– Должен вам признаться, – продолжал старик, – что я не входил ни в какие детали. Просто оплатил счета. Устройством банкета занималась Марта – моя жена.
Эйприл все еще отчаянно прижималась к Джеку, словно прося защиты. Джек готов был поспорить на приз "Хассельблад", что через несколько минут она устыдится своей слабости. Однако эта мысль не поколебала его решимости защитить ее любой ценой.
Эйприл не знала, что и думать о странном поведении Джека. Впрочем, сейчас ее занимало только одно: скоро ли от нее отвяжется старик? Эйприл чувствовала, что еще секунда – и она упадет замертво с приклеенной к лицу улыбкой. В какой-то миг Джек ослабил хватку, но она прижалась к нему так, словно спасала свою жизнь.
– Все в порядке, mi cielo, – прошептал ей Джек, пока сенатор увлеченно расхваливал свою дочь. – Обопритесь на меня.
Эйприл сжалась в комок.
– Спасибо, но я могу сама… – начала она шепотом, но Джек только крепче прижал ее к себе и снова обернулся к сенатору.
– Ах, сенатор, не могу поверить, что мне удалось сфотографировать вас вместе с вашей прелестной женой… если не ошибаюсь, ее зовут Мартой? – С этими словами Джек подхватил простодушного политика под руку и вместе с Эйприл повел к уставленному закусками столу.
– Кстати, мне показалось…
– Извините, сенатор, – вежливо перебил его Джек, – я хочу предложить мисс Морган подкрепиться. Увлеченность работой – страшная штука: мисс Морган вечно не хватает времени поесть. Она, наверно, умерла бы с голоду, если бы благодарные служащие не заботились о ней.
Джек болтал, не давая ни сенатору, ни Эйприл вставить ни слова. Впрочем, Эйприл и не смогла бы сейчас поддерживать светскую беседу: слишком сильно она была потрясена новостью, которой поделился с ней "между прочим" словоохотливый сенатор. Эйприл и оглянуться не успела, как Джек усадил ее в кресло; в одной руке у нее оказалась тартинка, в другой – стакан пунша. Когда Эйприл немного пришла в себя и сообразила, что надо бы поблагодарить его за помощь, Джек уже беседовал с сенатором на другом конце лужайки.
Рассеянно откусывая кусочек тартинки, Эйприл наблюдала, как к двум мужчинам присоединяется Марта Смитсон – элегантная блондинка средних лет. Джек немедленно обратил все свое очарование на даму.
"Но как он догадался, что мне нужна помощь? – спрашивала себя Эйприл. – И чем мне придется заплатить за его "благородный порыв"?"
Во время церемонии и последующего обеда Эйприл несколько раз ловила на себе пристальный взгляд Джека. Она уже не спрашивала себя, как ей удается спиной чувствовать его взгляд: она просто чувствовала, и все. Не хватало еще признаваться себе в том, что Джек интересует ее не меньше, чем она его!
Эйприл с трудом отвела взгляд от Джека и занялась едой. Что из того, что строгий костюм сидит на нем как влитой, а брюки только подчеркивают длинные мускулистые ноги? Смокинг идет всем мужчинам.
Почему же тогда Эйприл не может избавиться от мыслей о его мощном и гибком теле?
И он снова назвал ее "mi cielo". Это испанское обращение глубоко въелось ей в память – не вытравишь и кислотой. Так называл Эйприл отец. Именно с этим ласковым словечком на устах он уговаривал ее не подавать в суд на Алана Маркхема – патрона Эйприл, партнера ее отца и кандидата в сенат штата – за сексуальные домогательства.
Задолго до того, как дело дошло до суда, отец заговорил с ней совсем другим тоном. А потом новоиспеченный сенатор, воспользовавшись своими связями, облил отца и дочь потоками грязи – и с отцовской любовью было покончено. Уже более десяти лет Эйприл не слышала от отца ни слова.
И вот теперь Эйприл узнает, что Маркхем, опозоривший ее перед целой страной, выставил свою кандидатуру в президенты Соединенных Штатов…
Кусок застрял у нее в горле. Пора кончать. Больше она этого не выдержит. Эйприл отдала тарелочку с недоеденной тартинкой и недопитый пунш пробегавшему мимо официанту и пошла попрощаться с молодыми. Новобрачные едва заметили, что хозяйка гостиницы уходит: они не отрывали друг от друга счастливых глаз.
При виде влюбленной пары сердце Эйприл сжалось от горечи, но она подавила неуместное чувство и начала оглядываться, ища глазами сенатора и его жену. Невежливо уходить, не прощаясь, но, по совести сказать, Эйприл готова была бежать без оглядки – так ей сейчас было худо.
Наконец ярдах в десяти от себя Эйприл заметила родителей невесты. Джек по-прежнему развлекал их беседой. Забыв о вежливости, Эйприл развернулась и поспешно пошла, почти побежала к себе в кабинет. Сейчас она не смогла бы объяснить даже самой себе, какой встречи больше опасалась – с сенатором или с Джеком.
Джек поднял глаза – как раз вовремя, чтобы заметить, как Эйприл исчезает в дверях гостиницы. "Черт возьми!" – мысленно воскликну он. Сердце Джека устремилось за ней, но, сдержав свой порыв, он отпил глоток вина и спокойно продолжал беседу. Чтобы узнать, что произошло у Эйприл с сенатором, времени ему хватит. Джек взглянул на часы. Так… если он не ошибся в подсчетах, Эйприл должна ему пять часов свободного времени.
Будем надеяться, что она не станет увиливать. Он честно выполнил свое обещание и ждал того же от нее. Дело в том, что, по крайней мере для него, стадия игр в их отношениях уже окончилась.
…Эйприл нерешительно свернула на тропинку, ведущую к бунгало номер 14. С каждым шагом ее все сильнее тянуло бежать отсюда без оглядки.
"Что я ему скажу?" – в который раз спрашивала себя Эйприл. За два дня, прошедших с той церемонии, она ни разу не видела Джека. Честно говоря, она избегала его. И тщетно старалась убедить себя, что у нее действительно совсем нет времени.
Новобрачные и гости остались в гостинице на ночь. Эйприл думала поговорить с Джеком на следующее утро, попрощавшись с гостями, но он не появился на вертолетной площадке. Не появлялся он и в следующие двадцать четыре часа.
Похоже, он даже не пытался с ней увидеться.
Только два часа назад швейцар Доминго как ни в чем не бывало сообщил ей, что сеньор Джек оставил в холле сообщение. Он хотел бы увидеться с мисс Морган, и чем скорее, тем лучше. Эйприл тщетно старалась найти себе дело в холле или в столовой: опытные и хорошо обученные служащие решали мелкие проблемы без ее помощи. Дальше тянуть было нельзя. И, как ни странно, подчинившись велению долга, Эйприл испытала сильное облегчение.
Утренний ветерок играл прядью черных волос, выбившейся из строгой прически. Эйприл заправила прядь на место и, поколебавшись поднялась по ступенькам. Ей всегда нравились эти уединенные хижины, отделенные от шумного мира живой изгородью бугенвиллеи. Но сегодня Эйприл впервые подумала, что здесь как-то слишком тихо. И слишком пустынно.
Эйприл глубоко вздохнула и протянула руку к дверям. "Господи, – взмолилась она, – пожалуйста, сделай так, чтобы он согласился!"
Дверь приотворилась от первого же легкой толчка. Эйприл застыла на месте, ожидая, что сейчас встретится с Джеком лицом к лицу. Прошло несколько секунд, показавшихся ей часами, – он не появлялся. "Неужели ушел и оставил дверь незапертой? – удивилась Эйприл. – И как он не боится за свою камеру?" Она толкнула дверь – и до нее донеслись звуки льющейся воды.
Эйприл застыла на пороге: ее мысленному взору ясно представился Джек Танго под душем. Обнаженное мускулистое тело, вода, бурным потоком стекающая по груди, по животу и дальше…
Эйприл потрясла головой, прогоняя настойчивые видения, и задумалась, что же теперь делать. Сказать себе, что свидание не состоялось, и вернуться назад? Да, пожалуй… Но пока Эйприл искала достойное оправдание своему бегству, ноги словно сами собой перенесли ее через порог, рука закрыла дверь… Впрочем, тут Эйприл не согласилась со своей рукой и оставила дверь приоткрытой. Мысль о том, что путь к свободе открыт, придаст ей сил в будущем поединке.
Эйприл присела на диван. Три дня назад здесь валялась ковровая сумка: теперь она исчезла, зато на спинке висела небрежно брошенная тенниска – та самая, в которой Джек завтракал с Эйприл на следующий день после приезда. Рядом на полу валялась пустая банка из-под пива. Эйприл протянула к ней руку, но тут же отдернула, как будто прикоснулась к чему-то недопустимо интимному.
"Может быть, позвать его?" – подумала она, когда взор ее внезапно упал на небольшую кожаную сумку. Три дня назад Эйприл сама внесла ее в бунгало. Из открытого бокового кармашка торчала пачка снимков, проявленных и отпечатанных. Эйприл нерешительно протянула руку к сумке: ее разбирало любопытство. "Это свадебные фотографии, – сказана она себе. – Я наниматель, а значит, имею право посмотреть, что у него получилось".
Снимки лежали изображением вниз. Эйприл перевернула пачку – и, словно в зеркале, увидела свое лицо.
В изумлении она пробежала глазами всю пачку. Сбылись ее худшие опасения: здесь было десять-двенадцать снимков, и на каждом т них – Эйприл Морган.
Удивление и смущение Эйприл мгновенно сменились гневом. Как он посмел!.. Она начала просматривать пачку второй раз, внимательно изучая каждую фотографию, словно хотела найти новые доказательства его двуличия. Ведь тогда, десять лет назад, все тоже началось с невинных фотографий…
На одном снимке Эйприл поздравляла молодых. Эту фотографию она поспешно и едва ли не со злобой засунула в самый низ пачки, не желая видеть, какой радостью светятся на снимке ее глаза. Над следующим фотопортретом Эйприл надолго задумалась. Здесь она казалась такой… такой одинокой! Словно какая-то невидимая тяжесть навалилась ей на плечи, словно прозрачная, но непроницаемая стена отделяла ее от толпы беспечно пирующих гостей. Рука Эйприл дрогнула: она догадалась, в какой монет был сделан этот снимок. В тот самый миг, когда новобрачные обменивались поцелуем.
Гнев Эйприл утих, сменившись ноющей сердечной болью. Сколько лет она таила все свои чувства в себе, и вот теперь проезжий фотограф одним щелчком камеры вытащил их на свет божий и сохранил для вечности… Эйприл бросила взгляд на предпоследний снимок – и застыла, словно превратившись в соляной столб.
На этой фотографии она смотрела прямо в объектив, точнее, прямо на Джека. Полураскрытые губы, жаркий румянец, глаза, сияющие слишком откровенным чувством…
Эйприл поспешно сложила фотографии и сунула их обратно в кармашек сумки. Она не хотела думать о том, что читалось в ее взгляде на последнем снимке.
Жадное, ничем не прикрытое желание.
Багровая от стыда, Эйприл поспешно распрямилась – и встретилась с мерцающим взглядом зеленых глаз.
Джек стоял, небрежно прислонившись к двери ванной: полотенце обернуто вокруг бедер, в густых волосах на груди сверкают капельки воды. Эйприл молчала, не в силах отвести от него глаз. Одному богу ведомо, сколько времени – секунда или вечность – прошло, прежде чем Джек заговорил:
– Вам понравилось? – Кроме губ, на лице его не дрогнул ни один мускул.
Эйприл с каменным лицом скрестила руки на груди.
– Вы полагаете, мне это должно понравиться? Может быть, вы сделали эти снимки для моего удовольствия?
– Я ведь уже говорил вам: все, кроме свадебных фотографий, я делаю для себя и только для себя. Хотя… да, я надеялся, что вам понравится.
– Я, кажется, ясно дала понять, что не желаю позировать!
– А мне казалось, что у нас был договор.
До сих пор он говорил легким, непринужденным тоном, словно вел светскую беседу. Однако в последней фразе Эйприл почувствовал такую скрытую силу, что невольно отступила на шаг.
– Мы договорились провести несколько часов вместе. О фотосъемках речи не было.
Джек отодвинулся от косяка, однако не сделал ни шагу.
– Снова играем словами? Вы не хотите платить по счетам? Зачем же тогда пришли?
Пристальный взгляд его обжигал, словно пламя, и Эйприл не знала, пылают ли его изумрудные глаза гневом… или желанием.
Страх подкатил к горлу, и отчаянно захотелось бежать. Эйприл потерянно оглянулась на приоткрытую входную дверь, открывающую путь к свободе.
– Если хотите уйти – идите. Удерживать вас силой я не стану. Но пришли вы по собственной воле.
Несмотря на его миролюбивые слова, Эйприл казалось, что она в ловушке. Как в тот вечер много лет назад, когда Маркхем зажал ее в углу своего кабинета… Отбросив несвоевременные воспоминания Эйприл сухо ответила:
– По-моему, мой счет с лихвой оплачивают сделанные вами снимки. Разговор окончен. – Она повернулась к дверям, но в этот миг сильная рука схватила ее за запястье.
– Не так быстро, сеньорита Морган!
Эйприл и не пыталась вырваться. Джек ослабил хватку, терпеливо ожидая, когда она повернется к нему. Взглянув наконец ей в лицо, он мысленно восхитился ее самообладанием и обругал себя за глупость: в золотисто-карих глазах Эйприл явственно читался испуг.
– Вам незачем хватать меня за руку. Достаточно просто окликнуть, – тихо и спокойно произнесла она.
– Не убегайте, тогда и мне не придется вас ловить.
– Отпустите меня, – произнесла она так же тихо, отчетливо выговаривая каждое слово.
– Если я пообещаю больше вас не трогать, вы останетесь?
Эйприл кивнула, и Джек тут же отпустил ее руку.
– Эйприл, вы можете мне доверять. Просто помните, что я очень серьезно отношусь к обещаниям.
Эйприл гневно нахмурила брови, и Джек едва не расхохотался, заметив, что к ней возвращается обычное присутствие духа. Однако он даже не улыбнулся – разговор шел серьезный.
– Я не говорил, что не буду вас снимать. Голос его чуть смягчился. – Я сказал лишь, что эти фотографии никто не увидит. Вы слишком мало меня знаете – иначе не сомневались бы в моем слове.
Эйприл молчала: подбородок упрямо вздернут, губы сжаты в тонкую линию. Помолчав, Джек задал вопрос, на который больше всего хотел услышать ответ:
– Неужели вам так неприятно, что у меня останется память о вас?
На лице Эйприл отразилась внутренняя борьба. Наконец она чуть склонила голову, и от этого жеста молчаливой покорности внутри у Джека что-то сжалось. "Почему именно сейчас? – думал он. – После стольких лет, проведенных за непроницаемой стеной добровольного одиночества, в тщательном избегании всяких связей… И почему именно она?"
Джек не находил простых и легких ответов, да и не искал их. Просто смотрел в карие глаза, минуту назад сверкавшие яркими красками жизни, а теперь безжизненно потухшие, и чувствовал, как где-то у него в глубине сжимается тугая пружина желания. Всеми силами души он желал, чтобы Эйприл снова улыбнулась, вновь начала радоваться жизни. Хотел выяснить, что заставило ее спрятаться от мира, словно улитку в раковине. И, если возможно, вернуть в ее сердце радость и любовь.
Джек понимал, что должен бежать без оглядки, однако вместо этого шагнул к ней. Как хотелось ему сжать ее в объятиях!.. Но он дал слово. Джек сжал кулаки, чтобы не поддаться желанию, не протянуть руку к нежному лицу Эйприл, не прикоснуться к ее влекущим губам…
– Никто никогда не увидит этих снимков. Клянусь вам.
Эйприл чуть приоткрыла рот, и у Джека закружилась голова от желания вдохнуть в нее жизнь поцелуями.
Но нет, еще слишком рано. Он хотел не только отдавать, но и получать взамен. Хотел, чтобы в любви они были равны, как и во всем остальном.
– Пойду переоденусь. Вам можно доверять Эйприл? Вы не убежите?
Эйприл отреагировала немедленно, и Джек горько пожалел о том, что вместо этих слов не поцеловал ее. Она рванулась прочь, карие глаза сузились от гнева.
– Вы плохо меня знаете – иначе не стали бы задавать таких вопросов! – резко ответила она.
Джек молча повернулся и вышел из комнаты. Закрыв дверь, он привалился к ней спиной. Итак, буря разразилась. Теперь, что бы он ни сказал и ни сделал, ничто не в силах потушить пылающего между ними пламени влечения.
Джек тихо, невесело рассмеялся. Как играет с людьми судьба! Он приехал сюда отдохнуть, развеяться, немного ослабить постоянное внутреннее напряжение. А вместо этого сделал то, чего старательно избегал многие годы своей жизни, – завязал близкие отношения с женщиной.
– Ну и дубина же ты, Танго! – мрачно проворчал он. Однако Джек понимал, что выбора нет. Хочет он того или нет, Эйприл Морган полностью завладела всеми его мыслями и чувствами.
Джек развязал узел, и полотенце соскользнуло на пол. На губах его вновь появилась обычная скупая улыбка. Борьба невозможна, а значит, его задача – превратить поражение в победу. Эйприл еще не знает, что больше не одинока. У нее появился надежный друг и союзник.
И возлюбленный.
4
Как только за Джеком закрылась дверь, Эйприл добралась до дивана и буквально рухнула на него.
"Да кто такой, черт побери, этот Джек Танго?" – спрашивала она себя и не находила ответа.
Эйприл знала лишь одно: этот человек, появившийся в гостинице лишь пять дней назад, успел перевернуть вверх дном всю ее жизнь. Он разозлил ее своей самоуверенностью, заинтриговал таинственным блеском зеленых глаз, а главное – одной улыбкой и несколькими словами и камня на камне не оставил от твердого решения держаться от него подальше.
Эйприл тщетно старалась взять себя в руки. Взгляд ее то и дело возвращался к дверям ванной комнаты, а мысли – к человеку, скрытому за этой дверью. И ни разу Эйприл даже не взглянула в сторону выхода.
Ручка двери повернулась, и Эйприл замерла, не сводя с нее глаз. Появился Джек, на ходу вытирая голову полотенцем. Войдя в комнату, он небрежно бросил полотенце на низкий столик.
На нем была легкая рубашка с ярким рисунком в индейском стиле и выцветшие красные шорты – достаточно короткие, чтобы Эйприл могла по достоинству оценить его мускулистые загорелые ноги.
– Спасибо, – произнес он.
Эйприл испуганно вскинула глаза. Должно быть, он заметил, куда она смотрит, и теперь смеется над ней?! Но лицо Джека было совершенно серьезным.
– За что?
– За то, что не убежали. – Он повернулся в сторону кухонной двери, бросив через плечо: – У меня ничего нет, кроме пива. Хотите?
– Спасибо, нет. Мне еще придется работать… – Эйприл запнулась, взгляд ее не отрывался от Джека. Сквозь приоткрытую кухонную дверь она видела, как он открывает банку пива: на руке его вздулись мускулы… – После полудня, – закончила Эйприл дрогнувшим голосом. Господи, что с ней происходит? Какое-то безумие! И самое ужасное, что на этот раз он поймал ее взгляд.
Эйприл откашлялась и собралась заговорить, но Джек опередил ее. И слава богу: она ведь и сама не знала, что может вылететь сейчас из ее воспаленных уст.
– У вас бывают выходные? – Он присел на ручку софы, запрокинул голову и сделал большом глоток пива, прежде чем снова поднять на нее глаза.
Эйприл молчала: затаив дыхание, она следила за тем, как двигается его кадык… Боже правый, этот человек все делает сексуально – даже пиво пьет!
– Я… видите ли, официальных выходных не бывает. Но не беспокойтесь, я готова выполнить свою часть договора…
Джек поднял руку, словно призывая ее замолчать, затем вытер о шорты влажную ладонь. Взгляд Эйприл невольно скользнул по его бедру… Не заботясь о том, что может показаться невежливой, она отвернулась и уставилась в окно. Так безопаснее.
– Я спрашиваю не из-за этого дурацкого договора. Считайте, что во мне говорит профессиональное любопытство. Просто интересно, что вы делаете, когда чувствуете, что с вас хватит? Конечно, места здесь потрясающие, но все же управлять гостиницей – тяжелый труд.
– Да, иногда бывает нелегко. Но я привыкла. Это моя работа.