Мы стоим на парковке и поочередно вдыхаем белые кристаллики с самодельного, смятого листа бумаги. Когда я откидываю назад голову и потираю зудящий нос, у меня все начинает летать и кружиться перед глазами, будто сижу я не в машине, а на карусели в родном городе, и нас так и вертит, и вертит, и вертит. Цвета сменяют друг друга, я слышу, как смеются парни и почему-то тоже улыбаюсь, воображая, что не докатилась до такой низости и ни разу не кайфовала с друзьями в тачке.
- Идемте, - командует Саша. Он первым выкатывается из салона. Выпрямляется и тянет руки к черному небу, словно пытается дотянуться до него пальцами. – Звезды! – вопит он и хохочет, - звезды падают на меня!
Ярослав присоединяется к нему, и они вдруг носятся по полупустой парковке, выкрикивая все известные им названия созвездий, грезя о красивом апокалипсисе, где человечество убивает не метеорит, а падающий Сириус. Я невозмутимо закатываю глаза. Что особенного в том, что на наши головы валятся звезды? Куда больше меня волнует земля, бродящая под ногами волнами и косой, пьяный горизонт. По-моему, раньше он выглядел иначе. Я подхожу к ребятам и подхватываю их за локти.
- У нас важные дела, забыли? Нам предстоит отомстить каждому, кто когда-то посмел перейти нам дорогу!
- Идем в путь!
- Путь в идем!
Несемся к супермаркету. Врываемся в главные двери и тут же пускаемся к прилавкам. Саша хватает тележку, Ярый хихикает, заставляя ее алкоголем, а я бегу к отделу с краской. Беру пять красных баллончиков, клей и ножницы. Потом упаковываю три отвратительных, слизистых селедки, дожидаюсь Сашу и вместо того, чтобы сложить все набранные мной предметы в корзину, сама усаживаюсь внутрь, и раскидываю руки в сторону, когда брат со всех ног несется вдоль светящихся прилавков. Я сбиваю пальцами продукты. Они падают за нами, оставляя след, волшебные "крошки", и мы слышим, как ругается охранник, но не обращаем на него никакого внимания. Ярослав неуклюже кидает на мой живот два толстенных, шерстяных одеяла, упаковку шоколадного печенья и кривит губы:
- С вами я стал бунтарем.
- О, да. Твой мамочке явно не понравится, что ты нюхаешь кокс и гробишь городское имущество. Зои, мы, определенно, плохо на него влияем.
- Вообще-то я имел в виду шоколадное печенье. Мне дома его запрещают есть.
Я хохочу и раскрываю соленые орешки. Охранник, увидев это, меняется в лице, бледнеет, сереет, желтеет и верещит:
- Вы не имеете права!
- Не имеем? – Ярый вытаскивает пачку денег. Машет ею перед собой и ржет. – Вы в этом уверены? Уверены, что я чего-то не могу? Да, мне все блин можно! Я и вас куплю, если захочу, понятно? И этот магазин. И этот район. Поэтому простите, однако ваша претензия отклоняется.
- Он юристом хочет быть, - киваю я, прожевывая орехи. – Так что не спорьте с ним.
Мужчина застывает на месте. Я смеюсь, и мы подлетаем к кассе. Толстая женщина даже не пытается как-то сопротивляться. Пробивает продукты и хмурит брови, заметив десять пачек женских прокладок. Все-таки поднимает на меня взгляд, а я раздосадовано шепчу:
- Слишком они у меня обильные в последнее время.
Выбегаем на улицу и скидываем пакеты на заднее сидение. Саша садится за руль, Ярый устраивается рядом с шоколадным печеньем, а я плюхаюсь впереди. Даже в состоянии дикого и страшного опьянения пристегиваюсь. Думаю, я никогда не избавлюсь от этого. Всегда буду сидеть с трясущимися руками, и всегда буду помнить крик, прозвучавший за секунду до того, как маму у меня отняли.
Приезжаем к дому номер один.
Хохоча выскакиваем из салона, хватаем баллончик, селедку и заранее подготовленные вещи: парик тупой блондинки, приличную кофту и туфли. Пока я неврно переодеваюсь, ребята прячутся за забором и едва не ломают его, из-за чего-то сцепившись. Я недовольно верещу на них и закатываю глаза: как дети! Поправляю парик, прячу в сумку клей, мерзкую селедку и глубоко выдыхаю. На самом деле, мне не страшно. Ярый нашел отличный кокс, или, может, кокс всегда отличный. Не знаю. Но меня так шатает, чтобы я сейчас не испугалась бы и аллигаторов в канализации.
Стучусь и натянуто улыбаюсь. Дверь мне открывает сорокалетняя женщина, мать чертова, гребанного блин кандидата номер один. Морщусь, вспоминая о нем, но затем выплываю из мыслей и тяну:
- Здравствуйте! – надеюсь, она не заметит, что я под кайфом.
- Чем могу помочь?
- У вашего сына вчера вечеринка была. А я – такая глупенькая. Когда с ним в комнате зажималась, забыла свою косметичку, представляете? Мне ведь без нее не жить. Она – мое спасение. Можно, я забегу на минутку? Я заберу и исчезну. Пожалуйста.
- Но Жени нет дома, - ошалело отвечает женщина. – Он сейчас на занятиях по футболу.
Естественно, я знаю, что он уехал. А еще я знаю, что он не на футболе, ведь, черт подери, какой может быть футбол в одиннадцать часов вечера, мамаша? Но это ваше дело. И ваша гребанная жизнь.
- Понимаете, он меня и помнит-то вряд ли, - надуваю губы. Строю самую несчастную рожу, на которую я только способна, а затем медленно вздыхаю, - что же мне делать? Там столько нужных вещей, дорогая косметика, моя водостойкая тушь и…
- Вы знаете, где его комната?
Довольно растягиваю лицо в улыбке:
- Безусловно.
Бегу на второй этаж. Вчера здесь, действительно, была вечеринка. Но меня на нее не пригласили. Удивительно? Нисколько. Однако остановить меня это не остановило, и я все равно приперлась в парике, очках и толстенном свитере. Оказалось, обманывать не только просто, но и приятно. Когда никто из одноклассников не прознал, что под безумным гримом скрывается та самая неудачница-шлюха, которая, по слухам, сначала соблазнила всю школьную команду по футболу, а потом и переспала с ней – я прибодрилась. Все-таки не у меня проблемы с головой, а у этих слепых, богатеньких идиотов.
Врываюсь в просторную, заваленную всяким хламом, комнату и подбегаю к шкафчику.
На моем лице растягивается ядовитая ухмылка, и, распахнув дверцы, я решительно достаю клей. Поливаю "соусом" как можно больше дорогих "ингредиентов", тщательно их перемешиваю, "пробую" на вкус, добавляю еще пару капель – для пущего эффекта – и довожу до готовности. Затем бросаю под кровать пакет с селедкой и неприятно морщусь: фу, какая же мерзость! Ужас. Покачиваясь, поправляю парик, ремень сумки и уверенно спускаюсь вниз.
Мамаша изучает меня, наверно, думает, что я что-то украла.
- Вы мне так помогли! - не своим голосом пропеваю я и подбегаю к ней. Обнимаю изо всех сил, лыблюсь и смачно целую в щеку, - век не забуду!
Она трет лицо: может, боится, что я ее чем-то заразила? Не могу сдержать смех. Выхожу на улицу, несусь к машине и вижу парней. Они стоят около зеленого Ауди, на котором Женю обычно довозят до школы. Теперь на бампере красуется огромная, красная буква Д.
- Почему "Д", Зои? – спрашивает Ярый, когда мы прыгаем в машину и пулей срываемся с места. – Это ты так благотворишь Диму?
- Это я так благотворю свою девственность, которой у меня больше нет.
С этого момента молчим. Едем к пункту номер два.
Леха – или мистер-дрожащие-руки – каждый четверг ездит в клуб на набережной. Там собираются отвязные байкеры и маменькины сынки, способные за одну ночь потратить свыше десяти тысяч. Наша цель – найти парня и обезвредить. Не убить, к сожалению, но осложнить его чертовски привлекательную жизнь.
Я стягиваю парик и чешу волосы.
- Не хочу его носить. Он ужасный.
- Не носи.
- Только тогда ничего не выйдет, - поучает Ярый. – Ты, правда, готова упустить шанс из-за вшей, которых может и не быть?
- Вшей? О, боже, - я морщусь и расстроено поджимаю губы. – Час от часу нелегче!
- Если тебя это успокоит, то Лехе вообще скоро чесать нечего будет.
И меня это успокаивает.
Мы приезжаем в клуб. Я натягиваю парик, черные чулки. Достаю туфли на шпильке и обеспокоенно прикусываю губу:
- Вдруг не выйдет?
- Успокойся, - чересчур громко кричит Саша и облокачивается руками о машину. – У нас все получится. Не дрейфь.
Давно я не видела его таким смелым. Но мне нравятся эти изменения. Нравится, что я не должна его защищать и потому сама могу рассчитывать на поддержку.
Уже через полчаса Леха не в состоянии стоять на ногах. Пока я пыталась флиртовать и накручивала на палец ненастоящие волосы, Саша подмешал в его крепкую выпивку гамма-гидроксибутират, или иными словами сильный депрессант, который при взаимодействии с алкоголем так сносит крышу, что несчастного и апокалипсис не разбудит. Парни с трудом затаскивают Лешу в туалет, бросают на грязный пол и почему-то начинают дико смеяться. Я же решительно вытаскиваю из сумки ножницы, присаживаюсь на колени и свирепо улыбаюсь:
- Прощайте милые кудряшки.
Делаю самую модную прическу. Пытаюсь избавиться от его волос подчистую, чтобы завтра, когда он придет в себя, ему даже самый дорогой специалист не смог помочь. Закончив, разрываю его потную футболку, взбиваю баллончик и рисую красную букву "Д" на мясистом животе. Ох, как же мне хочется разозлиться, но я специально не позволяю гневу взять под контроль мысли. Равнодушно хмыкаю, поднимаюсь и киваю:
- Готово.
Саша обнимает меня за плечи и касается лбом макушки.
- Ты в порядке? – шепчет он, моргая черными от кайфа глазами. – Хочешь домой?
- Нет. – Твердо стискиваю зубы. – Остался последний пункт. Поздно отступать.
- А как же селедка? – вдруг интересуется Ярый. – Кажется, мы забыли ее в машине!
- Успокойся. Ничего страшного.
- Но был же план! Каждому, блин, по селедке!
- Ты злишься потому, что это была твоя идея.
- Да, черт подери, именно поэтому!
- Тогда чего забыл о ней? – Я пожимаю плечами. – Не судьба, Ярый. Разве что мы засунем селедку ему в задницу.
Одновременно кривимся и выбегаем из туалета.
Едем к дому Болконских. Дима живет в огромном, стеклянном особняке с охраной, бешеными псами, камерами и инфракрасной сигнализацией. Я думала, проникнуть к нему в комнату – легче простого. Как же я ошибалась. Впервые вижу, чтобы слухи о параноидальных богачах были правдой. Мы паркуемся чуть ниже по улице, глушим двигатель и ждем. Ярый предлагает сделать еще одну затяжку, но я покачиваю головой.
- Мне нужны мои мозги.
Сидим минут пятнадцать, прежде чем из дома выезжает черный, матовый Ауди. Едем за ним и одновременно паркуемся около кафе "Завтрак", как и условились. Тут одна пустырь. Ни людей, ни машин. Темный переулок, забитый вонючим, грязным мусором и крысами.
- Он не струсил, - выкатываясь из салона, удивляется Ярый. – Вот это да!
К нам навстречу идет молодой, низкий парень. На вид ему лет двадцать. Он нервно кидает ключи Саше и отрезает:
- Как же я счастлив, что уже завтра меня не будет в этом городе.
- Ты делаешь благое дело!
- Я лишь должен был помыть машину, а не сбагрить ее шайке психов.
- Поверь мне, - я кладу руку на плечо незнакомцу и киваю, - Господь на нашей стороне.
Тут же Ярый отстреливает ему пакет кокса и лыбится:
- Или мы на его.
Парень уходит, а я в нетерпении прикусываю губы. Так и представляю себе, как делаю из любимой машины блондина – смятый бейсбольный мяч. Нервно вываливаю из старой сумки цветочные прокладки, прошу парней принести баллончики, две канистры с водой и селедку.
- И увеселительного порошка, - добавляю я, почесывая нос. – Мне крайне необходимо вдохновение.
- Ты читаешь мои мысли, - хихикает Ярослав. Вытаскивает из кармана пакетик, смятую бумажку и отсыпает мне тонкую полоску. – По чуть-чуть. Иначе придется полночи откачивать друг друга.
- Не бойся, - вдыхаю порошок и блаженно закрываю глаза, - я никому не позволю вас обидеть.
Мы распаковываем прокладки и держим их в воде до тех пор, пока они полностью не набухают. Потом заваливаем ими машину: багажник, бардачок, карманы на чехлах, сидушки и коврики. Саша усердно топчет селедку, прячет ее в проеме между сидением и дверцей.
- Что ты делаешь? – недоумевает Ярый. Его волосы похожи на пожар, который вдруг загорелся и не планирует тухнуть. – Совсем нанюхался, да? Как в старые, добрые времена.
- Так быстрее завоняется.
- Что?
- Сам подумай. Я ее кишки наружу выпотрошил. Естественно, вонь будет уже завтра стоять невыносимая.
- Он прав, - рисуя баллончиком огромную букву "Д" на лобовом стекле, тяну я. – Так круче. Протухнет быстрее.
- Идея моя, а выделываетесь вы.
- Никто тебе и не мешает выделываться.
- Ну да! Ты постоянно этим занимаешься.
- Чем занимаюсь?
- Приписываешь себе мои идеи.
- Да неужели? – вспыхивает Саша и смеется. – Наркота совсем тебе мозги выела.
- Сам ты себе мозги выел!
Они еще что-то орут друг другу, хохочут, а я вдруг замечаю нечто знакомое на переднем сидении. Недоуменно морщу лоб, залезаю в салон и касаюсь пальцами мягкой, багровой ткани. Грудь ошпаривают колючие чувства. Ошеломленно и озадачено я понимаю, что это кусок от моего вечернего платья. Что за фигня? Что за чушь собачья? Он псих? Маньяк? Кретин! Идиот! Ублюдок! Тварь! Я взрываюсь криком и резко выпрыгиваю из машины. Вспоминаю, как его руки пытались раздвинуть мне ноги, как его язык лез ко мне в рот и со всей силы вонзаю кулак в идеально отполированное стекло. Оно даже не трескается. Тогда я пробую еще раз. И еще. Бью ногами, всем телом. Ору и сражаюсь с ветряными мельницами, искренне полагая, что дерусь с настоящим чудовищем.
- Зои.
- Нет! – я нападаю и нападаю. Царапаю пальцами стекла автомобиля, его двери, бью шины, бампер, и все это время вытираю с глаз ядовитые слезы, прожигающие кожу. – Тварь!
- Зои, пожалуйста.
- Нет, нет!
Что мне теперь делать? Как жить дальше? Реальность падает на мои плечи, и две недели тотального запоя, наркоты, сигарет, вечеринок выпадают из жизни, словно их и не было. Я вижу свое бешеное отражение в тонированном стекле и луплю по нему кулаками изо всех сил потому, что больше Димы я теперь ненавижу лишь саму себя. За то, что не сумела убежать. За то, что не сопротивлялась. За то, что позволила этому случиться и живу дальше. Кто-то сзади обнимает меня за талию, а я продолжаю вырываться, не желая больше останавливаться. Теперь я никогда не опущу руки. Никогда не позволю течению нести меня в неясном мне направлении! Не позволю кому-то выбирать за меня! Унижать меня! Ломать меня!
- Зои, - на сей раз кричит и брат. Он сдавливает меня слишком сильно, и я начинаю кашлять, - хватит! Перестань!
- Саша, - цепляясь за его имя, тяну я, - Саша, мне плохо. Мне больно!
Я, наконец, поворачиваюсь к нему лицом и утыкаюсь носом в грудь. Ярый молча стоит в стороне и не двигается. Смотрит на нас, а меня так и шатает, словно на улице сильный ветер.
- Я с тобой, - шепчет брат. – Все хорошо.
- Нехорошо.
- Мы справимся. Слышишь?
- Как забыть о том, что постоянно рядом?
- Никак. Надо просто смириться.
- Я не могу смириться.
- Сможешь, со временем. А сейчас не плачь, прошу тебя. Я не могу на это смотреть.
- И я не могу. Прости. – Закрываю ладонями лицо и глубоко вдыхаю воздух. – Мне жутко стыдно. Я схожу с ума. Эти мысли…, они взрываются в моей голове, пульсируют...
- Подумай о чем-нибудь другом.
- О чем?
Брат вдруг усмехается.
- Обо мне, конечно. - Бесит, что он смеется в такой момент, но вместо злости, я внезапно испытываю облегчение.
Приступ отходит. Невольно улыбаюсь и бурчу:
- Нашел, о чем думать.
Внезапно на мои плечи ложатся еще чьи-то руки. Они крепко стискивают часть меня, часть Саши. Ярослав выдыхает и касается колючим подбородком моей щеки.
- Вы такие милые, - лепечет он. Сильнее обнимает нас и мечтательно растягивает губы в улыбке, - мой брат – идиот. Единственная от него польза – наркота, которой он закупается в Мексике.
- Отличная польза, - подбадривает Саша.
- Возможно. Но от него не пахнет также вкусно, как от Зои. И еще мы не можем тискаться и пускать телячьи нежности.
- Определенный минус.
Мы кладем одеяло на лобовое стекло Тойоты, достаем выпивку, орехи, печенье и ложимся на капот. Саша укрывает меня вторым покрывалом, затем тянет на себя правый угол, а Ярый, завистливо, левый. Так и лежим на горячем металле, рассматривая ночное, махровое небо, которое из-за алкоголя кажется живым. Плавающим. Хотя, кто знает, может, так и есть. А мы просто разучились подмечать подобные вещи. Отпиваю отвратительное, горько пойло и кривлю губы:
- Гадость.
- Лекарство, - поправляет меня Саша. Отбирает бутылку и тоже делает глоток. – Сегодня мы столько безумств сотворили. Но знаете, я впервые почувствовал себя живым. Дикость.
- Не нюхай больше, - язвительно поучает Ярый. – Это пафосно влияет на твой мозг.
- Рот закрой!
- Что?
- Я раскрываю тебе душу, - пьяно бормочет Саша, - а ты как всегда портишь мне кайф.
- Мы с мамой любили смотреть на небо, - внезапно отрезаю я, и парни по бокам замирают. Пялятся на меня, а я не обращаю внимания, продолжая также пристально и завороженно наблюдать за небом, которое сегодня греет меня сильнее ребят и даже сильнее алкоголя. Оно удивительно синее. Не черное. И от того в груди все переворачивается, скручивается и горит в истошных чувствах, ведь синий – больше не обычный цвет. – Мы ходили в парк аттракционов, брали билеты на чертово колесо, и крутились больше часа. Накупали всякой дряни, включали музыку – у нас с ней всегда вкусы совпадали – и не замечали, как наступал рассвет. Я думала, эти моменты вечны. Что они никуда не денутся. Что я всю жизнь буду ходить с мамой на это чертово колесо, и нас ничто не сможет разлучить. Мамы больше нет. А мне все кажется, что я до сих пор на небывалой высоте. И меня вот-вот притянет вниз. И я разобьюсь потому, что без нее не умею летать.
Вытираю глаза. Упрямо поджимаю губы и смотрю вверх, ожидая помощи у темной мглы, которая кроет в себе гораздо больше, чем может показаться. Но помощи нет. Мне становится жутко одиноко. Будто рядом не сжимает мою руку Саша. Будто рядом тяжело не дышит Ярый. Я одна во всем мире. На этом огромном, крутящемся шаре. И никому нет до меня дела. Мы цепляемся за близких, потом их теряем, потом оказываемся в тупом, отчаянном одиночестве и больше никого не любим. А зачем, если все уходят. А зачем, если это так сложно. Я хотела бы верить, что когда-нибудь пустота заполнится. Заполнится чувствами к человеку, а не временем. Ведь оно не лечит. Это самообман! Иллюзия! Оно сшивает. То пространство, что отведено для эмоций, исчезает с каждым потерянным нами близким человеком. И исчезает не потому, что не находится родственной души для уголка в сердце, а потому, что в сердце больше не находится уголков для родственной души. С рубцами, запечатанное долгими годами оно больше никого к себе не подпускает. Так неужели и я вскоре совсем прекращу чувствовать? Неужели я всегда буду испытывать безрассудное одиночество.
Неожиданно звонит сотовый. Ярый закатывает глаза к небу и рычит:
- Меня ищут.
- Мамочка? – Саша начинает хохотать. – О, мой сыночек, где же ты? Куда же ты пропал? Неужели до сих пор учишь геометрию? Алгебру? Французский? Обществознание?
- Нет, нет, мамочка, - подыгрываю я, понизив голос, - я изучаю историю происхождения сложного эфира, обладающего психостимулирующим действием.