– Если ты не убивал, тогда какого чёрта ты прибежал в такую рань и помогаешь мне избавляться от трупов?! Если ты не убивал, то ты не должен был реагировать на мой звонок. Ты сейчас смог десятый сон видеть, а ты возишься со всем этим!
– Я пришёл, потому что ты сказала, что с Лешкой что-то случилось. Я, конечно, поверил, что он мертв, решил – сердечный приступ. Всё-таки столько выпить и так обкуриться марихуаной, может и мотор отказать. Подумал, может, человеку действительно плохо стало, а ты, пьяная дура, вместо того, чтобы помочь и вызвать "скорую помощь", несёшь полнейшую чушь! А как я могу другу не прийти на помощь?!
– Хорошо. Первый аргумент принимается. Тогда ответь на второй вопрос. Какого чёрта ты помогаешь мне избавляться от трупов, если ты у нас весь такой чистенький, ножа в руках не держал и горло никому не резал?!
– Потому, что я был в эту ночь в этом проклятом лимузине и у меня нет алиби!
– Ах, у тебя нет алиби?!
– Представь себе, нет.
– Что ж ты так оплошал?!
– Если бы я знал, что случится такая заварушка, я бы, наверное, побеспокоился о своём алиби. Я бы обязательно поймал такси, запомнил его номер и спокойно бы ехал дома. Если бы ты перевела на меня стрелку, я бы обязательно запросил у оперативников время убийства Алексея. Я бы еще подстраховался тем, что позвонил бы в дверь соседям, разбудил и спросил соль или ещё какую-нибудь чепуху. Одним словом, позаботился бы о том, чтобы остаток ночи меня видели и слышали как можно больше людей. Но я не подстраховался, так как не знал, что дело примет такой оборот. После того как я въехал, что ты спишь во время секса, у меня сразу всё опустилось – я не испытываю желания трахать пьяных спящих баб. Я быстро оделся, вызвал водителя и спросил, где мы едем. Узнав, что мы проезжаем мой район, я обрадовался и попросил остановить, вышел и прогулялся до своего дома пешком. Никому не звонил, не стучал, не попадался на глаза и не просил соли. После такой гулянки дико разболелась голова. Выпил пару обезболивающих и лёг спать. Твой звонок меня разбудил.
– Ты не ответил на мой главный вопрос. Почему ты мне помогаешь?
– Потому что я сразу въехал, что ты не в себе.
– Аргумент не принимается, это даже не аргумент, а отговорка.
– Ты истериковала и заявила, что пойдёшь сдаваться в милицию. Тут и дураку станет понятно, что меня тоже сразу зацепят и будет довольно сложно доказать, что я к этому непричастен. Наши органы особо разбираться не любят. На кого падает подозрение, тот и виноват.
Фил выдержал небольшую паузу и добавил:
– То, что я сейчас делаю, я делаю не для тебя, а для себя. Понятно?! Мне что-то не хочется быть крайним и доказывать, что я не верблюд. Поэтому ты зря нафантазировала, что я благородный принц из сказки и пришёл тебя вытаскивать из дерьма. Я вытаскиваю не тебя, а себя. Хотя я и не виновен.
– Ничего я не нафантазировала, – буркнула я себе под нос и вернулась к машине.
Проехав ещё около получаса, мы взяли вещи "кролика" и пошли в лес сжигать. Фил постоянно повторял, что если мы будем избавляться от трупов и улик в разных местах, то нас вряд ли найдут и у нас есть шансы не засветиться.
– Сейчас разведём небольшой костёрчик и похороним Лёшкины вещи, – сказал Фил и положил на шмотки "кролика" стопку газет, взятых со столика в лимузине.
– Надо было Лёшку похоронить, а не его вещи, – произнесла я, покосившись на Фила, кидавшего сухие сучья в костёр.
– Лёшку похоронят, когда найдут, – грустно заметил Фил и добавил: – Если, конечно, найдут. И то к тому времени вряд ли от него что-то останется...
– У него хоть семья есть?
– Жена и двое детей. Полтора года в разводе.
– Радует хоть то, что после него всё семье достанется. Не нужно имущество делить и детей в чём-то ущемлять.
– Вот это ты правильно подметила. У них раздел совместного имущества в судебном порядке уже целый год длится. А с его смертью всё разрешится само собой. И всё-таки какие же вы все, женщины, меркантильные.
– Не меркантильные, а рациональные, особенно те, у кого на руках двое детей, – не могла не заметить я. – Только вот Лёшкина жена может стать первой подозреваемой. Ведь как ни крути, а ей его смерть наиболее выгодна.
– Даже если жена обратится в милицию с заявлением о пропаже, Лёшку признают умершим, только когда найдут. Да и то, если опознают. По моим меркам, искать его будут долго. А для начала его признают без вести пропавшим.
Я протянула Филу мобильный "кролика" и спросила, что с ним делать. Тот достал из телефона sim-карту и бросил её в костёр, а сам мобильный утопил в текущей рядом небольшой речке.
– Ну всё, вроде с одним разобрались. Пришло время браться за второго.
Я кивнула в знак согласия, сгорбившись, посмотрела на догорающий костёр и пошла вслед за Филом в машину.
Глава 9
Когда мы сели в машину, Фил задержал на мне взгляд и сказал:
– В кабине ты не поедешь. Перебирайся в салон.
– Это почему? – опешила я.
– Потому что на трассе уже полно машин.
– А при чём тут трасса и машины?
– Нужно, чтобы проезжающие мимо видели, что на месте водителя сидит всего один человек.
– А какая разница?
– Большая. Потом поймёшь. Лимузин упадёт с обрыва. Мало ли, может, менты допрашивать кого-нибудь будут, кто по этой трассе ехал и видел проезжающий мимо лимузин.
– А ты что, хочешь сказать, что по этой трассе одни и те же машины ездят?
– Тут полно местных машин из соседних деревень и посёлков. Вполне возможно, что могут допросить местных водителей. Ещё на этой трассе дорожные проститутки вечно стоят, а у них на машины глаз ой как намётан. Да и память просто отменная. Мы же с тобой не на "Запорожце" едем, а на шикарном лимузине. На эту тачку все реагируют, тут отродясь такие не ездят. Когда лимузин разобьётся и найдут всего один труп, то кто-то из проезжавших мимо может сказать, что в машине, помимо водителя, была ещё одна девушка, и опера начнут её упорно искать. Ни к чему создавать лишние проблемы ни нам, ни операм.
– А может, ты просто меня подвозил до какого-нибудь населённого пункта?
– На таких машинах извозом не занимаются. Оля, ну сколько мы можем спорить? Садись в салон. Времени нет. Уже трасса вся загружена.
– Но там труп.
– Ты уже с одним трупом ехала и ничего, нормально себя чувствовала.
– Ты имеешь в виду "кролика"?
– Лёшку или "кролика", как ты его называешь. Надо же, погоняло ему придумала.
– Тот труп купался в джакузи, а этот в проходе лежит. Я боюсь.
– Кого?
– Я же тебе объясняю, кого. Мне как-то не хочется с трупом в одном салоне ехать.
– Ты боишься?
– Боюсь.
– А мне казалось, что ты вообще страха не знаешь. Вон как мужиков бутылками по голове бьёшь. Они даже очухаться не успевают, как ты их на тот свет отправляешь.
– Не смешно.
– А тут никому не до смеха. Иди в салон, я сказал!
Фил так рявкнул, что я, вздрогнув, мигом выскочила из водительской кабины. Заглянув в салон, я сморщилась, перешагнула через лежавшего в проходе лицом вниз водителя и села поближе к бару. Плеснув в стакан немного виски, чтобы унять нервную дрожь, я сделала несколько глотков и подумала, как же страшно мне теперь будет жить с сознанием того, что я убила человека...
Нужно будет постараться закрыть эту страницу, как прочитанную, нужно начать всё сначала. И стремиться не думать об этом и вспоминать как можно реже. Совсем забыть точно не получится, но можно попытаться не вспоминать. Главное, убедить себя, что всё в прошлом. Идти по жизни вперёд, не оглядываясь назад. Убила и убила, человека уже не вернёшь. А мне нужно продолжать жить...
* * *
В детстве я мечтала убить своего отчима-алкоголика, который всячески издевался над моей мамой; постоянно орал на нее матом и бил смертным боем. А один раз он напился, схватил на балконе топорик для разделки мяса и погнался за мамой. Она убежала на кухню и с криками о помощи залезла под кухонный стол. Я молнией бросилась к отчиму и, схватив стоящую на столе недопитую бутылку водки, что было силы ударила его по голове. Отчим вскрикнул и упал на пол. Мы с мамой перепугались и думали, что он умер.
Я хорошо помню тот момент, словно это случилось только что. Мама плакала, а я стояла, нахмурив брови, смотрела на лежащего отчима и думала – мне совершенно его не жалко. Так сильно я его ненавидела... Тогда я тихо радовалась тому, что его больше нет. Надеялась, наконец закончатся эти пьянки, скандалы на пустом месте, метание ножей в пьяном угаре в дверь ванной комнаты. Надеялась, что мои вечно испуганные глаза вдруг станут спокойными и счастливыми. А моя слабая здоровьем мамочка перестанет плакать и хвататься за сердце, говоря, как она ненавидит свою судьбу. Мне казалось, что, если рядом не будет отчима, она вновь полюбит жизнь и будет со мной радоваться приятным мелочам. Когда я просила ее выгнать отчима, мама говорила, что она его боится, что он никогда от нас не уйдёт и не оставит в покое, а даже если уйдёт, то обязательно вернётся и нас убьёт.
Так вот, когда мама увидела, как я ударила отчима бутылкой, она строго-настрого запретила мне кому-нибудь говорить, что это сделала я. Я хорошо помню, как она прижала меня к себе и сказала:
– Оленька, сейчас я пойду к участковому и скажу, что это я его убила. Ради меня, прошу тебя, не говори, что это сделала ты. Вполне возможно, что мамы рядом с тобой какое-то время не будет. Но я обещаю тебе, что постараюсь вернуться как можно быстрее. Ты должна всегда знать, что мама тебя очень сильно любит, тоскует, помнит и думает о тебе каждый день.
Мама заплакала, а я к ней прижалась и спросила испуганным, тонким голосом:
– А где ты будешь?
– Очень далеко. – Мама плакала и держалась за сердце.
– А мне можно с тобой?
– Туда детей не пускают.
– Почему?
– Потому что там свои законы.
– А как же я?
Мама погладила меня по голове, отбросила назад косички и с болью в голосе произнесла:
– А ты пока поживёшь у тёти Веры.
– Мама, но она же меня не любит. Она любит только своих детей. Ты же сама это знаешь.
Я помолчала и тут же добавила:
– Но ведь, если бы я не ударила его бутылкой по голове, он бы зарубил тебя топором. Я сделала что-то неправильно?
Мама не ответила на мой вопрос, а только прижала к себе, наклонилась и стала еще сильнее плакать, целуя меня. Когда она собралась в милицию, вопреки её воле я увязалась за ней. Помню, как мы зашли к участковому и мама сказала, что она убила своего мужа, который был пьян и хотел зарубить её топором. Ещё она сказала, что ни о чём не жалеет, потому что он превратил нашу жизнь в ад и достал хуже горькой редьки.
– Судите меня за этого пьяницу, – вытерла глаза носовым платком мама. – Только вот дочь мою мне безумно жаль. Никого у неё нет, кроме меня, а моей сестре она не нужна. У той свои дети.
При этом мама вновь прижала меня к себе и так горько заплакала, что у меня защемило сердце. Участковый не поверил тому, что сказала мама, и вместе с нами пошёл посмотреть на труп. Когда мы вернулись в квартиру, трупа уже не было.
– Ну и где труп? – Участковый смотрел на маму подозрительно и сурово, словно она решила сыграть с ним злую шутку.
– Убежал, – в один голос ответили мы.
Оказалось, что всё это время отчим просто был без сознания, и, пока мама ходила признаваться в убийстве, он пришёл в себя и ушел пить дальше. Правда, после этого случая он обходил меня стороной и даже не угрожал маме, а если и замахивался, то я сразу говорила ему, что убью. Как ни странно, но на него это действовало. Этот здоровый неотёсанный мужлан побаивался хрупкую, но смелую и дерзкую девочку с двумя косичками.
Хотя я и была ребёнком, отчётливо понимала, что если моей мамочке будет угрожать опасность, то я действительно запросто могу убить отчима. Моя ненависть к отчиму не была детской. Я знала, что, кроме меня, за маму некому заступиться, ведь милиция приедет слишком поздно. Я смотрела на свою запуганную, больную и высохшую маму, выглядящую много старше своих лет, и думала, что никогда такою не буду и ни за что не повторю её судьбу. Как можно пустить в свой дом мужчину и всю жизнь терпеть от него унижения и побои, говоря какую-то нелепую фразу:
– Видно, судьба у меня такая. Это мой крест.
Тогда я была слишком маленькой, чтобы убедить маму, что каждый человек сам строит свою судьбу и что лучше не надо никакого мужика в доме, чем жить с таким вот уродом и успокаивать себя только тем, что ты при муже. Я не понимала, про какой крест она говорит, и не могла ей сказать, что этот крест она сама же себе и придумала.
При воспоминаниях о маме на глаза набежали слёзы. Ведь во время моего детства почти не было центров для женщин, переживших домашнее насилие. По крайне мере, эта проблема не афишировалась и в прессе не поднималась. Да если даже и были такие центры, мама бы все равно туда никогда не пошла. За годы жизни с отчимом она стала бояться даже собственной тени и привыкла переживать беду и боль в одиночестве.
Этим браком она испортила себе жизнь, а мне детство. Она была очень слабой женщиной не только здоровьем, но и духом. Хотя, скорее, их у нее вообще не было. Просто слабая, беззащитная, замученная и несчастная женщина... Но ведь она была моей мамой, и я безумно её любила. Я любила мамочку и старалась сдерживать свой протест по поводу её жизни. Она наивно надеялась, что когда-нибудь отчим бросит пить и станет порядочным человеком. А я уже точно знала – горбатого только могила исправит.
По ночам я мечтала о том, что его заберут в психушку с белой горячкой или однажды он купит бутылку паленой водки, насмерть отравится и, наконец, оставит нас с мамой в покое. Мне очень хотелось защитить и сберечь свою маму, но не успела...
Однажды, придя из школы, я увидела её лежащей на кухонном полу... Она была мёртвая. Множество ножевых ранений. В приступе белой горячки отчим убил мою мать и спокойно ушёл продолжать пить к своим алкашам. Помню, как я сидела рядом с мамой, плакала, вытирала ей кровь, целовала, гладила волосы и просила её... вернуться обратно. Когда её увозили в морг, я тоже поехала и стала просить разрешить мне переночевать вместе с ней в морге, потому что не верила, что можно расстаться с мамой навсегда... Мне было страшно от мысли, что я никогда больше её не увижу, не поговорю с ней, не уткнусь ей в грудь, не поцелую и не расскажу про свои дворовые приключения. Конечно же, ночевать в морг меня не пустили, я всю ночь провела на ступеньках у входа. Мне просто хотелось быть к маме поближе... Сторож не прогнал меня, а даже принёс чашку чая и бутерброд с колбасой.
– Бедненькая. И кто ж твою мамку-то зарезал?
– Отчим.
– Вот гад! Я бы его своими руками задушил.
– Не надо его душить.
– Почему? – с удивлением спросил сторож.
– Потому что это должна сделать только я. Мамка моя, и отомстить за неё должна я. Тогда всё будет по-честному. Я обязательно его найду и убью.
– Есть у тебя кто, кроме мамки?
– Нет, – ответила я, смахивая слёзы.
А когда я уснула, свернувшись калачиком прямо на лестнице, он подложил мне под голову небольшую подушку и накрыл пледом. Вот так я и жила на лестнице у входа в морг, пока мама была внутри. А потом сидела всю ночь на могиле после похорон и с ней разговаривала. Мне совсем не было страшно. Мне никогда не было страшно, когда мама была рядом...
Отчима нашли сразу. Он пил в соседнем дворе. На похоронах я ненавидела себя за то, что не убила отчима. Я вспоминала тот случай, когда ударила его бутылкой по голове, и думала, почему он не сдох?!
Мама умерла, когда мне было почти пятнадцать лет. С этим я стала жить самостоятельно. Чтобы меня не отвезли в детский дом, мамина сестра Вера оформила опекунство и больше никогда не интересовалась мной.
В моей жизни появилась единственная цель – убить отчима. Я была одержима идеей наказать этого урода за свою мать. Я хорошо понимала, что на суде мне не дадут это сделать. Но я встала и закричала выродку: "Посмотри мне в глаза!" Но он не посмотрел... Он отвёл их в сторону. То ли не смог, то ли не захотел... Я кричала ему, что я обязательно дождусь его освобождения, встречу прямо у тюремных ворот и убью. Меня крепко держали и пытались вывести из зала суда, но я рыдала и говорила, что хочу одного – убить подонка.
И я действительно жила с этой целью несколько лет. Узнавала, где он сидит, считала, сколько ему осталось, и представляла, как с ним расправлюсь. Хотела купить пистолет и, перед тем как застрелить, всё же заставить его посмотреть мне в глаза...
Господи, сколько раз я представляла себе эту картину. Вот открываются тяжёлые тюремные ворота, выходит постаревший, худой и сгорбленный отчим, а я стою напротив в белоснежном пальто с красным шарфом и с пистолетом в руке, и он всматривается в моё лицо... И вздрагивает, когда узнает меня в этой взрослой и красивой девушке.
– Ну что, мудак, страшно? Жить хочешь? Моей мамочке тоже было страшно, и она тоже очень хотела жить...
А затем выпускаю в него несколько пуль и громко смеюсь от охватившего меня счастья.
– Мама, я это сделала! Мамочка, я смогла!!!
Я не хотела думать, что потом меня посадят в тюрьму, я просто хотела его убить... Господи, как же сильно я этого хотела...