– У тебя сосудистые спазмы, и мозгу недостает кислорода. Дыши глубоко и ровно. Через пару минут ты снова почувствуешь себя хорошо.
Септембер попыталась было что-то сказать в ответ, но у нее так пересохло во рту, что ничего, кроме шипения, ей издать не удалось. Тогда она протянула руку к стакану с соком, но рука у нее настолько сильно тряслась, что она долгое время не могла поднести стакан ко рту. Анжелика взяла стакан у сестры и прижала его край к ее губам. Септембер сделала глоток, другой, а потом стала с жадностью пить и пила до тех пор, пока в стакане не осталось ни капли.
– Ну что, лучше тебе? – спросила Анжелика.
– Значительно, – пробормотала, всхлипнув, Септембер.
– Отлично. Теперь посмотрим, что тебя так расстроило, – проговорила Анжелика, взяла со стола газету и погрузилась в чтение. Через секунду кровь отхлынула от ее щек, а газета выпала из ослабевших пальцев. Чтобы добраться до своего места и снова усесться за стол, Анжелике потребовалось сделать над собой невероятное усилие. Джеймс к тому времени уже обрел способность двигаться, нагнулся, поднял газету с пола и сложил страницы в нужном порядке. Он проделал все это, не торопясь, – похоже, готовился к самому худшему. И не зря. Новость, которую он узнал, и впрямь была худшей из всех возможных.
Хрипловатым от ярости и отчаяния голосом он прочитал:
"КОШМАРНОЕ УБИЙСТВО!
ПРЕСТУПНИЦА ЛИ ЛЕДИ ОЛИВИЯ?
Полиция принимает все возможные меры к задержанию леди Оливии Синдерс, которая вчера поздно вечером выбежала из резиденции принца Али в районе Мейфер. Как выяснилось, примерно в это время принц был убит. Брат убитого бросился за леди Оливией в погоню, криками призывая прохожих помочь ему догнать преступницу. Позднее, оказавшись в полицейском участке, он заявил, что подозревает в убийстве брата именно эту женщину. Джентльмен, проживавший в соседнем доме, в подтверждение его слов заявил, что видел, как леди Оливия Синдерс в одиннадцатом часу выбегала из дверей дома принца Али. Известно также, что леди Оливия Синдерс была близкой подругой убитого".
Джеймс устремил взгляд на фотографию леди Оливии, занимавшую половину разворота. Она была запечатлена фотографом рядом с убитым принцем. Принц был в костюме для игры в поло, голову Оливии прикрывала широкополая панама, на ней было легкое платье без рукавов. И принц, и Оливия с обожанием смотрели друг на друга и выглядели на снимке как идеальные влюбленные, на чьем горизонте нет ни облачка. Теперь выяснилось, что проблемы у них все-таки были.
Джеймс обвел затуманившимся от слез взглядом сидевшую за столом маленькую компанию. Все три женщины были смертельно бледны и с ужасом смотрели на фотографию Оливии, которую средства массовой информации провозгласили "самой красивой женщиной Англии". Оливией восхищались все, и было из-за чего: природа наградила ее идеальной, почти неземной красотой, блестящим умом и невероятным обаянием. У нее был настоящий дар привлекать к себе сердца, не важно, кто оказывался перед ней – мужчина, женщина или ребенок. К тому же она была богата и происходила из старинной аристократической семьи. Думая о ней, Бухананы испытывали чуть ли не священный трепет. По правде говоря, их отношение к Оливии было выше дружбы и даже любви. Они боготворили ее. Оливия вошла в их жизнь очень давно и теперь то появлялась в Сефтон-Парке, озаряя все вокруг исходившим от нее сиянием ярчайшей звезды, то снова неожиданно пропадала.
В течение некоторого времени сидевшие за столом люди хранили молчание, отдавая дань воспоминаниям об Оливии. Все они, хотя и каждый по-своему, питали к ней глубочайшую любовь и были преданны ей, как только может быть предан один человек другому. И так было всегда – с того самого дня, когда она еще ребенком появилась на их горизонте.
Сэр Дэвид Буханан и его жена Молли были крестными отцом и матерью Оливии, которая осиротела еще в детстве. По этой причине девочка много времени проводила в семействе Буханан и воспитывалась с их детьми. Для Джеймса, Анжелики и Септембер Оливия была равноправным членом семьи, причем одним из самых любимых. Вглядываясь в эту минуту в лица Бухананов, Маргарет ощутила, что эти люди готовы ради Оливии на все, даже на жертвы, только бы защитить ее от злого мира, выдвинувшего против нее такие ужасные обвинения.
У Джеймса от волнения перехватило горло, поэтому, прежде чем сказать хоть слово, ему пришлось откашляться. Тем не менее, когда он заговорил, голос его звучал хотя и печально, но твердо:
– В этой с позволения сказать редакционной статье очень мало фактов и слишком много пустых, ничем не подкрепленных заявлений и пафоса. Судя по всему, расследование только началось. Мы должны все как один выступить на стороне Оливии, поскольку она полноправный член нашей семьи. Ее друзья – наши друзья, и я не сомневаюсь, что они сохранят ей преданность в любых обстоятельствах. Будем надеяться, они станут вести себя в точности так, как мы, а именно: хранить молчание, не вступать ни в какие отношения с прессой, а в случае, если нагрянет полиция, скажут лишь то, о чем их будут спрашивать, и ни слова от себя не добавят. Вот пока все, что мы можем для нее сделать. Повторяю, если полицейские начнут нас расспрашивать, лгать не следует, но не нужно упоминать и о темных сторонах натуры Оливии. Если произошло непоправимое, необходимо сделать попытку объяснить все трагической случайностью во время любовной игры. Как мы знаем, Оливия была большая охотница до такого рода забав.
– Но куда она исчезла? И почему, собственно, скрылась с места преступления, как можно понять из статьи? Неужели она и вправду убила своего любовника? Если это так, к кому она обратилась за помощью после того, что случилось? Неужели поехала к нам? Вспомните о брошенной на дороге машине! Непонятно также, что случилось с ней на дороге, если она и в самом деле ехала на этом автомобиле. Может, ее кто-нибудь вспугнул, а может, она в последний момент подумала, что не стоит впутывать в это дело нас, и решила прибегнуть к содействию других людей, – предположила Маргарет.
– Маргарет! Если мы и впредь собираемся обсуждать эту тему, давайте прежде заключим соглашение: вести подобные разговоры только в стенах нашего дома и, как говорится, сора из него не выносить, – сказал Джеймс.
Маргарет удивилась. В словах Джеймса прозвучала не свойственная ему категоричность.
– Давайте-ка за это выпьем, – предложила Анжелика.
– Это что же будет – клятва в верности, что ли? – спросила Септембер.
– Если хочешь, называй это так, – ответил Джеймс.
– А мы будем под конец бить об пол бокалы? – с сарказмом поинтересовалась Маргарет. – Брось ты эти шуточки, Джеймс.
Ответом Маргарет послужило молчание. Анжелика поднялась с места, подошла к столику на колесиках, где стояли высокие хрустальные бокалы, наполнила их кальвадосом, после чего вручила по бокалу каждому из присутствующих. Вернувшись на место, она подняла свой и сказала:
– За Оливию – где бы она сейчас ни была!
Анжелика прикончила кальвадос одним глотком, после чего, несильно размахнувшись, безжалостно разбила бокал о край стола. После нее это сделал Джеймс, а вслед за ним и Септембер. Маргарет, скептически скривив губы, поступила как остальные.
После этого Джеймс поднялся со стула и вышел из комнаты. Женщины остались у стола. Кальвадос понемногу начал действовать, и сковавший их ужас отступил.
Хотя Маргарет обожала Оливию, эта молодая женщина не являлась неотъемлемой частью ее бытия, как было в случае с Бухананами, чьи судьбы были нераздельно связаны с ее судьбой. Они готовились противостоять властям и общественному мнению, защищая интересы Оливии, но что, если Оливия и в самом деле убийца? Этот вопрос раз за разом эхом отзывался в мозгу Маргарет. Похоже, Бухананов этот факт ничуть не смущал, но сможет ли она, Маргарет, поступиться своими принципами и посмотреть на убийство сквозь пальцы?
С другой стороны, не выпить с Бухананами она просто не могла. Это настроило бы против нее Джеймса, Септембер, Анжелику и, как знать, возможно, всех их друзей и даже жителей деревушки.
"Черт, – подумала она, – неужели жизнь человека стоит в глазах Бухананов так дешево, что обсуждать убийство, по их мнению, не имеет смысла?"
Маргарет представила себе смеющуюся, исполненную радости Оливию и с недоумением пожала плечами. Неужели эта страстная, чувственная натура могла хладнокровно убить человека, к тому же своего любовника? Подумав, Маргарет пришла к выводу, что ответ, в общем, найти легко. При определенном стечении обстоятельств каждый человек способен на убийство, и сомневаться в этом просто глупо. Более того, Оливия скрылась от властей, а это одно могло служить доказательством ее причастности к преступлению. Маргарет чувствовала: с этого дня мысль о том, что Оливия – убийца, будет неотступно ее преследовать, в то время как Бухананы просто-напросто отмахнутся от всего, что будет хотя бы в малейшей степени искажать идеальный образ Оливии, который они создали в своем воображении. И это более всего пугало и тревожило Маргарет.
Но тут ее размышления были прерваны, поскольку в холл вернулся Джеймс с черной эбонитовой шкатулкой под мышкой. Поставив украшенную инкрустацией шкатулку на стол, он сказал:
– Прошу всех передать мне свои разбитые бокалы. Я положу их сюда и в тот день, когда Оливия вернется в Сефтон-Парк, велю склеить.
Септембер, которая к тому времени окончательно оправилась от потрясения, произнесла:
– Оливия боготворила жизнь и ее радости. Она всегда жила моментом и тому же учила нас. Мы все обязаны ей за те бесконечные праздники жизни, которые она устраивала, когда бывала с нами. Мы любим ее за красоту тела и щедрость души. И это неудивительно: нет человека, который устоял бы перед ее обаянием. Со своей стороны обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей выпутаться из этой истории. Уверена, то же чувствует и думает каждый, кто считает себя ее другом. – Сказав это, она встала из-за стола и вышла из комнаты.
– Мы все должны иметь в виду, что принц Али был не только весьма обаятельным сукиным сыном, но еще и садистом, который заманил Оливию в свои сети и заставил ее жить в созданном его воображением и усилиями мире извращенной чувственности. Оливия много раз твердила и себе, и нам, ее друзьям, что, как только этот искусственный мир ей наскучит, она вырвется из золотой клетки на свободу. У Оливии был сильный характер. Она верила в то, что говорила, и в ее слова свято верили и все мы. И вот теперь это свершилось! К черту принца, скажу я вам, к черту! Она любила его, а он ее использовал. – Анжелика поднялась и вслед за Септембер вышла из холла.
Глава 3
Джерри и Симми Хейвлок завтракали в саду. Джерри протянул руку, взял со стола газету, раскрыл и замер: с разворота на него смотрела Оливия. Фотограф "Гардиан" запечатлел ее в тот момент, когда она, закинув голову и распахнув руки, будто желая заключить в объятия весь мир, беззаботно смеялась. Джерри даже показалось, что он слышит ее мелодичный смех.
Он пробежал глазами статью под фотографией и заявил:
– Невероятно! – Поднявшись с места, он обошел вокруг стола, вручил газету жене и сказал: – Сегодня буду поздно, так что к обеду не жди.
Прежде чем Симми успела сказать хоть слово, Джерри уже шагал прочь.
Автомобиль Джерри стоял на подъездной дорожке у входа в особняк. Он торопливо распахнул дверцу, уселся за руль, и машина тронулась с места. Старший садовник Прингл бросился открывать ворота. Джерри помахал ему рукой и, проезжая мимо, одарил самой любезной улыбкой, на какую только был способен. Прингл снял кепку и, заглянув в салон, произнес:
– Доброе утро, сэр!
– Доброе утро, Прингл. Не останавливаюсь, потому что опаздываю.
Прингл глянул на часы и в недоумении покачал головой. Хозяин явно что-то напутал, поскольку выехал из ворот даже раньше, чем обычно. Джерри был удивительно пунктуален и все двадцать лет, что Хейвлоки прожили в Сефтоне-под-Горой, выезжал из дому в одно и то же время.
Симми Хейвлок взяла газету и стала читать об Оливии. Прочитав, сразу же подумала о своем сыне Рейфи. Боже, как же он любил эту женщину! И наивно полагал, что она тоже его любит. Впрочем, Оливию любили все Хейвлоки, и, хотели они того или нет, эта женщина вошла в их жизнь, чтобы остаться в ней навсегда.
Оливия обладала удивительным свойством: умела проникать глубоко в душу. Чем чаще вы с ней встречались, тем больше стремились к общению. В ней имелось все то, чего не хватало вам в повседневной жизни и о чем вы страстно мечтали, хотя и не отдавали себе в этом отчета. Симми задумалась: ну почему она не раскусила эту натуру раньше? До того, как Оливия, Рейфи и Джерри предали ее и стали ей лгать, лицемерно скрывая горькую правду.
Прежде чем Оливия отняла у нее Джерри и Рейфи, она любила их – слепо, безрассудно, не задавая вопросов и ничего не требуя взамен. Она и теперь их любила, но уже с оглядкой. А как же ее любовь к Оливии? Ведь она, Симми, тоже поначалу ее любила! Что ж, это чувство было растоптано и отброшено в сторону, как негодная ветошь, и не Симми, а стараниями главных мужчин в ее жизни – мужа и сына. Все это она давно им простила, хотя ничего не забыла. С тех пор никто из Хейвлоков никогда не заговаривал о том, что случилось. Со временем нанесенные Оливией раны затянулись. Уже несколько лет члены семейства Хейвлок упорно делали вид, что ничего особенного тогда не произошло.
Нежная, добрая и заботливая Симми Хейвлок была прекрасной женой и матерью. Не жалея сил, она трудилась также на благо всех бедных и страждущих и раз в году в целях благотворительности открывала для посещения свой уникальный сад площадью в семь акров, который на протяжении уже более полувека неустанно возделывал восьмидесятилетний Прингл.
Смяв газету в комок, Симми швырнула ее в корзину для мусора.
Преподобный Эдвард Хардкасл узнал об обвинении Оливии отнюдь не из газет. Эту информацию он почерпнул от мясника, мистера Эванса, который, в частности, сказал:
– Бедная девочка… И такая красивая, правда? Знал ее, можно сказать, всю жизнь. То, что о ней пишут, викарий, ложь и клевета. В смерти этого иностранца она виновна не больше, чем я. – С этими словами он протянул викарию свежий номер газеты "Миррор".
То, что викарий прочитал, поразило его, и он подумал: мистер Эванс, пожалуй, прав. Оливия, вернее, та Оливия, которую он, викарий, знал, на подобную жестокость не была способна. Забрав у мясника сверток с беконом, преподобный отец пошел домой. По дороге он думал об Оливии и о том, что сейчас она в бегах и ее ищет полиция. Викарий отлично помнил, какую невероятную, всепоглощающую страсть испытывал к этой женщине и каких титанических усилий ему стоило избавиться от этого чувства, когда Бог в его сердце победил вожделение.
Лилит Хардкасл не догадывалась об эротических фантазиях мужа, хотя он лелеял их в своем сознании на протяжении многих лет. Если бы она могла представить, что происходило в голове ее любимого Эдварда, которого, как ей казалось, она знала как свои пять пальцев, у нее случился бы шок, от которого она не оправилась бы до конца своих дней.
Хардкаслы считались в деревне оплотом мудрости и добродетели, они денно и нощно трудились на благо своей паствы. У Эдварда и Лилит было шестеро детей, которые уже выросли и учились в университете. Когда все они приезжали на каникулы к родителям, домик викария наполнялся весельем. Преподобного Хардкасла и его семью окружала аура любви, стабильности и довольства. Каждый стремился войти в их семейный круг на правах своего человека, и Оливия в этом смысле не была исключением.
Когда у преподобного бывало свободное время, он забегал в "Фокс", чтобы пропустить стаканчик. Оставив белый воротничок священнослужителя дома и прикрыв голову соломенной шляпой сельского философа, викарий вел с завсегдатаями заведения нескончаемые беседы о политике и судьбах мира. Он располагался за круглым столиком рядом с баром. Компанию ему обычно составляли его жена Лилит, Джерри Хейвлок или владелица чайной мисс Марбл, которая обычно бывала немногословна: только здоровалась, когда приходила, и прощалась, когда покидала заведение. Частенько к ним подсаживались двое отставных военных – генерал и адмирал, вечно готовые спорить по любому поводу.
Оказавшись дома, викарий сразу двинулся на кухню, где хлопотала его жена. Передавая Лилит сверток с беконом, Эдвард в нескольких словах поведал ей о трагическом происшествии с леди Оливией. Услышав новость, Лилит пришла в ужас. Налив мужу кофе и присев рядом с ним за стол, она сказала:
– Не верю я, что Оливия на такое способна. Надо сделать все от нас зависящее, чтобы помочь ей опровергнуть это абсурдное обвинение.
– Уж и не знаю, чем при подобных обстоятельствах мы можем ей помочь, – пробормотал Эдвард.
– Как это чем? – удивилась Лилит. – Ты, как глава прихода, можешь и должен дать ей характеристику. Положительную, разумеется. И отослать эту бумагу, куда надо.
– Давай не будем торопиться. Если наша помощь Оливии понадобится, она обязательно к нам обратится. Знает же, что мы никогда не откажем ей в содействии. А пока лучше держаться от этого дела в стороне и раньше времени не высовываться, – возразил жене викарий.
Лилит поднялась со стула и направилась к плите. Готовя завтрак, она продолжала размышлять о случившемся. Эдвард просто обязан помочь Оливии! Лилит никак не могла взять в толк, отчего он вдруг заколебался. Не в его характере было выжидать, когда появлялась хоть малейшая возможность свершить благое дело.
В кухне запахло яичницей с беконом. Этот, казалось бы, совершенно обыкновенный и не имевший никакого отношения к происшедшему запах тем не менее вызвал к жизни целый поток мыслей и воспоминаний.
– Ей всегда нравилась моя яичница, помнишь, Эдвард? Когда Оливия оставалась у нас ночевать, наутро они с нашей Бесс уплетали ее за обе щеки как самое изысканное лакомство. Давай, Эдвард, помолимся за девочку, чтобы там, где она сейчас, ей было хорошо. И чтобы рядом с ней всегда были друзья… Нет, тебе просто необходимо как-нибудь с ней связаться и дать знать, что она может на нас рассчитывать. Боже, а как расстроится Бесс, когда узнает об этом! Ведь они всегда были очень дружны.
– Оливия давно отдалилась от Бесс и от других наших детей, Лилит. Давай сначала выясним, что произошло на самом деле, а уж потом начнем создавать группу поддержки. Мы должны молиться, чтобы Оливия одумалась и сдалась властям. Ведь надо же доказать свою невиновность, верно? Так было бы лучше для всех нас. Живем мы здесь замкнуто, в мире и покое. А представляешь, что будет, когда сюда наедут полицейские и начнут задавать вопросы? Детективы всем нам души наизнанку вывернут, про журналистов я уж и не говорю. Конец тогда и тишине, и покою – вот что я тебе скажу!
– Да, тебе сегодня будет о чем посудачить с приятелями в пабе, – только и сказала Лилит в ответ на взволнованный монолог мужа.
Эдвард подцепил с тарелки крохотное солнышко желтка и ломтик бекона и отправил все это в рот.
– Вон мисс Пламм на велосипеде едет. К мяснику, должно быть, направляется. А вот и Джетро со своими собаками – наверняка кроликов ходил стрелять, – заметила миссис Хардкасл, выглянув в окно.