой, неразгаданной.
– Добрый вечер, Надежда… – Он выговаривал звуки ее имени с особым старанием.
– Добрый вечер, Алекс.
В аквамариновых глазах тонули отблески свечей.
– Ты совсем не загораешь.
– Солнышко меня не любит. Кто знает, может, я – Снегурочка, и в нем моя погибель?
Он с трудом отвел взгляд от приоткрывшихся в легкой улыбке губ.
– Оно просто не желает портить такой изумительный цвет…
Осторожно, кончиком мизинца он, как бы невзначай, коснулся тонкого запястья, моментально ощутив, как свечное пламя, перебросившись, побежало по его артериям. Безобидный жест волновал сильнее изощреннейшей ласки. Глупо и странно: ведь он давно вышел из возраста юношеской гиперсексуальности.
– Ты, случайно, не манекенщица? – спросил он просто потому, что хотел сказать что-нибудь еще, но ничего более умного в голову не пришло. Рядом с ней он вообще отчего-то напрочь утрачивал обыкновенную бойкую развязность, что обычно так нравилась женщинам, а фразы на неродном языке получались корявыми, вымученными и неловкими.
– Нет, я не манекенщица. Да и ростом не вышла. – Она снова одарила Алекса своей неподражаемой, с легкой грустинкой, улыбкой.
– Почему ты так редко улыбаешься?
– Ты наблюдаешь за мной?
Неожиданно Алекс смутился. Слова снова застряли в горле. Обаяние этой женщины парализовывало его волю сильнее, чем призрак босса. Возможно, все дело было в ее необычайно белой коже, пушистых волосах, необычном цвете глаз или запахе духов… Должно же было быть разумное логическое объяснение этой напасти…
– Извини, – промямлил он, – что ты будешь пить?
– Кажется, у вас был неплохой "Medok"?
– О'кей.
Все-таки у нее была потрясающая улыбка. Более загадочная, нежели у этой… как ее там… Джоконды.
"Вот придурок! Ты и видел-то эту самую Джоконду только на картинке. В школьном учебнике", – одернул Алекса кто-то внутри. Он бросился к бару, на ходу пытаясь отрешиться от этого чертова наваждения, когда управляющий сделал знак подойти.
– Тебе за что деньги платят, за пустопорожнюю болтовню? – Скрежет напильника по стеклу показался бы музыкой в сравнении с голосом босса.
– Виноват, господин Касли.
– Иди работай.
– Да, господин Касли.
Алекс, придав лицу крайнюю степень раскаяния, завернул за угол и оттуда, проводив неприязненным взглядом удаляющуюся долговязую фигуру управляющего, продемонстрировал вслед оттопыренный средний палец.
Вечер был тих и влажен. Море монотонно бормотало что-то серой гальке. Надежда сидела на остывшем лежаке, обняв руками колени, вглядываясь в черную даль, туда, где должен быть горизонт.
– Можно? – спросил Алекс, присаживаясь рядом на остывший песок.
Она молча кивнула. Он тоже молчал. Язык сделался тяжелым, как булыжник.