- Просто, - кивает он. - Просто вбежала однажды, обняла, прижалась, уселась на колени, словно мы лет десять уже женаты. И я подумал тогда, как же жаль, что эти десять лет я провел не с тобой. Но прежде, чем я сумел найти хоть какие-то слова, ты опять убежала. А я остался, с открытым ртом и закрытой дверью… И, конечно, ты "просто…" Ничего ж не было, верно?
Молчу, не зная, как поднять на него глаза. Стыдно. "Дедушка старый, ему все равно". Ага, конечно. Натворила глупостей, вампирка недоперевоплощенная. И ведь не объяснишь, что это я так "грелась". И сегодня. Соблазняла, да. Потому что чем больше он возбуждался, тем больше тепла от него исходило. А мне от этой "энергии эйе", недополучаемой в процессе кровопитий, уже, похоже, голову сносит.
- Я для тебя совсем старый, да? - и столько тоски в голосе.
Довела мужика. Допрыгалась. И что мне теперь с ним делать?
А главное, с собой что делать? Что за ощущения вампирские? Действительно, что ли, секс стал настоятельно требоваться? Потому как потери эритроцитов мы восполняем, а с этим пробел?
- А знаете, Андрей, - начинаю я. - Мне, на самом деле, гораздо удобнее звать вас без отчества. Просто там, откуда я родом, они не в ходу. И, если вы не возражаете, я буду только рада.
- Не возражаю, - отвечает несколько настороженно. И явно ждет продолжения.
- Тогда давайте так, - будет ему продолжение. - Вы меня сейчас целуете, и если мне понравится - сильно понравится - я обещаю подумать над критичностью вашего возраста. Только учтите, - добавляю, покуда он переваривает изумление. - Мне давно не пятнадцать лет, и поцелуй в щеку будет называться "сам дурак" без права пересдачи.
В глазах его мелькает многое. И он даже чуть качает неодобрительно головой, одобрительно при этом улыбаясь. Ну а что он хотел? Еще лет двадцать ходить вокруг да около? Так он не вампир, у него их нет. А я… слишком, наверно, вампир. И это в восемнадцать я целовалась с мальчиком, не получая при этом удовольствия, просто потому что "я ему нравлюсь" и "так, вроде, положено". А вот друзья Лоу научили, что целоваться надо с тем, кто нравится тебе и только, если он нравится. При всей их сексуальной всеядности, именно они объяснили, что я имею права попробовать и имею право отказаться - в любой момент - если нравиться перестало.
- Как скажешь, - терять свой шанс, рассказывая мне о том, что женщине не стоит брать на себя инициативу в таких вопросах, он не стал. Его рука, свободная от зонта, скользит мне в волосы, чуть задевая при этом мочку уха, и обхватывает затылок. А его лицо приближается близко-близко. - Пятнадцатилетняя мне и не нужна, - шепчет он мне на ушко. И целует.
Очень медленно, бережно, нежно жар его губ течет по моим губам. И тепло его сердца словно проливается через этот поцелуй в мою душу, заставляя трепетать, заставляя чувствовать, заставляя пьянеть. Заставляя желать продолжения… и углубления… Заставляя проявлять инициативу самой, пить жар его губ, распаляя его страсть, еще сильнее тонуть в его удовольствии… или уже своем…
- Ты не посмеешь сказать, что тебе не понравилось, - хрипло выдыхает он, когда наши губы все-таки размыкаются.
- Посмею. Вот только зачем мне врать? Мне понравилось, - отвечаю, пытаясь отдышаться. А щеки горят, сердце колотится, как безумное, и даже ноги как-то не очень держат. Обнимаю его, прижимаюсь к нему, прячу лицо у него на груди. Мне тепло. И неважно, что дождь. А он гладит меня по волосам, и не ищет слов…
- Значит, подумаешь? - мое обещание он мне напоминает уже у самой калитки.
- Обязательно, - я едва ли готова на большее, чем "подумать".
- Ну… до завтра?
- До завтра, Андрей. И спасибо за этот вечер.
Ухожу, выскальзывая из-под его зонта, и спешу через двор к дому. Время позднее, Ясмина весь день одна.
- Я вернулась, Ясь, - сообщаю, включая свет.
И понимаю, что комната пуста.
- Яся! - окликаю я во дворе, заглядываю в беседку, в другие постройки. Вот куда она?.. Дождь же, ветер, вечер… Неужели опять пошла на обрыв?
- Яся! - кричу, выбегая на улицу. Еще бы тропинку найти в темноте, последний фонарь у соседского дома, а небо нынче безлунно. Поскальзываясь на мокрых камнях, я все же выбираюсь на ту тропу, по которой она обычно ходит. Ветви кустарника, растущего над самой тропой, окатывают меня водой, словно мало мне той, что течет с неба, но тревога гонит дальше. Куда она ушла, зачем? Неужели не дождалась? Голод, вампирские инстинкты… Или она просто ходила гулять и что-то ее задержало? Что? Она поскользнулась, упала с обрыва?
- Яся!
Мне кажется, что я вижу ее, подбегаю ближе - но это только валун, померещилось…
- Яся, где же ты?
Она сидит, свесив ноги, на самом краю обрыва, там, где каменная плита чуть выступает над морем. И соленые осколки огромных волн, что разбиваются о берег, вновь и вновь взметаются над ней, окатывая с ног до головы. Тонкое платье, на которое она так ничего и не надела, промокло насквозь, концы сильно отросших волос мокнут в луже.
- Яся, - подхожу, обнимаю ледяные плечи. - Уже очень поздно. Идем домой. Сможешь встать?
- Я еще посижу, - безразлично отзывается она, никак не реагируя на мои руки на своих плечах и, видимо, почти совсем их не чувствуя.
С каждым днем она уходила все дальше. Не по берегу моря, но по пути в бесконечность. Ее тело теряло чувствительность, она почти не ощущала моих прикосновений. Почти не ощущала идущего от меня тепла и уже не искала его. У нее не осталось эмоций и не осталось желаний. Ее тревожили только голод, да шум прибоя. Она любила шторм, это единственное, что еще могло заставить ее выйти из дома. Но уже не помнила океан.
Память подводила ее все сильнее, и все чаще на любой мой вопрос она отвечала "не знаю" или "не помню". Она помнила Анхена и по-прежнему утверждала, что он скоро должен прийти, но вот зачем - она позабыла. Очень удивилась, когда я назвала его как-то ее мужем.
- Тебе приснился дурной сон, - сказала она. - Такого не было. И быть не могло, ни свадьбы, ни ребенка. Он же мне как отец… Он должен приехать, взглянуть на картины. Пашка рисует, а я не вижу. Вот Анхен приедет и посмотрит на них за меня…
То, что ребенок при этом толкается у нее в животе, и отчетливо толкается, до сознания ее больше не доходило.
- Я не беременна. О чем ты, Лара? Ты устаешь, тебе надо отдыхать.
Вот и все. А еще целых три месяца до родов. Ну, может, чуть меньше. И мне все сложнее представить, как она их дотянет.
- Ясенька, пожалуйста, надо идти, - продолжаю уговаривать, все больше промокая под дождем и брызгами. - Уже поздно. Ты голодна. А поесть можно только дома. Ты ведь помнишь об этом?
- Да.
- Идем?
- Да. Иди. Я скоро.
- Тебе совсем не жалко сестру? - раздался вдруг совсем рядом голос Андрея. - Сама простудишься, ее простудишь, куда это годится?
- Вы здесь откуда? - недоуменно оборачиваюсь.
- Оттуда. Не мог же я допустить, чтобы ты одна по пустырям ночью бегала, - он решительно меня отодвигает, уверенно берет Ясмину за подмышки и помогает подняться.
- Не надо, - слабо возражает она.
- Надо, - спокойно убеждает Андрей. - Обувь твоя где? - с неодобрением косится он на ее босые ноги.
- Дома.
- Вот и идем домой, - он легко подхватывает ее на руки и кивает мне, - пошли.
Иду, не зная, то ли благодарить его, то ли злиться. Вот зачем он за мной пошел? То, что я его целовала, еще не дает ему права вмешиваться.
- Все, спасибо, Андрей, дальше я сама, - несколько нервно оборачиваюсь к нему, едва он заходит за мной в комнату.
- Ее лучше сразу под теплый душ, - он не спешит выпускать из рук вампиршу. - Да и тебе не помешает.
- Андрей, откуда здесь душ? Это сельский дом. И пустите вы уже Ясю. Нам переодеться надо, вытереться, согреться. Вы мне сейчас не поможете, только задержите.
Он осторожно сажает Ясю на стул - безмолвную, апатичную, больше похожую на сломанную куклу, чем на живое существо.
- Может, лучше сразу вызвать врача? Как ты себя чувствуешь, Яся?
Она не отвечает, что не удивительно. Она давно уже никому не отвечает, кроме меня, даже Пашке. Скорее странно, что она на обрыве с ним разговаривала.
- Она чувствует себя плохо, и количество вылитой на нее воды этот параметр никак не меняет, - его присутствие начинает раздражать. У меня нет времени все ему объяснять. У меня нет желания все ему объяснять. Да и возможности придумать хоть какое-то приемлемое объяснение тоже нет. - Врач не нужен, Андрей, поверьте. Вам тоже лучше уйти.
- Маша, ты уверена?
- Что я точно простужусь, если вы не дадите мне возможности переодеться? Андрей, пожалуйста, не лезьте. Вы второй раз врываетесь в мой дом, и второй раз без приглашения. Это любые поцелуи перечеркивает, честное слово!
- Ты сама все каждый раз перечеркиваешь! - не выдерживает он. - Ты опять меня отталкиваешь! Опять! Поцелуи поцелуями, но в твою жизнь не лезть, так?
- Так.
Глаза в глаза. Почти дуэль. Почти война. И он уходит, излишне резко хлопнув дверью.
Глава 10
На работу идти не хотелось. Впервые, наверное, с момента знакомства с Андреем. Но какие тут варианты? Пошла. И к Андрею пошла, едва возможность выдалась.
- Выглядишь плохо, - хмуро сообщил он мне и не думая подниматься навстречу.
- Легла значительно позже обычного. К обеду пройдет, - решительно пересекаю его кабинет и столь же решительно забираюсь к нему на колени - намерено и осознанно.
- Прости, - шепчу ему в ухо, зарываясь пальцами в его волосы, непривычно короткие, непривычно светлые. Непривычно светлые, если сравнивать с Анхеном, непривычно темные, если сравнивать с Лоу. Да вот только зачем с ними сравнивать? - Вчера был замечательный вечер. Самый лучший за целый год. А глаза у тебя голубые. И целуешься ты восхитительно, - и сама целую его в висок.
Не сразу, но его руки все же смыкаются на моей талии.
- А почему у меня такое чувство, что ты прощаться пришла? И перешла на "ты" лишь для того, чтоб подсластить пилюлю?
- Потому что ты мнительный. И нерешительный там, где не надо, и настырный там, где не стоило бы.
- Нерешительный? Ты выставила меня за дверь, на что я должен решиться?
- Не надо, - прижимаюсь к нему, словно стремясь разделить с ним все то тепло, что он подарил моей душе, всю ту нежность, что я испытываю. Но он не вампир, он не почувствует. Приходится словами. - Я пришла извиниться за то, что вчера была так невежлива. За то, что выгнала, когда ты хотел помочь, за то, что ничего не объяснила. За то, что и сейчас не смогу объяснить… Ты стал мне дорог, Андрей, и дело не в поцелуях, и даже не помощи, что ты мне оказал. Просто я так привыкла уже, что ты рядом, что ты есть, что я просто могу зайти… И я думала о вчерашнем вечере, и о том, что хотела бы… попробовать… продолжить. Я ничего не обещаю, но я готова попробовать… И я не готова тебя потерять, просто потому, что… Понимаешь, я не все могу рассказать. Я не всем могу поделиться. Это мое прошлое. Оно темное, оно страшное. И однажды я от него избавлюсь, и в моем доме не останется закрытых дверей. Но пока… Я не могу тебя пустить. Ты мне дорог, ты мне нужен, ты мне важен, но…
- Но в свою жизнь ты меня пустить не готова, - вздохнув, договаривает он за меня. Его руки начинают тихонько скользить по моей спине - поглаживая, успокаивая, лаская. Прощая. - Спасибо, что все же пришла. Что сказала. Мне было очень горько вчера… Как твоя сестра, не простудилась? В ее положении это опасно.
- В ее положении это не важно. Простуда ей не грозит, даже если она просидит под дождем всю ночь. Она не чувствует холод. В смысле - организм на него не реагирует. Не простужается. А поскольку она еще и не видит, то просто не может одеться правильно. К тому же плащ ее я вчера забрала, а мою куртку она надевать, должно быть, не захотела. Вот и вышло жуткое зрелище: раздетая девочка под ледяным дождем. А в реальности все хорошо, ну, насколько это возможно, конечно. В ее положении.
- Она состоит на учете?
- Где она должна состоять на учете? - тут же напрягаюсь я.
- В женской консультации. По беременности.
- Нет.
- Почему? Ты сама говорила, беременность тяжело протекает.
- Андрей, пожалуйста. Ну не надо. Ну не влезай.
- У нее нет документов, в этом проблема? Ты тогда говорила о паспорте для себя… Хочешь, я договорюсь, ее посмотрят без документов…
- Не надо. Дело не в документах. У меня они есть, а осмотры противопоказаны, ты же знаешь… А у нее… изменения в организме гораздо серьезнее, там не только кровь. Давление, сердцебиение - я не знаю, какая норма, сроки беременности - я не знаю, как соотносятся. Срок там другой, другие особенности… не надо врачам это видеть. Тем более, что лекарства ей не подходят. Понимаешь, любые наши лекарства. Нельзя назначить. Поэтому - без врачей.
- Маша… Но это все серьезно очень, ты берешь на себя такую ответственность… Мне показалось, ей стало значительно хуже с тех пор, как я увидел ее впервые. Тогда она производила впечатление разумного адекватного человека, а сейчас… Прости, но…
- Да… Это так. Мозг умирает… Не только мозг. Ребенок забирает ее жизненные силы. Все силы… Это необратимо, и она это знала заранее. Я… это знала. И я обещала заботиться. О ней - до конца, и о ребенке - пока за ним не приедет отец.
- Отец… все же известен?
- Более чем. Они даже женаты. Проблема в том, что он считает ее погибшей. А я не знаю, как с ним связаться… Только и остается, что верить в вещие сны…
- Ты веришь? - удивляется он.
- Что делать, они сбываются. Прости, мне надо бежать.
Не потому, что сбегаю, но потому, что работа. И у него, и у меня.
А по вечерам он провожает меня теперь до дома, и я не вижу причин отказываться. Мне нравится идти с ним под руку, никуда не спеша и болтая о пустяках. Он вскользь упоминает какие-то фильмы и удивляется, что я их не знаю. Выясняет, что я вообще никаких не знаю, и обещает сводить в кино. Что-то рассказывает о своем детстве, юности, об этом городе, о заповедных местах вокруг. Выясняет, что и с достопримечательностями у меня все печально, обещает заняться и этим. А я иду, киваю и глупо улыбаюсь. У нас столько еще впереди. Целый мир. Целая жизнь.
На Новый год он неожиданно позвал к своим родителям, чем здорово озадачил.
- Я польщена, конечно, и благодарна, но… не слишком ли ты спешишь? Я к серьезным отношениям-то не готова, а не то, что официально их декларировать.
- А ты и не декларируй. Давай просто сделаем всем приятное. Мама порадуется, что я пришел с девушкой, я буду радоваться, что ты сидишь рядом, а ты… Мне хочется надеяться, что тебе будет приятно провести этот праздник в кругу большой семьи. У меня две сестры, они обе замужем, придут с семьями, будет шумно и весело.
- Это было бы здорово, правда. Но ты забываешь, что у меня тоже есть сестра. И оставить ее одну в этот праздник для меня немыслимо. По многим причинам.
- Значит, я зову вас обеих, - не смутился он ни на минуту. - Она ведь сможет пойти, ей это не будет тяжело? А маму я предупрежу, она тактичный человек, она не позволит себе ничего лишнего.
Мама у него была замечательная. А Ясмина проявила неожиданный энтузиазм - и согласившись пойти на это мероприятие, и там. Она так старалась казаться живой, так старалась выглядеть адекватно. Делала вид, что внимательно слушает, пыталась отвечать, если к ней обращались, и даже поднимала вместе со всеми бокал куда ей, по моей просьбе, налили воды.
- Как она определяет, где бокал? - недоуменно шептал мне на ухо Андрей, глядя как четко и без предварительного ощупывания Яся берет тот или иной предмет. - Я же видел ее тогда без очков…
- Никак, - качаю я головой. - Ощущает.
- А я все думал, как же она гуляет одна по обрывам?
- В темноте скорее я сверну себе там шею. Или ты.
- Твоя сестра - очень сильная женщина.
- Да, - киваю, глядя на то, как гордо расправлены Яськины плечи, как спокойно кивает она что-то нашептывающему ей мужу одной из Андреевых сестер. Очень бледная, белее своих волос, но все еще невероятно красивая. И это платье цвета морской волны, которое я шила для нее сама, отчаявшись найти в магазинах хоть что-то приличное для беременных, ей очень шло, я могла собой гордиться. Хотя шить я не любила, и искренне думала в детстве, что мама зря тратит время, обучая меня этой науке. А вот пригодилось.
Ясмина продержалась часа два. Потом сознание отключилось и она безвольно откинулась на спинку стула. Обморок списали на беременность и духоту, Андрей перенес Ясю в соседнюю комнату и уложил на кровать. К гостям она больше не вышла. А я была вынуждена поить ее кровью прямо там, потому что иначе силы ей было уже не восстановить. К счастью, нас не тревожили, Андрей позаботился.
Но он же и заметил, как сильно я бледна, когда вышла обратно в общую комнату.
- Маша, что-то случилось?
- Нет. Все нормально. Сделай вид, что все хорошо. Не надо привлекать…
Он пододвинулся ближе, позволяя мне откинуться ему на грудь.
- Ты вся дрожишь. И руки совсем ледяные.
- Пройдет, ты же знаешь. Подай воды.
Подал. И помогал мне держать бокал, словно боялся, что иначе я его уроню. Я не возражала, руки действительно дрожали. Мне бы отлежаться, но я и так пробыла с Ясминой слишком долго.
- Кровопотеря обычная, банальная? - тихонько поинтересовался Андрей, когда я напилась.
- Не надо. Мы договаривались, ты в это не вмешиваешься.
- Тогда просто подтверди, что это именно то, во что я "не вмешиваюсь", чтоб я не искал другой причины.
- Другой не ищи, - вынуждена согласиться я. - И не переживай, ты же знаешь, все восстановится.
Он глубоко и неодобрительно вздыхает, крепко обхватывая меня обеими руками и прижимая к себе. До конца вечера он крайне рассеян и задумчив, и так и не выпускает меня из объятий. А я временами просто дремлю, благо все радостно смотрят телевизор.
Домой Андрей отвез нас на такси, лично помог довести Ясмину не просто до комнаты - до кровати. Но все же вопросов при ней задавать не стал. Ушел, пожелав нам счастливого Нового года. И хорошо-хорошо отдохнуть.
На следующий день Андрей приехал после полудня и увез меня смотреть реликтовые сосны в местном заповеднике. Сосны, росшие на голых скалах высоко над морем, впечатляли, а безлюдность этого красивого места завораживала. Мы были одни, где-то выше тревог и забот. Внизу синело море, удивительно спокойное сегодня, в воздухе пахло смолой. Вот только Андрей был как-то слишком задумчив.
- Ты мне расскажешь о своем детстве? - попросил он.
- О детстве? Даже не знаю, о чем. Оно было обычным.
- Хоть расскажи, где росла - это был город, деревня, хутор? Или это сразу было… некое очень закрытое заведение?