Нэнси внимательно выслушала брата, потом, как это было ей свойственно, задумалась. Нужно было спокойно поразмыслить, прежде чем составить мнение и предпринять что-нибудь. Самое легкое решение лежало на поверхности, дать денег взаймы Санте Пеннизи. Деньги можно было бы достать. Если бы она написала Хосе, он бы перевел на их счет в банке нужную сумму. Но она сразу отвергла это решение. Нельзя, чтобы в городке, где все обо всех известно, прошел слух, что семейство Пертиначе дало в долг рыбаку, занесенному в черный список Мими Скалиа, который, Нэнси это знала, вместе с доном Антонио Персико, доном Микеле Кутрунео и еще кое с кем делали погоду в Кастелламаре-дель-Гольфо.
– Ты должна поговорить с доном Мими, – прервал ход ее мыслей Сэл, подсказав решение. – Надо все объяснить ему получше.
Нэнси улыбнулась.
– Я сделаю, что в моих силах.
– Когда?
– Сейчас.
– Я тебя провожу, – предложил Сэл, как верный рыцарь.
– Не стоит. Ты же знаешь, Грация Скалиа, дочь дона Мими, – моя школьная подруга. Сделаю вид, что ищу ее, и пройду к отцу. Только сделай одолжение, не рассказывай никому об этой истории.
Глава 18
Семья Скалиа жила в старинном особняке в историческом центре городка. Нэнси уже несколько раз была в этом ломившемся от изобилия доме по приглашению Грации – однокласснице хотелось свободно говорить по-английски, и она с восхищением слушала рассказы о великой стране.
Нэнси несколько раз виделась в доме с доном Мими. У нее сложилось впечатление, что он вызывающе нагл со слабыми и покладист и услужлив с сильными. Он был властным человеком и не понравился Нэнси. Меньше всего ей хотелось разговаривать именно с ним, но, что делать, придется во имя справедливости.
Прежде чем Нэнси успела нажать кнопку звонка, входная дверь распахнулась.
– Я тебя случайно заметила из окна, – обрадовалась Грация. – Ты не предупредила, что зайдешь сегодня. – И она отошла в сторону, пропуская Нэнси.
– Я не к тебе.
Грация явно была разочарована.
– Если не ко мне, то к кому же? – вызывающе спросила она, на мгновение став похожа на своего отца.
– Мне надо поговорить с твоим отцом, – сказала Нэнси без обиняков и направилась в гостиную. Она знала, что в этот час хозяин дома отдыхает, сидя в глубоком кресле, едва вмещающем его грузное тело, с сигарой во рту в облаке сладковатого, едкого дыма, и слушает арии из любимых опер. В эти священные минуты хозяина дома не беспокоят. Никто не решается входить к нему.
– Ты с ума сошла! – Грация схватила ее за руку. Нэнси резким движением выдернула свою руку и направилась в гостиную. Кружилась пластинка, мощный баритон исполнял пролог к "Паяцам". В облаке едкого дыма дон Мими блаженно наслаждался оперой.
– Мне нужно поговорить с вами, дон Мими, – звонко и решительно сказала Нэнси, пытаясь заглушить громкие звуки музыки.
Дон Мими посмотрел на нее, как на пустое место.
– Потом, – отрезал он величественно, не вынимая сигары изо рта.
– У меня срочное дело, – не отступала Нэнси и встала прямо перед ним, щуря глаза и покашливая от дыма.
Дон Мими мрачно посмотрел на девочку, черные глазки его налились яростью. Он протянул руку и остановил пластинку.
– Плохо тебе будет, если дело не срочное! – пригрозил он.
Нэнси проглотила слюну, призвала на помощь все свое мужество и проговорила на одном дыхании:
– Речь идет о Санте Пеннизи, рыбаке. Сын его, Альфредо, в отчаянии – у них нет денег. Они не могут купить бензин. А без него нельзя рыбачить. А. без рыбы – нет денег. У вас столько бензина, дон Мими. Не поможете ли ему из уважения к моей семье? – Она побледнела, проговорив это, но смотрела бесстрашно.
Дон Мими вынул изо рта сигару, положил в большую пепельницу, провел кончиком мясистого языка по влажным чувственным губам.
– Кто ты такая? – спросил он, глядя на нее, как на назойливую муху.
– Я – Нэнси Пертиначе, – гордо ответила она. – Одноклассница вашей дочери. Мы с вами уже виделись, помните? – Нэнси сильно вспотела, но не от жары, а от страха. Она бросила вызов этому авторитетному и опасному человеку и теперь твердо решила не сдаваться.
– Американка. – Ухмылка расплылась по его разъяренному лицу. – Это в Америке тебя так прекрасно воспитали? – Он с удовольствием бы ударил по этой нахальной рожице. Наглая девчонка! Именно так он учил своих детей хорошим манерам. Но было нечто в неукротимом взгляде Нэнси, что его беспокоило и мешало выполнить желание. Американка, в отличие от его детей, не опускала взгляда и твердо, бесстрашно смотрела ему прямо в глаза.
– Я вас очень уважаю, дон Мими. Именно поэтому и прошу не отказать в помощи нашему другу, хотя он и упрямец, хочет работать в одиночку, пренебрегая преимуществами кооператива.
Дон Мими уловил в словах девчонки иронические нотки, но сдержал гнев, очень уж решительные глаза у этой Нэнси.
– В Нью-Йорке, детка, тебе заморочили голову. Мы на Сицилии. Наш мудрый закон гласит: каждый занимается своими делами. Твое сочувствие похвально, но сочувствием сыт не будешь. Из ничего хлеба не испечешь. И научись уважать чужой отдых, – он показал ей на дверь.
Нэнси первый раз улыбнулась так открыто и приветливо, что напряжение спало.
– Простите меня, дон Мими. Я никогда больше не буду вас беспокоить, но, если вы позаботитесь о бедном Санте Пеннизи, его пятерых детишках и больной жене, я буду вам вечно признательна.
У выхода ее ждала встревоженная Грация.
– Да ты сумасшедшая, по тебе смирительная рубашка плачет! Теперь отец никогда меня не отпустит с тобой, – искренне огорчилась подруга.
– Еще как отпустит! Успокойся, Грация! Нэнси была уверена в этом, как была уверена, что дон Мими даст отцу Альфредо все необходимое, потому что дон Мими не умеет думать, зато он умеет подчиняться приказам.
…В спортзале Доминичи в Бруклине раздался телефонный звонок. Хосе снял трубку и услышал издалека звонкий голос Нэнси:
– Мне нужна помощь.
На следующий день Санте Пеннизи вышел в море. Дон Мими Скалиа открыл ему неограниченный кредит.
ТРИ ГОДА СПУСТЯ
Глава 1
Самолет, вылетевший из Нью-Йорка, мягко приземлился на посадочную полосу в Риме. Под контролем диспетчера он вырулил на указанную дорожку. Защелкали пристяжные ремни, пассажиры оживились, словно прихожане в конце мессы, когда они поднимаются и уходят утешенные и умиротворенные.
Пассажиры торопливо выходили. Стюардесса, красивая блондинка с фигурой манекенщицы и сияющей улыбкой, прощалась с каждым и желала приятного времяпрепровождения в вечном городе.
Когда Шон Мак-Лири прошел рядом с ней, девушка задорно запрокинула голову, захлопала фиалковыми глазами, улыбка выдавала ее нескрываемое восхищение.
– Счастливого пути! – пропела она. – Уверена, что вы оцените по достоинству красоту Сицилии. – Она просматривала посадочные талоны пассажиров и обнаружила, что американец направляется в Палермо. Это, естественно, недостижимая для нее цель, и она, смирившись, провожала молодого человека жадным взглядом, пока он спускался по лесенке. В трансатлантических перелетах ей попадалось много шикарных мужчин, но этот – классом выше. Обаятелен, элегантен, у него приятное нью-йоркское произношение. Вот бы хоть раз заарканить такого. Она сразу заметила спокойный взгляд его ярко-синих глаз, сосредоточенное, непроницаемое выражение лица, мрачную красоту, неотразимую улыбку. Стюардесса вздохнула, провожая его взглядом, и на секунду даже забыла попрощаться с проходившими мимо пассажирами.
Перелет Рим – Палермо короткий. Шон увидел в иллюминаторе контуры мыса Раизи на фоне сверкающего моря, затем хмурую громаду Монте-Пеллегрино и наконец аэропорт.
Дон Антонио Персико ожидал его на выходе. Упитанный, моложавый, улыбающийся, счастливый на вид человек – такими были богачи старшего поколения. Густой голос, обаятельная улыбка, мгновенно переходящая в жизнерадостный смех. За столом он явно не теряется. Ведет себя дружелюбно, приветливо, только черные блестящие глаза настораживают на этом внушающем доверие лице – в них читается привычка повелевать.
Говорил он четко, чтобы не возникало неясностей, поэтому ему никогда не приходилось повторять сказанное. Никто не слышал, чтобы дон Антонио повысил голос или настаивал, но его требования тотчас же выполнялись. Дон Антонио Персико был владельцем особняка, в котором уже больше четырех лет жило семейство Пертиначе.
Шон сразу узнал его среди встречающих – Джон Галанте показывал ему фотографию.
– Дон Антонио, – сказал он уверенно.
– А ты ирландец. – Сицилиец воспользовался небогатым запасом английских слов, усвоенных в Америке, и пожал ему руку.
Дон Антонио Персико жил в Нью-Йорке с 1930 по 1933 год и работал в "семье" Вентре. От рядового "солдата" он дошел до "капоскуадра" с перспективой стать "капореджиме", в соответствии с табелью о рангах. В это время в Кастелламаре-дель-Гольфо шла кровавая борьба между бандами Сальваторе Маранцано и Джузеппе Массе-риа, унесшая пятьсот жизней. Антонио Персико вернулся на родину, чтобы избежать процесса. Он сел на пароход с чемоданом, в котором было сто тысяч долларов в банкнотах по сто, и по приезде организовал в Кастелламаре крепкую империю. В нью-йоркской семье он поддерживал отношения преданного сотрудничества и тогда, когда во главе ее встал зять бывшего крестного отца – Фрэнк Лателла.
Теперь Лателла прислал ему ирландца, одного из представителей нового поколения, эти молодцы рвутся получить все сразу и побыстрей.
Антонио Персико знал, что несколько лет назад на смену Тони Кроче, бесследно исчезнувшего соотечественника, пришел другой очень толковый парень, воевавший в Корее. Лателла сделал Шона компаньоном торговой сети по продаже пищевых продуктов, шедших под маркой "О соле мио". Антонио Персико снабжал эти магазины оливками и оливковым маслом.
Мужчины вышли из здания аэропорта. Близился закат. Шон восхитился этим почти африканским пейзажем, таким необычным для его страны, и все же ему захотелось, чтобы его пребывание здесь закончилось как можно быстрее. Стоял сентябрь, и Шон подумал с тоской, как изумительно хорошо осенью в Нью-Йорке. Первый контакт с Сицилией опровергал восторженные предсказания стюардессы. Он еще никогда не чувствовал себя таким растерянным, беспомощным и безоружным при выполнении задания. Шон плохо знал итальянский, хотя хорошо знал структуру организации, но его угнетала совершенно незнакомая обстановка, в которой предстояло действовать. Необходимо раскрыть закулисные махинации, которые угрожают престижу легальной деятельности клана Лателлы. Нужно найти разгадку, разрубить гордиев узел, и, пока он этого не сделает, нечего и думать о возвращении.
Дон Антонио направился к черному, казалось, только что сошедшему с конвейера, сверкающему "Фиату-1400" и сел за руль, Шон – рядом.
– Мы кого-нибудь ждем? – поинтересовался Шон, видя, что сицилиец не трогается с места.
– Я жду, чтобы ты сказал, куда тебя везти, – со спокойной улыбкой ответил дон Антонио.
– Я должен услышать это от вас, – благоразумно отозвался Шон. – Я – ваш гость, – добавил он, вспомнив слова Джона Галанте: "Если отправит в гостиницу, значит, хочет сохранять дистанцию".
– Можешь говорить со мной на "ты", ирландец.
– Я – твой гость, – повторил Шон доверительно, переходя на "ты".
– Значит, тебе известно, что гость – лицо священное для хозяина, – сказал дон Антонио уклончиво. – Его желание равноценно приказу. Я заказал тебе номер в "Отеле делле Пальме" в Палермо и велел приготовить комнату для гостей в моем доме, в Кастелламаре. Выбирай! – Он улыбнулся своей загадочной улыбкой.
Шон начал проникаться симпатией к этому мудрому и хитрому человеку, этот трудный клиент ему нравился. Сицилиец обращался с ним приветливо, дружелюбно, но в то же время сохранял дистанцию. Решительный взгляд его черных проницательных глаз воздвигал непреодолимую преграду. Шон должен был начать расследование с него. Дон Антонио Персико отлично знал, что ирландец приехал из Нью-Йорка отнюдь не любоваться роскошным пурпурно-золотистым закатом. Это была партия в покер профессионалов высокого ранга, и, только когда они раскроют карты, будет видно, у кого выигрышная комбинация.
– Едем в Палермо, – решил Шон, у него возник некоторый план, – если тебя это не обидит.
– А почему это должно меня обидеть? – еще загадочнее ответил сицилиец. – Я же сам тебе предложил.
Робкий стук в дверь насторожил Шона, он инстинктивно нащупал револьвер и улыбнулся при виде двух безупречных официантов, которые вошли, катя перед собой хромированные тележки с сияющими стеклянными плоскостями. На одной из них возвышалась гора фруктов, достойная пира эпохи Возрождения, на другой – бутылка шампанского и сверкающая посуда. Профессионально и бесшумно проворные официанты накрыли стол у окна крахмальной скатертью, положили серебряный прибор, расставили блюда из тонкого фарфора, хрустальный графин и бокал, ведерко с бутылкой шампанского, горку запотевших фруктов и букет цветов в изысканной вазе мурановского стекла. Перед высоким классом этих официантов бледнели топорные образцы голливудских фильмов, знакомые Шону. Он протянул им десять долларов, они поблагодарили с одинаково сдержанными улыбками и пожелали приятного отдыха.
Шон отщипнул несколько сладких белых виноградин, а шампанское отставил до лучших времен. Он принял горячий душ, переоделся, проверил револьвер, положил его в кобуру и пристегнул под мышкой. Потом сел на диван и начал изучать карту Палермо, которой снабдил его Джон Галанте, указав некоторые дома друзей, ночных клубов, рекомендуемых ресторанов, домов свиданий и борделей.
В открытое окно доносились звуки рояля. Кто-то вдалеке темпераментно играл "Звездную пыль", музыка отозвалась в душе Шона острой тоской по Нью-Йорку.
Телефонный звонок прервал ход его мыслей.
– Слушаю.
– Встретимся в "Порта д'Оро"? – предложили ему.
– О'кей! Во сколько?
– В полдвенадцатого. Столик под номером одиннадцать. Заказ на фамилию Моррисон, – неуверенно прозвучал слабый голос с сильным сицилийским акцентом.
– Буду.
Шон тщательно изучил маршрут по карте и теперь отлично ориентировался, шагая по лабиринту переулков около площади Четырех Углов. Редкие прохожие, настораживавшие его, выглядели странно при таком архитектурном богатстве центра города, изуродованного кое-где аляповатыми переделками и грубыми модернизациями. Звериное чутье подсказывало Шону, что его подстерегает опасность. Он чувствовал, что за ним следят, идут по пятам, преследуют в этом незнакомом городе, куда он приехал разбираться в подлоге.
Он шел вдоль особняков, то и дело оглядываясь, но сзади была только настораживающая безлюдная тишина.
Даже в Корее он не попадал в такую рискованную ситуацию. Он прошагал длинный участок виа Макуэда. Автомобили проезжали редко. Когда он подошел к барочной церкви с серым мраморным фасадом, напоминавшим прекрасную декорацию, и в который раз оглянулся, ему показалось, что невдалеке мелькнула какая-то тень, появилась и мгновенно исчезла. Он продолжил путь. До "Порта д'Оро" оставалось совсем немного, когда автомобиль, ехавший ему навстречу, яростно взревел, рассекая тьму светом слепящих фар. Шон мгновенно бросился на землю, и в тот же момент прогремел выстрел. Автомобиль врезался в стрелявшего, перекинул через капот и отбросил его к стене – человек замертво упал на тротуар, все еще сжимая в руке револьвер. Из машины показался дон Антонио и подошел к Шону.
– Я обязан тебе жизнью, – сказал ирландец, поднимаясь.
– Несколько мелодраматическое толкование событий, – улыбнулся сицилиец, – но если тебе это по вкусу, пусть будет так…
– Надеюсь, что смогу отплатить тебе той же монетой.
– Случаев представится более чем достаточно. Теперь Шон знал, что может доверять дону Антонио Персико, который, незаметно следуя за ним, спас его от верной смерти.
– Кто он? – спросил ирландец, показывая на бездыханного парня с изуродованным лицом и пробитой головой.
Дон Антонио носком блестящего ботинка коснулся трупа.
– Шестерка. Полное ничтожество. Поденщик, который даже не знает, на кого работает. В наших краях стоимость жизни – пуля. Поехали.
Они сели в машину, сицилиец нажал на газ.
– А он? – спросил Шон о трупе.
– Несчастный случай на работе. Завтра протокол об этом деле будет похоронен в архивах квестуры. Куда путь держим?
– На виа Лампедуза, в районе Монте-ди-Санта-Розалия, – ответил Шон. Теперь бессмысленно было появляться в "Порта д'Оро" – никто его там не ждал.
Сицилиец, ни о чем не спрашивая, выполнил указание как приказ. Они проехали всю виа Вальверде и свернули на виа Лампедуза.
– Дом номер 24, – уточнил Шон.
В указанном месте дон Антонио остановил машину.
– А теперь? – спросил он серьезно.
– Я должен проверить, дома ли один человек.
– Вдвоем будет безопаснее, – предложил сицилиец.
Они толкнули парадную дверь старого дома, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Дверь квартиры была не закрыта и поддалась при легком нажатии. Шон вынул револьвер и включил свет.
На порванном, видавшем виды диванчике в тесной прихожей сидел худой человек с широко открытыми глазами, рот его был заткнут камнем. Труп еще не успел остыть.
– Я говорил с ним по телефону примерно полчаса назад, – сказал Шон. Было ясно, что телефонный разговор подслушивали и прикончили человека, чтобы он не смог выдать ничего лишнего.
– Сальваторе Миккике, – опознал дон Антонио.
– Его рекомендовал Джон Галанте, – сообщил Шон доверительно. – Этот человек должен был помочь в деле, ради которого меня сюда прислали. Теперь ты должен знать об этом. Поедем к тебе, – приказал ирландец.
Глава 2
Шон остановился и посмотрел на мрачный фасад особняка в конце улицы, где жила семья Пертиначе. Он снял бронзовый молоточек у стены и два раза сильно ударил им в дверь. Под сводами парадного глухо звякнул колокольчик. Прошло несколько секунд, потом включилось дистанционное управление, раздался сухой щелчок, дверь открылась. Шон толкнул ее и вошел.
– Кто вы такой? – спросила маленькая старушка, стоявшая на верху каменной лестницы.
– Друг, – ответил он.
– Господи, спаси и сохрани! – воскликнула старушка, ее насторожил акцент Шона. – Американцы появились, – и она повернулась, чтобы позвать на помощь внучку.
Шон легко поднялся по лестнице и увидел за спиной старушки девушку. Нэнси была необычайно хороша, высокая, почти с него ростом, стройная и нежная, словно цветок, гибкая и сильная, как молодая ива. На лице сияли огромные серые задумчивые глаза, смотревшие по-взрослому серьезно. Голубая ленточка обхватывала густые темные волосы, не давая им падать на лоб. На ней было легкое полотняное платье того же цвета, что и ленточка, пахнущее лавандой. Она неподвижно стояла на пороге комнаты за спиной старой женщины и смотрела на него с напряженным любопытством.