– Мисс Брукс, он любит вас. Поверьте, любит до безумия. Он разбудил меня сегодня в три утра, когда вернулся домой, чтобы рассказать об этом. И о многом другом. А потом попросил о помощи. Первый раз в жизни. Знаете, мисс Брукс, у нас с ним последнее время были неважные отношения. Скорее даже плохие. – Старик замолчал, тяжело вздохнул. Украдкой смахнул со щеки слезу и продолжил: – Полагаю, это моя вина. Полностью. И вот мой мальчик, мой единственный сын, обратился ко мне за помощью. Мог ли я ему отказать? Конечно нет. Поэтому я тут и прошу вас выслушать меня.
– Я слушаю, – стиснув зубы, чтобы не разрыдаться, ответила Саманта.
– Но, чтобы вы поняли, мне придется начать издалека. Не возражаете? – Она молча потрясла головой и снова завела заглохший мотор. – Восемь лет назад Рей потерял мать. Мать, которую глубоко и преданно любил, да и сейчас еще любит. Для него это было чудовищным ударом. Во многих отношениях. И повлияло на всю его дальнейшую жизнь. Но дело сейчас не в этом. А в том, как она погибла. У нас сломалась машина, и в тот вечер Марта возвращалась домой пешком от автобусной остановки. Какой-то лихач вылетел из-за поворота, не сбавив скорости, сшиб ее и умчался дальше, даже не притормозив. Марта лежала на том перекрестке, истекая кровью, пока не прибыла "скорая", вызванная бродягой, случайно видевшим происшествие. Она... – Он замолчал и долго сидел, не обращая внимания на текущие по щекам слезы.
Саманта ехала вперед и не пыталась прервать молчание, давая ему возможность успокоиться.
Только через несколько минут старик смог продолжить прерванный рассказ:
– Она была потрясающей женщиной, моя Марта. Все ее любили, все до одного. И вот какой-то подонок с легкостью отнял ее у меня. И у Рея. Она... умерла в "скорой", не доехав до больницы...
– А водителя нашли? – спросила Саманта, начиная понимать.
Старик потряс головой.
– Нет. Вернее, даже и не искали. В полиции слова бродяги сочли недостойными внимания, пьяным бредом и сказали, что им не хватает информации для расследования. Ну то есть сделали какие-то телодвижения, имитируя расследование, но на том все и кончилось. Рей был безутешен, да и я тоже. Теперь простить себе не могу, что с головой погрузился в собственное горе и перестал обращать на него внимание. А парню так нужна была поддержка... Он отдался своей живописи, думаю, именно потому, что Марта считала его способным, даже талантливым, и это было последней ниточкой, связывавшей его с ушедшей матерью. А я, как последний дурак, издевался над ним, говорил, что ему надо заняться настоящим мужским делом, а не этой мазней... Ни черта я не понимал! Ни черта!.. И мы постепенно отдалились друг от друга. Да... – И снова длительная пауза. – Я начал выпивать. Однажды, примерно через полгода после... смерти Марты, Рей пришел ко мне и сказал, что нам необходимо разыскать того бродягу. Что он долго думал и пришел к выводу: полиция знает, кто убил ее, и покрывает негодяя. А я опять высмеял его, сказал, что все это романтические бредни, и снова посоветовал заняться делом... Вот так-то, мисс Брукс...
– Саманта, – тихо откликнулась она, – можно Сэм.
– Хорошо, Саманта. А я Уильям. Ну вот, а дальше хуже. Вскоре меня поперли с работы. Сбережения начали таять. Рей окончил школу, а в колледж пойти ему было не на что. Он нашел какую-то работу и продолжал рисовать как одержимый, тратя практически все, что получал, на холсты и краски. Я злился и пилил его, потом даже пилить перестал. Признаться, я лично ничего не понимаю ни в живописи, ни в рисунке... Кто знает, может, что-то у него и получается... Но его два раза выгоняли с работы, потому что он вечно опаздывал. Свет у него всегда допоздна горит, а молодой организм все же нуждается в отдыхе, вот и результат... – Старик пожал плечами и снова вздохнул. – Когда пришла повестка, его как раз уволили в очередной раз и делать ему больше было нечего. Я как всегда обругал его, но он уже давно перестал обращать на меня внимание. А вчера... то есть сегодня утром он разбудил меня и...
– Что он вам рассказал, Уильям? – с замиранием сердца спросила Саманта, глубоко взволнованная его рассказом.
– Все. И о процессе, и о том, насколько он для него важен, и о том, что он твердо намерен не позволить истории повториться. Он сказал: дать этому Уэстлэнду уйти от наказания для него все равно что заново похоронить мать. И еще, что его пытались подкупить, предлагали деньги за голос в пользу оправдания. А когда он категорически отказался, стали угрожать, сказали, что убьют. Но мой Рей проявил себя настоящим мужчиной, послал их куда подальше, заявил, что ничего не боится. Тогда они сказали, что убьют меня, но он лишь рассмеялся и высказался в том духе, что они ему только услугу окажут.
Саманта ахнула. Она и представить не могла, что Рей способен на такую жестокость и бездушие, но старик тут же прибавил:
– Это не потому, что он настолько плохо ко мне относится. Он решил, что проявление такого безразличия будет лучшим средством защиты для меня. Если они поверят, что я ему абсолютно чужой человек, это отнимет у них рычаг воздействия. Так оно и вышло. Мальчик оказался прав. А потом... потом он полюбил вас, Саманта. Он сам сказал мне об этом. Не только сказал, но и доказал.
– Доказал? Как?
– Сверните на обочину.
Она подчинилась. Уильям положил на колени папку, которую до сих пор держал под мышкой, и раскрыл ее. С листа бумаги на Саманту смотрело... ее собственное лицо. И еще одно... и еще... и еще... На каждом из двадцати с лишним листов была она – смеялась, улыбалась, задумчиво смотрела вдаль, хмурилась и терла лоб, что-то писала...
– Боже мой... – с благоговейным трепетом проговорила она. – Боже мой... Я все время чувствовала, что кто-то на меня смотрит, но думала, мне это только кажется... Так это он...
– Да, Саманта, он. А потом вчера... Ну, вы сами знаете, что было вчера. Вчера мой мальчик превратился в мужчину.
Она залилась краской, но старик, естественно, имел в виду не их любовные утехи, а то, как Рей выступил в защиту чести любимой женщины, затеял бой и победил в нем, поставив на место мерзавца.
– Но когда он ушел от вас, то понял, что снова может стать уязвимым. Его любовь должна оставаться тайной, чтобы никто не смог шантажировать его, угрожая вам. Вы понимаете, Саманта, понимаете? Для него исход процесса чрезвычайно важен. И вы важны. Сами видите... – Он указал на рисунки. – Поэтому он и сказал, что обязан держаться так, словно вы для него по-прежнему посторонний человек. Он очень боится за вас, Саманта. Если вам что-то будет угрожать, он немедленно сдастся. Он еще сказал что-то про дымовую завесу, но я не понял, честно говоря.
– Зато я понимаю, – с нескрываемой радостью в голосе заявила Саманта. Ну конечно, дымовая завеса – это крашеная кукла!
– Ну и прекрасно. Значит, я со своей задачей справился?
– Благодарю вас, Уильям, благодарю от всего сердца. У вас потрясающий сын. Спасибо вам за него.
– Да меня нечего благодарить. Он такой вырос не благодаря, а вопреки мне, – грустно ответил старик. – Так я могу успокоить его?
– Да, Уильям, безусловно. Я все понимаю и буду спокойно ждать окончания суда. Только...
– Только что?
– Мне бы хотелось взглянуть на его картины. Не могли бы вы устроить это для меня?
– Ну, если хотите... вообще-то, он сегодня ночью на работу идет... так что, если будете осторожны... в смысле, убедитесь, что за вами не следят, тогда милости прошу. – Он назвал адрес. – Запомните? На всякий случай лучше не записывать, как считаете?
Саманта согласилась со всем и в половине двенадцатого ночи, чувствуя себя героиней шпионского романа, пробралась к дому и легонько постучала в дверь. Уильям ждал ее и открыл немедленно.
– Привет, Саманта, приятно тебя видеть. Я сказал Рею, что все в порядке. Он счастлив.
– Спасибо, Уильям, вы классный. Вы так мне помогли.
– Я рад, – просто ответил он и проводил ее на третий этаж, где располагалась студия сына.
Она провела там больше часа, а когда спустилась вниз, сказала:
– Вы даже не представляете, Уильям, с кем живете под одной крышей. У Рея настоящий талант. Это... это фантастика... Поверить не могу, что он не учился живописи.
– Ты правда так думаешь, Сэм? Серьезно?
– Абсолютно. – Она вдруг заторопилась. – Мне... мне надо идти. Спокойной ночи, отдыхайте, Уильям.
– Джин, это я, Саманта.
– Саманта? – раздался в трубке сонный голос. – Господи, который час? Что случилось?
– Час сейчас седьмой. А случилось то, что мне необходимо поговорить с тобой. Как можно скорее. Только не по телефону. Я могу приехать?
– Сейчас?! Сэмми, побойся бога!
– Джин, прошу тебя. А Бога я не боюсь. У нас с ним отличные отношения!
На другом конце трубки послышался смешок.
– Ладно, уговорила. Но не раньше чем через полчаса.
Когда Саманта вошла в квартиру своего редактора и хорошей приятельницы, из кухни уже доносился аромат кофе и горячих булочек.
Женщины поцеловались и оглядели друг друга.
– Сэмми, что это с тобой? Ты что, влюбилась?
Саманта залилась пунцовой краской, но все же засмеялась.
– Что, неужели заметно?
– Еще как! Сроду не видела тебя такой. Ты словно светишься изнутри.
– Ладно, признаюсь, влюбилась.
– И кто же он? Я его знаю? Кто-то из наших авторов? Ты с ним на последнем приеме познакомилась, да?
– Успокойся. Нет, не из авторов. Ты его не знаешь. К тому же я на ваши приемы не хожу.
– Ах да, верно. Ну ладно, проходи, садись и рассказывай скорее.
– Подожди, Джин, не спеши. Да и рассказывать пока особенно нечего. Я приехала спросить. Помнишь, ты мне как-то говорила, что, когда была в Чикаго, познакомилась с одной дамой, владелицей художественной галереи?
– Помню, конечно. Элен Стикс. Она как раз примерно через неделю будет проездом у нас в Анджелесе. У нее очередной тур по всей стране, ищет что-нибудь новенькое, оригинальное для следующей экспозиции.
– Не может быть! – ахнула Саманта. – Это судьба!
Она быстро рассказала о том, что увидела на третьем этаже дома Ирвинов, дала Джин их адрес и номер телефона и умолила передать и то и другое Элен.
– Почему бы тебе самой с ней не встретиться?
– Нет, Джин, я не могу. Тому есть ряд причин. Некоторые серьезные. Настолько, что я должна просить, чтобы она не упоминала моего имени. Пожалуйста, Джин, сделай это для меня. Мы с тобой не первый год знакомы, и я никогда ни о чем тебя не просила. Пожалуйста.
– Ну хорошо-хорошо... Не понимаю только, к чему такая таинственность, – пожала плечами Джин, разливая кофе по чашкам.
Саманта взяла теплый круассан, откусила кусочек и застонала от удовольствия. Потом подняла глаза и проговорила:
– Когда придет время, обещаю, что все расскажу. Хорошо, Джин? Честное слово, расскажу, но позже.
– Ну ладно, уговорила. А теперь давай-ка признавайся, как у тебя работа продвигается.
15
– Милли, это я, Стефани. Ответь немедленно, мне необходимо поговорить с тобой. Срочно. Милли, ты дома? Милли! Черт возьми... Учти, если не ответишь, я приеду. Это важно.
– Ну что там еще у тебя? – ответила Милли, снимая наконец трубку.
– Что с тобой? Ты заболела? У тебя странный голос, – обеспокоенно спросила Стефани.
– Нет, не заболела, – раздраженно отозвалась Милли. – Слушай, давай в другой раз поговорим, у меня нет сейчас настроения.
– Прости, подружка, но тебе придется выслушать меня, и сегодня же. Это касается тебя.
– Если это про работу, так плевать мне на всю эту ерунду! – взорвалась Милли. – Пусть выгоняют, невелика потеря! Тоже мне, должность – упаковщица. Да я... да я... – Тут голос ее неожиданно прервался, словно она глотала слезы.
– Сиди дома и никуда не уходи, поняла?! – окончательно распсиховавшись, крикнула Стефани. – Я буду через четверть часа. – Она швырнула трубку, схватила сумку и выбежала на улицу. Уже усевшись в машину, вспомнила о самом главном, вернулась домой и взяла со стола диск. Покрутила в руках, вздохнула, покачала головой. Да, что и говорить, задача перед ней стояла нелегкая. Но решить ее необходимо, чего бы то ни стоило.
– Ну что такое? – недовольно буркнула Милли, встречая Стефани в дверях. – Не могла подождать хотя бы до завтра?
– Милли, детка, что с тобой? Почему у тебя лицо такое? Ты плакала, да?
– Ну и плакала, и что? Хочу плачу, хочу смеюсь. Ни у кого разрешения не спрашиваю.
– Не надо на меня набрасываться, я ничего плохого тебе не сделала. Пойдем сядем, и ты мне все расскажешь.
Она крепко взяла подружку за плечи и подтолкнула в сторону гостиной. Та не сопротивлялась, позволила усадить себя на диван, уткнулась Стефани в плечо и горько, в голос разрыдалась.
– Да что же это такое? Ну не надо, маленькая, не надо. Не плачь так. О господи... – причитала Стефани, не зная, что ей делать. Если Милли сейчас так рыдает, то что же будет потом, после того как она расскажет и покажет то, что привезла?
Она обняла ее и стала покачивать, как маленького ребенка, успокаивающе шепча на ухо какие-то пустяки, но та рыдала все сильнее и сильнее, пока не начала икать. Истерику надо пресекать на корню, это Стефани знала точно. И потому, не колеблясь ни секунды, решительно отвесила подружке пару хлестких пощечин. Та икнула еще раз и обиженно посмотрела на нее.
– Прости, Милли, но тебе необходимо успокоиться и прийти в себя. Пойди умойся холодной водой, а я поищу, что у тебя есть выпить.
Через десять минут они сидели на том же диване перед журнальным столиком, на котором стояли бутылка виски, содовая и стаканы со льдом.
– Ну а теперь говори, почему так рыдаешь. Что стряслось?
Милли сделала глоток из своего стакана, поморщилась и поставила его на место.
– Это Донни. Доналд Мередит. Он пропал, – опустив голову, проговорила она. – Чертов судья вышвырнул его из состава жюри, и с тех пор он больше не появлялся. И не звонил. А я его телефона не знаю. И адреса тоже. Он же меня к себе на машине возил...
– Ах вот оно что, – внезапно более чем прохладным тоном откликнулась Стефани. – А я как раз хотела поговорить с тобой именно о нем.
– О нем? – удивилась Милли.
– Да, о нем. И сразу предупреждаю, разговор будет неприятным.
– Ну конечно, чего же еще от тебя ждать? Обзавидовалась, что мне такая удача в жизни привалила?
– Да уж, удача... Ты, Милли, еще молодая и глупая и в жизни ни черта не понимаешь. Так слушала бы лучше старших, а не лезла очертя голову бог знает куда. Ты хоть раз спрашивала, какие фильмы этот твой продюсер делает, а?
– Не-а, а какая разница? Я в любом согласна сниматься, если получится.
– В любом, да? – Стефани встала, включила DVD-плеер и принесла диск. – Хочешь взглянуть? – И не дожидаясь ответа, нажала воспроизведение.
Круглыми от изумления и ужаса глазами Милли смотрела на саму себя, занимающуюся любовью с Доналдом в той самой его шикарной спальне.
– Достаточно, полагаю. – Стеф выключила плеер и повернулась к подружке. – Ну что, довольна? Вот какие фильмы снимает твой драгоценный будущий работодатель. Порнографические!
– О-откуда... откуда у тебя это? – заикаясь спросила Милли.
– Я наняла детектива, – призналась Стефани, ожидая взрыва, но Милли была настолько потрясена увиденным, что даже не обратила на это внимания. – Тотчас же после нашего прошлого разговора. Я сразу поняла, что он прохвост и непременно втянет тебя в неприятности. Что мне еще оставалось делать, кроме как выяснить, кто он такой? Благо этот детектив мой старый знакомый, так что взял с меня на тридцать процентов меньше, чем с других клиентов. Впрочем, ему потребовалась всего пара дней, чтобы все узнать. Этот Мередит довольно известная фигура в определенной среде, так что...
– И эта... этот диск... этот, который мы...
– Тебе повезло, малышка, ты даже не представляешь, как повезло! Он уже давно сам не снимается, и это лишь пустяк для его личного развлечения. Мой знакомый обыскал и проверил всю виллу. Мередит, кстати, там не живет. Это, так сказать, рабочее помещение. Студия. Но он нашел его дом и там все проверил. Это единственный экземпляр. Был еще в компьютере файл, но он его стер. Так что в плане огласки беспокоиться тебе не о чем.
– О господи, Стефи... боже мой... но как же так... не... не понимаю... как он мог так... – в полной растерянности бормотала ничего не понимающая Милли.
– Детка, это его работа. Он начинал актером, а сейчас занимается в основном подбором кадров для фильмов. Чаще за границей, но, случается, вербует и тут. Так что, сама понимаешь, какой была бы твоя будущая роль. Ладно, давай не будем больше о нем. Надеюсь, ты не злишься, что я... – Она пожала плечами. – Сама понимаю, лезть в чужое дело не классно, но что мне еще оставалось?
– О Стефи, – обхватив ее за шею обеими руками и снова всхлипывая, пробормотала Милли. – Я так тебе... что бы со мной было, если бы не ты... Поверить не могу... то есть...
– Ладно, не будем больше об этом. Но я хочу еще кое о чем с тобой поговорить. Ты ответишь мне честно?
– Конечно, Стефи, после того что ты для меня...
– Вот и отлично. Тебе заплатили за то, чтобы ты проголосовала определенным образом на процессе, верно?
Милли высморкалась, вытерла слезы и потрясла головой.
– Нет... пообещали только.
– Как ты должна голосовать?
– Невиновен. Они сказали, что если все будут за то, чтобы осудить того типа, то моя задача – подвесить жюри. По-моему, я правильно запомнила. Ну, в смысле...
– Я знаю, что это значит. Процесс признают недействительным и через какое-то время назначат другой. Слушай, Милли, ты не брала никаких денег, правда ведь?
– Нет... они только пообещали, но я...
– Ты, почитай, только что выбралась сухой из целого океана дерьма, Миллисент Тэтлер. И обязана этим мне. Теперь я требую расплаты.
– Все, что скажешь. Только с деньгами у меня сейчас неважно...
– Не болтай чуши. Я хочу, чтобы ты поклялась мне, что будешь голосовать так и только так, как подскажет тебе совесть. И если решишь, что тот тип действительно невиновен, то не возьмешь за свой голос ни единого цента. Клянешься?
– Клянусь, Стефи, конечно. Ты... ты просто чудо. И почему только ты все это делаешь для меня?
– Потому что ты хорошая девушка, Милли. Но, уж прости меня, дурочка и не всегда понимаешь, что творится вокруг. А я не хочу, чтобы твою жизнь изломали всякие подонки. Ну ладно, давай-ка еще нальем и скрепим наш уговор, идет?
Дни шли за днями, процесс двигался своим чередом, и Саманта наблюдала за битвой юристов. Прокурор представил двоих свидетелей, которые своими глазами видели, как белый "ламборджини" сбил женщину и унесся прочь. Оба помнили часть номера. Одних этих показаний, казалось, достаточно, чтобы отправить постоянно улыбающегося самоуверенного Уэстлэнда в тюрьму, но прославленный адвокат не зря считался лучшим во всем штате. На перекрестных допросах ему удалось дискредитировать как их, так и большинство экспертов, предъявленных обвинением.
Да, если на кого-то из членов жюри надавили успешнее, чем на нее, то, похоже, мерзавцу удастся ускользнуть от заслуженного наказания. А в том, что он виноват, у нее лично не было ни малейшего сомнения.