- Город. Не очень большой. Вроде вашего, может, немного больше. Только у вас город-курорт, а у нас был город науки.
- Город науки? - услышанное ему не сильно понравилось. - Где ставили эксперименты на людях?
- Да нет, самый обычный город. Просто вырос вокруг университета.
- В этой стране не так уж много университетов, - недоверчиво косится он. - И я не знаю ни одного в маленьком городке.
- А я никогда и не утверждала, что это было в этой стране.
Он сбивается с шага. Потом предлагает присесть. Мы устраиваемся у обрыва, на изгибе ствола одной из сосен, тянущейся почти параллельно земле.
- Но ты русская, - скорее утверждает, чем спрашивает он, словно он пытаясь этим фактом оспорить саму возможность "другой страны".
- Откуда такая уверенность? Знаешь, за последний год я выучила столько национальностей, к которым могли бы принадлежать мои предки…
- Но русский язык для тебя родной.
- Мне казалось, у меня не слишком правильное произношение.
- Не слишком, - соглашается он. - Особенно, когда волнуешься. Ты еще и такие обороты в речь вставляешь… Но именно эти обороты и убеждают, что языком ты владеешь с рождения. Я все думал, что же за диалект, что за изолированный регион?.. Да еще чтоб Ньютона не изучали, кино не смотрели…
- Придумал?
- Как? Наоборот, ничего не сходилось. Закрытая больница? В которой ты ходишь по ресторанам? Закрытый город? Но на сколько надо закрыть город, чтоб там свой диалект языка образовался?.. А тут еще твоя Яся…
- А что Яся? - тут же напрягаюсь я.
- Ну, во-первых, она тебе не сестра. Я бы сказал, вообще не родственница.
- Не все сестры похожи.
- Не все, - соглашается он. - Но она еще и росла совсем в другой языковой среде. Для нее русский точно иностранный.
- И с чего ты взял?
- Слышу. Короткие простые фразы, сильно заметен акцент. Не могу сообразить, какой. Но это точно не диалект, вроде твоего.
- Я сильно бы удивилась, если б сообразил, - невесело улыбаюсь я. - Нет такого языка, Андрюш. Нет такой страны. Ну а народа такого не просто нет, а и вовсе - не бывает. Не существует. В природе не может быть. А всем, кто с подобным не согласен, предлагается очень сильно подумать.
- И страны не бывает, и народа не существует, и языка никто не слышал. Прямо девочка из-за Темных гор, никак не меньше, - легкомысленно усмехается на это Андрей. - В лучших традициях детских ночных страшилок. - И тут же замирает, став вдруг невероятно серьезным. - Нет.
- Нет, - послушно киваю, - конечно же, нет.
- Но там нет жизни! - убеждает Андрей, словно я с ним спорю. Даже на ноги вскакивает, не в силах усидеть на месте. - Страшилки страшилками, это детский фольклор, а в реальности там мертвая выжженная земля. Смертельные дозы излучения. Радиоактивный космический пепел, оставшийся после столкновения с гигантским метеоритом. Я читал в серьезных научных изданиях…
- Да, - соглашаюсь. - Мне тоже рассказывали.
А он смотрит на меня совершенно безумными глазами и, по-моему, не слышит ни слова.
- У вас там, - произносит, наконец, осторожно после длительной паузы, - хоть деревья-то есть?
Я открываю рот, собираясь что-то ответить, а слова не идут, просто шлепаю в растерянности губами, как рыба. Он понял… Он понял, но все, что его волнует, это видела ли я в детстве деревья?! Я, кажется, смеялась. Очень долго и почему-то до слез, а он обнимал меня, целовал, успокаивал. И все повторял, что никогда и никому не отдаст, никому не позволит меня потревожить, что я его самое большое сокровище, его самая сокровенная тайна, которой он не намерен делиться никогда и ни с кем. И мне не надо его бояться. Кого угодно, только не его.
- Есть там деревья, - отзываюсь, наконец, скользя рукой по его волосам. - И бескрайние леса, и голубые озера, и чистые реки. А смертельные дозы излучения - это в Бездне, если только. Да и то, ее сейчас саркофагом закрыли, она уже не опасна.
- А Бездна - это у вас что?
- Гигантский разлом в земле. Результат того самого космического катаклизма, к которому, для большей путаницы, приплели метеорит. У нас она служит естественной границей: по одну сторону мой народ живет, по другую Яськин.
- И как же вы встретились?
- Жизнь - странная штука, - не слишком-то хочется мне вдаваться в подробности. - Я даже с тобой умудрилась встретиться. А Западные горы считаются у нас куда непреодолимей Бездны.
- И что же заставило их преодолеть? Жажда приключений?
- Да приключений как раз хватало. Жить ужасно хотелось. А мне уже дату смерти назначили.
- О, господи, - нервно сглатывает он. - За что?
- За то, что сломалась, - настроение стремительно портится. Отворачиваюсь, отстраняясь от его рук. - А сломанные куклы выбрасывают. Пойдем, что здесь стоять, в самом деле? - я решительно направляюсь дальше по тропе. Андрей идет следом, не торопясь продолжать разговор.
- Ты мне позволишь еще спросить? - через какое-то время он все-таки не выдерживает.
- Только не о личном. О стране - если хочешь, - соглашаюсь, прекрасно понимая, что его теперь неделями с этой темы не свернешь. С его-то жаждой познания.
- Скорее, о медицине. То, что вы живете вокруг этой радиоактивной Бездны, видимо и привело к определенным мутациям… физиологическим изменениям…
- Ты это обо мне? - решаю уточнить. - Нет, не думаю. Никогда не слышала такой версии. Мне всегда объясняли мои особенности результатом смешения крови… двух очень разных народов. Результат потом усовершенствовали, я ж рассказывала.
- Да я сейчас о сестре твоей больше, - качает головой Андрей. - Это ведь она лежала в закрытой больнице, верно? А ты там работала медсестрой, оставив по каким-то причинам институт. Ты ведь из-за нее согласилась на этот эксперимент с регенерацией крови?
- Нет, - оборачиваюсь и смотрю на него несколько удивленно. - Как-то у тебя все смешалось причудливо. Я понимаю, я не слишком внятно рассказываю. Но спецбольница - это ей здесь уже грозила. Нас ведь с ней на границе поймали, и ста метров не отошли. Это только в книжках у вас про выжженную пустыню, а спецслужбы все знают. Чудом спастись удалось, - невольно вздрагиваю, вновь вспоминая события тех дней. - И Ясмину это они покалечили, из-за них она умирает. А дома она здоровая была, красивая, полная сил… Да ей забеременеть удалось с первой попытки, для их народа это такой показатель абсолютного здоровья, что не в сказке сказать!
- А кровь? - уточняет Андрей.
- Что кровь? - все еще не понимаю, к чему он клонит. Или очень не хочу понимать. - Регенерацию? Это мне еще на втором курсе сделали, по просьбе нашего куратора. Я у него тогда секретаршей работала, решил проявить заботу.
- Заботу? О ком, о тебе или о Ясе? Ты уже жила к тому моменту с "сестрой" и он видел, что ты не справляешься, или это как раз он вас в пару и поставил?
- Так, погоди, ты о чем вообще? Я с мамой и папой жила, а с Яськой мы только через несколько лет познакомились…
- Тогда для кого он сделал тебя идеальным донором?
- Для себя, - пожимаю плечами, уйдя в воспоминания. И только тут до меня доходит, о чем он спросил. - Что?! - смотрю на него в ужасе. Вот и допрыгалась с откровениями. Донастальгировалась.
- Кровопотеря обычная, банальная. Ты правда думала, что я не понял?
Молчу, чувствуя, как леденеют руки. Слушая шум в ушах. И беспомощно глядя, как он подходит. Сокращает расстояние между нами до минимума. Чувствуя, как обнимает. Сейчас скажет, что спасет меня от этого зла, а я… А что смогу я?
- Ты кормишь ее своей кровью. Каждый вечер, придя с работы. Ей этого явно мало, видимо, дома в ее рацион входило что-то еще. А здесь этого нет, и чем заменить, ты не знаешь. Приходится исключительно собой. Тем вечером, после ресторана, ты потому и выгнала меня, что она была голодна, ведь ты задержалась. Ей стало совсем плохо без крови, надо было срочно кормить. Как и вчера. Вы ведь надеялись, она до дома дотерпит, а не вышло, потеряла сознание. И ты была вынуждена кормить ее прямо в гостях. Я ведь прав?
Судорожно вздыхаю, не в силах поднять на него глаза.
- Ну и почему это было надо скрывать до последнего? - он тоже вздыхает. Но если я - нервно, то он - скорее неодобрительно. - У девочки тяжелейшее генетическое заболевание, требующее особого лечения, особого ухода, а ты, вместо того, чтобы хотя бы посоветоваться, я уж не заикаюсь про то, чтоб помощи попросить, пытаешься справляться сама, да еще кустарными какими-то методами.
- Заболевание? - мне кажется, я ослышалась. - То, что она… пьет кровь, ты считаешь заболеванием? Так ты поэтому предположил, что она у нас в больнице?..
- Ну разумеется, а чем еще я должен это считать? Я ж тебя потому и спросил сразу про мутации, вызванные повышенным радиационным фоном, этой Бездной вашей, насколько широко они распространены. Это ж явно оттуда все идет. Или таких простых выводов у вас тоже никто не делает?
- Ну почему? - осторожно выдыхаю я. - Это действительно результат мутаций. И они действительно прошли через Бездну. Не лично Яся, конечно, ее… предки. Которые до этого перехода ели твердую пищу. А Ясмина уже родилась такой. Как и, собственно, все дети их народа. Поэтому у нас это болезнью не считается. Просто видовая особенность. И, собственно, про мутацию - это закрытая информация. В учебниках пишут, что они были такими от начала времен.
- То есть настолько все запущено? - он неодобрительно качает головой. - Вместо того, чтоб лечить болезнь, решили объявить ее особым видом здоровья? Тогда неудивительно, наверное, что тебе даже в голову не пришло к врачу обратиться. У вас хоть понятие-то есть "донорская кровь"? Лекарства какие-то для них, кровезаменители? Или они исключительно на живых людях паразитируют, записывая их себе в "братья и сестры"?
- Нет от этого лекарств. И кровезаменителей нет. Ищут, экспериментируют, но… У нас даже безумная премия объявлена тому, кто сумеет создать… Пока не вручена. А донорская кровь, разумеется, есть, но она для людей, им не подходит, только живая нужна.
- О как, - чуть усмехается Андрей. - Даже людьми себя не считают.
- Не являются. Когда родится ребенок, ты поймешь… Ты ведь позволишь этому ребенку родиться? - поднимаю на него испуганные глаза. - Ты обещал не вредить. Обещал, что не предашь, что бы ни узнал… А в братья и сестры не "записывают". Нет таких пар, постоянным донором быть невозможно… Мне Яська жизнь спасла, понимаешь? Вытащила. Протащила через Границу, я б сама не смогла… Меня ее муж собственными руками… а она спасла. Потом я ее… У меня, правда, получилось хуже, она все равно умирает… Но хоть свободная, а не… Ты бы видел, как они ее содержали! На полу, в клетке, словно дикого зверя. И относились едва ли не хуже, разве что копьями в нее не тыкали!.. Глаза ей выжгли. Понимаешь, она меня спасла, кучу законов своей страны нарушила, чтоб к людям меня вынести. К настоящим, свободным! А они ей за это - глаза выжгли. Отблагодарили!.. Но ты же не как они, ты же не станешь? Не станешь, правда?
- Маша… Милая моя, хорошая девочка… Мне, похоже, каждый день тебе придется повторять. Что я не предам, не брошу, не подведу. Иди ко мне, - он протягивает руки, и я приникаю к нему, прижимаюсь. Чтоб ощутить его тепло, чтобы сердцем, прижавшимся к сердцу, почувствовать его искренность. И начать дышать чуть ровнее. Чуть свободнее. - Я врач, Машенька, а не дикарь с копьем. Как же ты можешь думать, что я обижу больную беременную женщину? Что наврежу ребенку?.. вздыхает, осуждая этим вздохом саму возможность подобных мыслей. - Он что, тоже будет гемазависимый?
- Что? - не сразу понимаю последний вопрос. - А, да. Только это будет она. Очаровательная маленькая девочка с неконтролируемыми приступами жажды. А я и с человеческими-то младенцами не очень представляю, что делать, а уж с вампирским…
- И что, у вас прилично ругаться подобными словами? - косится он на меня.
- Какими? - вроде бы не ругалась.
- Малышка еще не родилась, а ты ее уже вампирским младенцем кличешь.
- Так это официальное название их народа. У нас даже предмет в школе есть, "вампирология" называется. О Великих и Прекрасных вампирах. В этом нет абсолютно ничего обидного.
- О великих и прекрасных? - хмыкает Андрей. - Ну-ну. Мало того, что не лечатся, так еще и мания величия на этом фоне прогрессирует… А малышку не обижай. Гемазависимость это, конечно, серьезная проблема, но вырастить ее хорошим человеком она нам никак не помешает. А может, и вылечить удастся.
Обнимаю его. Крепко-крепко. И целую. И даже не один раз.
- Ах, доктор, - шепчу ему на ухо, - какой же вы все-таки… доктор.
А он целует в ответ, и я пью тепло его губ, и тону в его нежности, забывая все свои страхи.
- Знаешь, - произносит он, отрываясь от моих губ, - ты рассказала мне так много, а о самом главном даже не упомянула.
- О чем же? - недоумеваю я. Самую главную мою тайну он, вроде, только что выяснил. И даже собрался воспитывать вампира хорошим человеком, вместо того, чтоб бежать от нас без оглядки, а то и сдать, куда следует, без долгих раздумий.
- Как мама тебя называла. Про сестру рассказала. Людмила у нас, оказывается, Ясмина. А ты?
- А я Лариса, - по сравнению со всем предыдущим, эта тайна вообще ничего не стоит.
- Так просто? - удивляется он. - А я уже напридумывал тебе длинное экзотическое имя.
- Ну прости, что настолько разочаровала, - улыбаюсь смущенно.
- Ты? Меня? Ты меня никогда не разочаруешь, Машенька… Или Ларочка? И зачем спросил, буду теперь сбиваться, - шутливо сетует он. - Ну а если серьезно, как мне лучше тебя называть? Как тебе больше нравится?
- На людях, наверное, лучше Машей. А наедине мне, конечно, хотелось бы быть собой, слышать собственное имя. Хотя… ты так произносишь это "Машенька", что я готова быть Машей вечно.
- Лара, - медленно тянет он, словно пробуя это имя на вкус. - Мне просто надо привыкнуть. Зачем тебе быть Машей, если ты Лариса? Будь собой. Я люблю тебя, а не имя. Поэтому "так" я смогу произнести любое, лишь бы оно было твоим.
И кто сказал, что сейчас зима? Мне казалось, что я держу за руку солнце, настолько тепло рядом с ним было просто быть.
И каждый день я спешила на работу, радуясь уже тому, что там непременно его встречу. Даже если он будет очень занят, даже если я буду очень занята, пара слов, пара взглядов, полных тепла и света, все равно у нас друг для друга найдется. Вечерами мы вместе шли с работы домой, в выходные он порой увозил меня в кино или любоваться очередными местными достопримечательностями. Но чаще мы проводили эти дни втроем, вместе с Ясминой - либо у нас дома, либо на берегу, где ей так нравилось слушать бесконечный шум прибоя.
До марта Яся не дожила. Роды произошли в феврале, шокирующе внезапно, нечеловечески быстро. Она успела меня лишь разбудить и сказать прости, я - позвонить Андрею. А дальше не успел никто, ни Андрей, ни вызванная им скорая. К моменту их приезда Ясмина была уже мертва, а я сидела в прострации на полу, прижимая к груди младенца, которого не сумела ни обмыть, ни даже обрезать пуповину. Яся ушла. Всего пару часов назад она прижималась ко мне, тихонько дыша мне в ухо. Каждый день этого самого невозможного года моей жизни она была рядом, она была со мной, и еще целый месяц должна была… Боги не дали. У нее просто не хватило сил… Самая последняя нить, связывающая меня с домом, оборвалась. Я осталась совсем одна на чужой земле…
Я не помню, как забирали из моих рук ребенка, чтоб осмотреть, обмыть и укутать в давно заготовленные для него пеленки. Не слышала, как именно убеждал Андрей врача скорой выписать правильные бумаги - и о смерти, и о рождении. Я дернулась только, когда мне попытались вколоть успокоительного, ведь ребенка надо было кормить.
- Я справлюсь, - пообещал мне Андрей, и первая кровь, которую попробовала новорожденная малышка, была даже не моя, его.
Плохо помню, как забирали Ясино тело, и совсем не помню, как оказалась в тот день на берегу с ребенком на руках. Помню только, что яростный зимний ветер нещадно трепал мои нечесаные с утра волосы и безуспешно пытался сдуть слезы с замерзающих щек.
А я смотрела, как плещутся у моих ног волны, и вспоминала весну, где не было никакого моря. Где юные девы повязывали на ветви берез длинные разноцветные ленты и лились над зеленеющей долиной веселые песни. Где танцевала, смеясь, красавица Инга, и колокольчики на ее запястьях вторили безудержному смеху, а золотистые ленточки майского венка путались в прядях ее волос, слишком коротких, чтобы заплетать их в косы. Где стоял в тени большого клена Анхен, никем не узнанный и не замеченный, и отнюдь не жаждущий всеобщего внимания. Где держал меня за руку Петька, и лицо его еще не украшали шрамы той неудавшейся медвежьей охоты… Где-то там, за далекими вершинами гор, скрывалась моя страна. Несовершенная, как выяснилось - не единственная в мире, и, возможно, не самая свободная. И под звенящими браслетами Инги прятались два узких шрама невыносимой боли, а ее пальцам, так задорно прищелкивающим в танце, пришлось некогда заново учиться простейшим движениям. Но, может, потому и танцевала она столь совершенно, и смеялась столь искренне, что сумела, познав всю правду о своей стране, принять ее и любить всем сердцем. А я не смогла - ни любить, ни танцевать. И потому она где-то там, прекраснейшая Королева Мая, окруженная десятками поклонников и сотнями восторженных взглядов. А я здесь, у теплого, но чужого моря, затерявшаяся в огромном мире беглянка, с чужим ребенком у груди и могилой за спиной.
Надо просто любить, сказала мне тогда Инга, полюбить другого больше, чем самого себя. Смогу ли я полюбить вот этого, чужого и чуждого мне младенца, больше, чем саму себя? Смогу ли я научить любить ее? Любить людей больше, чем собственную жажду?..
А море билось у моих ног, когда-то желанное, теперь - ненужное, и обижалось, что я ему не рада. Ясмина любила море. Я - нет, эти тонны воды оставляли меня равнодушной. Может быть потому, что когда-то в храме аниары спели мне не самую добрую песню. Но жить у берега моря выпало мне. Вопреки аниарам жить-мне-выпало. Вопреки мальчику Мусе и тем судьям, что лишили меня когда-то человеческого достоинства. Вопреки Анхену, легко отправлявшему меня умирать то в горы, то в дом своего дяди. Вопреки Лоу, знакомство с которым началось с предложения сладкой смерти и закончилось им же. Вопреки Владыке…
Пришел Андрей, и, присев рядом, положил мою голову на свое плечо. И обнял нас - и меня, и маленькую, новорожденную Ясю, защищая от ветра. Заставляя задуматься, а там ли мой дом, где за каждой улыбкой пряталась смерть? Или все-таки здесь, в кольце его рук? Теплых, надежных, которые не станут кружить меня над пропастью ради остроты ощущений. Но постараются защитить от всех ветров на свете.