* * *
Целых три четверти века "Парамаунт" был одним из символов Палм-Бич. Сначала театр, потом в течение долгих лет единственный кинотеатр города, он впал в ветхость в шестидесятые и семидесятые годы. Но теперь он вернулся, восстановленный в своем прежнем великолепии. В мерцающем отблеске экрана невозможно было не разглядеть беззаботного обожания, которое просто излучало лицо Кристи. Как и миллиард девчонок до: нее, она украдкой протянула руку к соседнему мягкому креслу и ласково вложила ее в ладонь Скотта. Пролетевшие три восхитительные короткие и бурные недели почти совсем лишили ее твердости. Она знала, что скоро сдастся. Может, сегодня вечером. Может, завтра. Она не была влюблена, она была одержима. Это была великая страсть, безрассудное и романтичное увлечение юности, трепетное, величественное и пугающее силой своей и властью. Один за другим гасли путеводные огни ее прежней жизни, меркнущие в ярких лучах ослепительного видения – соединения души и тела в желанных объятиях сливающейся плоти, чему она до сих пор сопротивлялась. Может быть, чуть позже это случится. На залитом лунным светом пляже, куда он собирался пойти с ней после кино. Да все равно. От защитного щита из прочных моральных устоев, о котором всему свету заявляла надпись на ее наружной повязке, уже почти ничего не осталось. Скоро это поношенное одеяние уже не сможет уберечь ее от нее самой, и она обретет свободу, свободу чувствовать, свободу наслаждаться, свободу требовать и желать.
Она взглянула в его красивое лицо, отказываясь видеть в нем жестокость и предпочитая толковать ее признаки как свидетельство своенравной силы юности. Скотт позаботится о ней в момент ее слабости. Он будет знать, что делать. Он ее не подведет. Господи, она боготворила его. Никогда ей не приходилось встречать такого существа, никогда, в том ее учтивом и правильном мире, где все было предсказуемо и безопасно. Скотт, с его легким смехом и дерзкими глазами, словно выходец из потерянной Атлантиды, явился к ней из морской воды. Все его чувства были живыми, полными энергии, они никогда не возникали как реакция на какое-то внешнее раздражение. На первом месте у него, конечно, стояли занятия серфингом и целеустремленное влечение к совершенству, которое было с этим занятием связано. Кристи, всегда окруженная друзьями, которые изо всех сил изображали скуку, находила эту страсть самым большим его плюсом. Она и прилагавшееся к ней тело, эта богоподобная внешняя оболочка, которые были инструментами его власти над волнами.
Но это было еще не все. Имелись еще неотесанные друзья с материка и совсем уж темные места, куда он водил се в поздние часы, когда степенный Палм-Бич давно спал. В сумрачных барах Старого Окичоби и "веселых" кварталов Ривьеры Кристи широко раскрытыми глазами впервые смотрела на бьющую ключом жизнь другой части города. Кристи вдруг оказывалась в самой середине Дантова ада, но рядом с ней находился Скотт, и она чувствовала себя там в такой же безопасности, как на гладкой скамье Храма Милосердия у Моря. Он знал всех и вовсе не являлся для них неким богатым чужаком, которого с трудом, но терпят. Он был одним из них, легко смеялся их шуткам, веселился их жестам, без труда понимал их жаргон и их предрассудки. А когда в ночной темноте характеры сталкивались, рассудки мутились, и к ней тянулись жадные руки, он так сжимал кулаки и зубы, что до обитателей сумрачного мира быстро доходила неразумность их поведения. Она чувствовала себя средневековой принцессой, опирающейся на руку своего рыцаря, полностью защищенной в самой гуще опасностей. Это было все равно что смотреть из окна на падающий снег, удобно устроившись у пылающего камина.
Несколько дней назад она узнала, кто он, но к этому времени она уже крепко сидела на крючке. Скотт Блэсс. Сын Лайзы Блэсс. Сын врага ее матери. Какое-то время ее мучил вопрос этики. Хорошо ли это по отношению к матери – встречаться с ним? Не обязана ли она принимать участие в вендетте своей матери против старой пассии отца? Светло-голубые глаза, так похожие на ее собственные, предопределили решение. Грехи отцов и матерей не должны касаться детей. Во всяком случае, было видно, что Скотт вовсе не унаследовал ненависти. Он знал, что ее фамилия Стэнсфилд, но это особо не. впечатляло и не отпугивало его. Она, однако, пошла на хитрость. Она не сказала матери, кто ее постоянный поклонник. Во всяком случае, Джо Энн, занятая, как всегда, собой и абсолютно не проявлявшая интереса к другим, и не потрудилась спросить об этом.
Когда они вышли из "Парамаунта" и двинулись по дорожке, Скотт снова взял ее за руку. Он молчал. Ему и не надо было говорить. В теплой, наполненной ароматами ночной тишине они пошли по Семинол-авеню к морю. На песке они разулись и посмотрели на луну, которая вошла в свою третью четверть. Твердый подбородок Кристи подчинился повелению пальца Скотта, в лунном свете глаза ее смотрели прямо в его глаза, а ее теплое, прерывистое дыхание свежим дуновением касалось его лица. Она почувствовала, как губы ее приоткрылись, сухие, словно шумевшие над головой пальмовые листья. Скоро он начнет целовать ее и передаст ей свою влагу, оросит пустыню ее тоски и заставит ее расцвести. Что же там, в глазах этого юноши, которого она так полюбила? Печаль и вызванная одиночеством тоска, смешавшиеся со страстным желанием? Если так, то она готова пойти навстречу всем его желаниям. Она хотела собрать его в единое целое, заполнить брешь в его душе, о которой так красноречиво говорили его глаза, изгнать прочь его одиночество, утолить его голод, щедро подарив ему свое собственное юное тело.
Кристи обняла его за тонкую талию и притянула к себе, ощущая его ошеломляющую твердость и бесстыдно прижимаясь к нему. Но он все еще не целовал ее. Он наблюдал за ней, и непонятные эмоции бушевали, как дикие волны прибоя, за двойной завесой его глаз. Почему же он колеблется?
Потом он придвинулся к ней, нежно, медленно, неотвратимо. Кристи прикрыла глаза и услышала свой собственный стон. Она была готова принять его. Все внимание она сконцентрировала на своих губах. Они первыми соприкоснутся с ним, первыми ощутят его.
Его губы приблизились к ее губам, словно нерешительные незнакомцы, ищущие, вежливые, внимательные, пробующие. Казалось, сначала они остановились рядом, как трепещущая крыльями птичка зависает над раскрывшимся цветком. Потом, сухие и теплые, они прильнули к ее устам. От переполнившего Кристи необычайно тонкого и в то же время мощного чувства по коже ее вверх и вниз побежали мурашки. Кристи чувствовала их своими быстро твердеющими сосками, ощущала упругой кожей тугих бедер, теплой и влажной мягкостью между ног. А потом язык Скотта сделал ее уста своими. Умело и уверенно он проник внутрь, и вырвавшийся у Кристи от этого прикосновения трепетный вздох был красноречивым свидетельством его мастерства. Кристи открыла глаза, и в них устремился водопад звезд, а Скотт уже больше не был нежным. Им двигало нетерпение юношеской страсти, его уста впивались в ее уста, пробовали их вкус, пожирали их, стремились втянуть ее губы, зубы, язык в самое сердце урагана страсти.
Кристи билась в его руках. Ему нужен был ее рот. Она тоже страстно желала, чтобы он принадлежал ему. Он хотел испробовать ее вкус. Ее вкус уже был его вкусом.
Руки Скотта нетерпеливо двигались сзади, пока не коснулись обнаженной кожи. Скотт вытянул белую футболку из джинсов и мягко пробежал пальцами по ее теплой спине. Пальцы искали застежку бюстгальтера, но не нашли ее. Медленно Скотт опустился на песок и встал перед ней на колени, как в церкви. Потом он и ее уверенно потянул вниз. Его руки благоговейно подняли мягкую ткань, раскрывая Кристи, обнажая, втягивая в запретное царство наготы, туда, откуда уже не будет возврата.
Скотт смотрел на доставшийся ему дар. Гордо, чуть ли не с вызовом. Кристи тоже смотрела на него и пыталась сказать глазами, что она уже принадлежит ему, что она не будет сопротивляться, что ее воля уже стала его волей, еще когда за несколько секунд до этого были слиты вместе их губы. Захлестнувшее ее чувство уже было слишком сильным, чтобы можно было бояться, однако неуверенность продолжала витать в неподвижном ночном воздухе. Груди у нее маленькие. Идеальные по форме, упругие, – но совсем небольшие. "Что скажет Скотт? Господи, неужели он не видит, как они трепещут?"
Словно отвечая на этот безмолвный вопрос, Скотт склонился вперед. Он взял эти пылающие, напрягшиеся груди в свои ладони и, как показалось, целую вечность воспринимал их напряженную полноту, словно бьющееся в них желание было осязаемой, тугой и живой энергией страсти.
Потом он прильнул к ним, язык его жадно тянулся к обоим розовым соскам, к их мягкой невинности, и когда его губы сомкнулись, сердце Кристи остановилось. Ее пальцы нащупали его затылок, и она прижала его к себе, словно грудного ребенка, питая силой собственной страсти. Она провела пальцами по светлым волосам, вершине ее мечтаний, великолепной короной венчающей ее возлюбленного, и внизу, внутри нее, ревущим и вспенивающимся водоворотом закипело желание. Кристи слышала голос своего тела, пронзительный и чудесный, говоривший о том, что должно случиться. Она не была к этому готова. Она с трудом могла поверить в это. Но это было на самом деле. Меж бедер слышался резкий гудок стремительно приближавшегося скорого поезда, а внизу живота раздался грохот, предупреждающий о сходе лавины. Сознание оставалось сторонним свидетелем надвигающегося восхитительного события, готовящегося подобного землетрясению слияния. Времени предупредить Скотта не было. Едва ли было время и самой подготовиться. Оставалось лишь время криком известить звезды, небо, песок пустынного пляжа о таинственной силе того, что она испытывает.
Скотт уловил сигналы ее тела, когда маленький сосок у него во рту дернулся и встал на дыбы, как испуганный жеребенок, наполнив его уста сладким привкусом согласной на все невинности. Он знал, что случится, и хотел этого. Его руки сомкнулись вокруг нее, он прижал к себе ее, несущуюся через тропическую бурю оргазма, трепещущую от удовлетворения. Бурный и влажный вибрирующий под воздействием своей безудержной энергии, оргазм накатывал на Кристи волну за волной, и в захлестнувших ее хаотических и стремительных потоках чувств Только одно было понятно Кристи. Внутри у нее возникла пустота, и она хотела, чтобы пустота эта была наполнена.
За оргазмом последовала первая нестерпимая паническая дрожь. Не отпугнула ли она его? Не исчезло ли его желание от ее неопытности и потери контроля над собой? Ей необходимо было это знать. Необходимо было спасти то, к чему страстно стремился каждый атом ее тела. Смелыми руками она потянулась к нему, в них уже не было невинности. Негнущимися пальцами она нащупала твердость, сумела высвободить ее, и перед ней предстало то, о чем она мечтала. Она прикоснулась к нему с восхищением, и, как она того и желала, пальцы поведали о ее необузданном желании.
Она легла на песок, расстегнула пояс своих синих джинсов, спустила их с полных бедер вместе с потянувшимися за плотной тканью трусиками, обнажив светловолосую тайну, сияющую в бледном лунном свете. В этой полной отрешенности от всего яркой молнией вспыхнула мысль. Маленькая Кристи Стэнсфилд. Милая и пухленькая. Чистая и пригожая. Всеобщая американская мечта. Валяется на песке, погубленная похотью. Требует, криком кричит, чтобы в нее вошло, заполнило ее страстное желание какого-то парня.
Тело Скотта возникло над ней, закрывая собой небо. И тут, совершенно неожиданно, Кристи увидела то, чего не должно было быть. В глазах, в уголках рта Скотта читались совсем не те чувства. Она видела это какую-то секунду – триумф? жестокость победителя? огонек жгучей ненависти? – потом все пропало. Колокола внутри сознания забили тревогу, все силы разума напряглись в попытке объяснить проблеск интуиции. И пришло оно. Осознание. Это все не правильно. Глубоко, изначально не правильно. Нечто, о чем они всегда будут сожалеть. Будут жалеть. Преступление против океана, против свежего морского воздуха, против усеянного звездами неба.
Но слишком поздно. Она уже чувствует пронзающую боль, теплый ручеек крови на бедре, уже слышен сладострастный крик желания, затмевающего все мысли, вес чувства, все благоразумие. И в тот самый момент, когда она поняла, что согрешила против Бога на небесах, Кристи Стэнсфилд прильнула к возлюбленному, а бедра ее рванулись, заставляя его проникнуть в глубину ее тела и в глубину сознания.
* * *
Джо Эни потянулась на белом шезлонге, как сонная, но довольная кошка. Трижды в неделю, а таких недель было уже три, она видела чудесный сон, и сегодня этот сон случится снова. Этот паренек был то, что нужно. Он не был слишком горд и не возражал, чтобы его учили. Он был послушен. Он был вынослив. Целых два полных блаженства часа – по понедельникам, средам и пятницам – сразу же после обеда он занимался с ней любовью с исполнительностью автомата. Он был умел, совсем не пытался что-то у нее вымогать, даже не потрудился спросить ее имя. Тело Адониса и мужская сила, которая словно бы отрицала силу земного тяготения, делали встречи с ним восьми приятными. Сейчас по каким-то причинам в заведенном распорядке произошли изменения. Сегодня суббота, и он приходит "чистить бассейн" не в два, как обычно, а в половине четвертого. Он счел нужным сказать ей об этом, а она сочла возможным выслушать его. Кто знает, может быть, раньше у него, назначено свидание в другом месте. Ну и что? Раз он полон сил и всегда готов, какое ей дело до остального?
Джо Энн скучающе листала журнал "Дом и сад" и с раздражением потягивала вино, разбавленное водой. Двенадцать часов. Еще три с половиной часа. Терпение никогда не было одним из ее достоинств. Она огляделась вокруг, выискивая, на ком бы сорвать раздражение. Кристи, о чем-то задумавшаяся на мелководной стороне бассейна, вполне годилась для этого. Черт побери! Она чуть не забыла. Ей же надо как-то избавиться от Кристи. Обычно та пребывала в это время в безопасном удалении на Уорт-авеню, но сейчас был выходной, погода стояла прекрасная, и она не отходила от бассейна.
– Кристи, что это такое происходит с тобой в последние дни? То ты без причины весела, то в полном унынии. Только не говори, что ты влюбилась или еще что-нибудь такое же нудное.
Кристи засмеялась, но в смехе ее совсем не было радости. Скотт не звонил уже целые сутки и день в самом деле складывался очень неудачно. Слова матери не улучшили настроения. Да матери вообще это очень редко удавалось. В этом не было вины Джо Энн, и Кристи не сомневалась, что мать хотела ей добра. Просто у нее несчастливый дар всякий раз говорить что-то не совсем приятное, когда бы она ни открыла рот.
Кристи окунулась, погрузив плечи в спокойную воду бассейна и обдумывая ответ.
– А может, и влюбилась, – сказала она наконец загадочно.
Господи! Как же она сумела так соврать. Если любовь – болезнь, то она уже давно безнадежно больна. Она никогда и не знала ничего похожего на это балансирование на гребнях волн. Скотт Блэсс, словно непонятного действия ядерный взрыв, разложил ее прежний мир на атомы и заставил ее бешено метаться между восхитительными восторгами рая и обжигающими кинжалами ужасающего ада.
– Ну что ж, если это так, то тогда будь счастлива, но не забудь принять таблетку. Не знаю, с чего тут так хандрить.
Сама она вовсе не хандрила из-за этого любителя серфинга. Просто ее несколько раздражало то, что он не мог освободиться чуть раньше, чем в половине четвертого.
Кристи про себя застонала. Великолепно! Материнская забота о горячо любимой дочери. Но сейчас ее мысли занимало кое-что поважней, чем нехватка материнских чувств у матери. На земле сейчас существовал только один человек, теплых чувств которого она страстно желала, а он не мог даже снять трубку, чтобы сказать ей, как он ее любит. Потрясающее слияние на песке – а за ним могильная тишина. Это совершенно сводило ее с ума.
Спасение принес официальный, лишенный эмоций голос дворецкого.
– Мисс Кристи. Вас просят к телефону. Джентльмен не пожелал сообщить своего имени. Вы будете говорить?
Кристи вылетела из бассейна.
Дворецкий передал ей беспроводный телефон, словно палочку в эстафетном беге.
– Алло, – выдохнула в трубку Кристи. Всем сердцем она молила Бога, чтобы звонок не оказался пустым, – какой-нибудь случайный знакомый с пляжа в Бойнтоне или служащий компании "Пруденшл".
– Кристи, это Скотт. Ты можешь говорить?
– Ну, почти. О, я так рада, что ты позвонил.
– Послушай, мне надо тебя увидеть.
– А мне надо увидеть тебя. – Как, если сегодня попозже?
– Чудесно. Когда? Где?
– Ты можешь подойти к вашей купальне? Сразу после четырех. Не раньше.
– Наверное, смогу. Какое странное место. Да, конечно, я приду. Я очень хочу тебя увидеть.
– Хорошо. Послушай, мне надо спешить, увидимся позже. Только после четырех. Не забудь.
Кристи нажала на рычаг аппарата, и сердце ее просто взмыло вверх.
Голосу матери не удалось совсем уж прервать полет ее души.
– Я полагаю, это и был сказочный принц.
Мать вложила в свои слова весь сарказм, на какой только была способна.
– Попробуй поверить в это, – пошутила Кристи.
Потом наступила тишина; мать и дочь погрузились каждая в свой собственный мир. Как много радости было в этом ожидании. В ожидании половины четвертого. В ожидании четырех.