– Думаю, как раз сейчас ее нужно взять на руки, – предположила Глори. – Контакт с человеком может ее успокоить. – Она опять засмеялась. – А вообще я понятия не имею, в чем ее проблемы, Брэм. Я совсем ничего не знаю о детях!
– Разве женщины не рождаются с естественным материнским инстинктом?
Глори уставилась на него.
– А ты разве от рождения знаешь, как менять масло в машине?
– Верно, черт возьми.
– Не ругайся в присутствии Эмили! Нам неизвестно, что в таком возрасте воспринимает ребенок. Ты будешь чувствовать себя злодеем, если ее первыми словами окажутся "черт возьми", а не "мама" и "папа"!
– Клянусь, больше не буду ругаться! Ни одного грубого слова не услышишь.
– Договорились. Пеленка у нее в порядке. Может быть, теперь ей хочется, чтобы ее подержали на ручках?
– Вот и займись этим, а я пойду приму душ.
– Не могу. Мне надо расчесать волосы, пока они не высохли. А то потом их не расчешешь.
Нахмурясь, они посмотрели друг на друга.
– Не мог бы ты подождать несколько минут со своим душем?
– А не могут ли твои волосы подождать несколько минут?
Их взгляды стали просто испепеляющими. Эмили продолжала истошно пищать.
– Черт возьми, Брэм, ну почему с тобой так трудно?
– Не ругайся в присутствии моей дочери! Я тебе не разрешаю!
– Твоей дочери? По-моему, это нашадочь!Или я не права?
Глори взяла куклу, прижала ее к плечу и начала расхаживать по спальне.
– А как же насчет компромиссов? – спросила Глори. – Отвечайте, мистер Бишоп!
– Свои условия компромисса я выполнил. Я возился с Эмили, пока ты принимала душ. А теперь не хочешь ли ты повозиться с ней, пока приму душ я? Нет, конечно, нет. Тебе же надо сначала расчесать волосы. Компромисс? Посмотрите, как определяется это слово в словаре, миссис Бишоп!
Вдруг Эмили стала тихой, как мышка.
– О-о!.. – Глори с облегчением вздохнула и перестала кружить по комнате.
– Эй, – сказал Брэм, нагнулся, посмотрел в личико Эмили и, улыбнувшись, снова выпрямился. – Отличная работа, мамочка! Ты ее успокоила.
Глори положила куклу в корзину, подоткнула одеяло и с ужасом посмотрела на Брэма.
– В чем дело? – спросил он.
Глори тяжело опустилась на край постели и положила голову на руки.
– Мы не выдержали экзамен на звание родителей, Брэм, или как там это назвать! Этот ребенок у нас не более часа, а мы уже чуть не перерезали друг другу глотки! Подумай, какую стрессовую атмосферу мы создали этому бедному, беспомощному младенцу!
Брэм сел рядом с ней.
– Ты права, – согласился он. – Как же это получилось?
– Ума не приложу. – Глори всхлипнула. – На душе у меня отвратительно. Я ужасная мать! Я подвергла мою малышку кошмарному испытанию. Не могу поверить, что я способна на такое! – По ее бледным щекам скатились две слезы. Брэм обнял ее за плечи и прижат к груди.
– Не пережинай. – успокаивал он ее. – Мы преувеличиваем. Это не конец света, Глори. Как родители мы новички, ты же понимаешь. Нужно действительно искать компромисс в любых обстоятельствах, быть более гибкими. Правильно?
Глори кивнула и снова всхлипнула. Брэм отодвинулся и снял у нее с головы тюрбан из полотенец.
– Повернись немножко, – велел он, – я расчешу тебе волосы.
Глори подчинилась, и Брэм медленно и осторожно принялся расчесывать ее тяжелые, влажные волосы. Расческа мягко скользила, разделяя шелковистые пряди.
– Настоящее золото, – тихо произнес Брэм, любуясь.
– Божественное ощущение, – призналась Глори. – Я успокаиваюсь, расслабляюсь. Просто удивительно, как такой крошечный ребенок может превратить двух взрослых людей в психопатов, несущих всякий вздор!
– Никакого вздора мы не несли. И Эмили всего лишь кукла. Можно себе представить, что бы было, будь на ее месте настоящий младенец.
– А ты что, уже подумываешь о том, чтобы стать папой?
– Нет, что ты, ни в коем случае. Просто мне становится ясно, что надо хорошенько приготовиться к этой роли!
– Я обязательно куплю такую куклу, как Эмили, чтобы использовать ее в своем курсе предбрачного тренинга.
Хорошо бы спросить у Глори, думал Брэм, продолжая расчесывать ее волосы, не подумывает ли она о том, чтобы стать мамой. Но спросить ее значило бы давить на нее, а это не очень хорошо.
Стоп, Бишоп. Ты заходишь слишком далеко, сказал он себе.
Волосы Глори были уже почти полностью сухими, но он продолжал их расчесывать, любуясь блеском прекрасных прядей. Взгляд Брэма медленно обводил тело Глори, он с благоговением вдыхал аромат мыла и цветов, и ему нестерпимо хотелось поцеловать ее, овладеть ею.
Все его тело горело от непреодолимого желания. Глори закрыла глаза. Она чувствовала себя избалованной и хорошенькой, женственной и совершенно особенной.
Только мужчина, полностью уверенный в своей мужественности, может позволить себе выполнить такую женскую работу, как расчесывание спутанных волос. Брэм Бишоп именно такой мужчина.
Полотенце теперь казалось тяжелым, назойливым барьером между ею и Брэмом. Она хотела Брэма. Она хотела всю ночь заниматься с ним любовью, тесно прижаться к нему, в который раз получить наслаждение от их союза. Она будет женой Брэма во всех смыслах этого слова, пока небо не озарят первые лучи солнца.
Отложив расческу на столик, Брэм поднял волосы Глори и смотрел, как они скользят у него между пальцами. Брэм наклонился и поцеловал Глори в обнаженное плечо.
– Я не перестану повторять, как красивы твои волосы. И вся ты такая красивая!
Глори встала с кровати, сорвала с себя полотенце и бросила его на пол.
– Я действительно чувствую себя красивой, когда я с тобой, когда ты смотришь на меня, Брэм, – тихо произнесла она. – Это бесценный дар, и я тебе за него благодарна. Я хочу любить тебя.
Брэм с нетерпеливым стоном обнял Глори за талию, крепче притянул к себе и спрятал лицо у нее на груди, закрытой шелковистыми прядями волос. В течение долгого, захватывающего дух мгновения он держал ее, просто держал, нежно, осторожно, словно она была сделана из хрупкого, тонкого фарфора.
Глори чувствовала себя любимой и невероятно желанной. В ней жила какая-то детская беззаботная уверенность в том, что она находится под защитой этого большого, сильного, но нежного человека. В ее душе разгорался огонь желания, что доставляло ей несказанное удовольствие. В объятиях Брэма она чувствовала себя совершенством.
Брэм медленно и неохотно отпустил ее. Потом встал, быстро разделся, и оба они упали на постель. И занялись любовью. Они нетерпеливо, почти резко соединились в пульсирующем ритме, забыв обо всем на свете.
Эта удивительная ночь принадлежала им, они снова и снова сливались друг с другом, испытывая все большее желание, и никак не могли утолить голод обладания.
Наконец они заснули, пресыщенные, изнуренные, положив головы на одну подушку.
* * *
Когда первые лучи солнца окрасили небо, Глори пошевелилась и открыла глаза. Она почувствовала, как все еще горячо ее тело, и это доставляло ей удовольствие, как и воспоминания о ночи, проведенной с Брэмом. Глори повернула голову, чтобы посмотреть на Брэма. У нее перехватило дыхание и бешено забилось сердце.
Брэм лежал на спине, чуть приоткрыв рот, и крепко спал. На его груди животиком вниз лежала Эмили, завернутая в одеяло, а Брэм придерживал ее рукой, словно защищая.
На глаза Глори навернулись слезы. Вся содрогнувшись, охваченная волной страха и отчаяния, она соскользнула с постели.
Несмотря на клятву, на твердое решение, на приказы, которые она давала своему сердцу, всепоглощающая сила Брэма была слишком велика. Стоя в этой предрассветной тишине, Глори поняла, что нарушила обет, который дала самой себе. Она влюбилась в Брэма Бишопа!
Глава десятая
Когда Брэм появился в маленькой кухоньке ее дома, Глори она показалась невероятно душной – почему-то вдруг невозможно стало дышать. Она влюбилась в Брэма, и осознание этого вызывало в ней целый водоворот эмоций.
Приехав в офис с Эмили в бельевой корзине, Глори объяснила Марго предназначение этой загадочной куклы. Себе самой Глори напоминала стрижа, стремительно несущегося над бездной.
Я воистину достойна премии, утомленно думала Глори. Веселое представление, которое она разыграла, убегая из дома и от Брэма, заслуживает "Оскара"!
Ей казалось, что она убежала от себя. И, как зритель в кинотеатре, она неистово боролась с терзающими ее слезами. Но эмоции душили ее. Глори охватила сильнейшая паника, грусть, досада на себя за провал.
Оставшись наконец одна и поставив бельевую корзину на шкаф с документами в углу офиса, Глори облокотилась на стол, закрыла лицо руками и едва не зарыдала.
Боже правый, думала она, что я наделала? Сегодня пятница, остается еще целая неделя.
От мысли, что надо прожить с Брэмом под одной крышей еще целую неделю, она оцепенела. Он обо всем узнает, он как-то догадается о глубине ее чувств к нему. Он увидит, поймет, что она его любит! Она будет совершенно обнажена, уязвима, открыта, истерзана сердечной болью.
Глори подняла голову и уставилась в пространство. А что, если Брэм не любит ее? А что, если он засмеется, щелкнет пальцами и скажет: "Попалась, крошка", упиваясь тем, что достиг своей цели, когда заманил ее в постель?
– Нет! – Глори с силой ударила ладонью по столу и встала. Она не изменила своего решения никогда не выхолить замуж. Ее любовь к Брэму останется тайной. Она должна как-то прятать свои истинные чувства за маской спокойствия и веселья. Но еще целую неделю?! Не смогу, прошептала Глори. Надо отделаться от Брэма Бишопа! Надо бежать от него куда глаза глядят! Она солжет Брэму.
Вдруг раздался писк, и Глори подскочила на месте.
– Эмили, мама идет, – сказала она, услышав в своем голосе слезы. Сегодня, и только сегодня…
* * *
Вскоре после полудня Брэм зашел в небольшое кафе и улыбнулся Таксу.
– Мне твоя секретарша сообщила, где ты находишься, мы ведь давно не обедали вместе, – сказал Брэм.
Появилась официантка, приняла их заказ на гамбургеры с двойной порцией жареного картофеля и быстро удалилась.
– Твоя Глори просто прелесть, – сказал Такс. – Она нам всем очень понравилась, и все считают, что она совершенство.
Брэм кивнул.
– Она необыкновенная, Такс. Я… я люблю ее. Я наконец нашел свою вечную любовь!
– Ваши чувства друг к другу видны невооруженным глазом, братишка, – усмехнулся Такс.
Брэм подался вперед.
– Прости. Ты сказал "чувства друг к другу"?
– Даже мама это заметила, а ведь наша мамочка всегда витает в облаках.
– То есть, по-твоему, Глори любит меня?
– Разумеется.
Брэм положил руки на стол.
– Дорого бы я заплатил, чтобы это было правдой, – сказал он. – Я знаю, что небезразличен Глори. Но чего бы я только не дал, чтобы быть уверенным в ее любви. Я хочу жениться на этой женщине и иметь от нее настоящего ребенка по имени Эмили.
– Меня с самого начала беспокоило, что ваша близость с Глори основана на обмане. Теперь у тебя появилась еще одна тайна… ты глубоко любишь ее. Не пора ли открыто выяснить отношения?
– Не знаю, – нахмурился Брэм. – Глори твердо решила не выходить замуж. Боюсь, она меня и слушать не станет.
– Признаваться ей в своих чувствах пока еще слишком рискованно!
– Любовь вообще дело рискованное! Гарантий тут нет, Брэм, и быть не может. Но я твердо уверен, что ложь и недомолвки не изменят ваши отношения к лучшему. Приготовься к бою и выложи все в открытую.
Появилась официантка и поставила перед ними огромные тарелки.
– Вот, мальчики, – пропела она. – Приятного аппетита.
– Благодарю, – рассеянно ответил Брэм, не глядя на еду.
Такс внимательно посмотрел на брата.
– Подкрепись, силы тебе еще пригодятся! Не забывай, что тебе предстоит иметь дело с самым сложным созданием на земле – с женщиной. Нам, мужчинам, не хватит целой жизни, чтобы понять их, Брэм. Нам остается только любить их.
* * *
Вечером, подъезжая к дому Глори, Брэм тихо выругался, посмотрев на часы. Он возвращался позже обычного и не предупредил Глори по телефону, что задерживается.
Если верить его счастливо женатым братьям, женщины – настолько сложные существа, что никогда невозможно с полной уверенностью сказать, какой проступок они сочтут смертным грехом, а какой – просто досадной оплошностью.
Уйдя с работы, Брэм отправился к себе домой, чтобы принять душ и переодеться в чистое. Нельзя же просто заявиться и сказать: "Здравствуй, лапочка, вот и я", – да еще запорошенным цементной пылью. Ведь он собирается сделать предложение единственной женщине, которую по-настоящему любит. Сердце у него колотилось так сильно, что он боялся сердечного приступа. Не трусь, Бишоп! – воззвал он к себе.
Брэм откашлялся, разгладил ворот ковбойки шоколадного цвета. Взял с сиденья коробку конфет и красную розу. Посмотрел на подарки и нахмурился.
Не банальны ли эти подарки? – спрашивал он себя. Для него они были старомодными и романтичными и полностью вписывались в его сценарий. Черт возьми, он даже собирается пасть на одно колено и держать Глори за руку, когда будет делать ей предложение!
Он вошел в гостиную и сразу же понял: что-то случилось. Эмили лежала на одном из кресел, на самом краю. Ни корзины, ни Глори Брэм не увидел. Он положил коробку конфет и розу рядом с Эмили на кресло и прошел в спальню. Войдя в комнату, он похолодел от страха.
Глори укладывала в чемодан свои вещи.
– Глори! Что случилось?
Взглянув на него безо всякого выражения, Глори продолжала укладываться.
– Привет, Брэм, – буркнула она. – Я очень спешу. Мне нужно успеть на самолет в Чикаго. Отец болен. Попал в больницу. Думаю, ничего страшного, но я хочу быть там, увидеть его.
– Может быть, мне полететь с тобой в Чикаго? – предложил Брэм.
Глори вскинула голову и уставилась на него.
– Нет! – почти закричала она, затем, вдохнув и выдохнув, заговорила уже тише: – Я хочу сказать, что в этом нет необходимости, но все равно спасибо за участие.
– На правах твоего мужа…
– Ты не мой муж. А я не твоя жена.
Брэм нахмурился.
– Ты знаешь, что я имею в виду. У нас еще неделя. – Он помолчал. – Глори, почему Эмили одна в гостиной, словно ты бросила ее?
– Эту куклу можешь вернуть матери.
– Зачем? В семейной жизни иногда бывают непредвиденные случаи. Это естественно. Я хочу сказать, мне очень жаль, правда жаль, что твой отец болен, но, раз уж ситуация сложилась так…
– Перестань! – Глори отчаянно замотала головой. – Пожалуйста, перестань. Мы не будем продолжать эту дурацкую предбрачную подготовку, разыгрывать ненужную комедию. У нас была неделя, и мы многому научились. Но все, игра закончена. Вторая неделя ничего нового нам не даст.
– Все, игра закончена?! – повторил Брэм, и на его щеках заходили желваки. – Ты имеешь в виду нечто большее, чем наша предбрачная подготовка, правда? Твое решение все отменить относится и к нам, правда? А все, что нас связывало, тоже кончено? Мне так следует понимать тебя?
– Это была замечательная неделя, Брэм. – Ее голос вдруг задрожал. – Мне будут дороги воспоминания о ней, но мы оба понимали, что это не навек. И все кончается даже раньше, чем я ожидала.
– Для тебя это была игра? Великолепный секс? Ты не придавала нашей близости ни малейшего значения? Я для тебя ничего не значу?
Значишь, значишь! – мысленно вскричала Глори. О, Господи, Брэм, я люблю тебя!
Она слышала боль в голосе Брэма, видела боль на его лице. Но выбора у нее не оставалось. Нало было идти, бежать, создавать дистанцию между собой и Брэмом. А ее сердце разрывалось.
– Ты мне небезразличен, Брэм, – призналась она, борясь с душащими ее слезами. – Иначе я не стала бы заниматься с тобой любовью. Но у нас разные цели в этой жизни. У нас нет общего будущего, нам нечего строить. Ну, проведем мы вместе еще неделю… что это нам даст?
– Игра, – произнес Брэм хриплым шепотом. – Для тебя это была лишь игра!
Глори чувствовала, как загорается от гнева, и ухватилась за это чувство, стараясь разжечь его еще сильнее, чтобы заглушить ту сердечную боль, которая начинала терзать ее.
– Ты обвиняешь меня в том, что я играла? – спросила она. – Что ж, Брэм, давай начистоту. Моя учебная программа тебя никогда не интересовала. Ты хотел обманом заманить меня в постель и заставить отказаться от решения никогда не выходить замуж. Ты думаешь, я такая уж дурочка? Это ты играл мною, это ты погряз во лжи!